Начиная с сегодняшнего дня

      — Отвезешь меня домой? — спросил Се Лянь после оплаты, не отлипая от зеркала. Хуа Чэн мелькал в отражении, погруженный в уборку. По его виду сложно было понять, но почему-то Се Лянь был уверен — он тоже доволен своей работой.       — Вызови такси.       — У меня нет денег на такси.       — Надо же, и забрать никто не захотел? — странным тоном протянул Хуа Чэн и выбросил спиртовую салфетку в мусорное ведро с таким видом, словно она в чем-то перед ним провинилась. Се Лянь недоумевающе моргнул пару раз, решил, что он имеет в виду родителей, и многозначительно хмыкнул. — Я помню, как Ши Цинсюань привел к нам невинный цветочек, а теперь он превратился в венерину мухоловку, наглую и зубастую. Сочувствую твоим родителям.       — Зачем им сочувствовать? — спросил Се Лянь невинно, поворачивая голову из стороны в сторону, чтобы рассмотреть татуировку со всех сторон. — У них все хорошо.       — До тех пор, пока они не увидят тебя сегодня?       — Ну зачем ты портишь мне настроение? — произнес он с укором, скрещивая руки на груди. — Что будет то будет, когда-то они должны понять, что я уже не маленький ребенок и могу делать с собой все, что захочу.       — Пока ты живешь в их доме и тратишь их деньги, это сомнительное заявление.       — Это мои деньги, я сам их заработал. Мои деньги, мое тело, мое решение.       Хуа Чэн смерил его оценивающим взглядом и пожал плечами.       — Окей, твое тело так твое, меня это в любом случае не касается.       Судя по всему, подвозить он желанием не горел, а просить Се Ляню надоело. Надев куртку, он осторожно поправил воротник и открыл карту города, пытаясь понять, где вообще находится и как отсюда уехать. Хотя бы на автобус должно было хватить.       — Пошли, — поторопил Хуа Чэн, прекратив чем-то шебуршать и вырвав Се Ляня из размышлений. — Выключи свет, когда будешь выходить.       Не споря, Се Лянь последовал за ним тем же путем, каким пришел, попутно щелкая всеми выключателями и погружая салон во тьму. На улице окончательно стемнело, ближайший фонарь жутковато мигал, отбрасывая на асфальт неровные полосы света. Судя по карте, до ближайшей остановки было метров шестьсот, зато на нужном автобусе он мог доехать почти до дома.       — Ну… — спасибо, — сказал Се Лянь, перекрикивая шум заводящегося мотора, — мне нравится татуировка, очень. Я буду за ней ухаживать. Увидимся… когда-нибудь.       Хуа Чэн ничего не ответил, даже не взглянул, лишь сдул с лица прядь волос. Се Лянь пожал плечами, стараясь не показывать, как его это задело — он тут, на секундочку, искренне благодарит, ладно? — и, натянув рукава куртки на пальцы, пошел вниз по улице.       Спустя несколько минут стихший было шум вновь стал громче. Байк затормозил у края тротуара, заставив Се Ляня остановиться тоже.       — Ну и куда ты пошел? — уточнил Хуа Чэн скептично. — Просить подвезти, чтобы потом гордо ушлепать, не дожидаясь?       — Я думал, ты не собираешься… — растерялся Се Лянь.       — Я сказал тебе «нет, я не буду»?       — Нет, — он почувствовал себя глупо. Хуа Чэн и правда не отказал прямо, лишь предложил вызвать такси, а затем и вовсе перевел тему. — Ну так выражай свои намерения прямо, пожалуйста, я не умею читать мысли! Ты звучал так, будто не хочешь, вот я и решил, что это отказ…       — Ваше высочество, сядешь уже или нет? — бесцеремонно перебили его. — Если нет — я поехал. Если да — заткнись и не заставляй меня ждать.       Язвительное обращение вдруг напомнило Се Ляню их первую встречу. Тогда он был уверен, что больше никогда не встретит этого человека — и вот, он едет с ним по залитым фонарным светом улицам вечернего города, оберегая от порывов ветра набитую им татуировку, чтобы дома радостно выкурить им же впервые и предложенный косяк. Может, это знакомство было не самым полезным в его жизни опытом, но самым необычным определенно.       Родители уже отдыхали дома — свет проникал сквозь окна гостиной и их спальни. Се Лянь застыл у дверей, в полной мере осознавая, что придется объясняться. Оставалось лишь надеяться, что они вернулись домой поздно, как и предупредили прошлым вечером, и он мог соврать, что отсутствовал всего час, максимум два.       Но еще лучше будет, если он успеет добраться до комнаты до того, как они его остановят, а разговор о тату и своем отсутствии начнется завтра утром. Так хотя бы можно будет сбежать от неудобных вопросов, отмазавшись учебой.       Он тихо снял обувь и куртку, поднялся наверх, но застыл, заметив, что дверь комнаты родителей, мимо которой ему в любом случае пришлось бы пройти, приоткрыта.       — А-Лянь? — позвали его со спины, когда он проскочил мимо и взялся за ручку своей двери. — Это ты?       Они его переиграли. Се Лянь вздохнул, признавая поражение, и повернулся к ним, вышедшим из комнаты, лицом.       — Я думал, вы уже спите…       Они даже не ложились, как оказалось, и тут же уставились на него как хищники на беззащитную добычу.       — Тебя ждали. На часах за полночь, а ты только явился домой.       — Я был с Цинсюанем…       — Вот как? — процедил Мэй Няньцин. — Любопытно. А сам Ши Цинсюань об этом знает?       Се Лянь бросил на него тяжёлый взгляд, уже догадываясь, что отец сейчас скажет.       — Потому что он был дома, когда я заходил, — договорил тот и скрестил руки на груди. – Ничего не хочешь рассказать?       Вот черт! Се Лянь выдохнул сквозь зубы и постарался выглядеть как можно более невозмутимо. Оставалось надеяться, что про свою поездку на весь день Цинсюань не упомянул.       — Думаю, он уже вернулся к тому времени. Я немного посидел в парке, а потом кое-что…       Цзюнь У поднял брови, прерывая его.       — Я так понимаю, ты несколько часов провёл в этом самом парке? Там настолько интересно?       — Безумно, — процедил Се Лянь, кидая тоскливый взгляд на дверь и не замечая за этим, что отец подошел близко. Слишком близко.       — Это что? На твоей шее? — прозвучал его голос буквально над самым ухом, изумленный и растерянный. — Няньцин, подойди-ка, полюбуйся.       Се Лянь сделал несколько шагов назад, упираясь лопатками в стену. Мысли заметались в голове испуганными птицами. Он решительно планировал показать тату отцам и заявить что-то вроде «я сам решаю, что делать со своим телом», но теперь, когда смотрел на выражения их лиц — смесь недовольства, неверия, печали и почти испуга — вся эта отчаянная решимость таяла быстрее мороженого на солнце.       — Да, я… я как раз хотел… — пробормотал он и затих, когда Цзюнь У сделал еще один шаг вперед, темнея лицом. Се Лянь сглотнул, пытаясь нашарить рукой ручку двери — в горле вдруг стало сухо как в пустыне. Казалось, он даже слышал скрип песка на зубах.       — Когда ты ее сделал? Где? У кого? — раньше, чем Се Лянь успел ответить хоть на один вопрос, тот вскинул руку, призывая к молчанию. — Но что интересует меня больше всего — почему тайком? Что еще ты делаешь тайком теперь, А-Лянь? О чем еще мы не знаем?       Цзюнь У схватил его за руку, сжимая пальцы, и закатал рукав, не обращая внимания на попытки вырваться.       — Что… Что ты делаешь? — выкрикнул Се Лянь, с мольбой глядя на второго отца, но получая хмурый взгляд в ответ. — Это всего лишь татуировка! Ну, хочешь, я могу сделать так, чтобы вы ее не видели?       — Да если бы дело было только в этом! Ты равнодушен к учебе и ко всему, чем занимался раньше, пропадаешь непонятно где, ведешь себя странно, избегаешь нас и своих друзей, врешь нам в лицо… Что еще мы должны подумать?       Се Лянь с силой вырвал руку из его хватки, прижимая к груди. Дверная ручка наконец легла в ладонь, но он уже забыл про нее, ошеломленный происходящим.       — Что ты пытался там найти? Думаешь, я колюсь? Папа, ты с ума сошел?       По факту, с наркотиками он и правда связался, да и куда крепче, чем думал, но сравнивать травку и, предположим, героин для него было даже оскорбительно.       Видимо, увидев отразившиеся на его лице обиду и возмущение, отцы переглянулись и немного успокоились. По крайней мере, они больше не пытались хватать его за руки.       — А-Лянь, — со вздохом начал Мэй Няньцин своим менторским тоном преподавателя, — мы беспокоимся о тебе. Ты изменился, и очень сильно. Расскажи, где ты был весь день?       — Я устал. Я не хочу сейчас ничего рассказывать, — отозвался Се Лянь сухо. От всех этих разборок заболела голова, рука мелко дрожала, сжимая ручку почти до боли, но морально ему было еще хуже. Он ненавидел разочаровывать родителей, малейшее их недовольство ощущалось как удар плетью по сердцу, но сейчас злость на себя смешалась со злостью на них, а вина боролась со стремлением к самодостаточности, и в результате он чувствовал лишь апатию и ненависть вообще ко всему окружающему. Хотелось остаться в мире совсем одному — и чтобы кто-то пожалел его, сказал, что он не сделал ничего дурного; исчезнуть из этого мира — и жить, но так, как хочется только ему самому… Он уже и сам не понимал, чего пытается добиться.       Цзюнь У потянулся к нему, явно огорченный, и даже тревожная морщинка на его переносице словно шептала Се Ляню о том, какой он ужасный человек.       — Мы поговорим сейчас, потому что…       Даже не пытаясь дослушать, Се Лянь надавил на ручку, спиной проскользнул в образовавшуюся щель, закрыл дверь на защелку, не меняясь в лице, а затем прислонился лбом к гладкой поверхности и опустился на колени, чувствуя, как тело начинает трясти мелкой дрожью, а горло пережимает спазмом в преддверии слез.       С той стороны он слышал свое имя, повторяемое раз за разом, ручка ходила ходуном, словно отцы поставили перед собой цель вырвать ее совсем. Он сжался, не издавая ни звука. Спустя время — Се Лянь, судорожно глотающий воздух, не мог точно сказать, как долго держал оборону — Мэй Няньцин вновь заговорил, но его голос был далек от тепла.       — Не хочешь по-хорошему? Ладно. Я сам буду возить тебя в университет и забирать оттуда. Каждый твой преподаватель будет докладывать мне о том, где ты, с кем ты и что делаешь. Все твои задания на дом тоже буду проверять сам. Я предупреждаю, если ты еще раз самовольно уйдешь с пары, пропадешь где-то и явишься с татуировками и накрашенный, я самолично запру тебя тут, чтобы уж точно быть уверенным, что ты под нашим присмотром и не занимаешься непонятными делами!       Се Лянь прикусил язык, сдерживаясь, чтобы не ответить что-то, о чем потом будет сильно жалеть. Например, о том, что у него в кровати спрятана травка, сегодня он почти переспал с девушкой в клубе, а еще чувствовал себя странно взволнованным, глядя на красивого парня, делающего ему татуировку на шее. Как тебе такое, пап? Интереснее, чем зубрить историю искусства -дцатого века?       Отцы ушли. Он слышал, как поскрипывает под их ногами лестница. Телевизор молчал, и он предположил, что сейчас они, собравшись за кухонным столом, рассуждают, что же с ним теперь делать.       Ну так вышвырните меня вон, сказал бы он, если бы они спрашивали его мнения в этом вопросе. Откажитесь от меня и забудьте о моем существовании. Но не нужно больше этих укоризненных взглядов, тревожных восклицаний и фраз в стиле «мы желаем тебе только лучшего». Вы желаете лучшего — я желаю своего.       По крайней мере, сейчас.       