Mit Dir Bin Ich Auch Allein

Тилль открыл ему дверь с выражением лёгкого удивления, быстро сменившимся озабоченностью, и нахмурил брови. — Привет! Что ты здесь делаешь? Всё нормально? Рихард глубоко вздохнул. — Тилль. Та песня. Она обо мне. Он не пытался сформулировать это так, чтобы это звучало как вопрос. Он знал, что это правда, уже в тот момент, когда Флаке сказал ему, и с каждой минутой становился всё более и более уверенным, пока добирался сюда. Его сердце выпрыгивало из груди. Он не представлял, насколько это будет страшно. Тилль просто смотрел на него, выражение шока на лице говорило выразительнее любых слов. Миллион эмоций пробежало по его обычно непроницаемому лицу, и он слегка отвернулся, так что Рихард на секунду подумал, что он захлопнет дверь прямо перед его носом. Круспе видел, как он борется, отчаянно борется за то, чтобы сохранить контроль, и также видел, как он проигрывает. В конце концов, он быстро потерпел поражение. — Как? – просто спросил Тилль, сжав челюсти и гневно сверкая глазами. Рихарду потребовалась миллисекунда, чтобы решить, что он не сдаст Флаке. Дружба слишком драгоценна, чтобы ею можно было пожертвовать, даже во имя истины. — Это не имеет значения, – сказал он очень твердо. Это прозвучало намного увереннее, чем он предполагал, и каким-то образом ему удалось обмануть и Тилля. Его плечи опустились, всё напряжение покинуло его тело. Он прислонился к дверному косяку, внезапно сделавшись маленьким и очень молодым. Он напомнил Рихарду человека, которого он когда-то впервые встретил, больно застенчивого, молчаливого, всегда прячущегося где-нибудь в углу. — Почему ты спрашиваешь, если уже знаешь? – пробормотал он еле слышно. — Потому что я хочу услышать это от тебя, гений, – отрезал Рихард и сразу почувствовал сожаление, увидев, что Тилль съёжился ещё больше. – Тем более я на самом деле ещё не спрашивал об этом. Тилль кивнул, опустив глаза. — Ты должен был сказать мне, - настаивал Рихард уже более мягко. — Ты должен был знать… я бы никогда… ты просто должен был сказать мне, – неубедительно закончил он, слёзы внезапно начали скапливаться в глазах. — Почему ты мне не доверяешь? Тилль посмотрел в пол. Долгое время он молчал, пока Рихард не сообразил, что мужчина больше ничего не скажет прямо сейчас. Он вздохнул и нетерпеливо провёл ладонью по лицу. — Ты собираешься меня впустить или как? Тилль колебался всего секунду, но и это было слишком долго. Раньше он никогда так не колебался, и Рихард начал сомневаться, что прийти сюда сейчас было хорошей идеей. Почему он должен был быть таким импульсивным? Ясно было, что это ужасный план. Затем Тилль кивнул, всё еще не произнося ни слова, и отступил в сторону, исчезая в квартире. Круспе снова вздохнул и последовал за ним, закрыв за собой дверь. Тилль уже сбежал на кухню, которая была совмещена с гостиной. Он снял ботинки, беспорядочно запихнув их в угол прихожей Тилля, чуть не ударившись о золотую пластинку «Муттер», прислонённую к стене, собирающую пыль под пальто, висящим над ней. Его друг, вероятно, думал о том, чтобы повесить её здесь, но так и не удосужился. Фотографии самого Рихарда висели на самом видном месте. Это была дань чести, что-то, что позволяло каждому человеку, входящему в эту квартиру, точно знать, кто её хозяин такой и что его интересует. Остальные награды Тилля лежали где-то на чердаке, между рыболовными сетями и незаконченными ковровыми покрытиями, и, возможно, их больше никто никогда не увидит. Иногда Рихард задавался вопросом, хочет ли Тилль быть в этой группе и почему он вообще остался. Он последовал за ним в просторную гостиную. Это было уютное, сохраняющее небольшой творческий беспорядок место с самым удобным в мире диваном из тёмно-красной кожи, забитыми под завязку книжными полками и коллекцией странностей, которые выглядели так, будто были