Take me home

      Тусклый утренний свет пробирался в комнаты сквозь каменные стены Лувра. В спальне короля стояли двое — Рошфор и Белгар. Его Величество смотрел в окно, следя за движением в саду, куда отправилась его невеста со служанками час назад и уже возвращалась. Анна резко переменилась в поведении и перестала игнорировать своего жениха, она даже согласилась с ним позавтракать. Для Рошфора причины этого были не ясны, принцесса же решила воспользоваться советами своих друзей и довериться им.       — Сир, — окликнул его Белгар, пытаясь обратить на себя внимание.       — А, вы пришли, маркиз, — небрежно бросил Рошфор, отходя от окна. — Это хорошо, потому что у меня есть к вам дело. Личного характера, которое мало касается вашей должности министра финансов.       — Ваше Величество, — Белгар поклонился так низко, как никогда бы себе не позволил поклониться Ришелье или хотя бы просто человек с чувством собственного достоинства. — Для меня это честь.       — Я знаю, — кивнул король. — Иначе и быть не могло.       — Я исполню любую вашу просьбу, Ваше Величество.       Рошфор презрительно посмотрел на Белгара. Именно такие были основой его власти. Было ему обидно за это? Да. Но они делали все, чего желал король, и не протестовали.       — Я хочу знать все, что только можно о графе де Клермоне, который прибыл в Париж несколько дней назад.       — Кто это такой? — недоуменно спросил Белгар. Он знал о событиях бала, но о Клермоне совершенно ничего не слышал.       — Очень примечательная личность. Танцевал с моей фавориткой вообще-то, — Рошфор рассеяно взмахнул рукой. — Друг герцога. И, если я не сошел с ума, наш старый враг.       — Что вы такое говорите, сир, — начал мямлить Белгар.       — То, что видел, насколько мог видеть одним глазом, ведь граф де Клермон лишил меня второго.       — Этого не может быть, — лицо Белгара исказилось в гримасе ужаса. Он понял, о ком шла речь. — Тревиль бы не вернулся. Не для того он бежал. Он наверняка сгинул еще в тот страшный год.       — Вы и должны все узнать, — прояснил Рошфор. — Я уверен в том, что видел Тревиля. Таких людей не забывают, будьте покойны. Никогда. И он понял, что я его узнал. Но это не важно…       Рошфор осекся, потому что услышал странный шорох, но в комнате были только они, в этом король убедился, раздвинув все шторы и распахнув двери.       — Важно то, что его покровитель уезжает в Наварру и не вернется оттуда. Вам предоставляется чудесная возможность все разузнать. Я думаю, что без герцога Тревиль не будет так храбр.       — Простите, сир, — вмешался Белгар. — Но что вы имели ввиду, сказав, что герцог не вернется из Наварры?       — То самое, маркиз. Нашему другу Гримо отдан приказ с ним разделаться. Если Гримо не справится, я его повешу. Вас это тоже касается, — предупредил Рошфор. — Герцог перегнул палку. Вчера он назвал изменником моего брата, завтра назовет меня. Со всего этого начинал Тревиль. Я не допущу, чтобы кто-то еще покушался на мою власть, — лицо монарха побагровело. — Я король! — громко воскликнул он, резко развернулся и столкнул подсвечник на пол. — Я Бурбон! Это мой трон! Никакие герцоги и генералы не посмеют на него посягать! Вы слышите? — Рошфор схватил Белгара за руку и тряхнул ее со всей силой.       Белгар пришел еще в больший ужас. Все знали о приступах гнева короля, но видели их мало.       — Сир, я сделаю все, что от меня требуется. Даю вам клятву, — заверил маркиз.       — Клятва, — Рошфор выпустил руку Белгара и стал приходить в себя. Он схватился за голову, начал наматывать круги по комнате, остановился возле кровати и нервно рассмеялся. — Знаете, как многие мне клялись в верности? Моя мать, весь род де Фуа, все жившие в последние пятнадцать лет дю Плесси, чертов Ришелье… Где они все? Клятвам подданных нельзя верить. Единственный честный человек, которого я знал, не клялся мне в верности и был прав. Ваши клятвы мне не нужны, Белгар. Но я вам даю свою. Я повешу вас, если ничего не знаю об этом Клермоне. У вас полная свобода в этом вопросе. Решайте, как хотите.       Рошфору не показалось, когда он услышал шорох. За дверью в комнату опять послышался шум, и было отчетливо слышно, что кто-то побежал. Король выскочил в коридор, но никого уже не было. Он вернулся в комнату и зло уставился на Белгара.       — Чем быстрее, тем лучше.       Белгар поклонился и поспешил уйти, чтобы больше не раздражать монарха. Рошфор подошел к шкатулке, стоявшей на письменном столе, и открыл ее. В ней лежали двенадцать бриллиантовых подвесок. Он схватил шкатулку и направился к своей невесте, которая должна была вернуться с прогулки, которую Рошфор разрешил ей устроить за радушный прием ранним утром. Ему, как мужчине, не вынесшему из своих многочисленных браков ни одного урока, показалось, что он смог ее задобрить подарками, а значит имело место продолжить это делать.       Анна, когда Рошфор рассматривал подвески, забежала в комнату, закрыла за собой дверь и сползла на пол, пытаясь понять услышанное. Ее будущий муж собирался избавиться от ее друзей. Она не могла этого допустить. В голове созрела мысль о побеге. Ночью, когда никто не узнает. Принцесса молила бога, чтобы не оказалось слишком поздно. Она не знала, как будет добираться до Наварры, на чем и за какие деньги, но она не собиралась сдаваться. Анна вытащила золотой крестик из-под ворота, подарок Генриха Наваррского испанской королеве, ее матери, и прижала его к губам. Девушка, понимая, что обещала королю завтрак и что он придет за ней с минуты на минуты, бросилась к письменному столу, где лежала открытая книга, и попыталась сделать вид, что она пребывала в лучшем настроении духа. Но щеки ее все еще были красными из-за бега.       В дверь принцессы испанской постучались. Вошел король со шкатулкой в руках. Анна обернулась в его сторону и заинтересованно уставилась на шкатулку.       — Как ваши дела, моя дорогая?       — Уже намного лучше, Ваше Величество, — широко улыбнулась принцесса.       — Я очень рад. И признателен за то, что вы перестали меня игнорировать. В своем безразличии вы были особенно жестоки.       — Прошу простить меня, сир, — принесла извинения Анна.       — Не нужно, Ваше Высочество, не нужно, — Рошфор странно улыбнулся и поставил шкатулку, открывая ее. — В знак благодарности я хочу преподнести вам эти бриллиантовые подвески. Я надеюсь, что они принесут вам радость.       Рошфор говорил неискренне, но они действительно принесли огромную радость Анне. Ее глаза сверкали, когда она смотрела на эти подвески, потому что подвески были спасением для герцога. Двух из них хватило бы, чтобы найти карету, сменить наряд, нанять людей и добраться до Наварры. В этот момент Анна решила для себя все окончательно. Чего бы это ей не стоило потом, она отправится в Наварру. Герцог вовремя ей сказал о том, что и Адель, и леди Винтер были его шпионками, потому что именно они попали в ее окружение в качестве придворных дам.       — Они принесли мне великую радость, сир. Я благодарна вам, — учтиво ответила принцесса. Рошфор увидел огонек в ее глазах и определил его как алчный.       — Тогда… — затянул король. — Вас стоит ждать к завтраку?       — Да, сир, я приду.       Анна с непередаваемым счастьем смотрела на удаляющуюся спину Рошфора, держа в руках две подвески.       — Позовите ко мне леди Винтер! — приказала она охране, когда выходила из комнаты.       Тем временем, что Анна строила планы по спасению своих друзей, они сладко спали в кровати. Этой ночью присутствие рядом кого-то успокаивало герцога, Тревиль, лежащий к нему лицом, видимо, отгонял духов злых размышлений. Ришелье спал крепко до того момента, как с первого этажа не донеслись звуки бегающей прислуги. Он открыл глаза в ожидании, когда в эту дверь ворвутся, чтобы сообщить, что что-то произошло, потому что эта возня никак не была связана с отъездом. Все, кто знал Ришелье, знали, что он не отправляется в поездки утром, особенно длительные. Герцог оказался прав. В дверь постучался и вошел слуга, сообщив о прибытии маркиза Белгара. Это насторожило герцога. Что могло понадобиться Белгару в такой час в доме, в котором сам Ришелье редко бывал? Он нашел только один ответ на свой вопрос и внимательно посмотрел на то, как этот ответ мирно спал. Ришелье тихо вылез из-под одеяла, чтобы не разбудить Тревиля. Такой человек, как герцог, не мог себе позволить выйти к гостю, даже нежданному, в ночной рубашке, поэтому он достал из шкафа персидское платье с восточным узором, которое только входило в моду, завязал его на пояс и вышел из комнаты, при этом аккуратно придерживая дверь, чтобы случайно не хлопнуть ей.       На первом этаже, в гостиной, его ждал Белгар. Маркиз широко улыбнулся, обнажая зубы, далекие от идеального состояния, и поприветствовал хозяина дома. Ришелье, не изменяя вчерашнему поведению и учитывая, что Белгар действительно выступил против него, не поздоровался в ответ и лишь грубо спросил:       — Что вы здесь делаете?       — Пришел поговорить, — невозмутимо ответил маркиз.       — Не о чем, — отрезал Ришелье, демонстративно отворачиваясь.       — Ну что вы, герцог, — ухмыльнулся Белгар. — Неужели вы держите обиду за мои вчерашние слова на Совете? Вы мне не оставили выбора.       — Выбора нет у народа, а у вас он был, друг мой, — заявил герцог.       — Арман, — посерьезнел маркиз. — Мы давно с вами знакомы. Я даже не вспомню, насколько давно. И у нас с вами все это время прекрасно получалось взаимодействовать.       — Да уж, — промычал Ришелье, с отвращением вспоминая все, что было связано с Белгаром.       — Скажу честно, я здесь по просьбе короля.       — Я отправлюсь в Наварру несмотря ни на что, — посчитал нужным сообщить герцог.       — Нет, — Белгар отрицательно покачал головой. — Речь не об этом. Наварра — утвержденный вопрос. Я по просьбе личной. Король заинтересовался вашим другом.       — То есть мной? Потому что других друзей у меня нет, — соврал Ришелье, разминая пальцы.       — Нет, герцог, я о вашем друге Клермоне.       — Он мне не друг. Он мой знакомый, — не переставал препираться Ришелье.       — Не имеет разницы. Король заинтересовался вашим другом, — повторил Белгар. — Или знакомым. Как вам угодно. Где он сейчас?       — Не знаю, — спокойно ответил герцог. Ничего в нем, кроме неестественно ровной спины, не говорило о том, что он лжет. — Откуда мне знать?       — Он же ваш знакомый, — пожал плечами маркиз. — Может вы знаете, где он живет. Может он и вовсе гостит у вас, ведь приехал недавно.       — Я не знаю, где он живет, — еще более грубо заявил Ришелье. — И у меня он тоже не гостит. Если не верите, можете проверить дом.       — Не волнуйтесь. Если понадобится, то проверю, — заверил Белгар.       — Можете начинать прямо с моей спальни, — язвительно предложил герцог.       — Как скажете.       Белгар оставался невозмутимым, что взбесило герцога еще больше, так еще и раздался скрип деревянного пола на втором этаже.       — Занимательное предложение, Белгар, конечно, посетить мою спальню, но давайте в следующий раз, — Ришелье попытался натянуть на лицо максимально радушную улыбку.       Белгар не был глупым человеком, но и особо умным тоже. Поэтому он смекнул, что на втором этаже кто-то был, но не догадался, кто конкретно.       — А, — протянул маркиз. — Понял. Не буду мешать вам наслаждаться жизнью перед отъездом.       В этот раз всего не понял Ришелье, потому что в «наслаждаться жизнью» маркиз вложил свои знания касательно дальнейшей судьбы герцога. Не очень приятной, конечно.       Белгар исчез из видимости быстро. Герцог уже более спокойно выдохнул, а его плечи опустились. Он сильнее затянул пояс и поплелся наверх. Да, он оказался прав, приходил Белгар из-за Тревиля, значит Ришелье опередил их на шаг, когда пригласил генерала с собой в Наварру.       