Mit Dir Bin Ich Auch Allein

В итоге, на обратный путь у него ушло ещё около шести часов. И снова разница во времени выступила его врагом. Когда он нашёл телефонную будку, в Германии было уже два часа ночи, и, конечно, никто не поднимал телефон. Тилль расположился в какой-то круглосуточно работающей закусочной и заказал чашку кофе, которую он пытался растянуть до остывания, просто чтобы иметь повод посидеть в тепле и не под дождем. Мысли в его голове крутились по кругу — от чувства вины к стыду — и обратно к полунадежде, полутревоге Рихарда, трепетавшей в его животе. Через полчаса он попытался снова, но, что неудивительно, дома по-прежнему не ответили. Он попробовал позвонить на городской телефон Пауля, Флаке и Олли, а вот телефон Шнайдера вспомнить не смог. Никто не брал трубку. Он ещё немного побродил по округе, постепенно промокнув до нитки, пока уже не мог определить, от чего болят кости — от холода, проникающего под одежду, или от того, что желание вернуться к Рихарду перехватывает дыхание. Так продолжалось ещё несколько часов — он пытался дозвониться домой, выпить чего-нибудь тёплого, снова пытался найти дорогу. В Нью-Йорке было уже четыре часа утра, когда их помощник наконец поднял трубку и сбивчивым и сонным голосом продиктовал ему название улицы Рихарда и номер дома. К тому времени, когда такси остановилось перед знакомым зданием, Тилль почувствовал лишь оцепенелое облегчение. Его энергия для беспокойства иссякла пару часов назад. Он отдал бы целое состояние за тёплую сухую одежду, объятия и постель, и даже больше, чем за одни только объятия. Он слабо нажал на дверной звонок и стал ждать. К его удивлению, открыл кто-то другой. Мужчина, лет тридцати с небольшим, с тусклыми светлыми волосами, подстриженными в стильный полуирокез. Тилль смутно узнал его, он был за кулисами или на каком-то мероприятии, куда его притащил Рихард. Один из его нью-йоркских друзей. Он не был уверен. Сейчас он смотрел на него тёмно-карими глазами с таким явным неудовольствием, что Тилль инстинктивно сделал шаг назад.       — Эм, я… — Тилль начал говорить, но его прервали.       — Это он, — позвал мужчина, входя в квартиру, а затем толкнул дверь, полностью открыв её, после чего повернулся и больше не смотрел на него. Тилль осторожно шагнул внутрь и закрыл за собой дверь. В его животе возникло тошнотворное предчувствие. Тепло, которого он так ждал, едва ли доходило до него. Это было нехорошим знаком. На самом деле, всё было гораздо, гораздо хуже. Рихард нерешительно вышел из гостиной в коридор. Он остановился на другом конце комнаты в тот момент, когда их глаза встретились. Сердце Тилля ухнуло, тяжелое, как камень. О нет. Нет, нет, нет. Рихард выглядел ужасно. Его волосы прилипли к голове, глаза были стеклянными, налитыми кровью и обескураживающе широкими. Брови застыли в вечно расстроенном изгибе, он покусал губы, и от этого они казались слишком красными на его слишком бледном лице. В голове Тилля пронесся образ Белоснежки, образ древней истории о снеге, чёрном дереве и крови. На пластыре левой руки, присутствие которого осталось Тиллю непонятным, виднелось слабое коричневое пятно, просочившиеся сквозь него. Рихард обнимал себя в слишком большом для него свитере. Это был его свитер, с ужасом осознал Тилль, и чувство собственничества было настолько сильным, что едва не заставило его зарыдать. Всё происходящее было неправильно. Он должен был вернуться домой к заботе и теплу, а теперь дом выглядел таким хрупким, испуганным и разбитым. Это было похоже на дурной сон, на воспоминание о гораздо худших временах и гораздо худших травмах.       — Мне очень жаль, — сказал Тилль беззвучно и пусто. — Я заблудился. Рихард разморозился, внезапно бросился через всю комнату и обхватил руками его шею. Тилль покачнулся от удара и только успел поймать их обоих от падения на пол.       — Прости, — снова прошептал он, крепко прижимаясь к нему. От Рихарда пахло потом, страхом и слишком большим количеством выкуренных сигарет. Его пальцы глубоко впились в спину Тилля.       — Мне так жаль!       — Где ты, блять, был?! Рихард оттолкнул его так же внезапно, как и обнял, почти с силой.       — Где ты был, блять?! Он снова толкнул его, на этот раз очень слабо, вцепившись в свитер Тилля, как-будто не мог решить, держаться ему или оттолкнуть вовсе. Тилль поднял руки в защиту. Его желудок превратился в тугой, ледяной узел, запутанный клубок стыда, страха и боли, которая теперь принадлежала не только ему.       — Я заблудился. Я пытался найти тот маленький парк, который ты мне показал, но, видимо, пропустил поворот. А потом я не смог… Я забыл свой телефон, и мне пришлось звонить домой, чтобы узнать твой адрес и… Я в порядке, хорошо? Я просто заблудился. Я недолго гулял, прежде чем понял. Рихард дико покачал головой «нет» и снова отошёл. Тилль подумал, не протянуть ли ему руку, но решил всё же не делать этого.       — Тебе, наверное, стоит позвонить в полицию и сообщить им, что он объявился. Друг Рихарда заговорил, стоя возле двери. Он скрестил руки на груди и прикурил сигарету. Он по-прежнему смотрел на Тилля, как на особенно уродливое насекомое. Что?! Какого чёрта?!       — По… ты вызвал полицию?! Тилль был ошеломлён.       — Я просто заблудился! Я всё время пропадаю, ты же знаешь! — запротестовал он, глубоко потрясённый. Глаза Рихарда метнулись по комнате, и он снова скрестил руки, обнимая себя.       — Да, дома! Или в каких-нибудь дурацких джунглях. Где самое опасное — это какое-то… тупое животное! Это большой город, в котором есть районы, в которые опасно заходить! — голос Рихарда местами то ломался, то вновь сочился праведным гневом. Если это было бы возможно, его глаза выглядели ещё более пустыми, чем раньше. Тилль беззвучно покачал головой. Рихард ненавидел власти. От природы он относился к ним с глубоким подозрением. Рихард не стал бы звонить в полицию? И просить поддержки у друга?! Из-за этого?! Он ожидал, что тот будет очень обеспокоен и, возможно, разозлится, но это выглядело как чрезмерная реакция.       — У людей есть оружие, ты дерьмово выражаешься, а потом эти люди реагируют слишком радикально, — продолжал Рихард и сердито вытер глаза. Они выглядели мокрыми, но он не плакал. Злые слёзы. Возможно, от беспомощности — единственного чувства, с которым Рихард плохо справлялся.       — Милый, ты же знаешь, что я могу о себе позаботиться, — сказал Тилль как можно мягче. Ласковое обращение проскользнуло по его губам без раздумий, вызванное всплеском чувства защищённости, которое он ощущал, необходимостью унять боль, которую он причинил.       — Не называй меня так, — огрызнулся Рихард. — Не принижай меня таким образом. Не веди себя так, будто я слишком остро реагирую, когда ты устраиваешь мне такой ад. Тилль снова поднял руки в защиту.       — Так не должно было случиться, — попытался успокоить он, но вдруг почувствовал себя невероятно одиноким. То, что друг Рихарда по-прежнему стоял в дверях и смотрел на него так, словно Тилль совершил нечто особенно ужасное, заставило его почувствовать себя загнанным в угол и подвергшимся нападению. Он понимал, что Рихарду было больно, что и заставляет его набрасываться на людей, но всё равно ранило то, что он оставался один. Это было слишком. Он не мог помочь, он едва ли мог помочь себе.       — К чёрту то, что это значило, — Рихард вытер нос и продолжил говорить: о том, как он волновался, о том, что нельзя ожидать, что люди не будут волноваться, если ты просто уйдешь от них, о том, что он должен был взять с собой телефон, обо всём этом. Он говорил о том, как его бросили после, видимо, ссоры, как он волновался, что Тилль даже не хотел возвращаться, о том, что ему должно было быть наплевать на то, что чувствуют другие, о том, что он не один в этом мире и не может просто приходить и уходить, когда ему вздумается. Рихард говорил о том, что не может на него рассчитывать, что никогда не знает, будет ли он рядом, спрашивал, как он ожидает от него откровенного разговора, когда каждый раз, когда он пытается начать подобный, Тилль уходил в самого себя. В другой день, в другой жизни Тилль, возможно, смог бы ответить на панику и страх, с которыми он столкнулся. Может быть, если бы только было чуть теплее, он смог бы найти внутри себя то