Не такой уж Тёмный Империум

Было ли это на самом деле? Случилось в реальности или стало плодом воспалённого воображения? Могло ли это ему, в конце концов, присниться? Данте мерил шагами свои покои, в глубине души уже зная ответ. И вспоминал. Эйдетическая память услужливо подкидывала одну за другой картины недавнего прошлого. "Я несколько раз откладывал эту беседу, — сказал Мефистон, — но, кажется, так не может продолжаться дольше". О чём он собирался рассказать и не сказал? "Это продукт эксперимента, подробности которого я пока не готов огласить", — вспомнил он слова Корбуло. Данте решил, что речь о поколении примарис. Идиот. Но хуже всех был Асторат. Это он забил последний гвоздь в крышку гроба. "Грядут большие перемены", — произнёс верховный капеллан во время их последней встречи. "Это естественно, когда так много новой крови влито в орден", — заметил Данте. Асторат покачал головой. "Я имею в виду перемены ещё большие, чем сейчас. Но нам пока рано об этом говорить. Всему своё время". Он знал. Он, пополам его разорви, конечно же всё знал. Данте опустился в кресло, соединив руки на коленях, внешне спокойный и неподвижный, словно мраморная скульптура, изображающая древнего мыслителя. Внутри всё кипело. Ему стоило большого труда взять себя в руки и подавить порыв немедленно броситься в Сангвис Корпусулум, чтобы выбить из Корбуло столь необходимые ответы. Как там сказал трижды проклятый Асторат, всему своё время?.. Он сделал глубокий вдох. Протянул руку и взял со стола альбом для рисования, в его ладонях казавшийся не больше записной книжки. Невидяще нашарил грифель и машинально сделал несколько штрихов. Потом ещё. Ещё. Данте не смог бы подсчитать, сколько раз рисовал профиль Великого Ангела — в юности, ещё неофитом, и теперь, взбудораженный свежими воспоминаниями. Он мог бы набросать его с закрытыми глазами. Детские черты в лице Сангвиния казались странно неуместными, неправильными. Словно Данте украдкой заглянул на страницу жизни своего примарха, которую тот предпочитал никогда и никому не открывать. В лице маленького Ангела ещё не так ярко проступало сходство с орлиным профилем Владыки Человечества. Он казался невинным, почти беззащитным. Да что там, он и был невинен, как любой ребёнок. И так же беззащитен. Данте понял, что краснеет, словно неофит, впервые рисующий гипсовую реплику скульптур Почтенного Джофиала. Возможно ли вообще было так думать о своём примархе? Маленький Ангел смотрел на него с портрета, а во взгляде сквозили лукавые искры.

***

Корбуло заложил руки за голову и устало откинулся на спинку кресла, наслаждаясь блаженной тишиной целых пять секунд. Затем он выпрямился, словно по сигналу тревоги. Тишина была слишком подозрительной. Слишком, как бы это ни парадоксально звучало, тихой. Он прислушался, напрягая генетически улучшенный слух. Тиканье старинного латунного хроно на столе вдруг показалось оглушительным, как набат, но подозрительных звуков за ним слышно не было. Бесшумного, насколько это было возможно, Корбуло двинулся на поиски маленького ангела. Не услышав никакой активности у двери, он осторожно вошёл в комнату. Взгляд скользнул по смятому одеялу на постели, крошках возле клетки с мышью на столе, брошенному на стуле затупленному тренировочному гладию... Ангела нигде не было видно. — Солнышко?.. — позвал Корбуло. Тишина. Он слышал только стук собственных сердец. — Я здесь, — спустя долгую секунду отозвался ангел. Корбуло быстрым шагом пересёк комнату. Ангел сидел на полу по другую сторону кровати, расправленные крылья лежали вокруг него пернатым ковром. На коленях он держал альбом для рисования. — Всё в порядке? — на всякий случай спросил Корбуло, садясь рядом, чтобы потрепать ангела по волосам. Мимолётный взгляд упал на страницы альбома, и сангвинарный жрец вздрогнул. — Красиво? — спросил ангел, кусая кончик грифеля. Корбуло не сразу нашёлся, что ответить. Командор Данте смотрел на него с альбомной страницы, изображённый с почти фотографической точностью, и в его глазах явно читался немой упрёк.