Герцог вернулся в спальню, где Тревиль лежал в том же положении, что и до ухода Ришелье. Но Ришелье слышал скрип и точно знал, что его друг не спит.       — И много вы слышали? — тепло улыбаясь, спросил он.       — Все, — сознался Тревиль и откинул одеяло, похлопывая по месту рядом. — Возвращайтесь, не стойте в дверях.       Герцог даже не стал протестовать. Он не без удовольствия вернулся в кровать и уставился в потолок.       — И вы ничего не хотите сказать? — наконец спросил Ришелье.       — Хочу, Арман, хочу, — согласился Тревиль. — Мне стало даже обидно, когда вы сказали, что не считаете меня своим другом. А ведь я вас таковым считаю, даже лучшим из всех, которые у меня были.       — Я польщен, — усмехнулся герцог. — Но это было сказано только для Белгара. На деле же у меня есть два друга. Я и вы. Правда, когда я задавал вопрос, я имел ввиду не это. Рошфор точно знает, что граф де Клермон это вы. Значит, что мы с вами под еще большим прицелом, чем думали раньше. Нам нужно быть осторожными.       — Вы правы. Сегодня Белгар, а завтра наемник, — говоря это, Тревиль даже не догадывался, насколько он был прав в своих суждениях. — Но мы ничего не можем изменить. Это и не важно. Сейчас мы должны сконцентрироваться на Наварре. Когда отъезд?       — Через пару часов. Вещи уже собраны. Поедем в обычной карете. С Портосом поговорит Констанция. До того, как мы начнем договариваться с наваррской знатью, нам нужно не привлекать к себе лишнего внимания. Никаких родовых гербов.       — Больше у нас никаких планов до отъезда?       — Только если выспаться, — ответил герцог и демонстративно закрыл глаза и перевернулся набок. — Пока мы еще можем себе это позволить.       В обед слуги разбудили двух хозяев дома. Тревиль и Ришелье незамедлительно собрались и залезли в карету. Ехать им предстояло еще долго.       Во дворце вечером Анна все еще строила планы. Она посетила и завтрак, и обед, и ужин, чтобы усыпить бдительность короля. Принцесса уже успела переговорить с леди Винтер, которую вызывала утром, и поручила ей две бриллиантовые подвески, которые та должна была продать подороже. После обеда у Анны уже были деньги и нанятая карета, о чем Ее Высочество просила уже Адель, чтобы не вызывать лишних вопросов. Она до сих пор не могла поверить, что собирается проехать огромные территории неизвестной ей страны, чтобы спасти также мало известного ей человека. Но, как и говорил Ришелье, было в ней это очень хорошее качество для женщины, но плохое для королевы. Она была великодушна и просто не могла себе позволить допустить смерть людей, которых имела возможность спасти.       Анна не спускала глаз с настенных часов. Когда часы пробили девять, она вытащила из-под кровати одежду, которую просила принести Адель, переоделась, затолкала под кровать свое дорогое платье и бросилась к зеркалу в поисках нужного шнурка. Руки предательски дрожали. Она потянула за шнурок, и стена разъехалась, образуя ход. Принцесса схватила с рабочего стола подсвечник и направилась по темному ходу на улицу. Стоило ей выйти, как сразу же подъехала карета. Анна испугалась, когда увидела чей-то силуэт. Она уже думала о том, что шпионки Ришелье выдали ее королю, но из кареты высунулась женщина лет тридцати шести и бодро приказала:       — Запрыгивай, — в карете сидела Констанция, герцогиня дю Плесси. — Я не кусаюсь.       С опаской принцесса залезла в карету, не отрывая взгляда от женщины. Анна была поражена. Женщина напротив нее сидела едва ли не в худшем наряде, который могла себе позволить надеть аристократка, но ее природное очарование было не скрыть. Было что-то величественное в этой женщине.       — Кто вы? — недоверчиво спросила принцесса.       — Герцогиня дю Плесси, но для тебя, девочка моя, просто Констанция. Я невестка Его Светлости, герцога де Ришелье. Его шпионки доложили мне о твоих просьбах. Когда его нет в Париже, все подконтрольно мне. Зачем это все понадобилось? — серьезно спросила Констанция. — Я надеюсь, что вы не желаете вернуться обратно в Испанию, иначе мне придется доложить об этом королю, которого я не очень жалую.       — Нет, что вы, нет, — заверила Анна. — Я собираюсь в Наварру, чтобы предупредить Его Светлость, что его хотят убить! Его хочет убить король!       — О чем ты говоришь, девочка моя? — Констанция непонимающе на нее уставилась. — С чего ты это взяла?       — Я, — Анне было тяжело дышать из-за волнения. — Слышала с утра разговор Его Величества и какого-то человека. Король просил его навести справки на Клермона, он понял, что Клермон и есть Тревиль. Он сказал тому человеку, что покровитель капитана уезжает в Наварру и не вернется оттуда, его заказали некому Гримо.       — Так, — Констанция выставила руку вперед. — Успокойся и дыши. Все в порядке. Ты уверена в этом?       — Да, я уверена, — закивала головой принцесса. — Господи! Я забыла про Тревиля! Его же тоже нужно предупредить, — воскликнула Анна.       — Бесполезно, — ответила герцогиня. — Они уехали вместе.       — Давайте поедем за ними, молю вас, Констанция, их убьют, если мы их не предупредим.       — Анна, вы не можете поехать. Это не поездка на одну ночь, — попыталась объяснить герцогиня, но делала она это не очень уверено, потому что понимала чувства принцессы. — Ваша пропажа… у этого могут быть колоссальные последствия. Как вы вернетесь потом, Анна?       — Я не знаю, — сокрушилась девушка. На ее глазах навернулись слезы безысходности. — Это будет потом. Сейчас главное им помочь.       Констанция только молча кивнула. Она не успела ответить, ее прервало ржание лошадей. За каретой послышались какие-то звуки. Заскрипела и открылась дверца. Перед каретой стояли вооруженные мужчины. Стволы пистолетов были направлены на женщин.       — Прошу на выход, дамы, — произнес один из мужчин и направил пистолет на Констанцию. — И без глупостей.       