Take me home

      Тревиль спустился на берег. Он до сих пор не верил, что решил вернуться в Париж, а уже оказался замешан в оппозиционной деятельности Ришелье. Все это не предвещало ему ничего хорошего.       «Я отдам письмо Леону и вернусь на корабль, и не буду предпринимать активных действий», — попытался заверить себя Тревиль, хотя сам прекрасно понимал, что окажется в гуще событий. Но на душе было спокойно потому, что он шел к Леону. Они никогда не были лучшими друзьями, но отца Леона капитан считал своим вторым отцом, более того, Леоны, не считая аббата, который помог ему сбежать, были единственными, кто знали, что Тревиль жив.       Тревиль достаточно быстро добрался до нужного особняка, умудрившись ни с кем не столкнуться в одном из дворов чудес, что само по себе было чудом. Он постучал в дверь и стал дожидаться. Дверь открыл молодой парень из прислуги и поинтересовался, кто пожаловал.       — Ришелье.       Перед Тревилем закрылась дверь, и он понял, что выбрал неправильную тактику разговора. До него донесся шепот прислуги о том, кто этот человек и можно ли его пускать, ведь Ришелье редко посещал этот дом и в редкие моменты никогда не представлялся настоящим именем. Капитан дожидался еще пять минут, пока перед ним снова открылась дверь.       — Заходите, — предложил парень. — Господин Леон согласился вас принять, но попросил вас оставить оружие у входа.       Тревиль кивнул, натянул капюшон плаща почти на глаза, отдал шпагу и пистолет и последовал за прислугой на второй этаж. Леону доложили о посетителе. Он не был этому рад, ведь в этот момент выяснял отношения с беременной женой.       — Ты понимаешь, что своей «дружбой» с Ришелье поставил под вопрос будущее наших детей? — доносились причитания женщины. — Так он еще теперь попал в плен к пиратам вместе с испанской принцессой!       — О чем вы таком говорите, мадам? — с неподдельной заинтересованностью в ответе спросил Леон.       — Так ты еще и об этом не знаешь! Об этом уже весь Париж говорит! — женщина приостановила свои причитания, чтобы перевести дыхание. — Корабль, на котором отбыл герцог в Испанию несколько часов назад зашел в порт, только на нем не оказались ни твой треклятый герцог, ни испанка. Боже, храни Францию. Моряки явились во дворец и заявили, что на них напали пираты. Ты хоть представляешь, какие последствия будут у всей этой истории?       Леон ничего не успел ответить, как вошел слуга и доложил о посетителе. Он про себя чертыхнулся: если история жены правдива — дела были плохи и у него, и у Ришелье, и у Франции.       — Вы правы, мадам, у этого будут колоссальные последствия. Во-первых, Ришелье могут объявить изменником и привлечь к суду всех его многочисленных знакомых, связанных с его неофициальной деятельностью. Во-вторых, он вез испанскую принцессу. Как только Испания узнает, что принцессу Анну похитили во французских водах — они объявят войну. В общем, перспективы отвратительные, — вклинился в подслушанный разговор вошедший в кабинет Тревиль с широкой улыбкой на губах. — Мое почтение, мадам, — он снял капюшон и поклонился мадам Леон. — Ваша жена сказала всю правду.       Мадам Леон перевела взгляд с гостя на супруга, пытаясь донести до Леона, что их положение отвратительно, как и сказал этот месье. Но Леону было не до возмущений жены: он узнал Тревиля.       — Как поживает ваш отец, дорогой Леон? — поинтересовался капитан.       Мадам Леон не понравился вопрос гостя, она выдавила из себя самым презрительным тоном, на который была способна, что о месье Леоне-старшем в этом доме не любят говорить. Подобное заявление застало Тревиля врасплох, он подумал о том, что Леон-старший почил и поспешил принести свои сочувствия.       — Не в этом смысле, Господи, — пробормотал Леон. — Убирайтесь, мадам, мне предстоит важный разговор с этим господином. Вас он не касается. — властно приказал он.       Раздраженная произошедшей сценой мадам Леон покинула кабинет, отчего ее муж радостно выдохнул и обратил взгляд к Тревилю.       — Присаживайтесь, генерал, — предложил Леон, указывая на стул напротив него. — Не думал, что увижу вас снова.       — Я тоже, — согласился Тревиль. — Ришелье действительно в плену у пиратов. Но не стоит переживать: эти пираты — моя команда. Он просил передать вам письмо, — Тревиль достал из внутреннего кармана письмо с печатью Ришелье, которое герцог написал на корабле. — Там все указания касательно дальнейших действий до его появления.       — Вы знаете, что там? — недоверчиво задал вопрос Леон, покрутив письмо в руках. Печать была подлинная.       — Государственная измена. Этих знаний мне было достаточно, мой друг, чтобы доставить его вам.       