***

Минул четвёртый стандартный месяц со дня появления ангела на свет — если верить датировке Мефистона. Для Кровавых Ангелов сроки в четыре месяца и в четыре года представлялись одинаково незначительными, но для такого маленького существа это была пока что целая жизнь. По крайней мере, такими аргументами оперировал Альбин, когда втыкал свечи в торт. — Ты откуда эти ритуалы взял вообще? — строго поинтересовался у него Мефистон, и тут же получил под нос одну из своих факсимильных книжек. — Вот тут написано про «день рождения», — заявил Альбин, критически оглядывая свечи. — Попробуй, объясни ребёнку, почему у него ни разу не было «дня рождения». — Потому что ему ещё нет стандартного года, потому что он не ребёнок и потому что он не рождался, а вылупился из кокона? — предложил Мефистон. — Используй любой предлог. Альбин повернулся к нему с выражением праведного гнева на прекрасном лице. — Он — ребёнок, — произнёс сангвинарный жрец с нажимом. — И он заслужил день рождения. Он не виноват, что растёт быстрее, чем другие дети. Мефистон покачал головой и оставил этот бесполезный спор. Очевидно было, что Альбина не переубедить. Физическое развитие ангела примерно соответствовало шестилетнему ребёнку. За исключением, конечно, крыльев, которые детям в норме не полагались, так что определить, выглядят ли они на заявленный возраст, не представлялось возможным. Перья, по крайней мере, полностью развернулись из чехликов, скрыв детский пух. Мефистон старательно избегал мысли, что уже скучает по мягким пуховым крылышкам. Кроющие перья были на ощупь совсем другими. — Учти, — добавил Альбин строгим тоном, — на день рождения полагается дарить подарки. Мефистон поморщился. — Я что-то такое слышал, когда мы отмечали очередной юбилей командора, — припомнил он. — Постой, это случайно был не тот раз, когда на праздник непонятно зачем пригласили Расчленителей, и Сет в качестве подарка привёз реликвенный саркофаг дредноута?.. Альбин вздохнул. На его чело легло выражение глубокой печали по поводу того, как циничный ум Мефистона способен извратить самую светлую идею. — Скажи спасибо, что он хотя бы примерить не предложил. — Не скажу. Он предложил. Альбин вздохнул ещё раз. — Я этого не помню, — дипломатично заметил он. — Ты был пьян. — Нет, не был. Я сангвинарный жрец, как-никак, — отрезал Альбин. — Кстати, об этом. Никаких… опьяняющих напитков на дне рождения. Мефистон пожал плечами. — Это не моя проблема. — Нет, твоя. Ты приглашён, — Альбин в последний раз окинул взглядом сооружённый торт и вручил лишнюю свечку старшему библиарию. — И не вздумай сочинять важный дела, он расстроится, если ты сбежишь. Мефистон одарил друга ледяным взглядом. — Моё выражение лица выглядит достаточно празднично? — В самый раз, — заключил Альбин. — Бери торт. Ты будешь зажигать свечи.