Когда она увидела вооруженных мужчин, эта мысль закралась ей в голову. Констанция знала, кто стоял перед ней. От того данное происшествие становилось еще менее приятным. Это был человек, чье имя, как в свое время остроумно сказал ее сын, было бы оскорблением даже для собаки. Капитан красной гвардии целился ей в голову, но она, как отметила про себя Анна, держалась с королевским достоинством.       — Маршо, — улыбнулась Констанция.       — Мадам дю Плесси, — Маршо развел руками, но дуло пистолета ни на мгновение не было не направлено на собеседницу.       — Для тебя Моя Светлость герцогиня дю Плесси, — огрызнулась женщина.       — Вот как, — из тени вышел еще один человек. Констанция в нем узнала Гастона, герцога Орлеанского, брата короля. — А вашу спутницу как прикажите величать? Ее Высочество принцесса Испании Анна Австрийская? — Гастон не переставал нагло ухмыляться.       Констанция бросила беглый взгляд на свою спутницу, чтобы та продолжала молчать. Самое ужасное в сложившейся ситуации было то, что она не знала, что их может ждать дальше. Да, Гастон брат короля и он хочет Наварру. Вполне вероятно было, что, сдав принцессу Рошфору он одновременно бы избавился и от препятствия, направляющегося в королевство его отца, и от испанской невесты брата, ведь в случае его смерти без наследников Гастон им бы стал.              — На будущее, Ваше Высочество, не относите ломбардцам такие дорогие украшения и не связывайтесь с друзьями сомнительных министров, — Гастон упивался своей радостью, и, казалось, наваррская корона уже давила ему на голову. — Связать их, Маршо, нас ждет Наварра!       Анна не стала сопротивляться, понимая, что сделает только хуже. Констанция же не стала ни помогать себя связывать, ни яро протестовать. Под платьем у нее был спрятан нож, но использовать его было нерационально — она убьет одного, другие убьют ее. Нет, стоило выждать, пока представится возможность, тем более, что они невольно стали участницами уже второго заговора за этот день.       Скромного внешнего вида карета приближалась к дорожной гостинице. Лошади еле справлялись, и казалось, что они вот-вот упадут. Уже несколько часов Тревиль и Ришелье ехали по неровным французским дорогам и поочередно рассказывали друг другу факты о себе.       — Вы мне не доверяете, — с укором заметил Тревиль.       — С чего вы взяли, Жан, что я вам не доверяю? — невозмутимо спросил герцог.       — Вы молчите. Я уже рассказал вам все, что вас интересовало, а вы довольствуете меня крохами и рассказами, которые я уже слышал.       — Знаете, — произнес Ришелье, набирая в легкие воздуха. — Я доверяю вам больше, чем кому-либо другому, если это вас успокоит. Просто я не очень люблю вспоминать свои поступки. Тогда начинаешь их анализировать и понимаешь, каким идиотом был.       — Успокоит, — согласился Тревиль. — Потому что я человек наивный и быстро привязывающийся. В тот момент, когда вы доверяете мне больше, чем другим, я уже доверяю вам больше, чем самому себе.       Ришелье усмехнулся и ничего не ответил. По многим причинам он был безмерно рад это слышать.       — Ваша очередь, — сообщил он. — Потому что я уже сказал, что доверяю вам больше, чем кому-либо другому.       — Вы жульничаете, месье, — наигранно возмутился Тревиль. — Что вы хотите услышать? У меня уже заканчиваются истории о моих плаваниях.       — Расскажите тогда мне, — герцог сделал вид, что задумался, но он точно знал, что хотел спросить. — Расскажите мне, Жан, о том, как из обычного солдата вы стали политическим заключенным, из политического заключенного королевским генералом, а из королевского генерала политическим заключенным.       — Это длинная история. Вы мне будете должны две.       — Договорились.       Мужчины пожали друг другу руки, чтобы скрепить договор.       — Я так понимаю, что вас интересует история с самого начала. А она началась задолго до нас с вами. По крайней мере, задолго до меня и я играю в ней незначительную роль.       — Прекратите, я старше вас всего на пять лет, — отмахнулся Ришелье.       — Так прекратить? Хорошо, — Тревиль лукаво улыбнулся и замолчал.       — Вы поняли, о чем я, Жан. Продолжайте.       — Все началось с Генриха Наваррского. По крайней мере все то, что вы хотите услышать. Вернее, нет, все началось уже после его смерти. Вы сами знакомы, насколько я знаю, с Марией Медичи. Потрясающе умная женщина, но сильно властолюбивая. Стоило ее подпустить к трону, как она забыла о собственном сыне почти на восемь лет и оставила его на попечительство учителям, которые могли научить только ругаться на немецком. Вспомнила она о нем, когда к концу подходило ее правление как регента. В принципе о Рошфоре забыли намного раньше. Его отца больше волновали многочисленные любовницы, нежели жена и сын. Мария… тратила время на бессмысленную женскую обиду. Почему бессмысленную? Потому что Генриха все равно было невозможно перевоспитать, как говорил сам Рошфор. Представьте себе ребенка, растущего в подобной атмосфере. Он вырос замкнутым и высокомерным, постоянно говорил, что он Бурбон, но не проявлял к этому ни малейшего интереса. Но тогда Рошфор… он не казался настолько ужасным, как мы увидели после. Он был во многом похож на мать. Как я уже сказал, он был высокомерный, но, кроме всего прочего, он был зол. Зол на мать, зол на дворян, зол на народ за то, что тот не выступил за него. Тем более, что Мария Медичи тогда увлекалась мистикой и при дворе опять появились предсказатели. Один из них, как сейчас помню, его еще Леоны приглашали к себе, гадал на картах и предсказал Рошфору, что его свергнут и никто не встанет на его защиту. Но даже с тем, что он уже тогда проявлял себя неуравновешенным… Все надеялись на лучшее. Мария Медичи и ее фавориты растратили всю казну, Франция находилась в условиях затяжной религиозной войны. Не хватало маленькой искры. И мне больно это признавать, но родственники моего доброго друга де Фуа увидели эту искру во мне. Мария Медичи издала указ об ужесточении порядков в армии. Это вызвало недовольство среди солдат, и они начали резать своих командиров накануне очередного сражения. Франция слишком долго терпела поражения. Я не мог позволить этого. Если бы я не попытался сделать что-то, я бы себя не простил…       — И встали во главе нескольких сотен солдат против нескольких тысяч испанцев, — Ришелье сказал это как-то мечтательно. — Любимая история моей молодости. Молодой герой выигрывает сражение. Что еще нужно? Не скажу, что был вашим фанатом, но, как и остальные, с восторгом читал копии ваших допросов. Мы, молодой свет Парижа, получали их от мэтра, пытавшего вас. Вернее, через его друга.       — Интересное признание. Право, не знаю, польщен ли я или смущен подобным признанием, — сказал, окончательно растерявшись, Тревиль. — Оно, конечно, интересно быть кумиром для молодого поколения, но как-то неловко знать, что то, как тебя пороли, как ломали кости, растягивали и жгли раскаленным железом, стало достоянием общественности. Мне стесняться нечего, не я же издевался над другим человеком, но все равно не приятно.       — Меня больше всего поразил допрос от семнадцатого июля. Вам задали несколько сотен вопросов. Допрос шел весь день, и использовались разные способы получения ответов, но вы давали только два ответа «да» и «нет». «Да» было сказано только однажды. Вашим палачам показалось, что вы были не в себе. Когда священник, которого к вам отправили, спросил у вас, помните ли вы тот единственный вопрос, на который ответили «да», вы сказали, что вопрос состоял в том, понимаете ли, вы что вам говорят.       — Настолько поразил, что запомнили дату, — безэмоционально произнес Тревиль. Ему становилось некомфортно.       — Конечно, это же ваш День рождения, потому и запомнил.       — Это все безумно интересно, но… — Тревиль прокашлялся. — Я и сам все это знаю. Я не вижу причин для того, чтобы мне пересказывать подобные события моей жизни. Такое не забывают.       Ришелье понял, что обжегся. Он не ожидал такого ответа, как и подобных восторженных реплик от себя. Ему стоило лучше держать себя в руках.       — Прошу меня простить. Продолжайте ваш рассказ, — холодно сказал он, откидывая голову назад.       — Меня бросили в тюрьму, потому что я нарушил приказ. Меня хотели казнить, но солдаты начали опять бунтовать. Тогда графам де Фуа, ближайшим сподвижникам Марии Медичи, показалось хорошей идеей вытащить меня из тюрьмы и более рационально использовать. По крайней мере именно так они обрисовали эту ситуацию ей. На деле же они прекрасно знали, что ей осталось недолго править и свели меня с Рошфором. Сейчас мне более всего стыдно, что я так отвержено за все это боролся. Я оказался одурачен. Хотя, — Тревиль задумался на минуту. — Нет, я не жалею. Я был уверен, когда помогал им, что Рошфор будет лучшим королем, нежели его мать. Но я всего лишь человек и могу ошибаться. Главное, что я уже второй раз пытаюсь исправить свою ошибку. Да, наверное, это главное. В любом случае мне нравится себя этим утешать. Но увидел я ошибку свою не сразу. Первоначально Рошфор даже слушал нас. Под «нами» я имею ввиду Совет, в который я вошел в качестве военного министра. Стоит сказать, что кресло министра было не для меня и я всегда лез на передовую. Поскольку человек существо самолюбивое, а я человек, мне нравится думать, что я играл важную роль для многократных побед Франции в те годы. Все шло просто замечательно, но Рошфор резко перестал нас слушать. Его никогда не интересовала политика, но теперь он накладывал запрет и на наши предложения. Из-за этого мы лишились поставок зерна и мирного договора с Испанией. Он увидел, что у нас слишком много власти. Рошфор никогда не забывал предсказание, сколько бы мы не уверяли, что этого не произойдет. Это его и сгубило. Паранойя. Тогда зародилась идея его свергнуть, которую нам так и не удалось осуществить. Дальше, я так думаю, что история известна.       — Да, вы правы, хорошо известна, — согласился герцог. — Я помню свое обещание, и я его исполню, можете быть покойны. А сейчас я пойду узнаю за ночлег до нас.       Как только это сказал Ришелье, карета остановилась напротив гостиницы. Герцог жестом попросил Тревиля подождать его и выбрался на улицу. Услышав стук копыт, выбежал хозяин.       — Нам нужны две комнаты, — властно сообщил Ришелье и закутался в плащ от холода.       — Я не могу вам помочь, месье.       — У вас нет комнат?       — Есть, месье, — невозмутимо ответил хозяин.       — В чем проблема? — первая реплика хозяина застала герцога врасплох и голос его звучал менее уверенно, чем обычно.       — Осталась одна комната, месье.       — Тогда дайте нам одну.       — Не могу.              — Почему?       — Почему, — хозяин пожал плечами. — Я не могу позволить двум аристократам тесниться в одной комнате. Вряд ли вам будет комфортно. Были бы вы еще с девушкой, вы бы поместились, но…       — То есть вы предпочтете оставить аристократов без ночлега, чем дать им тесниться в одной комнате? — Ришелье был изумлен.       — Да.       Ришелье не стал ссориться с хозяином, хоть ему очень и хотелось. Зевая и сильнее кутаясь, он поплелся к карете, возле которой его ждал Тревиль.       — Останавливаемся здесь? — спросил Тревиль, тоже зевая.       — Нет, этот скряга категорически отказался нас впускать. Сказал, что осталась только одна комната и нам он ее не отдаст.       — Может мне попытаться с ним поговорить? — предложил Тревиль.       — Может попытаться, — Ришелье махнул рукой в сторону злосчастного хозяина. — Если на него не подействовало мое обаяние, которое подействовало даже на вас, его ничего не возьмет, но можете попробовать.       Тревиль усмехнулся. Но в чем-то герцог был действительно прав — Тревиль давно попал под чары его обаяния. Он направился к хозяину, который пристально за ними следил.       — Месье, не стоит меня даже просить, — резко осек он Тревиля.       — Мы заплатим вам как за две комнаты, пожалуйста, — предложил Жан. — Если вопрос в деньгах — мы можем его решить.       — Нет, дело не в деньгах, — холодно ответил хозяин, а в следующую секунду схватил Тревиля за ворот, притянул ближе, что было достаточно сложно сделать, и на ухо сказал: — До вас приехал господин. Он снял комнату на верхнем этаже и настоятельно просил не сдавать комнату мужчине, по описанию походящему на вашего спутника, и задержать его здесь на какое-то время.       Тревиль с ужасом взглянул на хозяина, благодарно кивнул и побежал к карете, призывая герцога скорее в нее залезть. Как только герцог успел запрыгнуть, раздался выстрел. Тревиль схватился за бок и, опираясь на вытянутую руку Ришелье, тоже влез в карету. Кучер погнал уже уставших лошадей, и экипаж помчался далеко от проклятой гостиницы.       — Жан, вы в порядке? — не без страха спросил Ришелье. Он аккуратно, чтобы не упасть в едущей карете, подлез к своему спутники и убрал руку того, чтобы посмотреть на рану. — Жан!       — Что? — Тревиль разразился хохотом, показывая чистые руки и часы в них. — Не смог сдержаться и не взять их с собой, вы их забыли в моей спальне, а я в свою очередь забыл отдать. Видели бы вы сейчас свое лицо, — Тревиль опять рассмеялся, глядя на герцога.       — Вы меня напугали, Жан! — возмутился Ришелье. — Что произошло?       — Не знаю, — ответил Тревиль. — Этот человек сказал мне, что за несколько часов до нашего прибытия приехал какой-то мужчина, поселился на верхнем этаже и просил задержать на время человека, напоминающего вас по описанию.       — Не к добру это.       — Да, — согласился Тревиль. — И спать нам придется в карете, а значит — по очереди. Я уступаю вам место.       — Хорошо, ваша вторая половина ночи.       Ришелье и не собирался отказываться от этого щедрого предложения. Он снял с себя плащ, сложил его, бросил на колени Тревилю и положил на эту конструкцию, походящую на подушку, голову, а на свободную часть сиденья ноги. Было не очень удобно, поскольку он был человеком высоким. С другой стороны, он был хотя бы в относительной безопасности. Особенно, когда лежал на коленях своего друга. Ему так казалось.       Тревиль аккуратно вытащил пистолет и положил его на пол, чтобы было проще схватить его в случае какой-либо диверсии. Ришелье заснул сразу же, как только лег. Тревиль запустил руку в волосы, тронутые сединой на висках, и начал аккуратно их перебирать, чему-то улыбаясь. Его позабавила ситуация с пулей. Все-таки страх на лице герцога был вполне искренним даже для такого человека, который в нужные моменты мог контролировать свои эмоции. Тревилю повезло, что пуля попала в часы, потому что в противном случае никто бы его не зашил. Судя по всему, высшие силы ему благоволили. Поэтому он улыбался. И, возможно, немного он улыбался Ришелье.       Тревиль не сомкнул за ночь глаз, всматриваясь в окно и не выпуская руку из чужих волос. Он так и не разбудил Ришелье, чтобы поспать самому. Герцог проснулся, когда в карету проникли первые лучи солнца. Он удивился этому, вспомнив, что вторую часть ночи дежурить нужно было ему.       — Жан, почему вы меня не разбудили? — Ришелье перевернулся с бока на спину, чтобы видеть лицо собеседника.       — Вы слишком сладко спали, Арман, — улыбнулся Тревиль в очередной раз, потирая слипающиеся глаза. — Мне показалось кощунственным вас разбудить.       — Давайте тогда поменяемся местами сейчас.       — Нет, — Тревиль замотал головой. — В этом нет необходимости.       Ришелье, лежа головой на коленях спутника, продолжал его рассматривать. От созерцания чужого лица его отвлек крик кучера, что на горизонте виднеется постоялый двор. Герцог после случая у предыдущей гостиницы с опаской согласился на предложение остановиться. Карета проехала еще несколько сотен метров и остановилась. Первым вышел Тревиль, до этого спрятав пистолет, за ним герцог. К ним сразу же ринулся хозяин постоялого двора и начал широко улыбаться, глядя на путников, потому что внешность этих замечательных людей говорила хозяину, что заплатят ему щедро. Кучер отправился менять лошадей, ведь лошади Ришелье, запряженные в карету, устали гнать почти половину дня без остановки. Мужчины же приняли решение позавтракать и сообщили об этом хозяину, не забыв перед этим протянуть кошель с внушительной суммой внутри.       Завтрак подали быстро. На удивление путников еда оказалась более чем сносной и даже не потому, что они давно не ели. Без лишних разговоров они расправились с пищей.       — Не зря мы остановились, — произнес Тревиль, отставляя пустую кружку от себя. — И лошадей сменили, и вкусно поели.       — И не получили по пули, — бодро подхватил Ришелье. — Еще бы знать, где мы находимся, — хозяин постоялого двора услышал это и назвал местечко, в котором они находились. — В самом деле? Обычно это расстояние проходится за сутки. Такими темпами уже послезавтра мы будем в Наварре, Жан.       — Это хорошая новость, — заметил Тревиль.       — Безусловно. Чем быстрее начнутся переговоры, тем лучше. Гастон может отправить своих людей в любой момент, если он действительно хочет того, в чем мы его обвиняем. При самом лучшем раскладе, — размышлял Ришелье. — Мы доберемся до Наварры послезавтра, как я уже сказал. Лучше бы это случилось с утра. Прибывать ночью может быть опасно, потому что за ночь можно сделать многое и подготовиться ко многому. По крайней мере, шестьдесят лет назад одной ночи хватило, чтобы перерезать всех гугенотов в Париже. А так наш визит, если о нем еще не знают, застанет их врасплох. Впрочем, — Ришелье метнул быстрый взгляд в сторону лестницы на второй этаж, под которой прятался хозяин и подслушивал. — Обсудим это в карете.       Со стороны лестницы раздался грустный вздох хозяина, который явно заинтересовался разговором путников. К моменту окончания трапезы и беседы лошадей уже заменили.       