Mit Dir Bin Ich Auch Allein

Момент, когда Рихард наконец начал терять терпение, наступил тихо и безо всякого гнева. Тилль мог бы подумать, что это будет громко. Грохот разбитой тарелки. Визг усилителя от намеренно вызванной обратной связи. Ярость выплеснулась бы ему прямо в лицо. Вместо этого всё произошло тихо, только мышцы были слишком напряжены под кончиками его пальцев, и голос вдруг полностью лишён привычного тембра.       — Это был обычный вопрос, Тилль. Правда? Они лежали на диване, широко раскинувшись после того, как слишком много ели, слишком много смеялись и не обращали никакого внимания на фильм, который выбрал Рихард. Тилль закинул ноги на журнальный столик, из-за чего застоявшиеся остатки в их пивных бутылках уже раза три чуть ли не пролились на ковер, но даже это не побудило ни одного из них встать и убрать их. Рихард прислонился к нему, прижался спиной к боку, подтянул ноги и уперся ими в спинку дивана. Тилль обхватил рукой за грудь, а всего минуту назад кончики пальцев Рихарда ещё двигались по ней, туда-сюда, лёгкими движениями. Бесконечная ласка, подсознательно даримая, пока они хихикали о том времени в Пуэрто-Рико, когда Пауль и ведро, полное сангрии, привели к тому, что они чуть не опоздали на самолёт, пропустили добрую четверть своего сет-листа, а Флаке очень беспокоился, что у его коллеги по группе может быть инфекционное пищевое отравление.       — Кстати о самолётах, когда ты собираешься вернуться домой? Простое предложение — сказанное голосом, полным смеха — и всё же Тилль не мог отделаться от ощущения, что его просили исчезнуть.       — Я не знаю. Я еще не думал об этом, — сказал он после паузы. Тилль знал, что это прозвучало неправильно, оборонительно и обиженно. А теперь Рихард стал таким неподвижным, и в комнате воцарилась тишина, в которой было слышно, как тикают часы, хотя по телевизору всё ещё шла передача о пищевых привычках песцов.       — Это действительно был просто вопрос, — наконец сказал Рихард после тягучего молчания и встал с дивана.       — Я совсем не против твоего присутствия здесь, если ты беспокоишься об этом. Его тон был принудительно мягким, явно пытаясь сохранить мир. Это мало помогло Тиллю успокоиться.       — Я не беспокоюсь, что ты не против, — тихо солгал он и уставился на свои колени. Мужчина чувствовал себя опустошённым, внезапно возникшее холодное пятно в боку впивалось в его нутро. Технически, он правда не испытывал этого. Просто беспокоился, что Рихард тоже не сильно возражает, если он уедет. Тот стоял и смотрел на него сверху вниз, слегка повернув руку вверх в извиняющемся жесте. Тилль не мог встретиться с ним взглядом.       — Тогда о чём ты беспокоишься? Когда он так и не ответил, Рихард вздохнул и, наконец, взялся за бутылки, чтобы отнести их на кухню. Тилль несколько мгновений смотрел ему в спину, прислушивался к слегка нетерпеливому ритму шагов и чувствовал, что не может пошевелиться. Всё происходящее опять ускользало от него, выходило из-под контроля, и он понятия не имел, как не дать этому ускользнуть ещё дальше. Он знал только, что должен попытаться.       — Я не… Я, Рихард… — попытался он заговорить в надежде, что ему удастся магическим образом сформировать предложение из ничего, и встав, побежал на кухню. Никакого предложения естественно за этим не последовало.       — Я люблю тебя, — это была неубедительная манипуляция, Тилль и сам это знал. Это было шокирующе, насколько легко он мог потерять всякое чувство приличия при перспективе оказаться на распутье. Шокировало и пугало не меньше, чем сама проблема. Рихард склонился над посудомоечной машиной и не спеша убрал несколько тарелок, прежде чем закрыть стенку и медленно повернуться. Он прислонился спиной к столешнице, заложив руки за спину, и ответил на отчаянный взгляд Тилля настороженным, нечитаемым. Его кожа была бледной под яркими галогенными лампами на потолке, волосы и глаза чуть темнее, чем обычно. Он выглядел очень невосприимчивым к манипуляциям.       — Я действительно стараюсь, Тилль. Я делаю всё возможное, чтобы ты чувствовал себя здесь желанным гостем, и мне жаль, что я… Я имею в виду, я знаю, что могу быть очень рассеянным. Я могу попытаться проводить с тобой больше времени, если это поможет. Но я действительно просто задал тебе вопрос, — он глубоко вздохнул и скрестил руки перед собой. — Я хочу, чтобы ты был здесь, но я не думаю, что тебе здесь очень интересно. Я подумал, что ты возможно больше хочешь побыть на природе, прежде чем мы снова отправимся в путь. Вот и всё, — он закончил и опустил глаза на свои ноги.       — Нет, нет. Я не… — Тилль рванул себе волосы. Всё это было совсем не тем, чего он хотел, и он проклинал свою неспособность выразить это словами. Он знал, чего хотел. Он хотел, чтобы его обняли и успокоили; хотел, чтобы всё закончилось так же быстро, как и началось; и чтобы он забыл об этом как можно скорее. Он, чёрт возьми, знал, просто не мог сказать, слишком боялся реакции, которую мог получить.       — Я не хочу, чтобы ты проводил со мной больше времени, — о Боже, нет. — Я имею в виду, я хочу! Конечно хочу! Просто… Я не хочу причинять тебе неудобства. Если тебе нужно больше времени для того, чтобы побыть одному — это нормально. Я могу найти, чем заняться, я могу просто… всё в порядке, если тебе нужно больше времени… Только, пожалуйста, не прогоняй меня. Рихард беззвучно покачал головой, и это подчеркивало то, как его волосы встали дыбом на голове.       — Твою мать, Тилль, — внезапно, обманчиво мурча, пробормотал он. Нетерпение наконец вырвалось наружу и он тяжело опустил плечи. — Если бы я действительно это сделал, ты бы тоже волновался. Ты бы чувствовал себя ещё более неудобно, как будто я не хочу, чтобы ты был здесь и молча хандрил, тогда и я бы чувствовал себя ужасно. Если я буду проводить с тобой больше времени, ты подумаешь, что я хочу избавиться от тебя, потому что ты слишком много берёшь от меня, а если я буду проводить с тобой меньше времени, ты подумаешь, что я не хочу быть с тобой, — он вскинул руки вверх в разочаровании. — Как насчёт того, чтобы дать мне немного свободы действий и попытаться поверить, что я спросил только потому, что иногда людям приходится немного планировать свою жизнь. Тилль захлопнул рот. Его разум был пуст, полностью лишённый дееспособности из-за идеального аргумента и того, что он звучал настолько правильно, что мог только казаться неправильным. Он был настолько непобедим в своей логике. И это причиняло боль. Чтобы выиграть время, он снова уставился в тёмные, блестящие глаза Рихарда. Он был потрясающе красив. Как бы Тилль ни ненавидел, когда на него обрушивалось недовольство, он не мог избавиться от факта того, что Рихард всегда становился ещё красивее, когда так открывался. Его гнев отодвинул слои колеблющегося контроля и тщательно охраняемых эмоций, показывая кого-то гораздо более живого и энергичного. Было легко понять, что раньше он ходил по тонкому льду.       — Думаю, мне нужно выйти подышать, — промолвил Тилль, внезапно почувствовав себя виноватым. Плечи Рихарда обвисли в явном разочаровании, и он ущипнул себя за переносицу. Тилль мог наблюдать за его отступлением, за тем, как он отступает назад и борется со своим разочарованием в реальном времени, и вдруг отчаянно захотел, чтобы ему больше никогда не приходилось скрывать от него никаких эмоций.       — Ты хочешь, чтобы я пошёл с тобой? Конечно хочу, дурак. Тилль покачал головой. Ему действительно стоит побыть одному хотя бы немного.       — Нет, со мной всё будет в порядке. Думаю, мне просто нужно поразмышлять несколько минут. Рихард полусерьёзно кивнул, опустив глаза в пол и нервно покусывая нижнюю губу. Он выглядел не убеждённым — и ничуть не уверенным в себе, как несколько секунд назад.       — Прости, — попытался успокоить его Тилль. — Ты прав, и я… мне просто нужно подумать об этом. Рихард вышел за ним в коридор и смотрел на то, как он влезает в ботинки, обняв себя за плечи. Мужчина по-прежнему выглядел обеспокоенным, но похоже смирился с тем, что нужно ждать и быть терпеливым.       — Не задерживайся, — спокойно сказал он, когда Тилль уже надевал куртку.       — Конечно нет. Они мгновение смотрели друг на друга, а затем Рихард обнял Тилля за шею, внезапно прижавшись к нему. Его дыхание коснулось крепкой шеи и защекотало и Тилль на мгновение пожалел о своём решении, после чего захотел остаться, а может быть, вернуться к обниманиям на диване.       — Я тоже тебя люблю. Рихард отпустил его и повернулся, уходя обратно вглубь квартиры, опустив голову и ни разу не обернувшись по пути.

***

Город снаружи обдавал его холодным воздухом, шумом и грязью. Было приятно выйти на улицу и размять ноги, но он всё равно вдруг болезненно соскучился по деревьям и зелени вокруг озёр дома. Тилль закрылся плащом, от едва моросящего дождя, и начал идти по дороге. Если он правильно помнил, в том направлении был небольшой парк. Необходимо идти прямо и если он чего-то и хотел сейчас, так это места для размышлений, желательно где-нибудь, где концентрация людей и машин меньше. Здесь присутствовало так много всего. Так суматошно и напряжённо. Но Рихард был здесь. И он был здесь если не счастлив, то, по крайней мере, доволен — это было очевидно. Рихард, Рихард, Рихард. Он мог понять его разочарование. Эта бесконечная борьба и бесконечное напряжение были изнурительными. Слишком напряжённо. Слишком много любви, слишком много борьбы за то, чтобы выразить эту любовь. Он никогда не испытывал ничего подобного. Каждое прикосновение, казалось, имело такое значение, как будто каждый раз открывало собой что-то ценное, что всегда грозило испариться. В каждом предложении было столько силы, способной как исправить их, так и уничтожить. Рихард целовал его так, словно в любую секунду мог наступить конец света. Прекрасно до невозможности, идеальное блаженство, но это вызывало зависимость. А зависимость была ядовитой. Однажды она уже почти все разрушила. Тилль поискал в пальто сигарету и с облегчением нашёл полураздавленную в нагрудном кармане. Болтливый мужчина средних лет с ужасной козлиной бородкой прикурил для него. Тиллю пришлось объяснить, что он немец, работает в сфере развлечений и у него есть дети, после чего его отправили дальше. Никотин немного успокоил его, а запах напомнил о Рихарде. Он скучал по нему. Уже. Не удалось даже пройтись по кварталу без этой проклятой боли в костях, без этой глубокой тоски, которая, казалось, притуплялась только тогда, когда Рихард шептал ему на ухо слова, полные любви, или трахал его до потери сознания. Это было глупо. И, что самое главное, нерационально. Он почти скучал по прежним временам. Не совсем , конечно, потому что это тоже было ничуть не хуже ада. Все ночи, проведённые в слезах из-за человека, которого, как он думал, у него никогда не будет. Все разрушенные отношения, которым он никогда не мог предаться, потому что все они были лишь ничего из себя не представляющим «планом Б». Бесплодная ревность, тупая, саморазрушительная рассеянность. Все многочисленные поступки, которые он совершал только для того, чтобы почувствовать хоть что-то, кроме этой безнадежной, безответной любви. Но было и много хорошего. Непосредственные разговоры, потому что Рихард был забывчив. То, как он случайно сваливался на него посреди ночи, стуча в дверь комнаты отеля с хмурым видом, лишённый сна, из-за