Погружение

      Следующие несколько дней Чимин не пересекался с Чонгуком на рабочем пространстве. Нет, они просто больше не снимались в одних сценах, а так встреча с ним вне съёмочных площадок Чимину всегда была гарантирована. Да и как не пересечься с человеком, который начал заходить за тобой с утра, лицезреть твоё не выспавшееся недоразумение на лице и ждать, пока ты не будешь готов выйти на работу. По пути Чон подсказал небольшой кафетерий, где по обыкновению стал покупать им по стаканчику холодного кофе с круассанами на завтрак.       — Тебе нужно больше есть, — сказал однажды Чонгук, оглядывая слизывающего с губ крем блондина.       — А? — не расслышал его Чимин.       — Ну ты и свинтус, говорю, тебе нужно питаться лучше.        Если поначалу Чонгук приходил в определённое время, то теперь он начал заявляться ещё раньше, возмущая своим поведением Пака. Он был бы рад не открывать настойчивому гостю, укрывал уши подушками, пытался продолжать сон, но Чон не был из тех, кого могла остановить какая-то там закрытая дверь и табличка «Не беспокоить». Чимин быстро понял, что противостоять напору Чонгука ему не по силам, и сдался, послушно открывая дверь. Первая мысль, возникшая в голове — поговорить и объяснить, что он, Чимин, не такой жаворонок, как Чонгук. Конечно, говорить, что плохо спит по ночам, он не стал, но решительно настроился провести беседу с обнаглевшим гостем. Однако весь запал пропал, когда Чон завёл его в зал, где уже был накрыт огромный шведский стол.       — Я провёл ревизию, кое-что лучше никогда в жизни не пробовать, но многое сытнее и полезнее, чем кофе с круассанами.        Они облюбовали столик возле стены. Чимин с удивлением заметил, что почти весь персонал в курсе этой столовой, только один он не выбирался из номера, чтобы просто спуститься вниз и нормально позавтракать или поужинать. Джихан морил его голодом из-за вечного стресса, в этом он признался себе только в тот момент, как в его желудок попала лапша с кукурузой и жареными кусочками свинины перед долгим рабочим днём. Всё же не поблагодарить оказавшегося таким заботливым друга Чимин не мог. Даже Шиён никогда не баловала его такими сытными изысками, и можно не брать в расчёт, что это приготовлено даже не Чонгуком, а неизвестными поварами. Да и сами блюда далеки от каких-то сложных композиций, но эта простота и сытость от обыкновенной человеческой пищи отзывались радостно желудком Пака.       — Сытый мужчина — довольный мужчина, — совершенно буднично без задней мысли сказал Чонгук, но эти слова нашли странный тревожный отклик где-то в области затылка.        Дальше по съёмкам было запланировано свести Джихана с Джуниором и Милой. По сюжету Джуниор уже один раз нарвался на местного наркомана, у которого свистнул его семейный позолоченный амулет. В серии, запланированной на ближайшие несколько дней, мальчик должен был попытаться сдать эту вещь в ломбард, чтобы раздобыть денег и купить им с Милой поесть или же, если тех окажется больше ожидаемого, то попытаться снять квартиру.        Чимин уже видел Тэхёна в деле. Сначала на прослушивании, а затем и несколько раз приходил на площадку, чтобы посмотреть на юный талант. Да, всё-таки не зря ему досталась роль Джуниора. Никто другой не сможет показать всю трансформацию личности зашуганного мальчика ярче и реалистичнее, чем Ким Тэхён.        Когда Чимин появился на площадке, ему пришла смс от Чонгука, в которой он сообщал, что «их сцена» уже смонтирована, а также пригласил встретиться в общей комнате, чтобы посмотреть её. Не зная ещё, чем аргументировать свой отказ, Пак предпочёл вернуться к сообщению позже. А пока ему предстояло снова надеть на себя лицо Ан Джихана.        