А на расстоянии, составлявшем день медленной езды и половину быстрой от путников в лице генерала и герцога, ехала старая повозка, запряженная такой же старой клячей. На передке сидели двое мужчин в капюшонах. Один из них руководил движением, а другой беззаботно бултыхал ногами. В закрытой части повозке на соломе спали две женщины. Нет, спала только одна из них, в то время как другая раздумывала над планом побега. Констанция лежала в панике и думала еще и о том, что Его Величество прибудет из Сен-Дени явно раньше, нежели им удастся спастись. Со всех сторон пахло трагедией. Повозка остановилась. Мужчины спрыгнули с нее. Гастон разбудил и вытащил из повозки принцессу, а Маршо — Констанцию, не забывая развязать ей рот, чтобы не смущать других постояльцев. Он наивно полагал, что она будет молчать.       — Ну наконец-то! — воскликнула герцогиня. — Где мы находимся?       — Не твое дело, — шикнул Маршо, хватая ее за руку. — Веди себя тихо, иначе я убью тебя. Ты не несешь никакой в себе ценности.       Уязвленная несколько словами Маршо Констанция поджала губы. Ей хотелось выкинуть какой-нибудь фокус, но боялась, что это приведет к ненужным жертвам в лице посторонних людей. Привязанный к ноге нож она также решила пока не пускать в ход. Если на лице Констанции читались все эмоции и возмущения, и злости, то Анна стояла неподвижно и молчала. Она, как девушка умная, понимала, что стоило молчать и дожидаться, но, как девушка неопытная, она очень боялась дальнейшего.       Гастон и Маршо повели их под руки в гостиницу. Они сняли последние три комнаты, как раз только освободившиеся ночью. Констанцию и Анну заперли в одной из них с закрытыми снаружи окнами. Рты им завязывать не стали, только вынесли предупреждение, что убьют любого, кто отзовется на их крик. Это отбило всякую охоту сопротивления.       В темной комнатке небольшого размера стояли две одинарные кровати рядом друг с другом, и разделяла их только тумбочка. Констанция упала на кровать, закрывая лицо руками. Анна села на другую кровать и взглядом устремилась в серую мрачную стену.       — Почему нам так не повезло? — грустно спросила Анна. По ее глазам было видно, что ей хотелось разрыдаться. — Почему нас не могли похитить уже в Наварре, когда бы мы предупредили герцога? А так за ним теперь гонятся трое, а мы ничего не можем сделать. Это не честно.       — Прошу вас, Ваше Высочество, успокойтесь, — серьезно сказала Констанция, поворачиваясь к принцессе лицом. — Нам сейчас нужно волноваться за себя, потому что мы одни, а герцог — нет. С ним поехал Тревиль.       — Велика разница! — воскликнула Анна. — Даже если и так. Двое против троих.       — Слушайте, Ваше Высочество, — герцогиня вздохнула. — Во-первых, их главное преимущество в том, что никто не знает о том, что Тревиль поехал с ним. А, во-вторых, Ваше Высочество, уверяю вас, еще десять лет назад один Тревиль мог столько, сколько не смогли бы и сотня Маршо. Сомневаюсь, что что-то изменилось. С ним герцогу нужно бояться гораздо меньше, чем без него.              — Вы так говорите, будто он всесильный, — недоверчиво заметила Анна.       — Нет, — спокойно ответила Констанция. — Гораздо больше. Это сложно понять испанке, не жившей в те времена во Франции, но он был символом протеста. Героем. Он сделал невозможное, когда стал во главе армии и привел ее к первой за несколько лет победе. А еще во времена его нахождения в Совете ему удалось восстановить полностью французскую армию. И он был одним из первых, кто выступил против рошфоровского произвола. Никто никогда этого не признает, но все, кто сейчас замешаны в заговорах, были вдохновлены именно им. Когда его арестовали, его и брата герцога, я поняла, что для меня самое главное это спокойно спать ночами и знать, что я сделала все возможное, чтобы что-то изменить. Не бойтесь, Ваше Высочество, никогда и никого. Страх может уничтожить вас. Никогда не бойтесь по-настоящему и вы станете тогда великой королевой, потому что для многого в нашей жизни нужна храбрость, Ваше Высочество. Тайна жизни и состоит в том, что этой храбрости на всех не хватает. Смелых людей рождается несколько в поколении, остальным это нужно в себе воспитывать. Приходите в себя, не нужно показывать нашим похитителям свои слабости.       Анна вытерла мокрые глаза. Она уже приоткрыла рот, чтобы что-то сказать, но послышались звонкие шаги на лестнице. Констанция узнала звуки гвардейских каблуков и приложила палец к губам. Гастон и Маршо зашли в соседнюю комнату и заперли дверь на замок.       — Отдадим принцессу наваррцам, — донеслось из соседней комнаты до девушек. — Тогда им не будет резона идти на переговоры с Ришелье. Ах как хорошо было, когда он был в Испании! Мы отправили в Наварру столько оружия, сколько не видела французская армия в лучшее время. — Гастон говорил самодовольно. — Расправимся сразу со всеми проблемами. Избавимся и от испанки, которая является последним шансом Рошфора заиметь законного наследника, и от Ришелье, который каждый раз портит наши планы. Обоснуемся в Наварре, я стану ее королем, а потом…       — Королем всей Франции, Ваше Величество, — ухмыльнулся Маршо. — А я стану твоей правой рукой.       — Лучше левой.       Констанция и Анна быстро отпрянули от стены, к которой прижались ушами, когда подслушивали. Они переглянулись между собой. Уже громче Маршо и Гастон говорили о своем желании отдохнуть. Герцогиня коварно улыбнулась, залезла руками под юбку, чтобы достать привязанный к бедру нож. Констанция молчала, справедливо опасаясь, что их услышат. С ножом в руках она просидела неподвижно полчаса, выжидая, когда их похитители будут точно спать. Анна махнула головой в сторону стены, когда за ней раздался храп. Герцогиня не стала медлить и бросилась к замку, пытаясь его открыть с помощью ножа и не издать лишних звуков. Когда замок отказался поддаваться, она принялась за попытки открыть окно. В этом ее ждал успех. Более повезло даже в том, что под окном лежал огромный стог сена для лошадей. Первой выпрыгнула герцогиня, второй принцесса. Приземление оказалось мягким, а перед стогом как раз стоял подготовленный для кого-то конь. Не церемонясь ни с кем, не оглядываясь по сторонам, Констанция помогла залезть Анне, после разрезала подол своего платья и залезла сама. Она погнала коня, и они, объехав гостиницу, направились по дороге в Наварру.       — Видели? — широко улыбаясь, воскликнула Констанция, поправляя волосы, которые растрепались от ветра и начали лезть в рот. — Когда они проснутся, мы уже будем на половине пути!       Герцогиня искренне радовалась, у нее случился прилив эмоций из-за этого замечательного побега. Анна не показывала своей искренней радости, но тоже была счастлива сложившейся ситуации.       Так они ехали долго, пока не подъехали к еще одному постоялому двору, где обменяли коня и доплатили за то, чтобы получить карету. День близился к закату.       А когда солнце окончательно скрылось за горизонтом, уже другие путники остановились возле очередного постоялого двора. Ришелье и Тревиль были готовы и эту ночь провести в карете, но, во-первых, этого бы не выдержал кучер, а, во-вторых, лошади. Дом был небольшим. Ришелье его оценил в восемь комнат с учетом тех, которые занимают владелец и его вещи. Этот хозяин оказался низеньким (в особенности, если бы его поставили рядом с герцогом) старичком, необычайно шустрым и бодрым. Он выскочил из дома сразу же, как подъехала карета.       — Рад приветствовать вас, господа, — почтительно произнес старичок.       — Здравствуйте, — доброжелательно ответил Тревиль, широко улыбаясь.       — У вас есть свободные комнаты? — поинтересовался Ришелье.       — Да, — кивнул хозяин. — Целых пять.       — Постояльцев больше нет? — спросил прозорливый герцог.       — Нет, месье, в этих местах редко бывают гости.       — Замечательно. Тогда мы заплатим за все пять комнат, чтобы спать в гордом одиночестве, и за лошадей. У вас найдется чем их покормить?       — Да, месье, — согласился хозяин. — Найдется. Я прослежу за тем, чтобы ваши лошади, господа, были в полной сохранности. Вы будете ужинать?       Ришелье бросил быстрый взгляд на Тревиля. Сам он мог не есть еще долго, но по его спутнику явно было видно, что он нуждался в ужине.       — Да. И завтрак с утра. Сколько мы вам должны?       Хозяин назвал сумму, на которую Ришелье хмыкнул, окрестив ее смешной. Тревиль в очередной раз про себя отметил, что друг его был крайне неэкономным человеком. Кучер вытащил багаж путешественников и скрылся в направлении дома. Ришелье и Тревиль перекинулись с хозяином еще несколькими фразами. Хозяин упорно предлагал комнату с видом на речку, герцог же предпочел созерцать дорогу, но не объяснил почему. На деле он ждал под своим окном наемника. Тревиль понял это сразу, потому что и сам дожидался того же. Они понимающе переглянулись и направились вовнутрь.       — Боитесь? — спросил Тревиль, когда они уже вошли в комнату.       — Справедливо опасаюсь, — ответил Ришелье, попутно расстегивая многочисленные пуговицы. — За вас. Как видите, Жан, за все время нашего знакомства в передряги попадали только вы. То из кареты выпрыгните, то пулю словите, меня спасая. Я вам обязан, Жан, правда. Спасибо.       — Да так, пустяки, — отмахнулся Тревиль. — Знаете сколько через меня пуль прошло? Я тварь живучая, поэтому так просто вы от меня не избавитесь.       — И я рад этому, — Ришелье запрокинул голову назад и рассмеялся. И в этом не было никакой иронии, он говорил правду.       Герцог сбросил на пол ненужную одежду и завалился на кровать. Тревиль, который до этого сидел в кресле, не в силах больше передвигаться, не без трудностей встал и упал рядом с Ришелье на кровати, утыкаясь носом в чужое плечо. Уставшие за последние дни, которые они провели в дороге, мужчины сразу же заснули, и казалось, что никто не мог потревожить их сон.       Но ожидания имеют свойство обманывать. Ришелье проснулся сразу же, как за окном раздался топот лошади. Он бросился смотреть, кого черти занесли сюда. Это был один человек, мужчина среднего роста. В темноте Ришелье не мог ничего рассмотреть, но путник показался ему до боли знакомым. Навстречу человеку вышел хозяин. Они долгое время препирались, отголоски чего доносились до герцога. Путник расспрашивал про Ришелье и Тревиля, но хозяин ничего ему не сказал кроме того, что все номера заняты.       Ришелье выждал пару минут — в это время он не отрывал взгляда от мирно спящего друга — и направился к хозяину, чтобы обсудить произошедшее. Тот принял его не сильно радушно.       — У меня будут из-за вас проблемы, месье?       — Уверяю вас, что не будет, — спокойно ответил Ришелье.       — Кто вы вообще такой, и кто вас ищет?       — Что же, — герцог решил, что скрываться больше не имело смысла. — Я герцог де Ришелье, один из членов Совета и королевский министр.       — Издеваетесь?       — Нет.       — Забавно, — заметил хозяин.       — Это уж точно. У вас найдутся карты?       — Найдутся, но я не играю, — предупредил старик, доставая из вазы колоду.       — Мой друг играет. Не переживайте, утром мы уедем. Доброй ночи.       Ришелье скрылся также неожиданно, как появился. Он оказался прав в своих суждениях. Тревиль теперь сидел в кресле и ждал его.       — Ваш наемник? — поинтересовался Жан, хрустя пальцами.       — Да, — печально согласился герцог. — Вряд ли я теперь смогу заснуть. Не хотите сыграть в карты?       — Это можно, — кивнул Тревиль. — На что играем?       — На желание, — предложил Ришелье.       — У меня нет никаких желаний, — пожал плечами Тревиль.       — У меня тоже. Придумаем, когда определим победителя.       Конечно, победил Ришелье, потому что занимался шулерством. Вряд ли бы он выиграл в честном бою. На это ему не забыл указать Тревиль, но герцог лишь рассмеялся. Цель стоила средств.