место, которое хранило терпение, любовь и заботу о людях, которых он хотел защищать и только. Сегодня Тилль уже не хотел слушать. Голос Рихарда казался неожиданно далёким, его гнев и паника — неуместными, словно это больше не имело к нему никакого отношения. Он всю ночь пытался вернуться, он уже избил себя всеми возможными способами, и он тоже жаждал, чтобы его любили и заботились о нём. Разочарование, которое он почувствовал, застало его врасплох, в горле поднялась горькая желчь. Возможно, он уже начал доверять Рихарду больше, чем думал, начал рассчитывать на его ответную любовь больше, чем следовало. Всю ночь он пытался успокоить себя мыслью, что Рихард будет рад его видеть и попытается утешить, а теперь всё рушилось. Он надеялся, вопреки здравому смыслу.       — Ты можешь хоть на секунду перестать делать себя центром происходящего?! — Тилль сорвался. Это произошло с небольшим треском, как сухая ветка под его ботинком во время похода. Это просто произошло.       — Ты должен любить меня в любом случае. Ты должен был доказать, что я не прав, помнишь? Но я думаю, ты не сможешь этого сделать. Тебе с самого начала было плевать на то, что я чувствую. Ты просто заботишься о том, чтобы тебя любили, и ни черта не знаешь о том, как любить кого-то в ответ. Рихард выглядел поражённым. Его щеки внезапно стали мокрыми.       — Ладно, на этой ноте я ухожу, — сказал мужчина в дверях. Рихарду показалось, что он вспомнил о нём, только когда тот заговорил и протёр лицо, как бы очищая мысли.       — Извини, Декс. Спасибо, что пришёл.       — Всегда, Ричи. Я позвоню им сам и объясню, — Декс прошёл мимо них и утешительно потрепал Рихарда по руке, направляясь к выходу. — Ты заслуживаешь лучшего. Это, а также использование этого дурацкого американского прозвища, которое Тилль так ненавидел, задело больше, чем последний неодобрительный взгляд, брошенный в его сторону перед тем, как он направился к выходу. Злобная ревность взяла верх над всем остальным, словно кровь Тилля превратилась в протухшее молоко и ещё сильнее разозлила его. Рихард был так любим, какое право он имел так давить на него, когда он так явно в нём не нуждался? Когда дверь захлопнулась, в комнате стало жутко тихо. Рихард по-прежнему стоял перед ним, обняв себя руками и уставившись в пол. Тилль словно застыл на месте, не зная, что делать и как улучшить ситуацию. Он сглотнул, пытаясь избавиться от неприятного привкуса во рту, и это прозвучало так громко в тишине, что заставило Рихарда поднять на него глаза.       — Это всегда больно, не так ли? Глаза его казались слишком тёмными и большими на заострённом лице, и они, казалось, становились всё больше с каждой секундой, пока выражение мольбы в них не заполнило весь обзор Тилля. У мужчины не было ответа, и гнев резко угас.       — Что?       — Любовь. Тилль пожал плечами. Он думал, что это было очевидным. Почему бы тебе не спросить Декса?! Рихард вытер нос и слегка выпрямился, словно набираясь сил. Когда он заговорил снова, его голос был спокоен.       — Знаешь, ты прав. Я ничего не знаю. Я постоянно пытаюсь разобраться в этом, но у меня всегда ничего не получается. Наверное, я просто очень плохо разбираюсь в любви, — он снова уставился в пол, размышляя. — Я не знаю, как сделать это правильно. И знаешь, я чертовски устал. Я так устал от постоянных неудач. Я просто хочу спать. Я иду спать.

***

Тилль боролся с лавиной, которая грозила накрыть его с головой, наводя порядок. Он опустошил переполненную пепельницу, сложил одеяла на диване и открыл окна. Отнёс пустые стаканы на кухню, один за другим, чтобы замочить их, и закрыл ноутбук Рихарда, который остался стоять в гостиной. Он тщательно смотал кабель и аккуратно разложил его на столе. На кухне он обнаружил разбитый стакан. Казалось, что кто-то с силой смахнул его со столешницы. В раковине, вместе с несколькими более крупными осколками, было несколько капель крови. Он провёл большим пальцем по краю самого большого осколка и поморщился, вспомнив пластырь на левой руке Рихарда. Его игровой руке. Он заставил себя выбросить осколки и вернулся к слегка приоткрытой двери спальни, чтобы