Тарелка овощного супа

Барбара могла назвать три самые спокойные минуты каждого дня. Минуты краткой утренней молитвы. Не те длинные службы, которые она помогала проводить, там о покое не было и речи, столько всего надо было успеть сделать, стольким помочь, стольким ободряюще улыбнуться. Нет, те краткие мгновения, которые Барбара каждый раз отвоевывала у суматошного своего утра с недюжинным упорством и хитроумием. Она приходила в собор раньше всех, и раньше всех обращалась к Барбатосу с молитвой, и молитва эта приносила ей успокоение. Но сегодня почему-то не получалось сосредоточиться. Возможно, из-за Венти, который каким-то образом ночью пробрался в храм и теперь дрых на скамейке, закинув ноги в изгвазданных чулках на спинку. От него волнами расходился запах перегара: как только Барбара чуть к нему привыкала, Венти открывал рот и исторгал новую порцию вонючего газа, и Барбара отсаживалась от его скамейки еще чуть-чуть подальше. Не помогало. Перегар был вездесущ. Может, отойти за колонну? А может, выйти в окно? Вон оно, открытое, под потолком. Барбара недовольно покачала головой: вот и решена загадка возникновения в хлам пьяного барда в соборе. Грейс опять забыла закрыть окно, которое вчера мыла. Случается. И с Барбарой тоже. Она никак не могла понять, где же Венти все-таки живет, и даже иногда специально открывала какое-нибудь окно, если чувствовала, что ночью будет сильный дождь. А потом отмахивалась от сестры Виктории — ничего не поделаешь, заснул и пусть себе спит. Не выгонять же его, бродяжку. Если так подумать, то для Венти всегда было открыто какое-нибудь окно, не Грейс, так Барбарой, не Барбарой, так Викторией: они пригрели его, как бродячего кота. Но в этот раз он как-то слишком уж загулял. Барбара призвала на помощь всю свою силу воли, закрыла глаза, и сложила руки в молитве. Покой не шел. Она все равно отвлекалась, то на похрапывание Венти, то на шорох голубиных крыльев на крыше, то на чей-то возглас, то на курлыканье… На что угодно. «Сосредоточься, Барбара… Святой Барбатос, да… дверь скрипнула? Не пора ли смазать… Сосредоточься… Благословишь ли ты меня на путешествие? Я нужна здесь, но…» — Благословлю, конечно. Барбара вздрогнула и чуть не упала с краешка скамейки, на котором до того пыталась балансировать. — Что? — переспросила она Венти. — Благословляю, говорю, — он с трудом разлепил неожиданно ясные глаза, — вперед. — Я молилась вслух? — спросила Барбара неуверенно, — Извини, что разбудила. Венти сдвинул берет на глаза, чтобы отгородиться от лучей утреннего солнца, начинавших пробиваться сквозь цветные витражи окон, и вяло отмахнулся. — Ничего. Хотя вопрос Барбатосу дурацкий. Ты свободна, как ветер, и это естественное положение вещей. Когда ты не свободна — не естественное. — Он повернул голову, придержав берет, и уставился на Барбару одним глазом: второй он разлеплять явно больше не собирался, — Да уж, природа тебе не повредит, у тебя уже лицо — цвета камней твоей добровольной темницы. Так что… Благословляю тебя. И Барбатос тоже против не будет. Верь мне. И он протянул руку с таким изяществом, будто всю жизнь только и делал, что простирал длани для благословения. Отпущенный берет незамедлительно шлепнулся на пол. Торжественности момента как не бывало. Барбара нервно хихикнула. Венти вздохнул, наконец-то убрал ноги со спинки скамьи впереди и спиной сполз по спинки своей скамьи, стараясь не шевелить головой, будто та хрустальная. Он протянул руку за спину и зашарил в поисках берета, так и не открыв второй глаз. Теперь он целиком лежал на скамье: наконец он нашарил берет, сунул его под голову, скрестил руки на груди и снова заснул. Барбара посмотрела на него, немного подумала, и пошла за полотенцем в место для омовений. Все мягче берета. Уста Венти, конечно, благословлены Барбатасом, так, как он, Барбаре классическую балладу не спеть никогда. Но вряд ли это полупьяное бормотание стоит принимать за знак свыше. Или… Стоит? Барбара поймала себя на том, что ей очень-очень-очень хочется. Она и раньше заслушивалась рассказами Бенни о приключениях, когда вправляла ему вывихнутые руки-ноги, но всегда упорно гнала от себя мысль, что могла бы так же. И вот, Бенни позвал ее с собой. Она сможет вправлять вывихнутые руки-ноги в Ли Юэ, а это, наверное, совсем не так, как в Монштадте! Пейзаж точно другой будет! И Рэйзор будет… Этот парень будил в ней любопытство: почему она никогда не видела его в городе? И в Спрингвейле тоже не видела… Почему он так разговаривает? Откуда у него глаз Бога? Где он все-таки живет? Неужели он не боится невезения Бенни? А четвертый? Кого позовут четвертым? А в поход с собой берут сковородки? Что вообще берут в поход? Одолжит ли Джинн ей свой рюкзак? Или попросить у Эмбер? Эмбер как-то хвасталась своим рюкзаком, в который влезает все-все-все… Хотя, наверное, скауту он все время нужен… Лучше все-таки у Джинн попросить, все равно он у нее без дела пылится… Спящий на скамье Барбатос улыбался во сне: он всегда чувствовал, когда с душ его верующих падал камень, мешавший им расправить крылья и выпорхнуть навстречу свободе. Не он придумал клетки с прутьями из обязанностей и самоотречения, но он учил, что в любой клетке есть дверца. А если нет — то за нее следует побороться.