какой-то уличной философской теории, которую нужно было обсудить, прежде чем они уснут в одной постели. Они хмуро смотрели на всех, кто вставал у них на пути, и разражались смехом, как только те исчезали из виду. Теперь всё это также исчезло. И Тилль задавался вопросом: куда всё это делось? Когда это произошло. В тот день в Берлине, когда он отказался от поцелуя Рихарда? Когда он отверг его в середине мирового турне? Нет, он так не думал. Это испарилось в тот день, когда Рихард принял огромное решение без него. Даже без крошечной, минутной консультации. Раньше любить его на расстоянии было вполне терпимо, потому что у них так же была общая жизнь. Даже тогда они принадлежали друг другу. То, как Рихард перестал делиться своей жизнью, разбило ему сердце. Тилль с ужасом понял, что это всё, чего он хотел. Разделить жизнь. Быть лучшими друзьями. Они против всех. Он хотел вернуться домой, зная, что конечно же они должны быть вместе, и что их поцелуи будут такими же, как и прежде, стоило им увидеть друг друга. Судя по тому, что Рихард говорил, он хотел того же. Так почему же они не могли просто сделать это? Он больше не мог винить Рихарда за то, что тот ушёл. В ретроспективе в этом было столько смысла. Рихард отдал всё, что у него было: ради группы, музыки, всех их. Так много, что подобное стоило ему здоровья и рассудка, только для того, чтобы услышать, что они не хотят получить даже этого. Они коллективно отвергли его. Тилль часто пытался сказать себе, что это не так, но он тоже не был в состоянии реально помочь, и потому просто ничего не делал. Рихард оставался полностью предоставлен самому себе. Он поморщился, представив, как ему было одиноко. Разве парк не должен быть уже близко? Тилль подумал о том, как Рихард молча присоединился к нему и сидел с ним перед выходом на сцену тогда, когда ещё было так страшно и неловко говорить о своём страхе. Он вспомнил, как давным-давно Рихард пришел в его мастерскую и оставил новые кассеты, помимо своего пыльного кассетного плеера, под предлогом, что ему нужны деньги, которые он взял из монетного копилки Тилля. Кассеты он менял неизвестно с кем, неизвестно как и на неизвестно что, каждый раз, когда Тилль возвращался из отцовского дома с ледяной болью в животе. Может быть, его поддержка всегда была такой тихой, такой невесомой и непринужденной, и возможно, было несправедливо ожидать, что он знает, как много всё это значило. Рихард сказал, что он воспринимал его как должное. Может быть, Тилль принял его как должное в ответ. Я нуждаюсь в том, чтобы быть нужным, больше всего на свете. Тилль нуждался в нём. Он хотел его всего. Не только Рихард, который вёл себя наилучшим образом, двигаясь рядом с ним, как по тонкому льду. Он нуждался в нём, чтобы быть счастливым, цельным и беззаботным. Да, он был влюблен в него, но помимо этого, Рихард был его лучшим другом. И он тоже нуждался в поддержке. Так что, возможно, всё действительно было настолько просто. Рихард причинил ему столько боли. И Тилль причинил ему столько же боли в ответ. И всё же они были здесь, всё ещё цеплялись друг за друга. Разве этого недостаточно? Разве это не начало? Разве это не всё, что кому-то действительно нужно в качестве фундамента для строительства? Рихард, казалось, был готов простить его. Может быть, настало время Тилля простить его, по-настоящему простить, в ответ. Это должно быть легко теперь, когда он понял его. Рихард был прав — это должно быть легко. Они любили друг друга. Они прошли через ад и по-прежнему были вместе. Что ещё было нужно? Кто может по-настоящему учесть все риски в жизни? «Чёрт бы побрал этот парк», — подумал Тилль и развернулся на пятках. Ему вдруг стало свободнее, как будто дыхание снова стало глубоким до самого желудка. Он даже не заметил, как напрягся.