Присев на подоконник с ногами, он размазал влагу с глаз по щекам, приоткрыл оконную створку и закурил, развеивая дым рукой. В окне Цинсюаня, неплотно закрытом шторами, горел свет. На мгновение Се Ляню захотелось оказаться там, в обществе человека, который всегда мог его развеселить и успокоить, примирить со своими же действиями и решениями. Может, именно этим он и отличался от Му Цина и Фэн Синя? Они годами привыкали к одному Се Ляню, пытаясь теперь поддерживать его образ даже вопреки его воле, а Цинсюань видел Се Ляня другого.       Когда он потянулся к столу, чтобы взять телефон и хотя бы позвонить ему, пожаловаться и получить немного утешения, снизу что-то треснуло. От неожиданности он вздрогнул, мысленно перебрав множество ситуаций, начиная с грабителя и начинающегося поджога дома, потушил торопливо сигарету, прикрыв пепельницу пледом и книгами, затем осторожно приоткрыл окно шире и высунулся наружу, едва не столкнувшись с кем-то головой.       — Ауч! — этот голос он узнал бы где угодно. — Ну осторожнее, пожалуйста, если я упаду, точно что-нибудь себе сломаю!       — Какого черта?       Ши Цинсюань, одетый в спортивный костюм и шлепанцы, поудобнее встал на ступеньке переносной лестницы — той самой, по которой они когда-то забирались к нему в спальню, — и уставился ожидающе.       — Что?.. — Се Лянь решил, что он спит и видит крайне дурацкий сон.       — Ты собираешься помочь мне залезть? Если не помогаешь, так хоть отойди и не мешай!       Стараясь действовать как можно тише, Се Лянь сдвинул лежащие на подоконнике вещи и подал руку. Оказавшись внутри, Цинсюань как ни в чем ни бывало отряхнулся, скинул обувь, поправил заколотые изящной деревянной шпилькой волосы — с его нарядом эта прическа смотрелась особенно интересно — и широко улыбнулся.       — Прости, твой отец сегодня пришел так внезапно, я не успел даже ничего придумать: он просто посмотрел на меня, спросил, давно ли я вернулся, и молча ушел… Я ждал, пока ты вернешься. Надеюсь, у тебя не было проблем из-за меня?       — Нет, — отозвался Се Лянь тихо, усаживаясь обратно на подоконник и кивая Цинсюаню, чтобы сел рядом, — у меня проблемы из-за себя.       — У тебя из-за меня сейчас проблемы будут! — ахнул вдруг друг. — Это что еще такое?       Сначала Се Лянь испугался, что и его как-то уже успел обидеть, но потом заметил взгляд, направленный на свою шею, и тут же все понял.       Какая-то неадекватная у всех была реакция.       — Ты же обещал, что мы сделаем вместе! — воскликнул Цинсюань, и Се Лянь с неожиданным стыдом вспомнил, что так и было. Они и правда обсуждали это, кажется, сто тысяч лет назад — а по факту и месяца не прошло.       — Я… — Се Лянь замолчал, не зная, что и говорить в свое оправдание. Он попросту забыл, но не заявишь же так Цинсюаню. — Я просто…       Цинсюань скрестил руки на груди, поджав губы. Несмотря на свой легкий и приятный характер, он умел быть довольно вредным и требовательным, уж кому, как ни Се Ляню, это знать.       — Что? Забыл?       — Да, — выдохнул он, потупившись. — Прости, я правда совсем забыл… Мне так жаль. Давай я просто схожу с тобой, когда ты будешь делать? Какая разница, вместе мы делаем или нет, ощущения-то не изменятся!       — Очень даже изменятся! — впрочем, обижался друг недолго. К облегчению Се Ляня, уже через несколько минут Цинсюань крутил его в разные стороны под светом лампы, разглядывая каждый завиток татуировки.       — Какая красота, — бормотал себе под нос, — ну и ну, обалдеть можно, как тебе идет… Нужно будет устроить фотосессию… Волосы, тату, ключицы и голые плечи, даже звучит секси…       Се Лянь посмеивался еле слышно, но наполеоновским планам не мешал.       Узнав, что Хуа Чэна уговаривать почти не пришлось, Цинсюань и вовсе пришел в восторг.       — Клянусь своей камерой, ты ему чем-то по душе пришелся!       — Глупости какие, — фыркнул Се Лянь, отметив мысленно, что слышать подобное неожиданно приятно. — Это же не бесплатно. Он просто заработал на мне денег.       — Да что ты? — протянул Цинсюань умиленно, сложив руки в молитвенном жесте. — А вот мне выбивать возможность сделать у него тату пришлось через Хэ-сюна, Цзянь Лянь и чуть ли не шантаж.       — Шантаж?       — Забей, так, старые дела. Раз так все сложилось, ты все равно пойдешь со мной и будешь держать меня за руку, раз уж вот так предал наш дружеский контракт!       Слово «контракт» он произнес с таким надрывом, что Се Лянь не удержался от смеха. Как он и думал, рядом с Цинсюанем плохое настроение попросту не задерживалось.       — Я пока под присмотром, — сказал Се Лянь торопливо, вспомнив про ссору с отцами, — так что не знаю, когда смогу к тебе присоединиться. Извини, но если хочешь пойти вместе, тебе придется еще немного подождать. Отцы скоро оттают, мы уже столько раз это проходили.       Цинсюань пихнул его ступней в бедро, заставляя прижаться ближе к стеклу, и опустил подбородок на колени.       — Твоей семье настолько не понравилась тату?       — Не в этом дело, — покачал Се Лянь головой, задумчиво глядя на то, как колышутся на ветру ветви деревьев за окном. Листвы на них становилось все меньше. — Скорее, они думают, что я поддался плохому влиянию или вроде того. Но это ненадолго. Они доверяют мне, чего бы там ни говорили, и совсем скоро все станет как прежде.       — Неужели ты и раньше с ними ссорился? — засмеялся Цинсюань, — из-за чего? Получил девяносто восемь вместо ста? Опоздал на пару? Не доел супчик?       Несколько минут они шутливо пихали друг друга ногами, пытаясь не то скинуть на пол, не то наставить синяков. В конце концов Се Лянь прижал его ступни к подоконнику своими и откинул голову, упираясь макушкой в откос.       — Первое время после усыновления я не мог поверить в то, что попал в хорошую семью. У нас ходили байки про подобное — вроде, чем более замечательной семья кажется сначала, тем ужаснее она станет после. Не знаю, кто это начал, но я был маленьким и верил, поэтому, попав сюда, постоянно пытался их на чем-то подловить. Рылся по ящикам в поисках доказательств, устраивал истерики и бойкоты, мог не разговаривать целыми днями. Сейчас мне очень стыдно за это.       Цинсюань слушал его внимательно, накручивая прядь волос на палец, и молчал, пока Се Лянь рассказывал о своих глупых, эгоистичных делишках и мыслях, тревожных и испуганных, каким он был и сам первое время.       — В конце концов мы все же поговорили и я понял, что хорошую семью определяет отношение друг к другу и ребенку, а не какие-то там скрытые мотивы. Я люблю их, правда, но… я устал. Иногда хочется, чтобы они действительно отказались от меня, а иногда я боюсь этого до дрожи. Мне нравится, как дом наполняется теплом, когда они возвращаются с работы, но в то же время я не хочу приходить вечером из университета и молюсь, чтобы и они задержались подольше, ведь знаю, к чему опять сведутся все разговоры во время ужина. Мне уютно здесь, но этот уют — как тесная комнатушка без окон, заставленная красивыми вещами. Красивыми, но ненавистными. Может, поэтому я чувствую себя так хорошо с совершенно незнакомыми людьми в максимально отличающемся от моего дома месте?       Он говорил, то делая паузы между словами, словно думая о чем-то ином, то ускоряясь настолько, что звучали почти слитно, а Цинсюань продолжал слушать, щекоча пальцами все еще прижатых ног его подошву, словно пытаясь отвлечь этим от тяжелых мыслей.       Монолог прервал телефон Цинсюаня, звякнувший входящим сообщением.       — Ты не будешь смотреть? — уточнил Се Лянь после воцарившегося молчания.       — Подождут. А вот тебе явно нужно высказаться.       — Все нормально, посмотри, вдруг что-то важное.       — Брат пишет, — заметил Цинсюань, глянув на экран. — Ничего страшного, он знает, что я здесь, посижу еще, если тебе не хочется оставаться одному.       Се Ляню внезапно захотелось не то заплакать, не то обнять его. Он не заслуживал такого чудесного отношения от человека, о чьей единственной просьбе попросту позабыл. И, разумеется, он совсем не хотел портить его отношения с семьей, поэтому отпустил домой, пообещав, что не будет грустить и просто ляжет спать.       — Подождем сколько нужно, — сказал Цинсюань напоследок, вставая на лестницу, — если хочешь, я могу залезать к тебе каждый вечер. Будем смотреть фильмы, делать фоточки и перемывать всем кости. А когда твои родители дадут тебе свободу, первым же делом поедем к ребятам и напьемся как сволочи. Татуировка как-нибудь потом.       — Как сволочи, — кивнул Се Лянь, с трудом сдерживая улыбку.       Они с деловым видом пожали друг другу руки — в процессе потоком ветра Цинсюаня едва не унесло вбок вместе с лестницей, и Се Лянь, ощущая, как на голове появляются седые волосы, вцепился в его руку так, что остались следы, — и расстались до следующего дня.       Так переносить домашний арест было куда легче.       Се Лянь не понимал, как раньше мог считать прежнее времяпровождение достаточно веселым, потому что сейчас оно превратилось в максимально унылую рутину. Утром он просыпался, завтракал с отцами в напряженном молчании — от их взглядов у него стабильно уже через несколько минут пропадал аппетит — и вместе с Мэй Няньцином ехал до университета, чувствуя себя ребенком, которого ведут в садик за ручку. Может, такой была отцовская месть, но все вопросы на парах доставались ему, на лекциях его усаживали только на первый ряд, заваливали заданиями, и даже преподаватель секции фехтования, находящейся на другом конце города, где отцы, предположительно, не могли бы его достать, словно поставил перед собой цель выжать Се Ляня до последнего. Пришлось вычеркнуть из жизни несколько секций и клубных собраний, на которые попросту не хватало времени, и отказать в уроках каллиграфии компании девушек, пережив их расстроенные взгляды — несложно было догадаться, что сдалась им вовсе не каллиграфия. После того, как в стенах университета его увидели с татуировкой на шее, по пятам постоянно кто-то ходил, шушукаясь и вздыхая, хорошему настроению это тоже не способствовало от слова совсем.       Раньше он думал, что устал. Теперь он понял, что такое уставать. Однако приходилось терпеть, чтобы вновь завоевать доверие к своей персоне.       Отцов хватило на две с половиной недели. Постепенно, видя его послушание даже в условиях подобного эмоционального прессинга, они смягчились и ожидаемо почувствовали себя виноватыми. Еще бы, ведь Се Лянь все эти недели старательно вздыхал, делал грустное лицо, худел и бледнел, показывая, как сильно страдает, а по вечерам, показав родителям выполненные — чаще даже списанные — задания на завтра, он впускал Цинсюаня через окно, хихикал с ним над видео на ютубе, тихо-тихо, чтобы родители не услышали, и даже стал моделью для его ролика про мейкап. Мечта вновь добраться до гаража и хорошенько повеселиться становилась все ближе, а купленная травка в тайнике исчезала еще стремительнее.       — Думаю, еще денек — и можно завести с ними разговор о примирении, — сказал Се Лянь в один из вечеров, очищая мандарин и складывая шкурки рядом аккуратной горкой.       — Я соскучился по Хэ-сюну, — вздохнул Цинсюань, аппетитно чавкая рядом. — По ребятам тоже, но по Хэ-сюну особенно. Когда уезжаю домой, просто невыносимо думать, что он там без меня остается.       