Умри первым

Я пастырь самой несчастной жертвы, Но всего лишь плот в море несчастья и жадности. Ты плескался в моем вине, Пил из моего кубка, смеялся над моих стихом, Твой раздвоенный язык облизал мои ноющие раны.       «Вольфганг», — разливалось в ушах, мучило, терзало, точно в голову кто-то впивался изнутри крохотными острыми зубками. Он метался в кошмаре, а пальцы бессильно скользили по гладкой поверхности стола, но проснуться никак не получалось.       «Вольфганг», — било и било имя, чужое имя, что уже множество лет принадлежало ему, но вспышки боли то и дело заглушали рвущийся изнутри голос.       Когда с него сдернули черный мешок, он резко сел, содрогаясь и хватая воздух ртом. Его словно окатили ледяной водой, одежда промокла от пота и липла к телу, от висков тянулись провода, на запястьях темнели раны с запекшейся кровью.       — Уведите его, — бросил расплывчатый силуэт из полумрака, небрежно взмахнув рукой.       Его схватили за плечо, стащили со стола и зашвырнули в квадратную комнатушку, навевающую клаустрофобию.       «Вольфганг», — в последний раз простучало в сознании, и Вольфганг наконец окончательно пришел в себя.       Он поднялся на ноги, растирая отметины от кандалов. Боль не волновала — о, за свою жизнь он познал ее в самых разных проявлениях, в конце концов, на спине уже очень, очень много лет белело шесть следов от кнута, что никогда не исчезнут, — волновало сильное унижение. Вольфганг скользнул языком по пересохшим губам и ухмыльнулся.       Ужасно хотелось пить, а ситуация казалась почти безвыходной.       Камера запиралась на несколько замков, повсюду была охрана, готовая скрутить его при малейшем проблеске опасности, ученые тоже караулили с шокерами, а где-то в глубине здания ошивался психопат, которого позвали изгонять из него нечистую силу. У него был фанатичный взгляд и серебряное кольцо, оставившее темное пятно ожога на шее Вольфганга. При мысли о нем странный холод разливался внутри.       Он ненавидел фанатиков, но пока следует подумать о другом.       Физически Вольфганг слаб и весит так мало, что любой из этих громил в форме легко закинет его на плечо и не почувствует веса. У него нет оружия, не считая, конечно, клыков и когтей, но с ними прорваться сквозь такую толпу будет проблематично. Значит, нужно использовать преимущества — хитрость и смекалку.       Вольфганг сел на бетонный пол и принялся ждать. Время текло незаметно: он уже очень давно научился отключать сознание, при этом осознавая, что происходит вокруг. Старый добрый немертвый сон.       Из шагов десятков людей, снующих за железной дверью в лаборатории, он выделил одни еще до того, как они приблизились ко входу в камеру. Охранник или ученый? Вольфганг мигом очнулся и перебрался в угол, где подтянул колени к груди и натянул на лицо маску ужаса, даже слезы навернулись на глаза. О, он хорошо поднаторел в этом выражении!       Защелкала череда замков. Дверь отворилась с массивным скрежетом, который издают почти все тяжелые двери. На пороге остановился громила, рослый парень лет двадцати восьми — Вольфганг хорошо определял возраст «на глаз». У него в руках был поднос, где стояла маленькая чашечка с густой красной жидкостью. Какое облегчение, что не ученый!       Вольфганг всхлипнул и засучил ногами по полу, пытаясь плотнее вжаться в стену. Охранник поставил поднос неподалеку; его чувства были в таком смятении, что превратились в адский коктейль из презрения, досады, страха и вины. О, вина… В глубине души он не был уверен, что поступает правильно и что его наниматели не ошиблись. Это хорошо. Будь он фанатиком, затея Вольфганга бы с треском провалилась.       — Пей, — сказал охранник неохотно, не поднимая на него глаз, и попятился к двери, но тут Вольфганг взвизгнул:       — Что это?!       От жидкости в чашечке очень приятно пахло, но вместе с тем угадывались нотки затхлости, словно эти недоумки не поддержали ее как следует в холодильнике. Вольфганг едва сдержался, чтобы не поморщиться. Надо совсем себя не уважать, чтобы такое пить.       — Я хочу есть, — проскулил он сквозь рыдания, а слезы текли и текли по щекам, даже веки напухли, но это ничего, придется потерпеть. — Что вы сделаете со мной, уроды?!       