понаблюдать за свернувшейся фигурой Рихарда. Тот по-прежнему не шевелился. Значит, он действительно спит. Это было хорошо. После этого тот точно будет чувствовать себя намного лучше. Тилль вернулся на кухню, чтобы опорожнить посудомоечную машину, и больше здесь ему было делать нечего. Он простоял неподвижно в комнате около десяти минут, а затем, шаркая, прошел в студию Рихарда и опустился на маленький двухместный диван, который был втиснут между шкафами и полкой, чтобы гостям было где сесть. Ему было трудно что-либо почувствовать. Левое колено тупо пульсировало от ходьбы всю ночь, но паника и беспокойство последних часов ощущались отстранённо, как что-то, произошедшее с кем-то другим. Он пытался заземлиться, почувствовать, как его собственный вес погружается обратно в кожу, как перед выступлением, но ничего не получалось. Он был невесом, как призрак, попавший в ловушку лихорадочного сна. Не выдержав, мужчина снова встал и оглядел комнату. Одна гитара лежала прислонённой к столу, пустое место в мультистенде указывало, куда её следует поставить. На столе стояла пустая кружка из-под кофе. Нужно сделать что-то ещё. Он взял кружку, но не смог заставить себя прикоснуться к гитаре: пальцы висели над ладами и не желали подчиняться. Он отнёс кружку на кухню и посмотрел на часы. Шесть утра. Рихард проснётся через пару часов. Может быть, в полдень. Может быть, в два часа дня. Тогда он мог бы даже разбудить его, это был хороший сон, достаточный для того, чтобы он больше не был таким нервным. А потом они бы поговорили и всё снова было бы хорошо. Риша бы извинялся и отстранялся, но подобное было в порядке вещей. Он был очень милым, когда был таким. Милый, ранимый и, в конце концов, ласковый, и тогда они могли бы просто немного понежиться и поцеловаться, и, возможно, он смог бы убедить Шолле снова приготовить пасту. Он вернулся в студию и плюхнулся на диван, моргая от света на потолке. В это трудно было поверить. Он мог сколько угодно пытаться рассуждать и уговаривать себя, но просто не верил собственным слабым попыткам успокоить себя. Рихард отдалялся от него. Ещё задолго до того, как всё началось. Он не собирался волшебным образом проснуться от этого кошмара, жизнь так не работает. Он сказал это так, как есть — громко и ясно. Он устал от этого. Что ещё нужно было понять? Собственный оптимизм всего несколько часов назад вдруг показался таким глупым. О чём, чёрт возьми, он думал? Конечно, Рихард бросит его. Зачем ему быть с кем-то настолько глупым. С таким неисправным. С кем-то, кто даже не запомнил адрес совместного проживания или не подумал даже взять телефон. Глупый, глупый, глупый. Поддавшись этой мысли, он почувствовал странное облегчение. Никакого ужаса, сдерживаемого попытками скрыть это, только голый неразбавленный ужас. Что-то, с чем реально было справиться. Шаг за шагом, может быть, по списку. Тьма, простирающаяся перед ним, была странно-чёткой, как обсидиан, острой по краям и чёрной как ночь. Раммштайн прекратит своё существование. Он больше не сможет этого делать, не после такого. Он вернётся домой, вычеркнет всё это из своей жизни и, может быть, наконец станет лесником. Будет заботиться о природе, ухаживать за молодыми деревьями и детёнышами оленей, пока не забудет лицо Рихарда и ту ненависть, которую его согруппники будут испытывать к нему после того, как он подведёт их подобным образом. Стоило попробовать, попытаться найти покой там, между запахом хвои и земли. Он мог это сделать. Это был небольшой шанс, но он всё ещё мог покончить с этим, если у него не получится. Это была утешительная мысль. Тилль свернулся калачиком на маленькой кушетке. Было так холодно. Все маленькие индикаторы состояния усилителей Рихарда смотрели на него, как тысячи маленьких голодных глаз. Кровь стучала в ушах так же громко, как рёв толпы. Он инстинктивно искал Пауля и Оливера справа от себя, непоколебимых и твёрдых, но их там не было. Он подумал о Шнайдере, о его направляющем ритме и о доверии Флаке к нему за спиной. Их тоже не было. Слева от него был центр. Он был таким чёрным и холодным, что мужчина не осмеливался смотреть туда.