***

— То есть, я могу загадать любое желание? — уточнил ангел, подозрительно разглядывая торт. — Любое, только никому не говори, какое именно, — пояснил Корбуло. — А то не сбудется. Ангел серьёзно кивнул и снова уставился на мерцающее пламя свечей. Альбин смотрел на него с умилением, которого даже не пытался скрыть. Выражение лица Астората на другом краю стола было непроницаемо. Выбирать, кого он хочет видеть на празднике, было предложено ангелу. И тот незамедлительно включил Астората в список приглашённых, вызвав тем самым немалое изумление у всех, в первую очередь — у самого верховного капеллана. Приглашение он, впрочем, не проигнорировал. — Но желание только одно? — спросил ангел, подняв взгляд на сангвинарных жрецов. — Одно желание на один торт, — улыбнулся Альбин. — Выбери то, которое ты больше всего хочешь исполнить. — Но я хочу больше, чем на одно желание, — возразил маленький ангел. — Например, я очень хочу летать. — Ты в любом случае научишься летать, как только немного подрастёшь, — заметил Корбуло. — Выбери то, которое не сбудется само по себе. Ещё мгновение ангел разглядывал свечи, а потом резко задул их, обнаружив мощь лёгких, которой сложно было ожидать от детского тела. Он не выглядел счастливым. Скорее, задумчивым. — А теперь торт есть можно? — спросил он, поднимая взгляд на Альбина. — Тот же вопрос, — неожиданно присоединился Асторат. Сангвинарный жрец признал, что да, можно — к вящему удовлетворению всех гостей праздника. Мефистон ещё некоторое время пристально следил за ангелом, но тот, казалось, повеселел и вёл себя как обычно.

***

«Я обязательно приду!» — сказал Сангвиний, но сказать оказалось проще, чем делать. Он не хотел этого признавать, но выбора не оставалось. Он заблудился. Свернул не туда и оказался в ранее неисследованном уголке крепости-монастыря, таком глухом, что смертные сервы сюда не заходили, так что невозможно было найти дорогу обратно, следуя за ними. Сангвиний сел на пол, скрестив ноги и расправив крылья, и принялся вспоминать весь свой путь. Где он ошибся? Что было сделано не так? В прошлый раз ему помог золотой ангел — Сангвинор, поправил он себя, его звали Сангвинор. На языке вертелось другое имя, но его не удавалось вспомнить. Ему не удавалось вспомнить многое, казавшееся таким близким. Например, когда были возведены эти стены? Он ведь читал об этом?.. «Эту цитадель возвели уже после меня», — мелькнула в голове быстрая, как молния, мысль. Ангел принял это как данность. Ваал пережил сотни битв. Стены Аркс Ангеликум разрушались и отстраивались снова. Крепость стоило считать не мёртвым камнем, а живым организмом, клетки которого умирают и замещаются новыми в непрерывном цикле разрушения и созидания. «Но вот часовня к юго-востоку отсюда старше этих стен», — подумал Сангвиний, рассматривая древние своды. И снова он не задумался, откуда знает это. Он просто поднялся на ноги, встряхнул крыльями так, чтобы перья легли на место, и побежал вперёд. Часовня была небольшой, если не сказать — крохотной, но быть может потому она и сохранилась почти нетронутой. В ней было что-то. Что-то древнее, манящее и почти пугающее. Забыв о цели своего путешествия, ангел замер на пороге, не решаясь сделать шаг. Оба сердца гулко стучали в груди. Ещё мгновение ничего не происходило. Потом очертания часовни расплылись, пропуская сквозь себя, как воду сквозь песок, нечто иное. Он был в ином месте, в иное время. На палубе древнего корабля. Сангвиний шагнул вперёд, и его сознание раскололось надвое. Он был ребёнком, который смотрел снизу вверх на воина в золотых доспехах, залитых кровью. Некогда прекрасная броня была исцарапана и выщерблена множеством попаданий, золото на ней мешалось с багровыми пятнами, белые крылья за спиной воина посерели от копоти. Он был взрослым, который с удивлением разглядывал ребёнка в белой тунике. На груди у того алел знак Изначальной Спирали в обрамлении крыльев. В широко распахнутых глазах плескалось изумление. Прошлое и настоящее поменялись местами, смешались и слились воедино. Он смотрел на самого себя. Он был израненным воином в золотой броне, который смело шёл в объятия своей смерти. От усталости крылья налились свинцовой тяжестью, судорожно сжатые пальцы онемели на рукояти меча, но он знал, что должен идти вперёд. Он сам выбрал свою судьбу. Он был ребёнком, сбежавшим от взрослых и теперь пытающимся найти дорогу. Он должен был торопиться, чтобы успеть вовремя, чтобы потом вернуться и не навлечь на себя гнев своих воспитателей, но почему-то не мог двинуться с места. «Кто ты?» — спросили оба Сангвиния одновременно, и так же одновременно ответили: «Я — это ты». Мгновенное смешение прошло, и время разделилось снова. Потоки расходились друг от друга, образы стали нечёткими, но Сангвиний всё ещё ясно видел себя. — Ты не моё прошлое, — произнёс воин. — Значит ли это что, ты — моё будущее? — Я не знаю, — ответил маленький ангел. — Я ещё так мало знаю об этом мире… Воин медленно преклонил колено и протянул руку, чтобы коснуться его крыла. Хлопья запекшейся крови посыпались с перчатки, растворяясь в потоке времени, не коснувшись металлического пола. — Моё время истекает, — произнёс Сангвиний из прошлого. Его губы исказила горькая улыбка. — Это видение никогда не попадёт в Свитки. Я никому не расскажу о нём. Единственным, кого я встречу теперь на своём пути, будет Хорус. Со следующим ударом сердец время отнесло их друг от друга, и видение померкло. Сангвиний схватился за крыло в том месте, где его только что касалась чужая — нет, его собственная, — рука. Он ожидал увидеть на перьях пятна крови, но те остались так же девственно чисты. Он потряс головой, пытаясь прогнать из сознания навязчивые образы, но те не уходили. — Что это было? — спросил он тихо, но голос эхом отразился от сводов часовни. Где-то неподалёку послышались шаги. Сангвиний стремительно нырнул за ближайшую статую космодесантника в нише. Голова всё ещё кружилась, эхо видения гуляло по разуму, не давая успокоиться. Что он видел сейчас? Это было на самом деле?.. Но кое-что изменилось. Теперь он знал, куда идти. Времени оставалось не так уж много, а путь был долгим, поэтому ангел перешёл на бег. В чём уж точно можно было не сомневаться, так это в том, что его будут ждать.