Се Лянь подумал о том, чем Хэ Сюань может заниматься в его отсутствие, и с трудом подавил вспыхнувшее в груди недовольство. Ну вот что за правила такие дурацкие? Как вообще можно решиться строить с кем-то отношения с намеком на серьезность в подобных условиях? Только на разовый перепихон и стоит надеяться.       — Не думаю, что ему там сильно скучно, — отметил он, в качестве утешения передавая другу мандаринку и принимаясь за следующую. — Почему бы тебе не попробовать найти себе кого-то получше?       — Думаешь, я не пробовал? — Цинсюань вздохнул еще тяжелее. Се Лянь глянул на него с беспокойством. — Незадолго до нашего с тобой знакомства я два месяца не приезжал, не писал ему, не отвечал на звонки никого из ребят, думал, со временем переживу и забуду. Познакомился с парнем, студент-медик вроде, весь такой из себя идеальный, не пьет, не курит, подарки дарит.       Он замолчал, катая мандарин по столу.       — И? — осторожно уточнил Се Лянь, уже догадываясь, что услышит. Цинсюань улыбнулся — одним лишь краем губ, нервно и дергано.       — Ты ведь и сам уже понял… Не пережил я ничего, не забыл, примчался туда посреди ночи после кошмара, разревелся и переспал с Хэ-сюном. А потом он сломал нос тому парню, до сих пор стыдно, бедняга-то не виноват, что со мной, придурком таким, связался.       — Он разбил парню нос из-за тебя? — Се Ляню вдруг стало смешно. Раз Хэ Сюань такой собственник, он ведь и сам мог получить по лицу не так давно, если бы тот не решил разобраться предварительно в тонкостях их с Цинсюанем отношений.       — А ты? — он не сразу понял, что этот вопрос предназначен уже ему.       — Что я?       — Ты по кому-нибудь скучаешь?       — Нет, — слишком торопливо отозвался он, старательно не глядя на Цинсюаня, но зная, что он точно сейчас недоверчиво поднял брови. Этот вопрос пугал не потому, что он в принципе не хотел скучать по кому-то из компании, а потому что… он даже сам с собой не хотел признавать, что вспоминает одного человека чаще, чем следовало бы. Человека, который этого вовсе и не заслуживает.       Татуировка на шее зачесалась, словно бы упрекая его во лжи. Она тоже напоминала каждый раз, когда он смотрелся в зеркало: словно вновь видел сосредоточенную морщинку на бледной, явно никогда не знавшей загара переносице, темные ресницы, отражение лампочек в глазах и пальцы в перчатках на завитках его тернового ошейника.       Пялишься, сказал Хуа Чэн тогда. А как не пялиться, ответил бы кто угодно вместо Се Ляня, растерявшего все слова, если ты выглядишь как грех.       — По Цзянь Лянь разве что, — разорвал Се Лянь затянувшееся молчание, оправдывая себя тем, что это, в общем-то, не ложь. Просто… недоговорка. — Мы с ней подружились, кажется.       Цинсюань издал странный звук, но допытываться не стал и сменил тему.       Как Се Лянь и утверждал, во время следующего завтрака отцы, то и дело поглядывая друг на друга с намеком — пытались решить, кому сделать следующий шаг, понял он, — начали «серьезный разговор», уже последний в этой наскучившей всем партии игры.       — А-Лянь, ты сердишься на нас? — осторожно начал Мэй Няньцин, нервно поправляя и без того идеально сидящие очки.       Се Лянь пожал плечами, изображая сомнения, хотя мысленно покатывался со смеху от этих попыток прощупать почву.       — Ты же понимаешь, что все это было ради твоего блага, — подхватил Цзюнь У. — Мы придумали себе лишнего, соглашусь, но ты должен нас понять — мы просто испугались, что ты мог попасть под плохое влияние.       — Я не попадал ни под чье влияние. Иногда мне некогда даже поесть, не то что под влияния попадать.       Они переглянулись снова, на этот раз виновато. Се Лянь драматично вздохнул, ковыряясь в еде.       — Ты прости нас за это все, А-Лянь. Мы были неправы. Ты наш любимый и замечательный сын, и если у тебя есть какие-то проблемы, ты всегда можешь поделиться ими с нами.       — Я попрошу снизить тебе нагрузку, чтобы ты мог отдохнуть. А с пятницы на субботу устроим семейный киновечер, как тебе такая идея?       — И твоя татуировка… очень симпатичная. Тебе идет. Но в следующий раз, пожалуйста, хотя бы сообщи нам о желании сделать что-то подобное…       Се Лянь отодвинул тарелку, глядя на тут же напрягшихся родителей. Видимо, они и правда считали себя виноватыми и теперь ожидали, что он никогда их не простит, откажется от них, уйдет из дома или еще что похуже. Но Се Лянь изображал из себя идеального ребенка почти три недели не для того, чтобы продолжать обострять отношения с ними. Ему нужно было полное доверие. Чтобы все вернулось к прежним временам. Несмотря на то, что он был определенно сердит на них, внутри жила ностальгия по приятным моментам совместного прошлого. Киновечера тоже входили в этот список: они покупали вкусности, выключали свет и в обнимку смотрели фильмы весь вечер, пока он не засыпал на плече одного из них.       — Ладно, — сказал Се Лянь мягче, чем планировал. Все же они были его семьей, и он любил их даже несмотря на замашки на манипулятивность. — В пятницу устроим киновечер, но в выходные я хотел бы увидеться с друзьями.       Напряженная атмосфера, нависшая над столом, постепенно рассеивалась.       — Конечно, — согласно кивнул Цзюнь У и, помолчав немного, уточнил: — вы не ссорились?       — Разве? Нет, — отозвался Се Лянь, не поднимая взгляда от чашки.       Он поговорил с Фэн Синем и Му Цином и постарался объяснить все стрессом и трудными временами, однако они не слишком поверили и с тех пор держались немного отстраненно, видимо, решив, что он не доверяет им какую-то важную тайну. Правда, Се Лянь подозревал, что, если бы не влияние мнительного, но проницательного Му Цина, Фэн Синь уже давно бы вел себя как прежде.       