Он пил молочный коктейль возле прилавка у господина Ли Тэсона, крупноватого с проступающей сединой из-под прячущей начинающую лысеть голову кепки мужчины, играющего владельца ломбарда. Тот профессиональным движением смахивал тряпкой пыль со своего предстоящего рабочего места, и это было, скорее, неуместно, чем не нужно, потому что вся мебель находилась в идеальном состоянии, но именно это простоватое движение было частью роли Тэсона.        Пока завершались съёмки где-то в стороне, буквально через улицу, господин Ли рассказывал, что никогда бы не подумал, что попадёт в настоящую дораму.       — Я ходил по кастингам, знаешь, — говорил он, — меня брали в массовку зрителем на шоу-программы или незаметным человеком в каком-нибудь незамысловатом фильме. Но из всех этих фильмов на экран вышло только два, а я принимал участие по меньше мере в пятнадцати разных проектах. А в этих двух я даже не смог отыскать себя. А ведь специально переехал из Тэчжона в Сеул, знал, что моё предназначение — стать актёром.        Невольно Чимин вспомнил свою первую роль. Ещё в совсем юном возрасте он показывал моноспектакли своей младшей сестре Мине. Сложно было вспомнить, что именно он показал в первый раз, вроде бы сказку про паука и мушку, а может, «Шёл солдат домой». Да это было и не так важно, главное, что в памяти нежно хранились полные восторга глаза его маленькой принцессы, как она громко хлопала в ладоши и заливисто смеялась, закатываясь от хохота на спину и ворочаясь по ковру, чтобы снова принять сидячее положение и дальше смотреть специально для неё разыгранный спектакль. Эти эмоции невозможно описать, когда ты делаешь счастливым своего зрителя, когда он восторгается тобой, когда он буквально не узнает тебя, потому что слишком сильно поверил в твоего персонажа. После ярких эмоций сестры Чимин репетировал с большей отдачей, щепетильно относился к каждой реплике, стал брать произведения побольше, чтобы в свои не полные пятнадцать показать родственникам уже полноценную монопьесу.       — Ты учился где-нибудь актёрскому мастерству? — поинтересовался Чимин.        На его вопрос Тэсон немного стушевался. Мужчина отвёл взгляд в сторону и нервно прикусил губу.       — Я ходил в театральный кружок в университете, — сказал он, — и на курсы.        Судя по неуверенному голосу, курсы эти предназначались для людей, страдающих от какой-либо проблемы: неуверенности, комплексов, некоторых видов фобии. И Чимин взглянул на мужчину под другим углом. Теперь стали заметные его чуть подрагивающие пальцы, которые он пытался скрыть за вечным мельтешением тряпки по столу, его часто ниспадающий взгляд. У Пака даже закралась мысль, как такой человек будет играть наглого и хамоватого оценщика. Но раз этот человек здесь, стало быть, не просто так.        Тэхён ураганом влетел в место, которое должно было стать ломбардом. Вообще изначально это был неприметный небольшой бар, переживающий не лучшие свои времена, но внеся туда несколько предметов мебели, из этого места быстро сделали нужную для дорамы локацию. Жизнерадостный мальчишка тут же окружил всю съёмочную группу своей харизмой. Чимину даже подумалось, что парень явно что-то принял, потому как съёмок у него больше всех, а каждое утро он свеж и бодр, будто сидит на каких-нибудь запрещённых препаратах.       — Здравствуйте, Ли Тэсон-ним! — громким голосом воскликнул он, перетягиваясь через прилавок и пожимая крупную ладонь Ли. — Привет, Чимин-хён! Видел твою игру — ты просто потрясающий!        Появление Кима немного раскрепостило мужчину, а вот Чимин после упоминания о своих талантах как-то сразу поутих. Ему стало даже как-то немного не по себе, если Тэхён видел их с Чонгуком сцену. Теперь неуверенным сборником комплексов чувствовал себя он.        