Да, вот так. Детей-ангелочков, этих очаровательных златовласых херувимов, которых так часто показывают в фильмах, в реальности не существовало! Обычно они представляли собой что-то среднее между ангелами и исчадиями ада, проявляя разные крайности своей натуры именно тогда, когда был подходящий момент.       Как ни парадоксально, Вольфганг вообще не любил детей.       Пульс охранника участился, температура тела подскочила. Ну-ка, что же ты будешь делать? Одного раза внушений может и не хватить, придется снова переносить все те унизительные процедуры, пока силы не восстановятся для второго раза. Очень жаль, что нельзя его загипнотизировать, как в кино. До чего проще тогда была бы жизнь.       — Я… я… — замямлил охранник, пятясь к двери.       — Отпустите меня! — снова закричал Вольфганг, заливаясь слезами. — Мой папа с вами такое сделает!..       Охранник выскочил в коридор. Двери за его спиной с грохотом вернулись на место. В комнате наверняка были камеры и записывающие устройства, так что кое-кто может обратить внимание на резкую смену его настроения, но это должно выглядеть как внезапный испуг, не более. В том, что современный человек может фиксировать каждый миг жизни другого человека, было что-то противоестественное, даже пугающее. Примерно то же чувство охватывало его, когда он в далеком прошлом слышал о наснас* от уличных торговок.       Еще минут десять Вольфганг выдавливал из себя слезы, хотя это было труднее, чем при свидетелях. Чашечка по-прежнему стояла на подносе, и чертовски хотелось выпить, но он сдерживался. Ну же, немного потерпеть, и он будет пить столько, сколько захочет, и уж точно кровь получше…       Вопреки ожиданиям, никто больше его не потревожил. Он снова обратился внутрь сознания и позволил мускулам расслабиться. Ночь вступала в свои права с каждым мигом — это чувствовалось по тому, как тело по капле наполняется силой, словно посудина кровью из желоба. Вольфганг сглотнул и снова провел языком по губам. Кровь, да… Его истязали здесь уже три дня, и все три дня он был вынужден отказываться от содержимого чашечки — вместо этого каждый раз просил попить воды и иногда, очень сильно и надрывно, есть.       Зрение становилось острее — зрачки превращались в узкие змеиные щелки. Из темноты выполз силуэт узкой койки и дыры, которая, по грязному замыслу пленивших его людей, должна была служить туалетом. Что ж, ничего нового. В застенках как-то бывало и хуже.       Когда наступил час быка, Вольфганг снова услышал шаги. О-о, надо же, неужто охранник все-таки клюнул? Или… это мог быть и тот фанатик. Психопат.       Еретик.       Дверь отворилась. Холодный белый свет хлынул в комнату, но его тут же заслонили два силуэта. Оба так волновались, что их пульс просто зашкаливал, а волны жара от тел расходились вокруг. Губы Вольфганга натянулись от выступивших клыков. Нет-нет, надо немного потерпеть, еще совсем немного…       — Поднимайся, быстро!       По голосу очень легко узнавался молодой мужчина, приносивший ему чашечку. Вольфганг легко поднялся, спохватившись, что, пожалуй, стоило казаться чуть более неуклюжим.       — Ты хочешь есть?       Надо же, какой заботливый. Он хотел есть. О, он так хотел есть, что дрожь раскатывалась внутри, но их пища не могла утолить подавляющую силу этого голода.       — Нашел время, — процедил другой охранник, смуглый и худощавый, с трехдневной щетиной на длинном лице. Араб? Вольфганг оценил его взглядом, просто по привычке. Давно прошли времена, когда он относился к представителям своего этноса чуть более благосклонно, чем к другим людям.       Не слушая его, первый охранник порылся в рюкзаке и вытащил оттуда большое зеленое яблоко. О нет. Снова придется делать вид, что он голоден и наслаждается пищей, которую желудок не переваривает. Как потом будет неприятно и отвратительно от нее избавляться!       Вольфганг издал что-то похожее на звук радости, выхватил яблоко из массивных рук охранника и поспешно укусил. Зубы увязли в мякоти, а рот наполнил очень кислый сок. Надо. Терпеть. Проклятье, надо терпеть. Осталось еще немного!       — Бегом-бегом! — нервно прошептал худощавый. — Я не знаю, на сколько вырубилась аварийная система. У нас есть максимум минута!       