***

В покоях магистра Кровавых Ангелов блуждали тени, разгоняемые лишь неверным пламенем свечей. Ангел устроился на подлокотнике кресла, слишком большого для любого из смертных. Белые крылья резко выделялись в полумраке. — Сегодня у меня был день рождения, — произнёс он. Пальцы теребили кончик махового пера, но ангел, кажется, даже не замечал этого. — Альбин сказал, что я могу пригласить всех, кого захочу. Ангел поднял на Данте печальный взгляд. — Но когда я сказал, что хочу пригласить тебя, он ответил, что это невозможно. Что тебе пока не следует знать о моём существовании. Он шмыгнул носом и потёр кулаком увлажнившиеся глаза. — Почему он так говорит? Я не понимаю. — Мои братья не ищут лёгких путей, — произнёс Данте. Ангел снова шмыгнул носом, прежде чем перебраться с подлокотника ему на колени. Командор машинально погладил оказавшееся под рукой крыло. Прикосновение к перьям почему-то казалось ему смутно знакомым, словно он делал это всегда, всю жизнь — только вот не так давно на время перестал. — Я бы хотел, чтобы всё было проще, — прошептал ангел, прижимаясь к Данте, словно в поисках укрытия. — Почему все не могут просто договориться… У командора не было ответа на этот вопрос, но ангел его и не ждал. Некоторое время он сидел молча, будто убаюканный поглаживанием перьев. Наконец ангел поднял голову. Крыло под пальцами встрепенулось. — Можешь рассказать мне кое-что? — спросил он. — О моём брате. Ты ведь с ним встречался? — С Жиллиманом? — Да. Как ты думаешь… — ангел помедлил, прежде чем продолжить. — Как думаешь, мы с ним могли бы… Подружиться? Данте снова погладил крыло, которое расправилось под его прикосновением. — Ты имеешь в виду, смог бы он принять твоё существование? — Да, — ангел вздохнул, жмурясь от удовольствия. — Я ведь и сам не знаю, что я такое на самом деле. Никто не знает. Мефистон всё время повторяет, что я могу принести гибель всему легиону… Он завозился, поудобнее устраиваясь на коленях. — Но, кажется, он сам в это не особенно верит, — продолжал ангел после паузы. — Раньше он говорил, что меня нужно уничтожить. Но не смог. Никто не смог. Как ты думаешь, что бы решил мой брат? Некоторое время Данте молчал, потрясённый лёгкостью, с которой всё это было сказано. Пальцы машинально перебирали мелкие пёрышки. Ангелу это явно нравилось. Сложно было представить себе, какими станут крылья, когда он вырастет. Размеры пера из реликвария никак не вязались с обликом маленького ангела. — Я не знаю, — наконец произнёс Данте. Это был, по крайней мере, честный ответ, а он дал себе слово быть ангелом честным. — Но твой брат не из тех, кто принимает опрометчивые и поспешные решения. Он бы как минимум выслушал тебя, прежде чем выносить приговор. Он потянулся за бокалом вина, оставшимся на столе. В груди болезненно кольнуло. Рубиновая жидкость омыла хрустальные стенки, когда его рука дрогнула. — Больно? — тихо спросил ангел, отчего Данте едва не вздрогнул снова. — Всё в порядке, — ответил он. Это тоже было честно. Всё было в порядке вещей, таком же, как всегда. — Не беспокойся обо мне. — Но я не могу, — возразил ангел. — Я буду беспокоиться. Не хочу, чтобы ты