Не обожгись

Идея восстановить школу после Второй Магической войны и разослать приглашения всем учащимся седьмого года, чтобы они смогли восполнить утраченное учебное время, была, по мнению профессора МакГонагалл, одной из лучших за последнее время. Учиться никто не хотел, а кто хотел — не в Хогвартсе, но это уже никого не волновало — совы по расписанию прилетели к домам и кинули в почтовый ящик приглашение. Кто-то согласился. И МакГонагалл успокоилась. Повторное обучение не вписывалось в планы, однако было вполне разумно: учёба в последний год пошла псу под хвост, многие переживали, что не смогут успешно сдать ЖАБА и, наконец, выпуститься из школы. Её, так прочно засевшую в жизнь каждого из учеников, проклинали всеми словами. Хогвартс разрушили, и было сложно начинать всё с начала: нужны были новые учителя, ученики, силы. Устранить любой предмет, напоминающий о войне, натянуть улыбки, да хоть всех обливиейтом отхерачить, чтобы забыли, как в метре от них убивали друзей, — надо было закончить этот год и выпустить классы. Среди учеников оказалось много толковых ребят, которым необходимо было свалить подальше, в свет, в Мининстерство, там, или в провинцию, залечивать травмы и пить по утрам маггловский чай с молоком. Но только с удостоверением, что они прошли через этот ад длиной семь лет и вроде всё остаётся в порядке. Ничего было не узнать, что хоть лезть на стену и вой от страха — война уничтожила всё. Кроме одного. Холод. Он, кажется, следовал всюду. Бледные пальцы прикасались к знакомым стенам школы — холод немедленно обволакивал их ледяным коконом, и, как от огня, приходилось отдёргивать руку. Даже чёртова Панси Паркинсон была как мрамор: фарфоровые руки, натянутая улыбка, стальные глаза. И вновь холод. Всё время, как он её помнил, любое прикосновение отдавалось ничем. Оставалось надеяться, что хоть что-то может поменяться. Что-то, что свяжет с ней. Каждый год он обнимал подругу, но теплее она не становилась ни на градус. Он строил из себя дурака, что плохо получалось, но продолжал надеяться на упавшее с небес чудо. Она должна стать теплее. Панси не может его подвести. Пока он не узнал о соулмейтах, его жизнь была намного проще. Определённей и ясней. Теперь он терялся в догадках и неизвестности, так пугающих удивительной способностью перевернуть его жизнь с ног на голову в любой момент. В любое касание. Приходилось согревать себя самого, что дарило телу ещё больше мороза. Он пробирал кожу, заставляя кутаться в чёртов пиджак ещё сильнее и раздражённо прикрывать глаза. Бессмысленно. Мать часто говорила, что всё хорошо. Очевидно, Драко надо было просто подождать. Ещё немного. Мысль о том, что где-то существует твой соулмейт, с каждым днём вызывала нервный смешок погромче. В прошлой жизни кто-то явно был отбитым на всю голову идиотом и грешил похлеще Дамблдора, если в этой ему выпало стать соулмейтом Драко Малфоя. Панси и Забини рука об руку бесили. Каково было тепло? Он, блять, не знал. Малфой не подавал вида, но еле переносил компанию теперь вечно счастливых друзей. От розовых соплей, так не подходящих слизеринцам, хотелось плеваться. Да как они смели порочить свою репутацию этим? Чёртовы счастливые друзья. Чем они заслужили так рано найти свою половинку, Драко не знал. О том, что кто-то решил обделить его, Малфоя, он не думал. Легче поверить в то, что родственных душ не существует, чем в то, что он не получил, чего хотел. Драко усердно скрывал, но для самого себя было прозрачно, как стеклышко: это было единственное среди многочисленных прихотей, что было поистине важно. Наконец почувствовать кожей тепло. То, что согреет и вызовет тёплую улыбку. Докажет, что ты кому-то, блять, нужен. Об этом надо было прекращать думать. Сердце билось глухо, но каждый