Не такой уж Тёмный Империум

Маховые перья менялись по одному. Сангвиний сидел на краю стола и задумчиво теребил в руках перо, которое только что вытащил из левого крыла. Оно держалось непрочно, так что он решил, что проще будет выдернуть самому, чем ждать, пока оно выпадет. Перья линяли симметрично — на другой день, а иногда в тот же самый, выпадало аналогичное перо и на втором крыле. Новые перья начинали расти почти сразу же, и назавтра уже разворачивались из трубочек. Каждый раз они были длиннее своих предшественников. Это было совсем не больно и уже привычно. Сангвиний привык, что его тело постоянно меняется. Корбуло говорил, что так и должно быть — он ребёнок, а все дети растут. Может быть, не все растут так быстро, но тут уж ничего не поделаешь. Он отложил перо в сторону и пошатал передний зуб. С тем, что меняются перья, он свыкся. А вот зубы оказались сюрпризом. Интересно, они станут длиннее, когда вырастут новые? И клыки тоже? Вслед за изменениями тела менялся и разум. Образы во сне становились отчётливее. С пробуждением всё меньшая их часть изглаживалась из памяти. Только имя золотого ангела всё время ускользало, и Сангвиний никак не мог запомнить его. Зато другие имена оставались. Иногда, оставшись один, Сангвиний шёпотом произносил их вслух, словно пробуя на вкус. Порой звучание имён вызывало в памяти образы. Увиденные наяву, они уже не забывались. Он рисовал их в альбоме, который принёс однажды Мефистон. Почему-то, в отличие от других рисунков, этот альбом ему не хотелось никому показывать. К счастью, никто из наставников и не стремился туда заглянуть. Так у Сангвиния появилась ещё одна тайна, помимо того, что он знал, как выйти из запертой комнаты. В тайне, пожалуй, не было ничего дурного. У Корбуло тоже были свои тайны. И у Мефистона. Вероятно, быть взрослым и означало хранить тайны, никому их не открывая. И тайны просто росли так же естественно, как менялись перья. Спрыгнув со стола, Сангвиний вытащил альбом из укромного тайника под кроватью и пролистал шершавые страницы. Рисовать на них было гораздо удобнее, чем на пергаменте. Возможно, стоило попросить у Мефистона ещё один альбом — вдруг у него нашёлся бы? С последней занятой страницы альбома на Сангвиния смотрел человек, которого он не знал. Знал только имя, а имя вызывало в памяти образ, но соотнести этот образ с какими-то воспоминаниями не получалось. Он просто был. Это был просто мальчик, немногим старше его самого. Худое лицо стало рябым от агрессивного солнца. И глаза… Ангелу понадобились цветные мелки, чтобы передать их янтарный цвет. Это было единственное, что казалось ему в мальчике близким — знакомые глаза на чужом лице. Это и ещё имя, которое он подписал внизу. «Луис». Тем более странно было, что имя вызвало в памяти образ мальчика, которого он не знал. Сангвиний дотошно проверил всё, что было в его распоряжении, но среди героев ордена не было никого с таким именем. Почему же этот образ казался ему важным? Быть может, это был кто-то из смертных? Кто-то, кого он знал… Тогда? Глаза всё ещё казались знакомыми. Ангел решительно помотал головой, отгоняя наваждение. — Я тебя всё равно найду, — сказал он рисунку. Тот, разумеется, не ответил. Зато ожил вокс-коммуникатор, оставленный ему Корбуло. Машинный дух коммуникатора был ущербен — он ловил только одну частоту и только один канал. Воспользоваться им могли только двое — Мефистон предпочитал более экстравагантные способы связи. Возможно, считал вокс слишком скучным. — Солнце, чем ты сейчас занят? — спросил Корбуло, и ангел моментально захлопнул альбом и затолкал его под кровать. — Рисунками, — сказал он. — То есть, был занят. Сейчас уже ничем. — Иди в лабораториум и жди меня там, — велел Корбуло. — Ничего не трогай. Ангел кивнул, как будто собеседник мог его увидеть. — Мышей тоже? — уточнил