Западня

– Как так вышло? – глухо выдыхает Виктор, всё ещё схватившись обеими руками за голову. – Тебе виднее. Или надо объяснять, откуда дети берутся? Панам улыбается, а Вик кидает на неё полный осуждения взгляд. Впрочем, кочевницу это нисколько не смущает, и она разливает новую порцию самой крепкой самогонки, что имеется у клана, по двум стаканам. – Почему она ничего мне не сказала? – Для начала? Вы, вроде как, разошлись, – Панам пожимает плечами, как будто это итак всё объясняет, и берёт свою выпивку. Вик закрывает руками лицо, давя в себе яростный, возражающий рык. Разошлись, ага, охуенная, блядь, причина. Ещё и преуменьшение века. Когда люди расходятся, они хотя бы это обсуждают. Ви же, толком не оправившись после Арасаки, пришла к нему и объявила, что уезжает из города "прямо сейчас", и не дала ни времени, ни возможности хоть как-то это обдумать. А потом и вовсе не отвечала на чёртовы звонки. – Я бы выбрал другое слово. Побег. Откровенный, мать его, побег. – Неважно, – отмахивается Палмер и милостиво продолжает. – Она ведь всё равно тогда сама ничего не знала. Поняла, когда мы были уже далеко за стеной, а там… в общем, выходить на связь было небезопасно. – Полнейшая херня, – откровенно злится Виктор. – Я должен был знать! – Ну, знаешь теперь, и что? Легче тебе стало? Он не отвечает, потому что нет, нихрена ему не легче. Вздохнув, Вик притягивает свой стакан и опрокидывает залпом. Горло нестерпимо жжёт, но это ни в какое сравнение не идёт с тем, что творится у него на душе. Хочется что-нибудь разбить, желательно тяжёлое и об голову. Отключиться и перестать, наконец, думать, потому что с каждой мыслью чувство вины, щедро приправленное ощущением полной беспомощности, разрастается всё сильнее, вгрызается так глубоко, что становится тяжело дышать. Если бы он только был рядом. Если бы хоть о чём-то подозревал, может, мог бы придумать какой-нибудь выход, хоть что-то… А мог бы? Действительно? Блядь. Панам понимающе молчит, разливает остатки самогона, убирает опустевшую бутылку под стол. Придвигает ближе его стакан. – Я говорила Ви, что она идиотка, – произносит она словно спустя вечность. – Но она так и не передумала, так что... – Раз ты сама от всего этого не в восторге, зачем помогала? Почему не остановила её? – Да как будто это, блядь, было возможно! – кочевница аж всплёскивает руками. – Она ведь ещё упрямее и вздорнее меня, провернула бы всё и в одиночку. А так... так я хотя бы могла за ней присмотреть. Вику хочется грустно рассмеяться. Пусть с Панам он ещё не так хорошо знаком, но вот в Ви не сомневается ни секунды. По части упёртости она уделает кого хочешь. От этой её черты, всегда так сильно бесившей раньше, сейчас вдруг становится необъяснимо тепло в груди. – Хорошо, что ты была рядом, – говорит он, поражаясь сам себе, потому что понимает, что это правда. Может, его и не было здесь, но о Ви всё-таки заботились, и от осознания этого вдыхать становится чуточку легче. – Ага, – соглашается Панам не слишком весело, – но теперь рядом есть ты, так что я передаю эту грёбанную эстафету. Она выпивает остатки алкоголя одним глотком, поднимается с дивана и ободряюще хлопает Виктора по плечу. – Попробуй поспать. Завтра нас ждёт трудный день. И уходит, оставляя его один на один с мыслями. Какое-то время Вик смотрит в одну точку, словно не знает, что делать дальше, а потом запрокидывает голову назад, закрывает глаза. И цепляется за одно единственное, что сейчас действительно важно – теперь он рядом.

* * *

Они пытаются вывести Ви из комы почти сутки. За это время у неё случается два приступа, и потом ещё часов пять показатели держаться слишком близко к критической отметке. Вик не отходит ни на шаг и не смыкает глаз. Пялится в чёртовы мониторы ежесекундно, боясь пропустить новый всплеск. Боясь смотреть на неё. Где-то в затылке постоянно стучит, пульсирует до боли жестокая мысль, что это – безнадёжно. Но Виктор иррационально, вопреки всем инстинктам и опыту, посылает её нахер и продолжает ждать. Он теряет счёт часам и минутам, а потом и вовсе проваливается в темноту. Такую плотную и беспросветную, настоящую тьму, что, кажется, уже не выберется из неё никогда. Но тут доносится рваный, хриплый вздох и вытягивает его, как гарпуном, из небытия. Вик просыпается так же резко, как уснул, и мгновенно кидается к мониторам. Показатели как будто в норме, относительно ситуации, конечно, но ему требуется несколько лишних секунд, чтобы это осознать. И перевести, наконец, свой взгляд на Ви, чтобы увидеть, как дрожат её веки, медленно, но верно открываясь. Рука вперёд мыслей тянется к койке и ложится сверху на её ладонь, осторожно и мягко обхватывает запястье. – Всё хорошо, малыш. Всё хорошо. Это лишь половина пути, но теперь Вик и впрямь уверен, что до конца они пройдут его вместе.