Ох, как мило, надо же, как в одном из новомодных боевиков.       В красноватом свете ламп под потолком они быстро приближались к главному входу В воздухе сильно пахло медикаментами и стерильностью. Мерзкий запах. Непостижимым образом навевал мысли о средневековом госпитале — крики, стоны, гниение, кровь, отвратительный промежуток между городом и погостом.       В глубине сознания Вольфганг ожидал, что кто-нибудь появится и преградит им путь. Сейчас, вот сейчас… Впрочем, он никого не чувствовал. Эти идиоты правда оставили его одного на попечение парочки охранников?       Ключ-карта мягко скользнула в сканер, и индикатор над дверью мигнул с красного на зеленый. Вольфганг нахмурился. Проклятье, если сложная ситуация разрешалась слишком легко, значит, в ней были подводные камни.       Дверь с шипением отворилась. В лицо дохнуло ночной свежестью. Луна светила так ярко, что во мраке отчетливо проступал каждый листок на шелестящих вокруг деревьях, каждая линия на темных стволах, каждая трещина на стенах, увенчанных колючей проволокой. Вольфганг окинул взглядом двор. Никого, да и чутье никогда не подводило. Ну что ж… Раз опасности нет, можно наконец и подкрепиться.       Он повернулся к охранникам. Их лица ясно вычерчивал лунный свет. Худощавый был слишком бледным, кожа натянулась на его скулах и остром подбородке, губы печально поникли, под глазами залегли синяки. Зато его товарищ, добродушный тупица, напротив, так и лучился здоровьем, его щеки алели в полумраке, а толстая шея навевала мысли о быках.       — Спасибо, что вытащили меня, — сказал Вольфганг искренне, сложив ладони перед лицом. Нельзя не поблагодарить тех, кто спас ему жизнь, это бесценный дар. И как же хорошо, что больше не нужно подмешивать в голос идиотские плаксивые нотки!       Охранники взглянули на него недоуменно. Похоже, поняли, что что-то в нем изменилось, но еще не осознали что.       — А ты сам-то откуда, парень?       — Акра, — выдохнул Вольфганг. Это слово было музыкой для ушей. Символом давно ушедших эпох. Таинством для посвященных. Наверное, уже не осталось никого, кроме него, кто когда-то жил в Акре. Охранники переглянулись и приподняли брови.       — Никогда не слышал, — шепнул здоровяк худощавому. — Знаешь, где это?       — Вроде Арабские Эмираты… — ответил тот неуверенно. Вольфганг осклабился в темноту. Почти, ну почти.       Он свернул худощавому шею в мгновение ока, тот даже пикнуть не успел, только хруст громко раздался в ночи, спугнув тишину. Глаза его приятели широко распахнулись, рот приоткрылся, и Вольфганг метнулся к нему, оскалив клыки…       Луч прожектора на миг ослепил его, заставив остолбенеть. У кованых ворот стоял психопат. Демон в белой рясе. Левая сторона лица Вольфганга сильно задергалась. Почему?.. Как могло случиться, что он его не заметил?!       Несмотря ни на что — на свое состояние, почти-бессмертие, прожитые годы, — он ощутил страх. Предательское кипение крови. Холодок в груди. Вольфганг ощерился. Никто и никогда больше не заставит его бояться!       Одним движением он сломал охраннику руку и швырнул его в стену. В глубине сознания раздалась канонада взведенных курков, и Вольфганг метнулся вперед, едва разминувшись с градом пуль, что высекли каменное крошево из стены.       Он бросился на ограду, цепляясь выпущенными когтями за стыки кирпичей. Наверху блеснула шипастая проволока. Явно ведь не серебро, успел подумать Вольфганг, подкинув тело вверх. Колючка царапнула по руке, и сознание взорвалось от такой дикой боли, что он сорвался и едва успел дернуться вперед, а не назад, чтобы не рухнуть обратно во двор лаборатории.       Ветви деревьев хлестнули по лицу и рукам, из горла вырвался стон, и Вольфганг сильно приложился о землю. Черное небо наползло на него, туманя разум, отовсюду донеслись глухие голоса, но через пару мгновений перед глазами прояснилось, и он с трудом поднялся. Порез на ладони жгло, точно к нему прижали раскаленную сталь.       Вольфганг бросился бежать, петляя среди черных стволов, так легко и ловко, будто рука не горела адским пламенем, а от голода не сжимало горло.       Неужели… неужели так легко удастся…       Не получалось об этом думать. Хотелось пить.       Страшно хотелось пить.