Сынмин появился довольно быстро с сандвичем в руке. За ним бежала какая-то женщина, неся в руках кучу папок. На её голове была надета вязаная шапочка, из-под неё виднелись кудрявые шоколадного цвета волосы. На лице Чимина проступила трогательная улыбка, когда из-за порыва ветра девушка ухнула, а папки в её руках чуть не потеряли несколько листов.       — Чонён, иди сюда уже, мне нужен мой план! — рявкнул Йо на новенькую девушку. Та быстро поправила тонкие круглые очки на переносице и подлетела к главному режиссёру. Несколько долгих секунд она открывала папку за папкой, отворачиваясь от ветра, в поисках заветного листка. Было видно, что, если бы не сандвич с кофе в руках Сынмина, он бы разразился какой-нибудь бранью на медлительную помощницу.        В конце концов она успела протянуть план съёмки прежде, чем кофе оказался допит. Только это обстоятельство не спасло её от рассерженного строго взгляда режиссёра.        Следующей командой от Сынмина было визажистам и костюмерам, чтобы проверить готовность актёров, пока он листал свой план на эту сцену. Разобравшись, что к чему, он вернул листы обратно девушке и сел за свою камеру.       «Джихан пытается заключить договор с оценщиком. Упёртый мужлан не хочет иметь с ним никаких дел только из-за вереницы противоречивых слухов об Ане. Не ново. Многие в Чорвоне боятся связываться с ним. Глупцы, не понимают, что он может сделать как лучше. Себе, конечно, ещё лучше, а для простого люда «приемлемо лучше». Конкретно сейчас он говорит олуху Доуну, что может достать редкую картину через своих знакомых в Тэгу. Если Доун предложит ему разумную цену, конечно же.       — Послушай, я прошу всего лишь сто миллионов за неё, — уже откровенно заскучавшим голосом повторяет Ан.       — Да кому я её продам за такие деньги?!       — Потом ты её перепродашь кому-нибудь из людей Господина Чана или самому Господину Чану за гораздо большую сумму. Поверь мне, для их кошельков это сущие пустяки.       — С чего бы Чан Ёнхвану покупать у меня что-либо? Он может достать что угодно из любой точки планеты. Он, наверное, даже не знает о существовании нашего ломбарда. Только налоги требует, как с золотой шахты!        Ан негромко и мягко смеётся от глупости этого человека. Его смешит неосведомленность Доуна делами собственного бизнеса. Он медленным шагом пересекает небольшого размера проходную, осматривая некоторые вещи, сданные жителями Чорвона в его лавку ради ничтожных центов.       — Твой ломбард в каком-то смысле и в самом деле является золотой шахтой, странно, что ты сам этого не понимаешь. Добрые жители несут тебе свои семейные реликвии, чтобы иметь возможность купить себе пачку рамёна да пакет молока.       Доун морщится, ему хочется обозвать стоящего перед ним клиента, но он знает, что лучше лишнего слова Ану не говорить. Несмотря на то, что все в округе знают, кто такой Ан Джихан — лживый, лицемерный, скользкий, продажный пидор, в открытую свою ненависть к нему не решает проявить никто, потому что тот вполне может превратить жизнь любого человека в ад, даже Чан Ёнхвана, если ему будет угодно.       — У моего ломбарда нет таких денег, Джихан, — сквозь зубы выдает Доун, не зная, как спровадить назойливого парня.       – Ан Джихан.       — Простите, господин Ан Джихан, — нарочно криво поправляется оценщик, — но у нас нет таких денег.       — Будет гораздо больше! — раздражённо выдаёт Джихан, уставший вдалбливать в пустую черепушку, что это даже не ему нужна эта дурацкая картина, а этому тупому ломбардисту. Эти деньги помогут покрыть долг по налогам. И почему в этом вшивом городе только ему есть дело до благополучия своих граждан? — Так и быть, даже замолвлю Господину Чану словечко о снижении налоговой нагрузки на твою бедную голову.        