он на всякий случай. — Мышей можно, только не упусти, — смилостивился сангвинарный жрец. — Я скоро буду. Сигнал сменился помехами, а потом прервался. Сангвиний пожал плечами и направился, куда было велено. Двери открылись, пропуская его. Несмотря на регулярную перекодировку, а, может, благодаря ей, замок то и дело сбоил. Всё-таки сангвинарные жрецы не были технодесантниками. Корбуло и в самом деле пришёл довольно скоро — раньше, чем ангелу наскучило играть с мышами в клетке. Он выглядел таким встревоженным, что ангел, кинувшийся к нему, чтоб обнять, замен на полпути. — Что-то случилось? — спросил он, вглядываясь в бледное лицо сангвинарного жреца. Тот покачал головой. — Ничего такого, что стало бы неожиданностью, — уклончиво ответил он. — Солнце, мне нужна будет твоя помощь. Ангел серьёзно кивнул. — Я всё сделаю, — заявил он уверенно. — А что нужно? Корбуло вздохнул. — Закатывай рукав. В этом не было ничего необычного, так что ангел спокойно влез на табурет, непомерно высокий для него, и закатал рукав. Острая игла выдвинулась из стерильного кожуха в нартециуме и вонзилась в вену на сгибе локтя. Всё как всегда, разве что Корбуло никогда раньше не требовалось так много крови. — И всё? — слегка разочарованно спросил ангел, когда игла втянулась обратно в кожух. Он посмотрел на предплечье — на коже уже не осталось даже следа прокола. Потом поднял взгляд на Корбуло. — И всё, — подтвердил тот, наклоняясь, чтобы поцеловать его в лоб. — Можешь рисовать дальше. Ты сделал всё, что мне было нужно. Отсоединив запаянную пробирку с кровью от нартециума, он посмотрел её на свет и удовлетворённо кивнул. Корбуло явно торопился, но у ангела ещё оставались вопросы. — Ты расскажешь мне, зачем нужна была эта кровь? — окликнул он наставника, когда тот уже поворачивался, собираясь уйти. Мгновение Корбуло как будто колебался. — Может быть, позже, — произнёс он наконец. — Прости, солнце, я спешу. Есть вещи, которые не могут ждать. — Хорошо, — покорно кивнул ангел. — Позже. Он проводил сангвинарного жреца взглядом и вздохнул. Если быть взрослым значило хранить тайны, то Корбуло сейчас был, пожалуй, слишком взрослым.

* * *

Возвратившись в свои покои, Данте некоторое время отрешённо смотрел в пустоту. После двухсот с лишним часов аудиенций и споров он чувствовал себя измотанным. Будь у него выбор, он с удовольствием променял бы их на двести часов изматывающих боёв, но выбора не предлагалось. Кто-то должен был делать эту работу. Кто-то должен был защитить тонущий в возмущениях варпа Империум Нихилус. Данте предпочёл бы делать это на передовой, но для этого надо было сперва решить проблемы иного рода. Он устало потёр виски. Он чувствовал себя измотанным, пожалуй, даже сильнее, чем если бы провёл эти часы в нескончаемых боях. Мышцы ныли от усталости. Уже привычная боль в груди, которая то затихала, то возвращалась, снова заявила о себе. Нужно было отдохнуть хотя бы немного, но целая стопка инфопланшетов на столе напоминала, что сделать этого сейчас не получится. Гора неразобранных донесений давила на совесть Данте неподъёмным камнем. Сюда попадало только самое важное. То, чем он не мог пренебречь. Не… Пол качнулся под его ногами. Ноющая боль в груди вдруг обернулась тысячей терзающих плоть кинжалов. Данте склонился над столом, тяжело опираясь ладонями на столешницу из полированного камня. Боль распространилась на правую руку. Она стиснула грудную клетку раскалённым обручем, мешая вздохнуть. — Господин?.. — послышался рядом испуганный голос камердинера. Данте не смог понять, откуда он доносится. Перед глазами всё плыло. Ледяной пот градом катился по телу, пропитывая мантию на спине. — Оставь меня, — бросил он, не поворачивая головы. — Но… — Вон отсюда! — произнёс он уже громче, пресекая своим тоном любые возражения. Этого, к