***

      Вольфганг добрался до города часам к десяти утра. На улицах уже было людно, и приходилось аккуратно держаться тени, но даже так кожа натягивалась и пересыхала. Еще немного, и начнет лопаться.       Нолана он почувствовал за несколько верст. Впрочем, тот и не отходил далеко от их убежища, предпочитая охотиться неподалеку. Вот и сейчас он с абсолютно расслабленным, даже небрежным видом стоял, облокотившись на стену здания напротив банкомата, где женщина средних лет снимала деньги с карты. Все эти устройства, кредитки, компьютеры и прочие нелепые выдумки людей современности Вольфгангу не нравились. К ним приходилось долго привыкать, и он все равно чувствовал себя глупо, всовывая тонкую, почти как бумажный лист, карточку в прорезь автомата.       Нолан тоже увидел его и остолбенел на миг, но быстро взял себя в руки. У него была отталкивающая внешность. Рыхлая кожа. Нос картошкой. Светлые тусклые глаза под тяжелыми веками. Ежик темно-рыжих волос, покрывающий череп. Неулыбчивый рот — единственное, что Вольфгангу в нем нравилось. Проще говоря, внешность человека, созданного для чего-то гнусного.       Может, поэтому Нолан и стал тем, кем стал.       — Привет, — пискнул высокий голос рядом. — Это твой папа возле банкомата, да? Какой-то молодой… Хотя, наверное, это здорово. Моя мама, кстати, вон, тоже снимает деньги. Вы недавно сюда переехали?       Он уставился на худощавую маленькую девочку с темно-рыжими волосами, спадавшими по плечам. Ее светло-желтое платье чуть колыхалось от ветра. Проклятье, кажется, она подумала, что он ее ровесник.       — Ну да, — пробормотал Вольфганг. Хорошо бы этот ребенок отцепился.       Девочка улыбнулась и протянула руку.       — Я Клара. А ты?       — Вольфганг, — буркнул он с нарастающим раздражением. Ничто не заставит его без особой надобности прикоснуться к чужой ладони, к тому же, наверняка влажной от пота!       Женщина отошла от банкомата, освобождая место Нолану, а его пальцы в мгновение ока скользнули ей в сумку и вытащили бумажник. Чистая работа.       Клара недоумевающе моргнула, опустила руку и побежала к маме. Напоследок обернулась так, что мотнулись рыжие локоны, и одними губами прошептала: «Зануда». Вольфганг едва сдержался, чтобы не показать в ответ средний палец. Проклятье, уже перенимает повадки людишек современности, даже сам того не желая! Да и это всего лишь соплячка, прожившая какой-то жалкий десяток лет, а то и меньше, не стоит тратить нервы попусту.       — Привет, парень, — бросил Нолан, приблизившись.       Вольфганг чуть не взорвался, но только сжал кулаки. Не было ни времени, ни настроения для расшаркиваний. Пить хотелось так, что в глазах темнело. Он и без того слишком долго терпел.       — Я говорил тебе так меня не называть, — прошипел он.       Игривое выражение исчезло с лица Нолана.       — Да. Простите.       Вольфганг схватил его за запястье и потянул в сторону их квартиры. Под кожей Нолана забарабанила соблазнительная пульсация, что обожгла все чувства раскаленным металлом. Горячая кровь… проклятье… как же это…       Он почти не заметил, как они ввалились в квартиру, швырнул Нолана в стену и грубо дернул за руку, но тот вдруг вырвался.       — Когда вы уже меня обратите? Вы давно обещаете!       