Глаза у Доуна, эти две маленькие щёлочки, ещё никогда не были так широко раскрыты. Джихан понял, что попал в точку, ещё бы, он всегда знает, что людям нужно, даже лучше их самих. Предвкушающая победу улыбка растекается на довольном лице Ана, пока не открывается дверь ломбарда. Она впускает внутрь какого-то пацана в не самых аккуратных одеждах.       — Здравствуйте, сэр, — кажется, присутствия Ана он не замечает. Ну что за дети пошли? Обделённый вниманием блондин сначала решает привлечь к себе это самое внимание, чтобы поучить манерам сопляка, но его взгляд привлекает знакомая штуковина в испачканных грязью руках.        Джихан присматривается к нахалу. Не то, чтобы он знает каждого ребенка Чорвона в лицо, его интересовали исключительно кадры повзрослее, но с этим парнем что-то не так, его выдают лихорадочно блестящие глаза и спешка в голосе, которую он пытается обуздать, но волнение мешает ему справиться с дыханием. Ану интересно, что сделает придурок Доун. Такой амулет есть только у одного человека, заядлого алкаша, который его совершенно точно не достоин, но по праву вещь принадлежит ему.       — Чего надо? — рыкает недружелюбно Доун и его понять можно.       — Сколько Вы дадите за вот эту штуку? — на столешницу опускается амулет.        Доун бросает первый профессиональный взгляд на украшение, который должен ему подсказать, стоит ли тратить в дальнейшем время на осмотр. По уже знакомым изгибам бровей Джихан понимает, что более тщательному осмотру быть, но Доун ведёт себя по-хамски.       — Ты где вообще раздобыл ее? Зови родителей, пусть они приходят, тогда будем разговаривать. А это пока побудет у меня, — своими загрёбистыми лапами Доун пытается смахнуть амулет к себе, но парнишка успевает схватить его первее. Это оскорбляет оценщика, он уже закатывает рукава своей рубашки.       — Меня папа послал её сдать. На пиво не хватает, — нагло врёт мальчишка, и его ложь чуют все присутствующие в ломбарде.       — Да ну? — прищуривается Доун. — И как же зовут твоего отца?        Ему требуется несколько секунд, чтобы выдумать правдоподобное имя.       — Сонхван. Зовут Ли Сонхван.       — Не знаю никаких Ли Сонхванов, так что вали отсюда, пока я тебе не накостылял, мелкий воришка. Шпана малолетняя! Такие как вы позорят и разоряют весь город!       Джихан не может долго терпеть вдруг сорвавшегося на каком-то пацанёнке Доуна. Более того, ему не нравится, что ещё несколько минут перед ним тот жевал сопли, а с появлением мальчишки сразу расцвёл и почувствовал в себе силы. Это не честно. К тому же Джихану долго не давала покоя эта несправедливость с амулетом. Конечно, он может и сам купить эту безделушку и бросить её в угол к таким же бесполезным вещам, но нужно же ещё поставить на место Доуна.       — Ли Сонхван . — задумчиво тянет Ан. Доун напрягается, он знает, что блондину известно всё о каждом из жителей Чорвона. — Это не тот ли, кто висит на волоске от банкротства со своей булочной на углу улицы Унчжан? Как раз-таки из-за того, что пристрастился к выпивке после смерти своего отца, господина Ли Сончжона, горного мастера?       С замиранием сердца Доун выслушивает информацию о неизвестном ему человеке. Ему хочется схватить блондина за шкирку и вмазать хорошенько, чтобы лишний раз рот не раскрывал, но вместо этого он бездейственно слушает.        Парнишка внимательно смотрит на незнакомца и заторможенно кивает. Его лицо совершенно ошарашенное, Ану хочется дать ему подзатыльник, чтобы не смел так палиться и портить их игру.       — Ты же его сын? Ли Чонсок?        Следующий кивок даётся парню легче, видимо, понимает, что блондин на его стороне.       — Доун-ши, что же ты прогоняешь его? У господина Ли, между прочим, очень вкусные пряники. По фамильному рецепту. Когда я был маленьким, меня угощала такими О Арём, почившая бабушка Чонсока. Просто объеденье. Ты был ещё совсем маленьким, когда она умерла, — с последней репликой Джихан обратился к мальчику.       — Видел только на фото, мама часто вспоминает ее, — наконец, бродяга подхватил волну всеобщего вранья.       Не слишком убедительно, но Джихану нравится, что тот не болтает лишнего. Это выглядит не так подозрительно.       — Доун-ши, оцени безделушку. Выглядит дорого, это что, золото?        В руках, облачённых кожаными перчатками, оказывается амулет. Конечно же, Ан знает, что это не золото, а позолота, но нужно позлить Доуна.        Мужчина выхватывает небрежно из его рук украшение, вставляет в глаз монокуляр и принимается за осмотр. Джихан ведёт себя естественно, ещё бы, он в своей привычной среде вранья и фальши. Только бы пацан не подвёл. Дело не в том, что произойдёт комичная нелепая ситуация, просто не хочется ударить лицом в грязь перед этим недоумком.       — Это позолота, — изрекает он, наконец, своим скрипучим голосом. — Тридцать пять тысяч дам, не больше.        У мальчика глаза заползают на лоб, он совершенно точно ожидал чего-то другого, и это отчётливо видит Ан.       — Эта вещь — единственная в своём роде, уникальная…       — Не говорите мне об уникальности, господин Ан, — ядовито выдавливает Сид. — Это ничем не примечательная вещь. Тридцать пять для неё — это уже много.       — Это уважаемая семейная реликвия лучшего пряничника Чорвона! Возможно, твои деньги спасут от разорения замечательную булочную.       — Клал я на эту вашу булочную. Тридцать пять, не больше, — всё упорствует Сид, но Джихан не был бы собой, если б спустил кому-нибудь с рук такое хамство.       — Тридцать пять… Прям как твой налоговый процент, — усмехается Джихан. Краем глаза он видит, как напрягается уже оценщик, и улыбка расползается по его лицу. Он даже не пытается скрыть её, пусть видит, что он намеренно использует этот грязный приём. — Пойдём, Чонсок-и. Я познакомлю тебя с одним господином, он оценит по достоинству амулет твоей бабушки. Господи, ну и пряники же у неё получались! Пойдём.        Парень замирает и не хочет уходить, когда Джихан кладёт ему на поясницу ладонь и толкает к выходу. В руках он держит проклятый амулет, а в спину ему упирается гневный взгляд Доуна. Но всё же он доверяется незнакомцу, определившему его обман и подыгравшему ему. Вряд ли он обманет его. В этом он, безусловно, ошибается, но пока что у Джихана нет никаких выгод во вранье этому пареньку.              — Хорошо, дам пятьдесят за неё. Это окончательная цена.       Джихан и мальчик замирают у самых дверей. Не поворачиваясь, Ан говорит:       — Сто.       — Ну уж нет!       — Всего доброго, Доун-ши.        Джихан открывает дверь, и в спину ему прилетает раздражённый голос оценщика.       — Ладно, блять, давай сюда свой чёртов амулет.        Долго же до Доуна доходит, что с Ан Джиханом лучше дружить.»        Вечером Чимин сидит в своём номере и листает сценарий. Некоторые ребята собрались в Лаундж-баре, чтобы справить день рождения одного из актёров, но Чимин плохо помнил кого, поэтому отказался идти, сославшись на трудный рабочий день. Он думал принять душ, созвониться с родителями, с Шиён, всё же он давненько не выходил на связь.        После расслабляющего контрастного душа, Пак в одном банном халате забрался на постель, раскрывая свой ноутбук и загружая почту. Сперва проверить важную информацию, а потом можно и позвонить.        