Не такой уж Тёмный Империум

Рисование ангела увлекало — по крайней мере, достаточно, чтобы он сосредоточился на нём и некоторое время не пытался что-нибудь разобрать на детали. Жажда выяснить, как устроена та или иная вещь, была в нём подчас слишком сильна, чтобы дождаться, пока кто-нибудь это объяснит. Ангел искал ответы сам, и порой даже находил. Более того, процент предметов, которые ему удалось собрать обратно после такого исследования, со временем неуклонно рос. Корбуло испытывал по этому поводу некоторую гордость, но вид ангела, смирно сидящего за столом, обложившись мелками, его всё-таки радовал больше. Для рисования он выдал ангелу целую гору пергаментных свитков, забитых с одной стороны всякой технической ерундой. Другая сторона при этом оставалась чистой, оставляя простор для творчества. Вначале ангел рисовал так же, как все нормальные дети. Кажется, ему доставлял удовольствие сам процесс вождения мелком по пергаменту так, что за ним остаются цветные линии. Потом линии складывались в пятна, узоры и фигуры, определить значение которых мог только автор. Через пару дней фигуры стали узнаваемыми. Потом что-то изменилось. Корбуло пропустил момент, когда его воспитанник открыл для себя светотень и перспективу. Он спохватился, когда застал ангела за рисованием мыши. Чтобы натурщица не отказалась позировать и не ушла по своим мышиным делам, художник выдал ей корку от пирожного. Но даже с таким мощным стимулом мышь явно не собиралась сидеть на месте долго, так что рисовать её следовало быстро. Ангел был так увлечён, что даже не сразу поднял голову от пергамента. Прошло не меньше минуты, прежде чем он оторвался от рисования, посмотрел на Корбуло и, улыбаясь, протянул свое творение. — Красиво? — спросил ангел, и Корбуло молча погладил его по растрёпанным волосам, пытаясь обрести дар речи снова. Мышь была перенесена на пергамент пугающей точностью. Белый мех, усы, коготки на пальцах, сжимающих корку, даже блики на металлической поверхности стола — всё это больше походило на снимок пиктера, чем на рисунок. И уж тем более на детский рисунок. — Очень красиво, — сказал он, подобрав наконец слова. — Нарисуешь ещё один такой для меня? — Ты можешь забрать этот! — заявил счастливый ангел. — Я нарисую ещё. Ни секунды в этом не сомневаясь, Корбуло забрал пергамент и отправился пугать Альбина. — Ещё пару дней назад он рисовал кружки и палки, — сказал тот, и в его голосе Корбуло послышалось что-то вроде тоски пожилого родителя, чей ребёнок повзрослел слишком быстро, а ведь ещё двадцать лет назад только-только учился ходить. — Это же клон примарха, чего вы оба ждали? — хмуро поинтересовался Мефистон. — Так будет со всем, за что он возьмётся достаточно усердно. Он будет оттачивать свои навыки до тех пор, пока не достигнет результатов, недоступных смертным или даже астартес… Возможно, следует научить его готовить. Альбин бросил на старшего библиария взгляд, которым можно было прожечь дыру в стене. — Нормальный был кекс! — отчеканил он. — Ты его сжёг, — безжалостно напомнил Мефистон. — Он был нормальный, за исключением этой незначительной детали! — Похоже, у тебя начинают входить в привычку «незначительные детали». Кажется, в прошлый раз это была пленная звезда?.. Альбин с независимым видом скрестил руки на груди. — Не стоило даже надеяться, что ты родишь какое-то подобие благодарности, — заявил он. — А есть сгоревший кекс тебя никто не заставлял. — Прекратите оба! — потребовал Корбуло, чувствуя себя третьим лишним в этом обсуждении, предпосылки которого явно прошли мимо него. Сангвинарный жрец и старший библиарий повернулись к нему, не переставая бросать друг на друга косые взгляды. — Если ты хочешь вынести на повестку дня вопрос, что делать, то вставь рисунок в рамку и повесь в лабораториуме, — посоветовал Мефистон. — Не вижу, чем ещё я мог бы здесь помочь. — Спасибо за совет, именно так и поступлю, — парировал Корбуло, и действительно поступил именно так. У Альбина, однако, были более грандиозные планы. — Давай сделаем Мефистону сюрприз, — предложил он ангелу за вечерним поеданием пирожных. Корбуло, занятый своими дневниками исследований, следил за происходящим вполглаза, но при этих словах прислушался внимательнее. В лице маленького ангела Альбин нашёл идеальный объект приложения своих кулинарных талантов. Кажется, тот был единственным, кто никогда не критиковал его произведения кулинарного искусства. Скорее всего, причиной была его всеядность — ангел способен был съесть что угодно, даже сдобренную мелом питательную смесь он находил довольно вкусной. Впрочем, пирожные в этот раз были действительно неплохи. Корбуло это успел проверить лично. Словом, у Альбина была хорошая почва для того, чтобы заронить в голову ангела идею нарисовать что-нибудь для Мефистона. — А что ему нарисовать?.. — протянул ангел, оглядываясь по сторонам, словно в поисках подходящего объекта. До этого момента он рисовал только то, что видел перед собой. Корбуло насторожился, с