умер. Данте не сдержал горького смешка. — Сангвиний, смерть — не то, что подчиняется нашим желаниям. — Как ты меня назвал?.. Удивлённый, Данте уставился на ангела, а тот смотрел на него в ответ. С неожиданной ясностью он понял, что не знает, почему назвал его именно так. Слова сорвались с губ сами собой. — Твоим именем, — ответил командор наконец. Ангел потупил взгляд. — Никто больше меня так не зовёт. — А как тебя называет Корбуло? — «Солнышко». — А, — кивнул Данте своим мыслям. — Конечно. Сложно было не признать: это подходило маленькому ангелу куда больше его настоящего имени. Сангвиний был легендой, недостижимым идеалом, полубожественным существом родом из золотого века. В нынешнюю мрачную эру он бы показался таким же реликтом древних эпох, каким невольно был Робаут Жиллиман. Но маленький ангел им не был. Он появился на свет в этом тысячелетии. Возможно, ему будет легче, когда… Это была наивная мечта, но Данте иногда позволял себе наивные мечты, ведь от них никому не было вреда. И всё же, разве это не могло быть правдой? Все дети неизбежно вырастают, так уж они устроены. Ангел не станет исключением. Повзрослев, он сможет занять своё законное место в Империуме. То место, которое пока что вынужден был занимать Данте. — Наверное, это правильно, — тихо сказал вдруг ангел. Выражение его лица странно изменилось, когда сквозь детские черты проступила печаль, свойственная только взрослым, которые повидали на своём пути слишком много. — Ведь я не Сангвиний. Не тот Сангвиний, которого помнит история. — Тогда кто же ты? — спросил Данте. Ангел посмотрел ему в глаза. Что-то в этом взгляде показалось командору неуловимо переменившимся. Как будто кто-то другой, взрослый, и явно знакомый, посмотрел на него глазами ребёнка. — Я не знаю, Луис, — просто ответил Ангел. — Никто не знает. Быть может, это тоже правильно. Всю свою жизнь я хотел и боялся узнать правду о себе. Кто я? Ошибка Отца или шедевр Его замысла? Благословлен я или проклят? Сомнения сопровождали меня до самого конца. Думаю, мне и теперь не суждено от них избавиться. Данте смотрел на него, не в силах отвести взгляд. Дыхание перехватило. Он хотел бы сказать многое, но не в силах был произнести ни слова. Ангел улыбнулся ему. — Я виноват перед тобой, — добавил он. — Не знаю, захочешь ли ты меня простить? Я был глух к твоим мольбам, когда ты просил покоя. Как бы я ни любил тебя, проявления этой любви приносят только боль. Всё, что я могу дать тебе — это надежда, и к той зачастую прилагаются страдания. Не очень-то много от меня пользы для моих сынов, зато проблем с избытком. Можно сказать, отец из меня получился не очень хороший. — Как это возможно? — прошептал Данте, наконец обретя дар речи. — Это и в самом деле ты?.. Но взгляд ангела уже погас, странное выражение покинуло его лицо, оставив лишь усталого ребёнка. — Конечно, это я, — отозвался он и потёр глаза ладонями. Белые крылья встрепенулись и сложились снова. Ангел поуютнее устроился на коленях у командора и закрыл глаза. Данте машинально погладил крыло, но ангел только засопел громче и не шелохнулся. До командора с запозданием дошло, что он крепко спит.