На личный адрес всё ещё присылали предложения о работе, некоторые из них Чимин удалил, даже не открыв. Странное ощущение возникло в душе, будто эта роль… Да нет, бред какой-то. Конечно, существовал страх, что большего удовольствия ни одна из ролей ему не принесёт, Чимин понимал, что слишком повёрнут на Джихане, но ничего не мог с этим поделать. Всё протекало само собой, естественно он становился частью его жизни, воплощением его жизни, будто так и задумано кем-то свыше.        Шиён прислала ему фотографии со своей фотосессии, Пак с предвкушением открыл файлы и просматривал работы того самого английского фотографа, чьё имя он уже успел позабыть. А как давно-то эти фото были высланы… Только ничего нового в них Пак не увидел. Тело Сон он знал наизусть, его фотографировали со всех ракурсов миллион раз, так что этим фотографиям не удалось его поразить. И всё же блондин решил сперва позвонить своей девушке. Она ответила почти сразу, они проговорили недолго, в целом об её съёмках, о предложении поехать сниматься в Париж, пока в комнату Чимина не постучались.       — Детка, подожди, кто-то пришёл.        Пак открыл дверь и даже не успел слова вымолвить, как его толкнули обратно в комнату.        Чонгук что-то жевал и держал в руках, но всё равно сумел промычать своё приветственное «э-эй».       — Смотри, взял нам китайской лапшички. Очень вкусно, я уже одну умял, а нам надо разнообразить наш рацион, — беззаботным тоном вещал Чон, усаживаясь за столик и расправляя принесённые пакеты с лапшой.       — Милая, я тебе перезвоню, — быстро пролепетал Пак, чувствуя, что разговор со второй половинкой закончен, и хотел было скинуть звонок, как Шиён успела ему ответить.       — Кто пришёл к тебе? Это Чонгук?       — Да, Чонгук, — отчего-то негромко, но рассержено ответил Чимин. Он бросил короткий взгляд на гостя, махнувшего ему рукой.       — Передавай от меня привет своей очаровательной подруге! И давай есть уже, — раздалось со стороны стола.       — Да, да, тебе тоже, — передал блондин и, наконец, нажал на отбой.        Чимин послушно сел напротив Чонгука, уже протягивающего ему палочки. Сам он был немного задумчив, не слишком ли грубо он спровадил свою девушку? Одно упоминание Чона из её уст что-то щелкнуло в нём, но он должен был злиться на беспардонного коллегу, что ворвался в его номер и прервал телефонный звонок, но чувство раздражения вызвала при этом интонация, с которой Шиён спросила, Чонгук ли это. Да, Чонгук. Это он, чёрт возьми. Не Юджин, это просто Чонгук.       — Попробуй эту лапшу, она немного остренькая, вкус специфический, поэтому я взял тебе ананасовой воды.       — Спасибо, — Чимин взял в руки столовый прибор и коробку с лапшой. Поднёс её к носу, чтобы понюхать ароматное разнообразие специй. В ноздрях приятно защипало, блондин подумал, что «немного» сказано с преуменьшением. — Почему ты не на дне рождения?       — Отсидел положенный культурный минимум и свалил. Без тебя скучновато было.       — А Сокджин?       — Сокджин пытается подкатить к Чонён, не стал ему мешать. Ну как лапша? Вкусно? — Чонгук дёрнул подбородком в сторону красной коробки с иероглифами. Сам он утрамбовал в своём желудке уже половину содержимого своей.       — Да, мне нравится. Спасибо.       — Сытый мужчина — довольный мужчина! — снова повторил Чон свою недавную шутку и громко рассмеялся. На этот раз Чимин не стал накручивать себя, он пропустил через ушные каналы бархатный смех актёра и не смог не ответить ему тем же. С Чонгуком всё получалось как-то само собой, и улыбался он тоже абсолютно без видимых на то причин. Просто, потому что он рядом.