Леон принялся читать письмо, а после передал его для прочтения Тревилю.       — О каком балу идет речь? — поинтересовался пиратский капитан, вчитываясь в текст.       — О ежегодном балу, который уже девять лет в одном из своих огромных домов справляет Ришелье. Он должен был состояться через месяц, но его решили приурочить к приезду принцессы. Зачем правда, если этот безумец решил публично оскорбить короля и не отправлять ему приглашение, — спрашивал Леон скорее себя, чем Тревиля. Он посчитал нужным объяснить: — Бал Ришелье — единственный, который король посещает и очень любит, несмотря на то, что его справляет Ришелье. Кроме того, любой аристократ уже десять лет как зовет короля на все празднества. Он на них не ходит, это сделано, чтобы потешить его самолюбие.       — Меня не волнуют королевские развлечения, — заявил Тревиль, внимательно глядя на собеседника. — Расскажи лучше, что стало с Робером. Ты ведь знаешь, что я считал его своим вторым отцом.       — А он считал тебя своим первым сыном, — с некой обидой в голосе согласился Леон. — Он жив и даже находится в этом доме, но мы с ним не разговариваем. На это существует ряд причин… Когда ты сбежал и первым делом пришел в этот дом, отец пообещал унести твою тайну в могилу и отрезал себе язык на случай, начни корона искать тебя всевозможными способами. Он требовал от меня того же, но… В общем, мы не разговариваем: во-первых, он не может, во-вторых, считает меня подлым трусом, предавшим тебя. Если хочешь, мы можем подняться к нему. Уверен, что старик обрадуется.       — Меня просили не задерживаться, — сообщил Тревиль. — А, впрочем, черт с ним. Ришелье подождет.       Леон кивнул и встал из-за стола. То время, что они поднимались к Леону-старшему, младший причитал о своей жизни. Он всегда был болтлив, но спустя десять лет это усугубилось. Так Тревиль успел услышать рассказ и про мадам Леон, которая порядком надоела своему мужу постоянными ссорами, и про страх будущего отцовства, уже третьего, и искренние сожаления, что он не родился в той же Англии.       — Граф, к вам пришел посетитель, — сообщил отцу Леон.       Леон-старший сидел в своем старом кресле в дальнем углу комнаты, рядом стояла лампа, отдававшая тусклым светом. Пожилой мужчина весь седой и в морщинах был занят прочтением газеты, отчего не сразу поднял голову и не посмотрел на сына. Как говорил младший Леон, у них были отвратительные отношения. Старик считал своего сына трусом из-за того, что тот не готов был наносить себе увечья ради благородных целей. Был целый список причин, из-за чего он невзлюбил сына и потом, когда уже должен был простить. Леон-отец терпеть не мог мадам Леон, жену сына, за ее скверный характер и неискренность в словах и действиях.       Когда Леон-отец обратил внимание на гостя, он не удивился и жестом показал, что Тревиль может проходить. Капитан учтиво поклонился и прошел к старику.       — Я не думал, что мы встретимся с вами в этой жизни, — Тревиль протянул руку графу, а тот ее пожал. В глазах старшего Леона читалось, что он тоже не рассчитывал на эту встречу. — Я рад видеть вас, Робер.       Робер улыбнулся своему гостю самой теплой улыбкой, на которую был способен. С помощью жестов он попросил рассказать Тревиля обо всем произошедшем с ним.       — Если вам этого хочется, Робер, — предупредил Тревиль, на что старик нетерпеливо мотнул головой, ожидая рассказа. — После того как меня арестовали, пытали, а мой отец застрелился… — оба тяжело вздохнули, вспоминая покойного. — Я потерял надежду, что мне удастся покинуть свою камеру, не попав в петлю. Забавно, что меня собирались именно повесить. Как будто я был воришкой.       — Ты и был воришкой, Жан, — вклинился в рассказ Леон-младший. — Ты на протяжении двух лет воровал у короля его авторитет и уважение к нему людей. Что ты хотел? Чтобы тебя обезглавили? Все и без того знали, что ты преступник политический, нечего было королю показывать еще больше, что изменил присяге тот, кто фактически возвел его на трон.       — Я не давал присяги, — заявил Тревиль. — Ни ему, ни его матери, потому что был первым его соратником. Да и время было… Неважно. — он вытер проступивший пот со лба и продолжил: — Но в тот день произошло нападение на Марию Медичи в Париже, что было невозможно хотя бы потому, что она мать короля и она была изгнана из Парижа. Суматоха среди солдат была мне на руку. Я сбежал, когда мне принесли обед, но я мог бы и не сбежать, не прикрой меня тот славный аббат дю Плесси. Я хотел, чтобы он бежал со мной, но он пожелал остаться, ссылаясь на волю божью. Но он отдал мне свой фамильный медальон, — Тревиль вытащил из-под одежды старый медальон. — Он оберегает меня до сих пор. Я бежал. Вы были единственными, кому я мог показаться, но знай я, как вы поступите, Робер, я бы не пришел в этот дом. Вы пострадали из-за меня.       — Полно тебе, Жан, — махнул рукой Леон. — Это был сознательный выбор отца. Но его и правда хотели допросить. Он сделал то, что было необходимо, чтобы спасти всех нас.       — Я отправился в порт, чтобы бежать на корабле из Парижа, и погрузился на корабль контрабандистов. С ними я странствовал несколько месяцев, пока меня не высадили на берег по моей просьбе. За это время я заработал некоторую сумму и решил продолжить путешествия. Мне не повезло — новый корабль оказался пиратским. Приключение было не самым приятным, но у меня снова появились деньги. Спустя год у меня был уже свой корабль, команда которого состояла из таких, как я. Мне удалось отыскать Портоса, брошенного Белгаром еще тогда, когда мне было пятнадцать, а ему двадцать, а это было задолго до того, как Рошфор стал королем. Я бороздил моря, мы искали сокровища, нападали на королевские корабли, отчего их количество во французских водах сократилось. Так и прошли эти десять лет, пока на горизонте не появился королевский флаг. Это было неожиданно, и мы взяли корабль. На том корабле и плыли принцесса-испанка и герцог, из-за которого я заново втянулся во французские авантюры.       — Вы знакомы были с Ришелье? — задал вопрос Леон.       — Нет, Александр, не были, случайно вышло. Он выделился уже после моего побега, как я понимаю.       — Да, — подтвердил Александр, все еще стоя в дверях. — Но с этим человеком случайностей не происходит, поверь мне на слово. И больше не называй нигде его имя — это может привести к проблемам для нас всех.       — Хорошо. Пожалуй, мне пора возвращаться на корабль. Рад был с вами повидаться, господа. До встречи. — Тревиль еще раз поклонился старшему Леону и поспешил покинуть их дом.       Уже у дверей Тревиля остановил Александр, который бежал за ним.       — Держи, отец захотел тебе это отдать, — он протянул Тревилю старый пистолет.       — Пистолет моего отца, — произнес Тревиль, рассматривая старое оружие. — Передай Роберу, что я ваш вечный должник.       Капитан вернулся на корабль все также без приключений. Он не стал говорить с кем-либо из команды, сразу же прошел в свою каюту, бросил полученный от Леонов пистолет на стол и плюхнулся на кровать с тяжелым выдохом. Тревиль протер глаза и уставился в потолок, погружаясь в раздумья. В темноте он и не заметил, что был в каюте не один. На стуле за столом сидел Ришелье и внимательно наблюдал за новым знакомым.       — Как прошло? — спросил герцог спустя некоторое время.       Его голос заставил дернуться Тревиля от неожиданности.       — Что вы здесь делаете?       — Я отсюда и не уходил, — спокойно ответил Ришелье. — Кстати, я решил оставить себе ваш кулон, надеюсь, вы не против. Возьму себе на память, так сказать.       — Забирайте, — Тревиль поднялся на кровати и теперь видел силуэт собеседника. — Я отдал ваше письмо Леону.       — И что он сказал?       — Что вы безумец, — сознался капитан.       — Мог бы рассказать что-то более актуальное. Что у вас делает пистолет Леонов, генерал?       — Это пистолет моего отца, — ответил Тревиль, даже не подумав, как это могло прозвучать для человека со стороны.       — Только не говорите, что вы брат Леона, молю вас.       — Нет. Иначе бы ему не разрешили даже жить в фамильном особняке, что говорить о наследстве, — мужчины рассмеялись.       — Нам нужно подумать о другом. Как только вы вернулись на корабль, один из ваших людей отправился к королевской страже с предложением выкупа за принцессу. Скажите, как вы собираетесь представляться в Париже?       — Никак, — не стесняясь, заявил Тревиль.       — Почему? — Ришелье поймал себя на том, что удивляется этому человеку пятый раз за день. Ему это было не свойственно.       — Потому что вы уже все продумали. Я прав?       — Правы, — признал герцог. — Вас зовут Жан-Арман дю Бо де Клермон, вы пятнадцать лет странствовали по миру, побывали в Англии, Испании, России, Швеции, Португалии и где только захотите. В странствия вы пустились после смерти вашего отца, потому что очень любили его и в Париже вам было тяжело находиться. Вернулись во Францию вы только сейчас после того, как получили известие о смерти матери, чтобы вернуться в родовой дом и принять на себя его управление. Остальное на ваше усмотрение, только не забывайте говорить мне об этом, чтобы наша ложь была согласованной.       — Я понял.       — Чудно, генерал, — Ришелье улыбнулся, однако Тревиль не смог этого увидеть в темноте. — У нас есть в запасе несколько часов. Потом нас заберут. Как только я попаду домой, я пришлю за вами экипаж. Нужно заняться вашим гардеробом, иначе на балу вас никто не поймет.       — На каком балу? — недоуменно переспросил Тревиль, пытаясь разглядеть что-то, кроме темного силуэта.       — На моем, конечно же, — хмыкнул Ришелье. — Я вас познакомлю со своими друзьями. Думаю, вы их воодушевите.       — Вы планируете рассказать им, кто я такой?       — Почему нет? — наигранно удивился герцог. — Я им доверяю. Их всего пять, тем более, один из них Леон, который и сам знает, что вы живы.       — Кто входит в ваш клуб?       — Леон, я, мой племянник, жена моего покойного брата, брат де Фуа Луи и Мишель де Пардью. Луи, кстати, обозлился на корону за убийство брата, сейчас он вступает в открытую борьбу с короной в своих газете и произведениях. Он талантлив в этом. Мишель де Пардью — возможно, вы не помните его, зато он вас помнит — работает адвокатом и находится в дружественных отношениях с генеральным прокурором. Леон занимается поставками оружия, в принципе, об этом вы знаете. Мой племянник продолжает дело покойного отца, он мушкетер, а моя невестка пишет картины, когда не занимается сбором информации для нашего, как вы выразились, клуба.       — Что вы говорили о Пардью? — спросил Тревиль, о чем-то раздумывая. — Что вы имели ввиду, говоря о том, что он меня помнит?       — Де Пардью не любит говорить о своем прошлом, но этим эпизодом он гордится. Он утверждает, что пятнадцать лет назад, когда в Париже творилась полная неразбериха, а Рошфор и Мария Медичи боролись за власть, люди Медичи подожгли его дом, где находилась его младшая сестра, а вы ринулись в огонь и вынесли ее оттуда. Он вам действительно благодарен.       — Пустяки, — отмахнулся Тревиль и обратно упал на кровать, закрывая глаза. — Так бы поступил каждый.       — Нет, — не согласился Ришелье. — Не каждый. Я бы не бросился в пылающий дом ради чужого для меня ребенка. Что говорить о чужом ребенке? Я позволил одному своему брату быть повешенным, а другому быть застреленным лично королем. И я даже не пытался отомстить за них, хотя они были моими братьями. Вы все еще думаете, что на это способен каждый?       — Тем не менее, вы протестуете против Рошфора, а значит не все для вас потеряно, — возразил капитан. — В каждом человеке есть что-то хорошее, герцог. Кроме Рошфора, в нем нет ничего хорошего, он отвратительный человек, которого заботят только забавы, который расхищает казну ради этих самых забав и убивает людей, народ которого продолжает голодать, а он думает о том, как напиться.       — Главное, поменьше об этом говорите, — предупредил Ришелье. — По крайней мере, при посторонних, иначе это плохо закончится.       Тревиль усмехнулся, подмечая, что «плохо закончится» ему говорили второй раз за последние несколько часов. Он до сих пор находился в смятении и не понимал почему ему захотелось ввязаться в эту авантюру. Нет, он знал, чего ему хотелось — увидеть оставшихся в живых родных для него людей и отомстить. Тревиль про себя просил прощения за то, что он собирался делать, он ведь не был судьей, какое право он имел даже думать о мести? Но капитан искренне ненавидел Рошфора и это им управляло.       — Не занимайтесь самоанализом, генерал, вам не идет, — прервал ход его мыслей герцог. — Пути Господни неисповедимы. Так какой резон тратить на это время? Люди создают себе лишние проблемы. Совесть, мораль… Верят, что прощение можно купить одной бумажкой, верят в рай. Зачем это? Я готов пройти девять кругов за все свои поступки, но я хотя бы живу здесь и сейчас. Это гораздо важнее, чем неведомая мечта о лучшей жизни после смерти, о том, что каждый получит по заслугам. Какая уже разница до этого за гробовой чертой? Никакой. Не стоит пытаться себя винить за естественное желание отомстить, генерал.       — Не тяготите к самоанализу, говорите? — Тревиль дружелюбно улыбнулся. Он разделял взгляды Ришелье касательно «здесь и сейчас», ведь потом могло и не наступить, но тяготил вовсе не страх за бессмертную душу после смерти тела. Просто месть противоречила его моральным принципам.       — Ни в коем случае. Я просто пытаюсь донести до вас, что ваши сомнения лишены смысла. Каждый второй француз хочет затянуть петлю на шее Рошфора.       — То есть другая половина Франции поддерживает Рошфора? — иронично переспросил Тревиль.       — Нет, — протянул Ришелье. — Другая половина трусы, которые не могут себе признаться в том, что хотят это сделать. Вы же не трус.       — Вы судите меня слишком поверхностно.       — И что? — Ришелье изобразил искреннее удивление. — Вы пятнадцать лет назад пошли против королевы, десять лет назад выступили против короля, десять лет нападали и грабили французские суда, сознались второму человеку во Франции, кем вы являетесь, сразу же согласились помочь мне. Мне достаточно этих фактов, чтобы утверждать, что вы занимаетесь ерундой, пытаясь себя отговорить от собственных желаний.       — Вы знали, что мы встретимся? — наконец спросил Тревиль, вспоминая предостережение Леона о том, что в жизни Ришелье не бывает случайностей, да и разговоры о своей личности капитану надоело вести.       — Нет, конечно, — Ришелье сперва не понял, к чему был вопрос, а потом обратил внимание на силуэт пистолета на столе. — А, все ясно. Наслушались Леона, да? Ему нравится запугивать людей. Это любимое развлечение трусов, вы и сами знаете, впрочем. В Леоне масса положительных черт, но он трус, это портит все. Я удивлен, как у человека, у которого хватило смелости себе отрезать язык, мог родиться такой сын.       — С чего вы взяли, что Робер сам себе отрезал язык? — поинтересовался Тревиль. Его глаза начали привыкать к темноте, и он видел своего собеседника более четко, по крайней мере, он точно видел его ухмылку.       — А кто еще? Хотите сказать, что его отрезали люди короля, вместо того, чтобы пытать человека, знакомого со всеми тогдашними деятелями подполья, и разузнать как можно больше? Или свои, которых не осталось к тому моменту, как Леон-старший лишился языка? Это был он. Единственное, я не знаю зачем.       — Я знаю, — капитал тяжело вздохнул и выдохнул. — Из-за меня. Леоны и покойный аббат были единственными, кто знал о том, что я жив. Он боялся, что с него смогут вытащить правду обо мне.       — Вот как, — задумчиво протянул Ришелье. — Загадочная человеческая натура — кто-то калечит других, чтобы выжить самому, а кто-то калечит себя, чтобы выжил другой.       Ришелье и Тревиль оба задумались над сказанным, но каждый вспомнил о своем. Тревиль вспомнил аббата, Ришелье — своего второго брата, который позволил себя так глупо убить на охоте. Герцог посмотрел на Тревиля, чтобы подтвердить свои догадки о том, что их ждет еще немало совместных приключений. Сумбурных и нелепых. Абсолютно глупых и одновременно с этим очень важных.       — Предлагаю выйти на палубу, — заявил герцог. — Скоро прибудет ваш человек с известиями для нас. Мне уже не терпится ступить на сушу. Море плохо влияет на мое здоровье. Еще и спутница попалась… Хотя бы остаток пути я провел в приятной компании. Спасибо.       — Убийцы, преступника и вора? — спросил Тревиль о том, кого герцог имел ввиду под «приятной компанией».       Ришелье вышел, ничего не ответив. Тревиль рассмеялся: с фразы Ришелье, со своей, с ситуации, с Леона — он не знал, с чего, возможно, что это было нервным. Угораздило же его попасть в эту историю. Вот до чего доводят любопытство и королевские корабли.       Ришелье вышел первым и с удовольствием вдохнул свежего воздуха. Последние два дня он не чувствовал себя уверенно, все еще находясь в море, зато, чувствуя сушу, пусть он еще и был на корабле, он резко изменился в поведении и вернулся к своему привычному образу, в котором мог позиционировать себя как короля.       — Славный воздух Парижа, — мечтательно произнес герцог, глядя на темные переулки, в которых мелькали тени воришек. — Как я скучал. Что не говори, Париж — рай на земле. Чудесный город.       После этих слов в его поле зрения появилась светлая макушка подопечной, которая поверить не могла, что ее привезли в Париж. На протяжении двух дней Ришелье и Анна не пересекались: Анна проводила время с пиратами, училась вязать узлы, наблюдала за звездами, а Ришелье старался не высовываться из капитанской каюты, чтобы никого лишний раз не провоцировать, после того, как повздорил с командой, когда отказался снова помогать коку, благо его спас Тревиль, заявивший, что с герцогом должны обращаться также, как следовало бы обращаться со своим королем, не будь королем Рошфор.       — Ваш человек скоро явится? — нетерпеливо спросил герцог, вглядываясь в темноту.       — Не знаю, вы же его отправляли, — Тревиль пожал плечами и уставился на небо, размышляя о маршруте, который без него должна была пройти его команда за чем-то очень важным, по словам Ришелье. — Арамис, вы помните все, о чем мы говорили?       — Да, капитан. Испания и Англия. Но позвольте узнать, что именно там нас ждет?       