украдены из музея естествознания. Некоторые из них, наверное, действительно были. Кофейный столик был скрыт под бумагами, повсюду были нацарапаны строчки, половина из которых была зачёркнута. Для справки там был тяжёлый словарь, а также несколько пустых стаканов и сломанная шариковая ручка. Тилль работал. Но когда он вообще переставал работать? Над диваном висела большая масляная картина с туманными, довольно жуткими фигурами. Казалось, они делали что-то, что могло иметь сексуальный или насильственный подтекст, или и то и другое вместе, и хотя Рихард оценил бы её в музейной обстановке, было немного неприятно иметь это в собственном доме. Каждый раз, когда он приходил сюда, казалось, что это ещё одна картина, новая, выбранная в одной из маленьких галерей Берлина в поддержку художников, о которых мало кто когда-либо слышал. Напротив кушетки стоял большой аквариум, слегка пузырящийся и светящийся мягким зелёным светом. В нём носились туда-сюда маленькие серебристые рыбки. На одной из книжных полок к ряду устаревших энциклопедий была прислонена фотография. Это была часть их последней промо-съемки, фотограф послал им эти снимки, чтобы они посмеялись, потому что на них музыканты были запечатлены хохочущими и выглядели очень, очень дурашливо. Похоже, этот кусочек был распечатан на домашнем принтере, по периметру ещё оставалась белая рамка. Рихард чувствовал себя глупо. Тилль правильно расставил приоритеты. Линдеманн порылся в холодильнике и намёком на вопрос поднял две бутылки пива, всё ещё не глядя на него прямо. Он возвращался к роли хозяина, в которой он чувствовал себя комфортно. Когда он нервничал, это касалось только его. Рихарду стало его жаль. Ему не нужно было чувствовать себя настолько виноватым, но его эмоции были так очевидны, что Тилль, конечно же, почувствовал перемену настроения мужчины. Сердце Рихарда сжалось от осознания. Они должны быть намного выше такой неловкости, их отношения слишком близки для этого. По его мнению, они были выше этого в течение многих лет, и из-за того, что Тилль так его опасался, где-то глубоко внутри Рихард почувствовал себя... отверженным. Было больно, на удивление сильно. Что Тилль думал о нём как о человеке, если не мог доверить ему что-то столь безобидное? Он знал, что часто устраивает эгоистичные представления, и боролся с этим, намереваясь больше не обременять Тилля своими глупыми проблемами с самооценкой. Сложность заключалась в том, что какая-то его часть видела его любовь и считала, что она должна была принадлежать ему, но её сознательно сдерживали. Это была история его жизни, и он никак не ожидал, что из всех людей именно Тилль напишет важную главу в этом дерьмовом шоу, и всё же — вот оно. А может, и нет. У Линдеманна были свои причины так поступать. Не то что бы он тебе что-нибудь был должен. Может, тебе стоит спросить его об этом, прежде чем делать поспешные выводы, Круспе? — Я возьму это, - сказал он, имея в виду пиво, и осторожно взял бутылку из рук Тилля. Откупорив её, он стал наблюдать. Тилль упал на диван с пивом в одной руке и уткнулся головой в другую. — Тилль... – Рихард подумал, что мужчина, вероятно, хотел бы, чтобы он заткнулся и ни о чём не говорил, но решил, что не позволит ему избежать этого разговора, поэтому сел рядом с ним, их руки соприкоснулись. Он наклонился вперёд, положив локти на колени, чтобы скопировать позу согнувшегося Тилля. Он коснулся его левой руки костяшками пальцев, нежно, почти ласково. Он почувствовал, как более крупный мужчина сжал руку в ответ. — Я действительно хочу, чтобы ты рассказал мне об этом, – сказал он мягко, и что-то в его тоне заставило Тилля наконец взглянуть на него. — Я думал... Я думал, что будет легче. Знаешь? Потому что мне было предельно ясно, что ты никогда не захочешь быть со мной. Я не хотел разрушать то, что у нас уже было, – теперь