счастью, оказалось достаточно — кровный раб поспешно убрался из кабинета, подгоняемый страхом и непониманием, чем он прогневал своего повелителя. Данте ощутил мимолётный укол совести — этот человек ничем не заслужил такого обращения, но мысль быстро испарилась, вытесненная болью. Он не мог глубоко вдохнуть. Если бы потребовалось повысить голос снова, дыхания бы на это уже не хватило. Данте чувствовал болезненные перебои в ритме второго сердца. С запозданием раскрылось мультилёгкое, пытаясь скопенсировать падающий уровень кислорода в крови. Туман перед глазами немного прояснился, но он не питал никаких иллюзий. Для правильной работы третьего лёгкого нужно было глубокое дыхание, а как раз этого он сейчас позволить себе не мог. Сделав пару шагов, он тяжело рухнул в придвинутое к столу кресло. Боль на мгновение вцепилась в правое плечо раскалёнными когтями, но отпустила. Данте нашарил непослушными пальцами вокс-панель, с трудом попадая в нужные руны. — Корбуло, — голос был немногим громче шёпота, но так он мог говорить, не сбиваясь с дыхания, — ты мне нужен. Немедленно. — Сейчас буду, милорд, — мгновенно откликнулся голос сангвинарного жреца. Корбуло не задал ни одного уточняющего вопроса, и Данте не был уверен, что это хороший знак. Он наклонился вперёд, упираясь локтями в стол, и опустил голову на сцепленные в замок пальцы. Боль пульсировала за грудиной, вспыхивая с каждым сокращением второго сердца. Данте беззвучно шевелил губами, повторяя литанию. Литания гласила, что боль — иллюзия слабого разума, но та, что выпала на его долю, видимо, была иной природы. То было явление глубоко физиологическое, совершенно не желающее поддаваться контролю рассудка. Она становилась терпимее, но не проходила. В таком виде его и застал Корбуло, едва не выставивший дверь, которую перед ним распахнули недостаточно поспешно. При звуках знакомого голоса Данте медленно поднял голову. Лицо сангвинарного жреца не выражало ничего хорошего. Одного только сурового взгляда из-под нахмуренных бровей хватило бы, чтобы повергнуть слабого духом в трепет. — Где болит? — отрывисто спросил Корбуло, едва окинув командора быстрым взглядом. Данте приложил ладонь к груди, надеясь, что этого ответа будет достаточно. Не говоря больше ни слова, Корбуло поднял нартециум. Острая игла впилась в плечо, впрыскивая в мышцу холодное лекарство. Несколько томительных секунд ничего не происходило, а потом пекущая боль начала затихать. Осторожно, ещё опасаясь новой вспышки боли, Данте осмелился сделать глубокий вдох. Потом другой. Голова закружилась снова, хотя и не так сильно, как вначале. Он откинулся на спинку кресла, только теперь осознав, как ноют одеревеневшие в напряжении мышцы. Но боль в груди прошла, оставив после себя только бесконечную усталость. Корбуло держал его за запястье. У Данте не было никаких сомнений в том, что пустая формальность — сангвинарный жрец прекрасно мог расслышать пульс, стоя в двух шагах от пациента. — Лучше? — поинтересовался он, заметив, что взгляд командора прояснился. — Теперь рассказывайте. Когда заболело, как сильно, куда отдавала боль? Лишних деталей не будет. Данте покорно изложил ему все подробности. По мере того, как он рассказывал, взгляд Корбуло делался всё тяжелее. — Второе сердце, — произнёс он наконец. — Конечно. Командор вздохнул — теперь он мог вздохнуть, хотя за рёбрами всё ещё немного кололо. — Говори всё как есть, — он бросил на сангвинарного жреца выразительный взгляд. — Я должен знать, сколько мне осталось. Корбуло поморщился. — Я делаю прогнозы, а не пророчества, — напомнил он. — По крайней мере, сегодня. — И что ты прогнозируешь? — Нужно обследование, чтобы сказать точнее. Пока я подозреваю несостоятельность рубца. Второе сердце было сильно повреждено проникающим ранением, швы накладывались в полевых условиях. Нет