***

Ему потребовалось около двадцати минут, чтобы понять, что он заблудился. Сначала он подумал, что просто недооценил, как далеко смог зайти, находясь в глубокой задумчивости. Дома выглядели незнакомыми, но, справедливости ради, все эти дома и улицы выглядели одинаково, и уже начинало темнеть. Тогда Тилль подумал, что должно быть просто пропустил это место. Он потратил целый добрый час на хождение взад-вперёд по всё более незнакомой улице, пройдя весь путь до того места, где, как он думал, сначала повернул, чтобы начать с нуля. Ничего не вышло. К тому времени, когда он уже точно превысил все возможные условности слов «не задерживаться», он с раздражённым вздохом прекратил прогулку, чувствуя себя совершенно некомфортно, и поискал в карманах свой телефон. Его там не было. Тилль вдруг с поразительной ясностью воображения увидел его на прикроватной тумбочке Рихарда. Он не пользовался им несколько дней подряд. Возможно, тот даже не был заряжен. И только тогда он начал по-настоящему беспокоиться. Он потратил ещё около тридцати минут, спрашивая людей на улице о достопримечательностях, которые, как ему казалось, он помнил, но не мог описать. Или о тех, которые, казалось, никто не знал. Когда ему пришлось признаться самому себе, что и это не помогает, он был на волосок от того, чтобы впасть в панику. На самом деле он не знал адреса Рихарда. Он даже никогда не спрашивал его. Он был уверен, что тот где-то точно у него был, записанный вместе с кучей бумаг, которые Рихард оставил ему перед переездом. Должно быть, он проглядел его в их гастрольных бронях или в налоговых отчетах группы. Но он не мог этого вспомнить. Это никогда его не волновало. Тилль не знал и номера телефона Рихарда. Он сохранил его только один раз, как «Шолле, Нью-Йорк», и больше никогда не смотрел на него. Когда-то он всегда знал наизусть стационарные телефоны Рихарда. Он до сих пор помнил последний. Но с тех пор, как у всех появились мобильные, он больше не беспокоился о том, чтобы запоминать их. Он звонил людям, чтобы организовать всякое дерьмо, а в случае с Рихардом это был предоплаченный, одноразовый номер каждый раз, как только он приземлялся, и сколько бы они ни оставались в одной стране. В тех случаях, когда они разговаривали по телефону через океан и время, Рихард звонил ему первым или полагался на память телефона. У него не было способа связаться с ним, не было способа перезвонить ему, не было способа сообщить ему, что он задержится дольше, чем планировал. Боже, Рихард был бы так зол и разочарован в нём. Какой парень не знал адреса своего партнёра? Кто не знает даже чёртов номер телефона?! Тилль почувствовал, как на глаза навернулись слёзы. Рихард заслуживал гораздо большего, чем он. Его собственный оптимизм, который он испытывал всего несколько минут назад, вдруг показался таким глупым. О чём, чёрт возьми, он думал? Зачем настолько милому, идеальному Шолле оставаться с кем-то настолько глупым. С таким неисправным. С кем-то, кто даже не запомнил его адрес или не подумал взять телефон. Глупо, глупо, глупо. Но нет. Рихард знал его. Он знал, как сильно может раздражать его постоянное требование общаться. Он привык к тому, что с мужчиной легко потерять связь по его же собственной забывчивости и недосмотру. Он уже сталкивался с тем, что Тилль пропадал на несколько дней подряд. Он бы понял. Он будет сильно раздражён, но он поймёт. Он бы точно заслужил выслушать нотации, о, Рихард был бы зол, как чёрт. Но он никогда не держал зла на него раньше. И сейчас не будет. Рихард любил его. Рихард обещал доказать, что он ошибается. А Рихард всегда выполнял свои обещания. Думай, Линдеманн. Он знал номер экстренного вызова их руководства. Он не менялся на протяжении восьми лет. Они могли знать адрес Рихарда. Всё, что ему было нужно — это адрес и такси. Тилль сделал глубокий, дрожащий вдох. Он мог это сделать. Просто начать действовать. Добраться до работы. Добраться домой.