Тревиль ничего не ответил. Что он мог ответить? Капитан не знал, что ждало его команду у тех берегов, Ришелье ему не раскрыл содержание тех волшебных бумаг, от которых зависела судьба Франции. Герцог заметил всеобщую растерянность и принялся описывать все сокровища, о местоположениях которых он знал и которые закопали его славные предки. Это бодряще подействовало и на Ришелье, и на команду. Тревиль понимал почему. Близилось время, когда Орлеанская дева должна была встать в порту, чтобы пираты успели провести время со своими семьями, которые были у многих, и привезти им побольше денег. Он никогда не осуждал этих людей, потому что видел в них искалеченных, почти убитых системой Рошфора несчастных, которым просто не повезло. Он ненавидел того, кто их к этому привел.       Возле корабля промелькнула тень и на борт поднялся Портос, которого Ришелье отправил за стражниками и который не смог отказать герцогу ввиду защиты последнего капитаном.       — Мы договорились встретиться у одного кабака. Нужно поторопиться.       Ришелье кивнул. Он давно был готов спуститься на сушу, в отличие от принцессы, которой очень понравилось путешествие. Ришелье задержал взгляд на Портосе, думая о том, кого этот пират ему может напоминать. Анна попрощалась с командой, отпускавшей ее с сожалением, и отправилась за своими спутниками. Их ждала долгая и утомительная дорога. Портос с кем-то поздоровался, на что принцесса даже не обратила внимание, а герцог не шуточно испугался.       — Вы трусливы, герцог. Вы боитесь каждого шороха, — посчитала нужным заметить Анна.       — Дело не в шорохах, — отмахнулся Ришелье и продолжил оборачиваться по сторонам. — Это территория одного из дворов чудес. Здесь нужно быть аккуратными и не привлекать к себе внимание. Сюда даже стражники боятся ходить. Поэтому дело вовсе не в том, что я труслив. — слова самонадеянной девчонки не то, чтобы его задели, но не ответить ей он не мог.       — Что такое двор чудес?       — Грязь, преступники, нищие, проститутки, бродяги, пятна на карте Парижа…— начал эмоционально перечислять Ришелье. — Продолжать?       — Люди вынуждены идти сюда, — вмешался Портос. — Вы родились в дворянской семье. К кому восходит ваша родословная?       — К Карлу Мудрому, — фраза прозвучала даже скромно, что было герцогу не свойственно.       — Вот видите, Ваша Светлость. К Карлу Мудрому. Какой это век?       — Четырнадцатый, — увереннее ответил Ришелье.       — У вас на генном уровне заложено непонимание бедняков. Вы родились аристократом. Какое вам дело до дворов чудес? — размеренно спросил Портос. — Для вас это отвратительное место, а для кого-то это способ выжить. Здесь нам с матерью удалось найти приют в свое время, здесь меня отыскал капитан. Поэтому будьте добры больше так не говорить, — предупредил Портос.       Ришелье еще раз окинул взглядом сопровождающего и принял решение его больше не злить такими разговорами. Зато теперь он окончательно убедился, что Портос казался ему кем-то знакомым.       — Белгар… Как тесен мир, все-таки. Останьтесь в Париже, Портос. Ваши друзья и сами справятся, а вы узнаете много интересного. — загадочно предложил Ришелье. Он, как и Тревиль, был знаком с Белгаром, но гораздо позже — в период между побегом генерала и убийством де Фуа, от которого и узнал эту чудесную историю, потому что де Фуа не хотел быть убитым, не исправив их с Тревилем ошибок или хотя бы поделиться с кем-то. — По-вашему Тревиль нашел вас случайно и решил помочь?       — Мне было одиннадцать, когда он забрал меня из этих переулков. Капитан человек благородный. — Портос увернулся от однозначного ответа.       — Безусловно. Несмотря на то, что последние десять лет эти качества в Париже не в моде. Останьтесь. Я гарантирую, что вы не пожалеете о своем решении.       — Если капитан одобрит.       Ришелье больше ничего не говорил до кабака. Анна обдумывала услышанное. Еще в Испании ей начало надоедать то, что она никогда не понимала, о чем шла речь. Во время диалога Портоса и герцога она окончательно поняла, что так теперь будет всегда.       — Расскажите что-нибудь о короле, герцог.       Просьбой рассказать о короле Анна хотела разрядить обстановку, но герцог ей ничего не ответил. Ему было, что рассказать, но вряд ли его спутнице было необходимо знать самые нелицеприятные истории о короле, а что-то хорошее сказать про Рошфора у Ришелье бы не повернулся язык.       Когда Портос, Анна и Ришелье приблизились к кабаку, они увидели больше десяти вооруженных гвардейцев.       — Черт, — прошептал Портос, прячась за угол ближайшего дома. — А потом говорят, что пираты люди нечестные.       — Что же поделаешь, — согласился Ришелье. Он и сам гвардейцев не любил, а в таком количестве… Вдруг они захотят его скинуть в Сену? — Слушайте, Портос, у меня есть предложение.       