раз сильнее, когда он видел хоть кого-то незнакомого. Он искал прикосновений. Лёгких, не заметных для остальных. И каждый раз он не чувствовал ничего. Улыбка получалась кривой, если выходила вообще, и Малфой, передёрнув плечами, пробовал дальше. Мысль о том, что он не найдёт свою пару, вызывала судорожный смех. Дыхание захватывало сразу, как в голове возникала мысль о вечном одиночестве. Он знал, что слизеринцу это бы пошло. Гордое одиночество в стенах собственного мэнора маячило неплохой перспективой. Перспективой сдохнуть и умереть от скуки. Драко скорее бы на Гриффиндор перешёл учиться, чем почувствовал липкое одиночество в душе. Уже чувствовал, правда, лет так семнадцать, но жизнь без соулмейта рядом даже не стояла. Хуже в сто раз, что можно было не только сразу на Гриффиндор, а к магглам. На пожизненное. Паркинсон виновато улыбалась и сжимала худое плечо чуть сильнее. Он знал. Малфой прекрасно знал, что соулмейт где-то есть. Где-то рядом, совсем близко. Он чувствовал присутствие родственной души. Другое дело было найти его. Увидеть его и понять, что он — судьба. От которой не получится сбежать, скрыться, забыть и уговорить забыть его, как делал он все семь лет своей жизни. Кто полюбит Драко Малфоя? Когда одиночество было невыносимо, Драко сдавался. Блондин не находил ответ. На этом всё и заканчивалось. И наступал холод. * Мечтая поскорее избавиться от школы, уже въевшейся в кожу, он вновь остался здесь. Ещё один год. Восьмой — вместо седьмого, смятого войной, проблемами, меткой. Нарцисса отправляла письма и слёзно просила оставить сына в Хогвартсе. Очевидно, исправно работая над восстановлением репутации семьи, она надеялась, что в Хогвартсе он найдёт хоть кого-то. Но об этом не стоило знать остальным. Нарцисса Малфой чувствовала холод. Но знать Драко об этом было необязательно. Объясняя маленькому сыну, что она чувствует, она не чувствовала ничего. — Это последний год, сынок. Попробуй ещё. Быть может, тебе просто стоит стараться лучше. Стараться лучше? Он, кажется, перетрогал весь чёртов Хогвартс. И никого не нашёл. Драко нервно вздрагивает, борясь с желанием рассмеяться матери в лицо, но кивает и уходит к себе. Стены в мэноре были ледяные. — Да, мама. От матери тоже веяло холодом. Про отца говорить было запрещено. Письма от Панси приходили регулярно. Бумага едва не резала тонкие пальцы. Слова в письме — резали безукоризненно. Если ты не перестанешь киснуть — никто на тебя не клюнет. Ты слишком красив для хогвартских раздолбаев. Не знаю, отчего твоя мать решила, что тебе стоит ехать туда для этого. Как весело решили все вокруг него не называть имён. Когда соулмейт стал этим? ... Сейчас у тебя есть свобода, Драко. А потом? Вдруг тот, кто окажется тем самым, будет хуже одиночества? Что будешь делать, если им окажется Поттер? Он знал, что она писала это назло. ... Я обещаю, что буду писать чаще. Надеюсь, в Хог писать разрешено. Не подумай, я просто переживаю за твой зад. Ты знаешь, что не всё сейчас гладко. Я беспокоюсь о тебе. Ты знаешь, я бы поехала, но Блейз настаивает на поступлении. Боюсь почувствовать холод вновь. Еду с ним. Прости, что не рядом, но мысленно — всегда. Твоя, Панс Драко откидывает голову на резном стуле и завидует. Настолько, что чуть было не рвёт распечатанное письмо. Она знает, что такое тепло. Где-то в душе он был рад, что не увидит их целый год. Счастливых чёртовых друзей. * Драко был готов смириться с любым. Личность того, кто даст ему, что он хочет, перестала волновать его ещё в семнадцатилетие. Он устал искать. Когда до поездки на вокзал оставались считанные часы, Драко ловил себя на лихорадочной дрожи и странном предвкушении. Он был готов потерпеть ещё год. Чёртов год его серой жизни. Ему определенно нечего было терять.