в его глазах тоже были слёзы и страх. Рихард осознал с острой болью, за которой последовал прилив облегчения. Он был идиотом. Это было не из-за него. — Подожди, ты думал... ты думал, что я... разозлюсь? Или мне будет противно? Тилль посмотрел на него настороженно. — Я думал? Может быть. Хотя, нет, я так не думаю. Я просто... Я не хотел, чтобы ты меня жалел. Или стеснялся, находясь рядом со мной. Я просто хотел, чтобы всё оставалось таким, как было раньше. Но... – он заколебался. Рихард мягко толкнул его в бок, глядя на него с надеждой и ободрением. — Я думал... Я думал, ты больше никогда не позволишь мне прикоснуться к тебе, – Тилль сжался и закрыл глаза с чувством абсолютного унижения. Рихард покраснел, когда до него дошло, что именно он имел в виду. Товарищи по группе иногда обвиняли его в том, что он чрезмерно тактильный, хотя всё же терпели его объятия и ласки. Тилль был его самой частой жертвой, и самой охотной. Он засыпал на нём, когда они ждали саундчека, самолётов или просто дня, который должен был пройти в турне, и Линдеманн всегда будил его, ероша его волосы. Он пробирался в комнату Тилля бесчисленное количество раз, когда чувствовал себя одиноким в туре, с тех пор как у них были отдельные номера в отелях, в поисках тепла и человеческой связи. Они напивались и засыпали, обнимая друг друга, но сам Рихард никогда много об этом не думал. Он всегда считал это само собой разумеющимся. Это было комфортным, близким и постоянным, более надежным, чем любая девушка, жена или даже дети, выросшие в объятьях своего отца. Он понимал, что Тилль думал, что виноват из-за романтических чувств к нему, но для Рихарда мысль о том, что это прекратится, была абсолютно смешной. Он отставил своё пиво, подошёл, крепко обнял его, и очень сильно прижался губами к виску Тилля, чтобы выразить свои чувства. У Линдеманна перехватило дыхание, и он нерешительно и нежно обнял его в ответ. Рихард немного подвинулся, чтобы устроиться поудобнее, и прижался лицом к уху друга. Он не побрился, и его щетинистая щека царапала лоб. Было приятно. — Ты самый настоящий идиот, – пробормотал он в нежную кожу шеи Тилля. — Прости. Некоторое время они оставались в таком положении, не пытаясь сдвинуться. Круспе вдохнул его запах и понял, что никогда раньше не думал о том, как пахнет Тилль. Это было так знакомо: свежий запах, наполненный солью и мылом и отдающий мужским потом. Это тоже было приятно. — Расскажи мне о тексте, – наконец попросил он. Тилль зашевелился под ним. — Здесь особо не о чем рассказывать. Просто… я выхожу на улицу, и иногда меня просто захлёстывает это нечто. — Мне очень жаль, – это было правдой. — Хей, – прошипел мужчина ему на ухо. – Знаешь, здесь действительно нет твоей вины, – рука Тилля оказалась на спине Рихарда, прямо под его шеей, между лопаток. Он растирал её маленькими кругами с очаровательной смесью грубого смущения и мягкости. Рихард ощутил усталость. Он прикинул, что мог бы так заснуть и не просыпаться несколько десятилетий, и здесь с ним ничего не случится. Чувство покоя, безопасности и облегчения было настолько сильным, что сняло всё его напряжение. В голове раздался очень далёкий голос, который кричал, чтобы он был осторожен, но он проигнорировал его. Инстинкты подсказывали мужчине, что он не может уйти, потому что кто-то наконец полюбил его, и все, что происходило за пределами этого пузыря, казалось незначительным. — Я правда очень хочу тебя поцеловать, – сказал он и почувствовал, как его лицо вспыхивает краской. Откуда это взялось? Он почувствовал, как Тилль застыл, а затем певец осторожно оттолкнул его. Круспе понял, что это было сделано из-за неприязни, а просто для того, чтобы создать пространство между ними, и они могли смотреть друг на друга. — Я так не думаю, – грустно проговорил Линдеманн. – Ты даже не задумывался об этом