Предложение Ришелье заключалось в том, что он сам оплачивал выкуп за себя и за принцессу. Герцогу повезло, что, отправляясь в Испанию, он взял с собой деньги, будто предчувствовал, что ему не хватит выделенного королем бюджета. Деньги короля закончились сразу по прибытию в Мадрид. У Ришелье мелькнула тогда мысль, что Рошфор таким образом хотел ему насолить или как-то испортить поездку, а потом вспомнил, что французская казна пустовала уже шесть лет. Герцог вытащил кошель из кармана плаща, любезно предоставленного Тревилем, и протянул его Портосу с самым любезным выражением лица.       — Там даже больше обещанного. Это все мои деньги, оставшиеся с поездки. Вам лучше не встречаться сейчас с гвардейцами. Дайте мне пистолет.       — Что? — Портос очень сильно удивился просьбе.       — Пистолет, месье Портос, пистолет. И бегите. Клянусь, из меня неважный стрелок, я скорее попаду в чье-то окно, чем в вас.       — Я даже не знаю, — Портос вспомнил приказ капитана поступать так, как того потребует Ришелье, но не был уверен до конца в правильности этого. Впрочем, он даже не был уверен, что Ришелье сможет прямо держать пистолет. — Надеюсь, что вы в меня не попадете.       — Не попаду. Клянусь, — настойчиво повторил Ришелье.       Портос протянул герцогу пистолет. Тот кивнул, дождался, пока Портос отошел на некоторое расстояние, вытянул руку с оружием вперед и выстрелил. Он не соврал в том, что меткости ему в стрельбе не хватало — пуля попала в чью-то дверь. Ришелье еще раз взглянул на пистолет. Он ничего не видел в темноте, но был готов поручиться, что это был тот самый пистолет, который Тревилю отдал старший Леон. Ришелье ухмыльнулся и покрепче схватился за оружие. На звук выстрела побежали гвардейцы. Каково было их удивление, когда на месте происшествия они увидели испанскую принцессу и герцога де Ришелье.       — Я рад, что вы в порядке, герцог. Это такое облегчение, — начал один из гвардейцев.       — Не благодаря вам, друг мой, — язвительно ответил Ришелье. — Надеюсь, что меня и Ее Высочество уже ждет экипаж. Иначе я буду очень зол и отправлю губернатору жалобу…       — Нет, что вы, — не дал ему договорить гвардеец. — Карета уже вас ждет. Я проведу вас.       — Я только и делаю в последнее время, что хожу, — возмутился герцог.       Гвардеец провел Анну и герцога к карете, помог погрузиться и оставил их. Ришелье выпустил из рук пистолет и тяжело вздохнул. Анна, молчавшая очень долго и убиваемая этим, всем своим видом показала, что намерена обсудить все произошедшее.       — Я хочу извиниться, месье Ришелье, перед вами.       — Правда? За что же? — Ришелье откинул голову назад и закрыл глаза, его плечи опустились и вид в общем стал миролюбивее.       — Не смейтесь надо мной, прошу вас. Мне тяжело признавать то, что я не права. Вы вовсе не черствый сухарь. И далеко не бесчувственны, как мне показалось изначально. Вы могли оставить Портоса ни с чем или вовсе позволить ему попасть в руки гвардейцев… а еще вы попытались защитить меня на корабле…       — Анна, — осек ее Ришелье, специально называя по имени. — Прекратите об этом говорить. Все, что я делаю последние несколько дней, называется не иначе, как государственная измена. Чем меньше людей об этом будут знать, тем будет лучше, поэтому замолчите, Бога ради.       — Вы правы, — Анна виновато опустила глаза. — И все же. Что вы думаете о капитане?       — Замечательный человек, — только и сказал Ришелье.       — А король? Вы так ничего и не сказали о нем. Какой он?       — Я не собираюсь сплетничать о короле, Ваше Высочество, — настойчиво ответил герцог. — Я не имею права этого делать.       — Что мне тогда хотя бы сделать, чтобы ему понравиться?       — Замолчать. — отрезал герцог.       Анна замолчала, обиженная до глубины души. Она еще не догадывалась, что эта фраза, брошенная Ришелье, не была издевкой, а самым ценным советом, который он мог ей дать.       — Простите меня за мою резкость, Ваше Высочество.       Анна последовала совету Ришелье и замолчала. Она посмотрела в окно и что-то больно сжалось внутри нее: Париж — это не Мадрид, вряд ли она когда-нибудь сможет полюбить этот город так сильно. Принцесса вымоталась со всеми приключениями последних дней, она сильнее закуталась в меховую накидку, уложила голову себе на плечо и погрузилась в сон.       — Ваше Высочество, — осторожно позвал Ришелье принцессу, легко касаясь ее плеча, когда карета остановилась. — Вряд ли мне удастся вас поднять, поэтому просыпайтесь. Мы прибыли. Я вас проведу в выделенные для вас покои и там вы отдохнете.       Анна была сонная и понимала слова Ришелье через одно. Он протянул ей руку и помог встать и вылезти из кареты. Перед ее взором открылся огромный дворец. Возможно, на это повлияла темнота вокруг, но Анне дворец показался мрачным. Она не испытывала восторга, когда ее увозили из Мадрида, а теперь… почти испытывала разочарование.       — Я люблю это место, но ему совершенно не хватает новых людей, — посчитал нужным сообщить Ришелье. — Пойдемте, Ваше Высочество.       — Анна, — тихо произнесла принцесса, отчего Ришелье не понял, какой смысл имеет сказанное, возможно, принцесса подбадривала себя. — Когда рядом никого нет, вы можете называть меня Анной. Потому что в этом городе больше некому меня так называть. Я уверена, что мне здесь еще долгое время будет одиноко, вы согласитесь быть моим другом, несмотря на то, что я вас раздражаю?       — Вы меня не раздражаете, Анна, — тяжело выдохнул Ришелье. — Но ввиду многих вещей, которые вы не понимаете, мне придется вас наставлять на нужный путь. Не держите на меня за это зло. Я буду вашим другом. Вы мне можете полностью доверять.       Ришелье посмотрел на испанку с отеческой нежностью и взял ее за руку, что мог себе позволить сделать в условиях непроглядной темноты, и повел к парадному входу. Анна почувствовала себя как никогда тоскливо, поднимаясь по огромным лестницам, из-за чего сильнее сжала руку спутника.       — Это место не так ужасно, как вам кажется, Анна. Вам просто непривычно.       Принцесса согласно кивнула. Покои, выделенные ей, уже не показались настолько мрачными. Она благодарна кивнула своему спутнику и скрылась за дверьми. Ришелье на минуту задумался о том, что теперь обязан защищать будущую королеву от всего и может быть не только потому, что она играла не малую роль в его плане ликвидации Рошфора с французского престола.       Ришелье, которому Рошфор перед отъездом заявил, что герцог отвечает за все лично и головой, решил наведаться к королю. Общая усталость затупила некоторые мозговые процессы, отчего он даже не подумал, какие последствия может иметь визит к королю посреди ночи.       — Ваше Величество, — начал герцог, когда приоткрывал дверь в королевскую комнату.       Ришелье тысячу раз пожалел о том, что это сделал, но отступать он не мог. Герцогу довелось увидеть в постели короля свою давнюю знакомую Адель, которая пришла сюда явно не простыни менять.       — Прошу прощение, — Ришелье почувствовал себя максимально неловко в сложившейся ситуации и собрался убраться, но Рошфор его остановил.       Король приказал ему остаться, а Адель выгнал из комнаты в чем мать родила, не позволив даже замотаться во что-нибудь.       — Какого вы черта здесь забыли, месье? — выругался Рошфор, глядя на своего подданного. Тот стоял со своим привычным каменным выражением лица, но в душе ему хотелось рассмеяться — он надеется, что его не повесят за то, что он видел: короля и проститутку, занимающихся любовью.       — Я, как вы и просили, пришел сообщить, что Ее Высочество Анна Австрийская, принцесса Испании, прибыла в целости и сохранности.       — Это не могло подождать до завтра? — разозлился Рошфор, которого застали в самый ненужный момент.       — Вы просили доложить сразу же. Лично. — тактично напомнил Ришелье и поспешил убраться из королевских покоев и этого крыла дворца.       Когда герцог спускался в спешке, ему довелось столкнуться с Адель, которая сидела посреди дворцовой лестницы и поджидала его.       — Подсобишь девушке, а, Арман?       Герцог закатил глаза, проглотил свое недовольство такой фамильярностью и стянул с себя плащ, чтобы передать его рыжеволосой.       — Благодарю. Подвезешь меня?       Ришелье не оставалось ничего, кроме как согласиться. В карете он начал расспрашивать Адель о произошедшем.       — Любовник он, конечно, не лучший.       Герцогу довелось узнать от своей знакомой о том, что у короля на столе уже лежал документ на подпись об аресте Ришелье по прибытию, но вовремя явился гвардеец, заявивший о том, что за герцога и принцессу пираты требуют выкуп. Адель пересказала Ришелье еще несколько событий. Ее герцог мог назвать своим тайным агентом — Адель рассказывала ему все о тех, с кем ей доводилось оказаться в одной постели, потому что она и ее семья в виде матери и трех братьев жили на деньги, которые им выдавал герцог. Девушка с чувством выполненного долга улыбнулась и поспешила сообщить, что ее можно высадить у таверны.       Герцог, прибывший домой, поспешил распорядиться, чтобы прислуга, которые бодрствовали, узнав о его похищении, разбудили его ровно в семь, поспешили донести портному о его визите в двенадцать, накрыли стол к одиннадцати и встретили гостя, который представится капитаном.       Ришелье забрал из кареты пистолет, который он отобрал у Портоса, и принялся его разглядывать под горящей свечой. Маленькая надпись «дю Пейре» окончательно убедила его в правильности собственных суждений. Он потушил свечу и лег спать, мечтая не проспать с утра.