интересом ожидая развития идеи. — Нарисуй его самого, — предложил Альбин. Ангел уставился на него во все глаза. Похоже, до сих пор эта идея просто не приходила ему в голову. — Надо попробовать… — протянул он и задумчиво прикусил губу, глядя куда-то вдаль. Кажется, он был поражён масштабом открывшихся перспектив. Альбину, конечно, было невдомёк, что он выпустил на волю своим предложением. Корбуло быстро отверг идею, что всё это было спланированной акцией. Скорее всего, ему просто хотелось взглянуть на лицо Мефистона, когда тот получит в подарок свой портрет. Он не мог предполагать, что этим закончится. Не мог же? Если раньше ангел мог с фотографической точностью изобразить то, что видел, то теперь ему открылось, что рисовать можно и руководствуясь только своим воображением. Это даровало ему множество новых возможностей. А Корбуло — множество новых проблем. Ангел показал себя уже достаточно сознательным, чтобы понять и принять к сведению многие детали истории ордена, в которые его посвятил Мефистон. Но вот насколько он мог понять собственную суть? Ту, которую они сами не понимали? Слава Императору, он пока не задавал вопросов. Но от одной только мысли о том, как объяснить ребёнку всю сложность ситуации, у Корбуло начинала болеть голова. А тем временем ангел продолжал заниматься рисованием — и просто игнорировать проблему становилось уже невозможно. — Кто это? — спрашивал Корбуло, рассматривая портреты, выведенные на оборотной стороне технических пергаментов уверенной рукой. Ангел пожимал плечами. — Не помню, — признавался он в большинстве случаев. — Просто где-то видел… «Где-то». Он не говорил, где именно, но Корбуло и так знал. Эта особенность видеть «где-то» роднила его с примархом ещё со времён инсангвинации. Иногда ангел мог назвать имена. Пару раз, когда рисунок казался уж слишком знакомым, Корбуло с обрезком пергамента в руках отправлялся разглядывать статуи древних героев. За прошедшие тысячи лет и после множества реставраций те изрядно утрачивали портретное сходство с оригиналом. Но он находил. И каждый раз смотрел на новые рисунки с опаской, зная, что рано или поздно этот день настанет. Не может не настать. И с листа на него посмотрит лицо Хоруса. Он множество раз проигрывал этот момент в воображении, но так и не смог выработать какую-то внятную тактику. Что он скажет ангелу? Как поступит с рисунком? Сможет ли вообще удержать себя в руках?.. — …Корбуло? — маленькая рука решительно вцепилась в его подол. Пожалуй, с чуть большей силой, чем требовалось. — Хочу тебе кое-что показать. Он посмотрел вниз, и сердца пропустили удар — ангел держал в кулаке пергаментный свиток, а пальцы были недвусмысленно перепачканы графитом. Неизменное предчувствие, которому Корбуло привык доверять, подсказывало, что сейчас будет что-то важное. Значит, вот оно. Время пришло. Мысленно подобравшись, сангвинарный жрец нашёл в себе силы спокойно произнести: — Показывай, — и не отвернуться, когда ангел развернул пергамент. И… Ничего не произошло. Самого страшного не случилось. С пергамента на него смотрел не Хорус, а всего лишь Кровавый Ангел в золотой маске, изображающей лик Сангвиния. Вернее, не совсем. Корбуло перевёл на ангела озадаченный взгляд. — Ты знаешь, кто это? — спросил он. Тот покачал головой. — Но я его видел. — Во сне? Ангел задумался на мгновение. — И во сне, — протянул он. — И наяву. Корбуло переводил взгляд с ребёнка на рисунок и обратно. Не узнать Сангвинора было невозможно. Не было ничего удивительного, чтобы тот увидел его во сне. Но наяву? Что всё это могло значить? — Ты знаешь, кто это? — требовательно поинтересовался маленький ангел. Отмалчиваться не было смысла. Корбуло кивнул. — Это Сангвинор, — произнёс он. По всей видимости, ответ ангелу ничего не говорил. Тот лишь нахмурился, размышляя о чём-то. — И он настоящий? — спросил он в конце концов. — Он есть на самом деле, или это просто видение? Здесь, пожалуй, сложно было дать однозначный ответ, но для себя Корбуло в этом отношении давно всё решил. — Он настоящий, — произнёс сангвинарный жрец со всей уверенностью. — И он есть на самом деле. Но… Он не постоянно здесь, как я и ты. Говорят, что он приходит в час великой нужды — а потом исчезает без следа. — В час великой нужды… — протянул ангел задумчиво. По крайней мере, поправил себя Корбуло, так было раньше. Теперь же сложно было сказать, когда появляется и исчезает Сангвинор. По всему выходило, что великая нужда преследует Кровавых Ангелов практически постоянно. Или же дело было в Великом Разломе, как утверждал Мефистон. В любом случае, за последнее время явлений Сангвинора описывалось едва ли не больше, чем за всю прежнюю историю ордена. Едва ли это было хорошо. — Ты не будешь против, если я заберу рисунок? — спросил Корбуло. — Мне нужно обсудить это кое-с-кем. — Бери, конечно! — разрешил ангел. — Только… Если узнаешь о Сангвиноре ещё что-то, ты мне скажешь? — Обязательно, — пообещал Корбуло и потрепал его по волосам.