никаких гарантий, что оно зажило достаточно, чтобы выдерживать большие нагрузки. Ваши раны ещё не исцелились до конца. Пусть он не произнёс этого вслух, Данте понимал, на что намекает Корбуло. Раны и в самом деле заживали плохо. Быть может, потому что он был теперь слишком стар. Быть может, дело было в чём-то ином. Корбуло не уставал повторять, что нужно обследование. Как назло, «обследование» означало нечто большее, чем взятие на анализ крови, желательно, самым кустарным способом. У Данте не было на это времени. У него вообще оставалось слишком мало времени, чтобы тратить его на такие вещи. — Давай проще, — предложил он. — Я могу от этого умереть? — Маловероятно, — произнёс Корбуло очень особенным тоном. — Но возможно. — Это можно исправить? — Да. Командор поднял на Корбуло внимательный взгляд. Такая уверенность сангвинарного жреца казалась обнадёживающей. — Потребуется операция, — пояснил Корбуло. — Распилим грудную клетку, иссечем рубец на сердечной стенке, зашьём снова, укрепив её, если понадобится. Заодно заново санируем раны, закроем все незажившие дефекты. Риск есть, но он невелик — основное сердце в хорошем состоянии и должно выдержать такую нагрузку. Данте устало провёл пальцами вдоль бровей. — Сколько времени это займёт? Сангвинарный жрец пожал плечами. — Технически это не сложное вмешательство, но обширное, и вам уже не двадцать лет. На реабилитацию уйдёт несколько недель. Возможно, месяц. Данте покачал головой. — Нет. Не сейчас. Корбуло медленно кивнул, словно ожидал, что услышит именно такой ответ. В этом не было ничего нового. Не нужно быть провидцем, чтобы предвидеть подобное. — Есть другие варианты? — спросил Данте. — Без лечения рана может зажить сама по себе, — произнёс Корбуло. — Сколько это займёт времени, прогнозировать сложно. «Как и то, доживу ли я до этого момента», — мысленно закончил за него Данте. — Подумайте над моим предложением, — добавил сангвинарный жрец. — У вас будет на это время. После приступа надо отдохнуть. — Я не могу отдыхать сейчас, — возразил Данте, не чувствуя уверенности в своих словах. В теле поселилась томительная слабость. Он не знал, сможет ли сам подняться с кресла, но какое-то чувство продолжало упрямо гнать вперёд: нельзя расслабляться сейчас, нельзя отдыхать, нельзя… Он должен был ещё сделать слишком многое. — Вам придётся, милорд, — строго возразил Корбуло, и Данте понял, что это не обсуждается. — Я введу вам препараты, регулирующие сердечную деятельность, и стимуляторы регенерации. После этого можно только лежать. Данте хотел возразить, но в голубых глазах, словно сошедших с икон, было что-то такое, отчего спорить ему расхотелось. Он мог тысячу раз пренебречь указаниями Альбина, несмотря на то, что ценил его способности и глубоко уважал. Спорить с Корбуло в такие моменты было невозможно. Его лицо давало почти тот же эффект присутствия Сангвиния, что и древние механизмы погребальной маски. — Хорошо, — произнёс он, и почти с удовольствием заметил, как из взгляда Корбуло пропадает сталь. — Как вы сейчас себя чувствуете? — спросил сангвинарный жрец. — Сможете встать, или мне позвать кого-нибудь, и мы отнесём вас в спальню? — Я смогу, — упрямо ответил Данте, хотя вовсе не был уверен в своих словах. Но он должен был хотя бы попытаться. Корбуло протянул руку, а потом подхватил его под локоть, помогая подняться с кресла. Ноги подкашивались, и Данте пришлось схватиться за плечо сангвинарного жреца, чтобы не рухнуть обратно. Голова снова пошла кругом, как в начале приступа, но на сей раз он мог нормально дышать, и бороться с этим стало проще. Опираясь на плечо Корбуло, он прошёл через трапезную, показавшуюся вдруг непомерно огромной, и добрался до спальни. Сангвинарный жрец усадил его на огромное ложе и принялся раздевать, не подпуская слуг. Быстрыми