***

Далеко в глубинах Сангвис Корпусулум верховный сангвинарный жрец и старший библиарий смотрели на пустую постель. — Где он? — требовательно спросил Корбуло. — Ты можешь его найти? Ты же библиарий, в конце концов. Мефистон смерил его мрачным взглядом. — Это так не работает, — произнёс он. Сангвинарный жрец скрестил руки на груди. — Мне не важно, как это работает. Найди его. Это всё, о чём я прошу. — Следить надо было лучше, — пробормотал Мефистон. — Как он мог отсюда выбраться? — Я первым спросил. Взгляд старшего библиария остекленел, и воздух вокруг сделался ощутимо холоднее. Корбуло поёжился, убеждая себя, что от холода. — Вентиляционная шахта, — произнёс наконец Мефистон. — Куда она ведёт? — Какая шахта? Вместо ответа старший библиарий указал наверх, на вентиляционную решётку. Корбуло нахмурился. В теории, размер решётки был достаточен, чтобы в неё пролез ребёнок. Но… — Но зачем?.. — произнёс он вслух. — Куда тянется шахта? — повторил Мефистон. — По всему этажу и дальше в центральный вентиляционный канал, — Корбуло развёл руками. — Ты можешь определить, где он? — Я могу определить только, что он цел и, видимо, в безопасности, — огрызнулся старший библиарий. — Подожди немного, может, сам вылезет. Корбуло ответил ему мрачным взглядом. — Это так не работает, — произнёс он в свою очередь. Мефистон хмыкнул. — Что-то скрывает его от моего взора, — признался он. — Как скрывало и до этого дня. Ты ведь тоже не видишь его во снах, верно? Корбуло не стал уточнять, что за последние месяцы спал слишком редко, чтобы проследить какую-то закономерность. — Иными словами, ты не можешь его найти, — констатировал он. — Уже пять минут пытаюсь тебе это втолковать, — хмуро отозвался Мефистон. — Где схема вентиляционных ходов? Ответить Корбуло не успел. Мелодичная трель оповестила его о том, что один важный посетитель требует его внимания. Мысленно он застонал. Правила приличия требовали, что он пригласил командора войти, но тот не стал дожидаться формального разрешения и пригласил себя сам. Когда он переступил порог, прижимая к груди свёрток из одеяла, пророческий дар, любезно молчавший до этого, заорал в голос. Но было уже поздно. Корбуло понял это и по лицу Мефистона, с которого разом исчезли те немногочисленные краски, которые ещё оставались. Данте смерил обоих долгим взглядом и откинул уголок одеяла. — Ничего не потеряли? — спросил он вполголоса. Несмотря на весь ужас ситуации, Корбуло не сдержал облегчённого вздоха при виде безмятежного лица спящего ангела. Мефистон сориентировался быстрее. Он преклонил колено, и мгновение позже Корбуло последовал его примеру. — Это моя вина… — начал старший библиарий. — Тсс, — шикнул на него Данте. — Тише, а то разбудишь. Заметив, как нежно он прижимает к груди одеяльный свёрток, Корбуло понял, что разговор будет очень, очень долгим.