***

Яркий свет и нежные, тыкающие в лицо пальцы вернули его обратно.       — Тилль!!!       — Тилль, вставай! Перед ним проплыло обеспокоенное, с широко раскрытыми глазами, лицо Рихарда. Его пальцы пробегали по волосам Тилля, лёгкие и назойливые, словно мухи, порхающие над ним. Инстинктивно он отмахнулся от ласкающей руки.       — Тилль, это всего лишь я. Он знал это. Ему было всё равно. Рука Рихарда приземлилась на его руку, мягко сжав её. Конечно, он будет добр и обеспокоен. Тилль не хотел его доброты. Он хотел, чтобы Рихард злился, чтобы у него была причина злиться на него так, как тому хотелось. Он попытался сосредоточиться, попросить мужчину уйти. И всё же, не находил голоса, чтобы сказать это, поэтому просто отвернул голову, желая, чтобы Рихард понял этот жест правильно.       — Я проснулся, а тебя не было рядом и… Я подумал, что мне просто приснилось, и ты никогда не вернешься домой, и… Тилль, пожалуйста, поговори со мной… — голос Рихарда дрогнул и его рука окончательно упала, ослабшая.       — Я запаниковал. Мне очень жаль. Тилль закрыл глаза и надеялся, что он поймет хотя бы этот прямой намёк. То, что Рихард молча сидел рядом с диваном, пока минуты тянулись, как безвкусная жевательная резинка, отвлекало и раздражало. Он дышал слишком громко, от него исходило тепло тела, от него продолжало пахнуть потом и сигаретами, и всё, чего он хотел - это тишины, покоя и уединения, пока разваливался на части. Рихард очень плохо относился к своей личной жизни. Тилль полагал, что уже должен был это понять и знать.       — Пойдём, — наконец сказал он с мрачной решимостью в голосе. Тиллю не нужно было открывать глаза, чтобы понять, что чужая челюсть будет сжата, а брови сведены вместе.       — Ты можешь сесть? Ты не можешь здесь оставаться. Тилль подумал о том, что он совершенно спокойно может оставаться здесь даже дольше, и что он, вероятно, не может встать, но объяснение этого требовало гораздо больше энергии, чем просто сделать то, что ему сказали, поэтому он кивнул. Рихард снова коснулся его лба. На этот раз его рука была освежающе прохладной, сухой и решительной.       — Ты очень горячий. Лихорадка? Ты правда так и не вылез из этой мокрой одежды прошлой ночью? Тиллю было всё равно. Он не мог вспомнить. Он просто пожал плечами.       — Тилль, пожалуйста… — умоляющий голос Рихарда затронул что-то в его груди, что он больше не хотел чувствовать.       — Уходи. Назойливые пальцы на его лбу застыли, а затем вовсе исчезли. Тишина была кратковременным облегчением. Затем руки вернулись, на этот раз опустившись на его плечо.       — Нет. Почему он был таким упрямым?       — Я хочу умереть. Не мог бы ты просто дать мне спокойно это сделать?       — Конечно, — сказал Рихард с горьким сарказмом. — Когда нам будет по сто лет и они будут кормить тебя через трубочку, я подумаю об этом.       — Со мной этого не случится, — прогундел в ответ Тилль. — Я лучше засуну голову в муравейник. Или заработаю электрический разряд в ванне, — темнота успокаивала, и он спрятался в ней, надеясь, что это отпугнет Рихарда, ранит его настолько, что он уйдёт. Голова болела, пульсируя от неприятного жара. Рихард казался пугающе невпечатлительным.       — Мы можем подойти к этому творчески, когда придет время, — сказал он холодно. — Но сейчас ты отправляешься в постель и проспишься. Его голос был ледяным, но его ладони на коже Тилля были нежными, его прикосновения согревающими и твёрдыми. В конце концов, он добился своего, как и всегда. У Тилля не было сил сопротивляться, голова раскалывалась от каждого шага по пути в спальню, его тащили на сильных плечах, прежде чем Рихард заставил его снять почти всю одежду и уложить. Наконец-то одеяло оказалось не морозящим. Внезапный комфорт почти заставил его устыдиться собственной мелочности.       — Я сейчас вернусь, — сказал Рихард и потянулся к подушке, прежде чем исчезнуть. Тиллю почти хотелось, чтобы тот остался. Когда мужчина снова появился, в руках у него был стакан воды и упаковка таблеток.       — Я знаю, что тебе это не нравится, но это просто лекарство от гриппа. Оно помогает от боли и поможет тебе уснуть. Не мог бы ты сделать это ради меня? Тилль смотрел как Рихард стоит коленями на кровати. Его волосы были в беспорядке, плечи втянуты, а глаза обрамлены усталыми морщинками, которые, казалось, состарили его ещё на полдесятка лет. Его рука со стаканом воды слегка дрожала, но рот был строг и не терпящий возражений. Мой Рихард.       — Ради тебя я готов на всё, — сказал Тилль. Рихард только грустно посмотрел на него.       — Таблетки пока будет вполне достаточно. Через некоторое время, когда таблетка уже начала действовать и Тилль почувствовал, как вес его тела возвращается и его клонит в сон, Рихард крепко обнял его и положил потяжелевшую голову себе на колени. Его палец провёл по его волосам, почёсывая кожу головы. Это было приятно.       — Тилль?       — М? Тилль почувствовал, как мягкие губы прижались к его ладони, прежде чем Рихард крепко сцепил их пальцы.       — Ничего. Спи, хорошо? Я рядом.