движениями он коснулся кожи вблизи незаживших ран, подмечая реакцию Данте. — Ложитесь, — велел Корбуло, заставляя его откинуться на подушки. Растянувшись во весь рост на багровом шёлке, Данте рассеянно прислушивался, как он раздаёт указания слугам, как велит камердинеру принести чашу чистого вина. Понимание пришло с небольшим опозданием. — Ты хочешь дать мне святой крови? — тихо спросил Данте. Сангвинарный жрец присел на край огромной кровати. — Это необходимо, — пояснил он, что-то настраивая в своём нартециуме. — И она поможет вам заснуть. Это была правда, но правда была и в том, что вслед за причастием являлись тёмные сны. Данте вгляделся в безупречное лицо Корбуло. На мгновение ему показалось, что тот в чём-то сомневается. Затем лицо сангвинарного жреца посветлело. — Впрочем, есть ещё один вариант, — произнёс он медленно. — Хотя это будет своего рода эксперимент, и я не могу гарантировать успех. — Что ты имеешь в виду? Корбуло махнул рукой. — Не важно. Скажем, у меня есть идея, и, если получится, это придаст вам сил. — Если ты хочешь пролить кровь невинных… — начал Данте, но сангвинарный жрец покачал головой. — Никто не пострадает, клянусь, — заверил он. Данте устало откинулся на подушки. — Тогда поступай, как считаешь нужным, — разрешил он. После этого Корбуло сделал все положенные уколы и куда-то исчез. Слуги принесли душистую воду и помогли Данте умыться. Они же укрыли его одеялами, когда он почувствовал холод — стимуляторы регенерации всегда заставляли температуру тела быстро расти. Наконец сангвинарный жрец возвратился и снова сел на край постели, протягивая ему наполненную чашу. — Пейте, — велел он, и голубые глаза странно сверкнули в полумраке. Данте потянул носом воздух. От чаши исходил пьянящий аромат, но не вина. Что-то иное, более древнее и сильное, чем кровь сангвинарных жрецов, которую обычно использовали для причастия, наполняло сосуд. Сладковатый аромат мгновенно заставил рот наполниться слюной. Острые зубы шевельнулись в дёснах, выдвигаясь вперёд. Жажда вцепилась в горло стальными когтями. Данте чувствовал отчаянное желание схватить чашу и припасть к ней, не задумываясь, не отдавая себе отчёта в том, что делает. Что-то странное, знакомое и неизведанное одновременно, манило его в этом аромате. Что-то… Усилием воли он взял себя в руки и поднял взгляд от рубиновой глади. — Чья это кровь? — спросил он Корбуло охрипшим голосом. Едва заметная улыбка проступила на губах сангвинарного жреца. — Не моя, — ответил он просто. — Ведь в моих жилах уже много веков не течёт моя кровь. Данте понял, что вопрос лишён смысла. Содержимое золотого сосуда влекло его. Не думая больше ни о чём, он схватил чашу из рук Корбуло и припал к ней внезапно пересохшими губами. Багровое море качнулось в золотых берегах. Чаша была тяжёлой, и по мере того, как он пил, не становилась легче. В терпком старом вине было не так много крови, лишь пара глотков — но именно кровь опьяняла. Данте чувствовал, как спускается по телу горячая волна, расслабляя утомлённые мышцы. С каждым ударом сердец кровь разносила по жилам живительное тепло. Ему вдруг стало легко и спокойно, словно он проснулся после невероятно долгого сна и вдруг обнаружил, что все ужасы, потери и боль остались в этом сне, а впереди ждёт только… Только… Данте расслабленно откинулся на подушки. Он чувствовал, что улыбается — спокойно и радостно, как счастливый ребёнок, хотя сам не понимает, чему. — Как хорошо… — прошептал он, закрывая глаза. Сон обступал его со всех сторон, обволакивал, покачивая на тёплых волнах. Кто-то забрал чашу из его ослабевших рук. Кто-то пощупал лоб. — Сладких снов, — произнёс голос Великого Ангела совсем рядом, и Данте почувствовал, что падает куда-то вниз. Он падал и падал до тех пор, пока за спиной не раскрылись с мягким шелестом огромные крылья.