Пробуждение
Q: Расскажите о своих первых чувствах, если такие были. Где-то там, так далеко, что едва выходит разглядеть малейшую искру света перворождения, в беспросветной тьме является что-то отвратительно живое. Оно дрожит, как лист на воде, и карабкается к тебе по зыбучему песку необъятного Ничего, неустанно перебирая всеми сорока хитиновыми ножками. В освещенной искусственным, болезненным голубым светом комнате пелена (почему-то белесая, как морская пена) наконец стекает с поверхности твоего тела. Перед тобой нет ничего, нет даже твоей излюбленной пустоты, только… Ты. Твои грустные глаза, твои пышные ресницы и плотно сжатые побледневшие губы. Целую секунду ты смотришь в это, пылающее злостью, зеркало самоненависти, а затем все лампочки разом с треском перегорают и ты вновь погружаешься в густую смолянистую темень. Теперь, наблюдая за шустрым маршем тысяч сколопендр-глаз (глазастые ножки или, скорее, ногастые глаза?), ты понимаешь, что пустота вокруг тебя живая. Всегда была. И, как водится, если долго смотреть в Бездну, однажды она взглянет на тебя в ответ. Ее миллион миллионов глаз теперь неустанно ползают вокруг, покрывая собой всю видимую поверхность теневой тюрьмы. О новом пробуждении ты почти мечтаешь. Уже не так больно видеть эту ненависть в своих глазах, уже не страшно вновь засыпать. Было бы лишь мгновение, способное подарить тебе хоть мимолетное прикосновение света. И, что странно, на этот раз ты видишь в зеркале отголоски надежды. И ты чувствуешь… Тепло. Где-то глубоко в груди. Черными чернилами покрываются предметы вокруг, сверкающие, они обтекают недружелюбно белые стены, голографические экраны, письменный стол, изящный золотой орнамент и твое живое зеркало. За ним приходит твой черед. Да, Бездна. Она уж точно живая. А вот на твой счет сказать сложно. Ни живая, ни мертвая, ни холодная, ни теплая. Некий свет горит в твоей груди, но он не способен отогнать окружающую тьму, только привлечь многоножек, с противным треском взбирающихся по твоим ногам. Что-то странное, украденное роится внутри. Что-то напоминающее страх, оно вместе с зараженной кровью перетекает под металлической оболочкой. Ужас объял тебя даже прежде, чем растворилось наваждение Бездны. Белесую пелену сменило золотое зарево, животный страх затмил нечто скрытое, но кажущееся тебе очень важным. С треском хитиновых ножек просыпаются конечности, аварийно загораются системы, пока в адовом пекле плавится, как масло, металл. Сквозь твою, но чужую, боль тебя ведет только зов о помощи. Твой собственный. Больше нет и не будет тьмы. Вернее, ее не было; также, как не было огня и боли. Будто бы секунда отделяет тебя от присыпанных пеплом век до мягких зеленых ламп. Плавно запускается металлическая начинка, ты еще не видишь, но уже слышишь цокот коготков по полу. Гудят двигатели. Мерно звенит где-то на фоне мелодия жадности. — Добро пожаловать на борт, Титания. В хрустальном зеркале ты вновь видишь свое отражение. Улыбку на смугловатом лице и большие, добрые зеленые глаза. И наконец чувствуешь себя живой.