ни на секунду, только сейчас. Он посмотрел в лицо Тилля, уловив его печальный взгляд. Линдеманн выглядел таким разбитым, что ему хотелось утешить его. Мужчина знал, что его друг прав, но сейчас это казалось до странного незначительным. Он поднял руку, чтобы убрать волосы Тилля с его лица, и собирался проигнорировать его возражения и всё равно наклониться, чтобы поцеловать его, когда его прервали. — Рихард… — Да? — Пожалуйста, не делай мне больно, – Тилль умолял, и искренность его голоса потрясла Рихарда, сковала его конечности. Ответственность ударила по его вискам, как тонна кирпичей, действительность была похожа на холодный душ. Вот какой он был прямо сейчас, владел сердцем своего лучшего друга и мог его разбить. Было бы так легко увлечься обожанием Тилля, осознавая, что тот так сильно его любит. И Линдеманн знал его достаточно хорошо, чтобы понимать, что он может соблазниться просто поддаться этому. Может, поэтому он ничего не сказал. Потому что он знал Рихарда, знал, как он увлекался потоком временных эмоций, а затем слишком поздно понимал, что было нужно, а что нет. Рихард разбил слишком много сердец, чтобы называться надёжным для любви человеком. Круспе внезапно стало плохо. Мольба Тилля пощадить его скрутила ему желудок. Мужчина напротив теперь смотрел в сторону, не в силах больше встретиться с ним взглядом. Круспе понял, что должно быть очень больно отвергать нечто подобное. «Он выглядит таким несчастным»,–подумал гитарист, и что-то в том, как Тилль избегал его взгляда, вдохновило его. Решимость не разбивать сердце этого человека больше, чем ему абсолютно необходимо, поселилась в нём, тяжёлая и холодная. Он заставил себя молча кивнуть и освободился от рук друга. Рихард увидел, как на лице Тилля вспыхнуло сожаление, когда он снова сел рядом с ним, а затем он узнал в своём выражении хорошо отработанную пустоту, которую он приобрел за годы двуличия. Рихард ненавидел это. Это заставляло его чувствовать себя закрытым. Тилль включил телевизор и остановился на какой-то дурацкой программе с машинами, которые им обоим были неинтересны. Круспе знал, что это отвлекающий манёвр, и не стал спорить. Ему нужно время всё обдумать. Он был в середине создания своей грандиозной речи о том, как ему жаль, и о том, что он не хотел бы, чтобы Тилль снова скрывал от него что-либо, и что он действительно, действительно не собирался использовать его ради своих интересов, как он только что сделал, когда взгляд Рихарда наткнулся на него. Он сразу понял, что мужчина угасает всё больше. Тилль откусил этикетку от своего пива, его челюсти были стиснуты, и он пристально смотрел в какое-то неопределённое место в воздухе. Его глаза были большими и блестящими. Круспе сразу понял, что тот борется с потоком слёз. Как ты можешь думать, что я не причиню тебе вреда, когда я уже это делаю? Но он не озвучивал свои мысли. Он знал Тилля достаточно долго и понял, что это было нужно ему. — Я пойду и лягу спать, – он солгал и поднялся с дивана. Мысль о том, чтобы уснуть сегодня вечером, была нелепа, но он знал, что комната для гостей Линдеманна будет приготовлена для него, и что этому человеку нужен перерыв. Он осторожно положил руку на плечо Тилля на мгновение. — Ты мой лучший друг. Я рядом, если захочешь поговорить. И у тебя есть постоянное разрешение прикасаться ко мне, когда ты этого хочешь. Ничего не изменилось. Понял? Линдеманн взглянул на него, внезапно оказавшись не в силах сдержать слёзы, бегущие по его покрытым шрамами щекам. Он кивнул. — Я думаю, – мужчина подавился воздухом, – я думаю, что хочу никогда не говорить об этом больше, – Рихард почувствовал угрозу, скрытую за этой просьбой, волну тьмы и боли, которая выглядела пугающей и гнусной. И всё же в тот момент он не мог сказать ему нет. — Так и будет. — Спасибо, – прошептал Тилль. И на этом всё закончилось.