В горле заклокотала ярость. Опять этот разговор, еще и в такой момент. Как ребенок, честное слово!       — Мало ли что я обещаю, — протянул Вольфганг с насмешливым сочувствием. — У тебя все равно нет выбора. Если не будешь делать то, что я говорю, я тебя убью.       Он схватил жилистую шею Нолана и сдавил. Тот засипел, но разжать его пальцы не смог. Смешная, наверное, картина со стороны — щуплый мальчишка душит взрослого мужчину, а тот ничего не может поделать.       — Тебе остается только надеяться, что я сдержу слово, и, если ты будешь мне верен, вероятность этого высока.       Вольфганг отпустил его, и тот, задыхаясь, привалился к стене. На его висках, покрытых редкими темно-рыжими волосами, выступил пот.       — А теперь, будь добр, дай руку.       Он пытался не пропустить раздражение в голос, но оно все равно просочилось. Проклятье, его жестоко пытали три дня, он порезался о колючую проволоку с серебряным сплавом, бежал через весь город, пытаясь запутать следы, попал под солнечные лучи, а этот ублюдок выбрал время показать зубы!       Помедлив мгновение, Нолан с неприязнью протянул руку. Бледная кожа отчетливо оттеняла его вены с багряным отливом. Горло Вольфганга свело зудом. Как же долго он не пил, как же долго!       Разумеется, в шею было бы быстрее. Артерия близко к коже, сильный поток, только успевай подставлять рот и пить, но как же мерзко прикасаться губами к части тела, что большую часть дня либо скрыта воротником, который постоянно об нее трется, либо сильно потеет от температуры. К тому же, вряд ли большинство людей при мытье уделяют ей достаточно внимания.       Другое дело запястья. Руки уж точно моют чаще. Он бы вообще предпочел не прокусывать кожу, а делать надрез, но на подобные расшаркивания время есть только у щепетильных идиотов.       Вольфганг открыл рот. Клыки снова увеличились, острыми концами коснулись нижней губы и легко пробили кожу Нолана. Кровь хлынула в рот, заливая глотку, наполняя тело оцепенением, отрезая сознание от реальности. В такие моменты он, как и любой другой подобный ему, делался уязвимым. Тем не менее, рассудок четко контролировал количество глотков: нужно вовремя остановиться.       Насытившись, Вольфганг с трудом разжал челюсти. Раны остались глубокие и темные, окруженные красноватым ореолом, безумно хотелось снова впиться в них, но он утер рот рукавом плаща и медленно отступил. И без того выпил несколько больше обычного — вон как Нолан побледнел, хотя в лице не дрогнул ни один мускул.       — Почему вас так долго не было? — бросил он и нетвердо прошел в гостиную, скалящуюся отставшими обоями. Раньше, несколько лет назад, здесь жила одинокая старуха, удачно подвернувшаяся в момент сильной жажды. С тех пор это место служило им убежищем.       — Позже, — ответил Вольфганг. Выпитая кровь кипела и бурлила, сметая усталость, что поселилась в каждой мышце, но это было обманчивое ощущение: нужно отдохнуть, иначе солнце, прочно угнездившееся на небосводе, вытянет все силы. — Мне нужно поспать.       Нолан неохотно отошел, пропуская его к узкому обтянутому черной тканью ящику под окном.       — Спокойного вам дня, сэр, — бросил он привычное пожелание.       Не раздеваясь, Вольфганг лег в ящик и закрыл крышку. Тотчас темнота милостиво приняла его в свои объятия.