***

На деле разговор вышел ещё дольше, чем можно было ожидать. Но вместе с тем и спокойнее. Возможно, потому что состоялся он лишь после того, как маленький ангел был уложен спать как полагается. В конце концов Корбуло задал самый главный вопрос. — Вы верите, что он и в самом деле воплощение Великого Ангела? — спросил он Данте. Командор покачал головой. — Нет. Не совсем. Я верю, что он и есть Великий Ангел. Мгновение они молчали, как люди, разделившие одну тайну, слишком большую, чтобы кто-то мог нести её груз в одиночестве. — В ту ночь Сангвинор указал мне на него, — произнёс наконец Данте. — Это не было случайностью. Он устроил нашу встречу — нужны ли после этого ещё какие-то доказательства? Корбуло ответил не сразу. — Не все разделят вашу уверенность, — сказал он в конце концов. — Потребуется нечто большее. Даже я не могу до сих пор считать себя свободным от сомнений. А Мефистон? Он сказал, что хотел сделать с ангелом, когда впервые его увидел? — Согласно легендам, когда Сангвиний пришёл к племени Крови, люди сперва приняли его за мутанта и собирались убить, — напомнил Данте. — Но что-то остановило их. Что-то остановило и Мефистона. Не видишь ли ты здесь странной закономерности? Что говорят твои сны? Корбуло покачал головой. — Ничего. Они молчат, и я не вижу его во снах. — Как и никто другой. Я говорил с библиариями, и никто, представь, ни один из них не упоминал видений, даже косвенно связанных с ним. Мефистон считает, что какая-то сила может скрывать его присутствие от Имматериума. — Например, его собственная, — пробормотал сангвинарный жрец. — Что бы это не было, мы не знаем, долго ли продержится такая защита, — заметил Данте. — А значит, должны быть готовы защитить его сами. Корбуло вздохнул. — Могу я спросить, милорд? Это личный вопрос. — Говори. Взгляд пронзительных голубых глаз встретился с янтарными. — Кого вы видите в нём? — спросил Корбуло. — Нашего примарха? Или наследника, которому сможете оставить всё, когда… Он не договорил, но Данте кивнул, показывая, что всё понял. — Когда умру, да. Ты прав. — Простите, — Корбуло отвёл взгляд. — Но это правда. — Я знаю, — ответил Данте, и спокойствие в его голосе не было смирением обречённого. В нём сквозила уверенность того, кто точно знает, что его ждёт, и при этом вполне доволен своей участью. — Как по-твоему, сколько мне осталось? — Это невозможно предсказать точно, — Корбуло нахмурился. — Может быть, лет десять. Может — пара веков. Это малоизученная область. Данте наклонил голову. — Что ж, этого времени достаточно, чтобы он успел возмужать, не так ли? — Он вырастет, и может даже обладать памятью примарха, — возразил Корбуло. — Но у него не будет ни ваших знаний, ни опыта для того, чтобы возглавить Ордены Крови… По губам Данте скользнула едва заметная улыбка, и сангвинарный жрец осёкся. — Я понял, — произнёс он. — Вы не на этом посту хотите видеть его своей заменой, верно? — Будет честно, если по каждую сторону Великого Разлома окажется по одному примарху, — задумчиво произнёс Данте. — Не правда ли? — Он ещё ребёнок. — Это, как и нехватка опыта — недостатки, которые, к сожалению, слишком быстро проходят, — командор вздохнул. — Ты спросил, кого я в нём вижу? Вот тебе ответ. Я вижу ребёнка, который заслуживает, чтобы его любили. Не потому что он примарх или наследник, а просто потому что он есть на свете. И меньше всего на свете мне хотелось бы взвалить на него груз ответственности за Империум Нихилус. — Но вы это сделаете, — сказал Корбуло. Это не было вопросом. — Пока у меня нет лучшего решения, — признался Данте. — Какой символ объединит людей лучше, чем живой примарх? Грамотные советники и мудрые наставники компенсируют недостаток опыта. Он справится — он ведь для этого создан, в отличие от нас с тобой.