По крайней мере, они не говорили отцу лишнего — и за это он определенно был им благодарен.       — Раньше вы были очень дружны, — согласился с мужем Мэй Няньцин. — Меня даже некоторые преподаватели спрашивают об этом. Они привыкли, что вы с Му Цином о чем-то шушукались постоянно, а теперь почти не разговариваете, да и ты себя иначе ведешь…       Се Лянь посмотрел на него исподлобья, и он тут же замолчал, понимая, что в ином случае их разговор опять вернется на исходную точку: разборки, обвинения, извинения.       — Просто кое в чем не сошлись мнениями, — сказал Се Лянь спокойно. — Я бы хотел, чтобы мои преподаватели перестали докладывать тебе обо мне, но это, видимо, слишком невыполнимая просьба… Тогда, пожалуйста, можно я все же буду хотя бы возвращаться с учебы один? Надо мной уже одногруппники подшучивают.       Разумеется, отцы не могли отказать. Если в утренних поездках вместе еще был смысл, раз уж двум из них в одно время в одно место, то специально срываться из дома, чтобы его забрать — это уже паранойей попахивает.       — Беги переодевайся, — велел Мэй Няньцин, вставая из-за стола и собирая тарелки. — Надеюсь, сегодня день будет удачнее, чем предыдущие.       Выходя с кухни, Се Лянь услышал приглушенное, но полное надежды:       — Может, у него наконец-то девушка появилась? — и тут же прибавил шаг, чувствуя, как горят щеки.       Му Цина и Фэн Синя он нашел в коридоре первого этажа: они сидели бок о бок, уткнувшись в телефоны, и во что-то увлеченно играли.       — Этот придурок у меня щит пробил!       — Ты берешь левого, я правого. Стянем их и ультанем вместе.       — Подожди, я подлечусь немного.       Се Лянь встал прямо перед ними и кашлянул.       — Так и будете дуться на меня? — спросил он.       — А что такое? — уточнил Му Цин, не поднимая головы. Его пальцы стремительно перемещались по экрану телефона, атакуя врагов какими-то бомбами. — Мы внезапно нужны оказались столь сиятельной и занятой персоне?       Се Лянь мог обидеться, но они ссорились, начиная с детства, сотни раз из-за всякой ерунды, и он уже привык к подобным выпадам. Он называл это защитной реакцией, а Фэн Синь врожденной вредностью. Скорее всего, правы были оба.       — Вы мои друзья. Разумеется, вы мне нужны.       — Фэн Синь, врубай ульту.       — Ага.       — Ребята, — повысил голос Се Лянь, с недовольством чувствуя себя рядом с ними лишним. — Я с кем говорю?       Му Цин отключил экран и уставился на него. Стоя под этим взглядом, Се Лянь пожалел, что вообще подошел.       — Хочешь говорить? Ладно. Где же ты был, мой замечательный и лучший друг, когда мама попала в больницу?       Се Ляню показалось, что его окатило ледяной водой.       — Я напомню. Ты сказал «потом, я занят» — и в итоге это потом так и не настало. Не то чтобы я надеялся, конечно.       — Твоя мама? — растерянно повторил Се Лянь, понимая, что довольно смутно помнит обсуждаемую ситуацию. Кажется, тогда он был сильно не в настроении после очередного выговора отцов и не хотел ни с кем разговаривать. Но разве он мог бы ответить подобное, если бы знал, о чем речь? — Ох… Прости, я… Что случилось? Ее выписали? Она в порядке?       — Она в порядке, а вот о тебе такого сказать не могу.       — Я не знал! Если бы ты сказал мне сразу…       — Я бы сказал, если бы ты хотя бы дал мне эту возможность!       — С каких пор тебя стали останавливать мои слова?       — Да с тех пор, как их начал говорить мне ты!       Фэн Синь благоразумно не влезал, хотя по лицу было видно, что хотелось. Се Лянь замолчал, тяжело дыша — вот и еще одна благодатная почва для ростков вины, мало ведь ему было. Му Цин смотрел хмуро и цепко.       — Ты замечательно игнорировал нас и наши проблемы столько времени. Почему бы не продолжить в том же духе?       — Ты серьезно из-за одной моей ошибки готов разорвать нашу дружбу? — не поверил своим ушам Се Лянь. — Я столько лет пренебрегал своими проблемами ради ваших, но как только это поменялось, я стал злодеем?       — Ты не злодей. Ты просто избалованный, — сказал Му Цин. Се Лянь уставился на него в смешанных чувствах.       — Что, прости?       Даже Фэн Синь заметно удивился.       — В каком месте?       Му Цин вздохнул.       — Я не имею в виду избалованность вроде «я хочу это — я получу это». Ты избалован вниманием. Да, ты можешь стесняться, теряться от него сколько угодно, но стоит кому-то это самое внимание любого вида на тебя не обратить — и ты выглядишь так, словно тебя предали.       Се Лянь открыл было рот, чтобы возразить, но Му Цин одним взглядом заставил его замолчать и продолжил как ни в чем не бывало:       — Может, сам этого не замечаешь, но я наблюдал за тобой слишком долго и знаю, о чем говорю. Ты — смысл жизни своих родителей, все преподаватели выделяют тебя в первую очередь, однокурсники из-за этого тоже следят за тобой. Тебя знают и приветствуют продавцы в магазинах, куда ты ходишь. Библиотекарь. Соседи. Все тебя знают, в хорошем свете или в плохом, но знают и замечают. И ты настолько к этому привык, что чужое равнодушие обижает тебя. Тебе нужно быть в свете софитов, даже если стоишь за кулисами.       Се Лянь смотрел на него, не в силах подобрать слов, чтобы оправдаться или возразить.       — Столько лет дружбы даром не проходят, ты наш друг и им остаешься. Но если ты не собираешься ничем с нами делиться, то хотя бы не веди себя как сволочь.       Му Цин встал, сунул телефон, который все это время крутил в руках, в карман и обогнул застывшего Се Ляня.       — Пошли. Пара скоро начнется.       Несмотря на то, что они все же поговорили и разрешили часть разногласий, чувствовал себя Се Лянь еще хуже, чем до этого разговора.       Субботние посиделки с родителями ситуацию не особо улучшили. Се Лянь честно старался настроиться на атмосферу и почувствовать себя так же уютно, как в прежние времена, но не мог успокоиться от мысли, что всего одна ночь — и он вновь сможет погрузиться в ту, другую жизнь, забыть на время о своих заботах и просто делать что хочет.       Уже после полудня следующего дня он сидел в комнате Цинсюаня, закрыв глаза, и терпеливо ждал, пока тот, щебеча о какой-то ерунде, подведет ему глаза красным карандашом. Это была его очередная идея — парный мейк — и легче было смириться, нежели спорить.       — Тебе определенно идет красный, — заметил Цинсюань. При взгляде на него, одетого в свободную клетчатую рубашку и джинсы, на которых дыр было больше, чем ткани, Се Лянь чувствовал замерзшим почему-то себя, особенно когда вспоминал, что на улице уже далеко не лето. — Хотя больше, чем одному нашему знакомому, красный не идет, мне кажется, никому.       — Хуа Чэну? — предположил Се Лянь, невольно касаясь татуировки.       — Хуа Чэну, — подтвердил Цинсюань, проводя последнюю линию и критично разглядывая результат. — Ну что за прелесть! Ты идеальная модель — на тебе все выглядит хорошо.       — На тебе ничуть не хуже, — отметил Се Лянь и с лукавой улыбкой добавил: — Хэ Сюань твой вид обязательно оценит.       Цинсюань ахнул и мстительно запустил в него, смеющегося, подушкой.       — Не используй мои секреты против меня же! Когда у тебя кто-то появится, я тоже буду тебя дразнить, вот увидишь!       Если не состаришься к тому моменту, подумал Се Лянь, но промолчал. Смеяться внезапно расхотелось.       — Жду с нетерпением, — сказал он задумчиво, — жду с нетерпением…       В выходные народу заметно прибавилось — ребята, подкинувшие их от трассы, где Цинсюань остановил такси, едва нашли удобное место для парковки. В воздухе стоял аппетитный запах, вызвавший у Се Ляня невольное слюнотечение.       — Шашлычки? — завопил Цинсюань, подлетая к потягивающей пиво небольшой компании, устроившейся во дворе. Как оказалось, рядом с костром они поставили мангал и теперь жарили на нем мясо. — Шашлычки! Вау, что, праздник какой-то?       — Прожили еще одну неделю и не свихнулись, — засмеялись они в ответ. Се Лянь поймал себя на мысли, что помнит имя каждого, а ведь когда-то все они были для него совсем чужими людьми. — Стойте, не спешите, дадим вам на пробу.       Шашлык был жирненьким и очень горячим, но невероятно вкусным — впрочем, ничего удивительного, ведь его готовили три повара. Се Лянь сам не заметил, как съел две штуки за раз. Цинсюань, растягивающий удовольствие, довольно застонал.       — Как хорошо… Отложите нам несколько, а? А то опять остальные набегут и все сожрут раньше, чем я моргну.       — Ты только попроси, Сюань-Сюань, и я тебе лично готовить буду, — подмигнул один из них. — Я тебя всегда жду, ты же знаешь.       — Вот и жди, — солнечно улыбнулся Цинсюань, передавая Се Ляню влажные салфетки, чтобы вытереть пальцы от жира. — Может, и приду когда-нибудь. Пошли, Се Лянь, поздороваемся с остальными.       — Куда он тебя ждет? — с любопытством спросил Се Лянь, когда они отошли от мангала. Цинсюань фыркнул:       — Кафе открыл недавно, теперь все меня туда приглашает.       — На свидание что ли?       — Ну типа… Чего ты улыбаешься? — воскликнул он, тыкая Се Ляня в поясницу, — чего улыбаешься, а?       Се Лянь попытался увернуться, с трудом сдерживая смех.       — Почему не пойдешь? Ради шашлыков-то?       — Нужен он мне больно, шашлыки я тут поесть могу.       Он ускорился, словно пытаясь сбежать от этого смущающего разговора, и ворвался внутрь гаража неудержимым громким смерчем.       — Ребята, кто вернулся? Та-дам, нашу принцессу выпустили из заточения! Возрадуемся же!       — Какую еще принцессу? — искренне возмутился Се Лянь. — Я не принцесса. Я дракон!       — Дракон, разумеется, дракон, — злорадно хихикнул Цинсюань. — Покину тебя ненадолго, ящерица души моей, я вижу там своего господина принца. Шашлыки он мне, конечно, не жарит, зато может чудесно пожарить меня самого.       Се Лянь, оставшийся в одиночестве с горящим лицом, сделал вид, будто не услышал последней фразы, закатил глаза и принялся отвечать на приветствия, пока Цинсюань, бросившись к Хэ Сюаню на шею так радостно, словно не видел его как минимум сотню лет, все никак не мог от него отлипнуть. Впрочем, тот явно был не против, запустив пальцы в его волосы и почесывая как котенка. Хуа Чэн рядом пересчитывал деньги, шевеля губами, и не поднимал глаз. Се Лянь поджал губы. Стоило бы привыкнуть, но каждый раз это пренебрежение царапало изнутри. Может, подумал он, Му Цин был прав и я действительно слишком избалован чужим вниманием? Почему мне так хочется получить это внимание от него, игнорирующего мое существование в принципе большую часть времени?       Однако, стоило лишь ему подумать об этом, как Хуа Чэн, сунув пачку в карман, встал с дивана и направился в его сторону, уверенно рассекая толпу на своем пути.       — Выйди на свет, — попросил он. — Я посмотрю, как заживает.       — И тебе привет, — вздохнул Се Лянь. — Где тут свет видишь? Темно как в пещере.       Хуа Чэн не стал объяснять, взял за запястье и подвел к наиболее освещенному лампочками участку. Когда он склонился над шеей, Се Лянь непроизвольно задержал дыхание. От его волос пахло дымом и чем-то сладким — духами девушек, как стало понятно позже.       — Ну как? — выдавил он резко пересохшим горлом. Хуа Чэн выпрямился и прищурился. Свет ложился цветными тенями на его лицо, превращая глаза в черные провалы и вырисовывая линии скул.       — Нормально. Значит, тебя за нее не убили дома.       — Разочарован?       — Рыдаю от счастья, разве не видно?       Се Лянь не мог не ощущать разницу между атмосферой их перепалок сейчас и в первый день знакомства. Теперь они больше забавляли и странным образом волновали, чем злили, хоть иногда Хуа Чэну до сих пор и хотелось дать по лицу. Он лишь надеялся, что эти изменения работают и в обратную сторону.       — Бай сегодня тут, надеюсь, ты помнишь мои слова. То же могу сказать и про Ци Жуна, от него тоже держись подальше. Впрочем, это несложно — он та еще мерзкая жаба.       — Кто такой Ци Жун? — кажется, это имя уже упоминали ранее, и Се Лянь, проследив за взглядом Хуа Чэна, смутно припомнил владельца, парня с зелеными прядями и грязным ртом. — Кажется, это он нес какую-то хрень, когда мы играли в «я никогда не»?       — Он постоянно несет хрень, — сухо отозвался Хуа Чэн, скрестив руки на груди. — Если его слушать, крышей двинуться можно.       — Но не выгоняете тоже из-за договоренности, так? — понял Се Лянь. — Странные вы. Неужели договоренности стоят этих заморочек?       Он невольно вздрогнул, когда дыхание опалило кожу за правым ухом. Хуа Чэн в мгновение ока оказался слишком близко.       — Ты кем себя возомнил, чтобы решать, что чего стоит? — почти прошептал он. Се Лянь гулко сглотнул, чувствуя, как жар с лица опускается на шею. — Я спрашивал твоего мнения на этот счет? Определенно нет. Так почему ты решил сейчас открыть рот?       Не дожидаясь ответа, Хуа Чэн отстранился и невозмутимо вернулся на диван. Се Лянь потряс головой, пытаясь вернуться в чувство. Он ощущал себя так, словно пережил самый мощный в жизни приход.       Обдумать эту мысль как следует не дали: он покачнулся от веса внезапно навалившегося на него со спины тела, панибратски обнявшего за плечи.       — Эй, — лениво растягивая гласные, протянул голос. — Поспорим?       Парень по прозвищу Банкир, сын богатых родителей, не знающий уже, куда потратить свои карманные деньги, парень, предложивший Цинсюаню спор в день, когда Се Лянь оказался в этом месте, приставал ко всем с дурацкими пари, победой в которых были очень даже неплохие суммы. Стыдно признавать, но Се Ляню сейчас очень пригодились бы лишние средства. Родители почти не давали на карманные во время ссоры, уроки он больше не вел, а цены на сигареты, хоть и снизились немного, все равно вызывали уныние одним своим существованием.       — На что? — уточил Се Лянь, надеясь лишь, что это будет просто. Задания от Банкира варьировали по уровню сложности в зависимости от того, насколько под кайфом он был в момент их оглашения. Кому-то выпадало лишь прокричать какую-нибудь ерунду или станцевать дурацкий танец, а кто-то вынужден был влезать в серьезные проблемы ради победы. Поговаривали даже, что Хуа Чэн несколько лет назад сжег несколько мелких храмов из-за этого пари — или просто ради веселья, как все тайно подозревали.       Вокруг них уже собралась небольшая любопытная толпа, ожидающая приговора, и это начинало нервировать. Одно дело — когда ты делаешь что-то неловкое тайком, другое — под десятком любопытных глаз.       — Спорим, что ты… Ну, предположим, прямо сейчас засосешь Сюаня. — Какого именно? — с похолодевшим сердцем уточнил он. Если тот подразумевал Хэ Сюаня, то о никаком выигрыше и речи идти не могло — Се Лянь точно не стал бы в этом участвовать.       — Который твой дружок, — хитро ухмыльнулся парень. — Понять никак не могу, вы с этой хмурой рыбиной его делите и поэтому не ладите или что?       — Ерунду не неси, — оборвал Се Лянь, торопливо взвешивая все за и против. Цинсюань его друг, поймет и осуждать не станет. Хэ Сюань, скорее всего, сломает ему нос. Но в результате он получит деньги. — Сумма какая?       Все с любопытством прислушались. Банкир склонился к уху и прошептал число, от которого брови Се Ляня поползли на лоб.       — Тебе действительно некуда девать деньги, да? — вздохнул он, принимая поражение в мысленном противостоянии с самим собой. Это определенно того стоило.       — Я раб удовольствий, а не скучного материального, — отмахнулся тот. «Отдай свое материальное нам» — пробормотали в толпе с откровенной завистью. — Прибавлю сумму, если второй Сюань это увидит, бесит меня его похуистичная морда.       — Ага, тогда новый нос мне тоже ты оплатишь, — пробормотал Се Лянь, отыскивая Цинсюаня взглядом. Он, уже заметно навеселе, бодро танцевал с Сюань Цзи, пытаясь прокрутить её вокруг своей оси так, чтобы она, еще более пьяненькая, не запуталась в ногах. Выглядело это крайне забавно, но Се Ляню было не до смеха. Скрепив сердце, он подошел и осторожно тронул его за плечо, обращая на себя внимание.       — О, привет! — тот обернулся, пытаясь перевести дух. — Ты тоже хочешь…       Не дав ему договорить, а себе передумать, Се Лянь подался вперед и неловко прижался к его губам. Цинсюань застыл, рядом изумленно выругалась Сюань Цзи. Кто-то закашлялся.       Се Ляню особо не с чем было сравнивать, но часть мозга всё же проанализировала, что у Линды губы мягче, зато у Цинсюаня нет противной липкой помады. Один-один, в общем, но оба поцелуя, мягко говоря, абсолютно ничем внутри не отозвались.       — Ты… чего это вдруг?.. — ошарашенно выдохнул Цинсюань, когда он отстранился.       Сердитым он не выглядел, лишь удивленным. Сказать о том, что он стал предметом в споре на деньги было слишком некрасиво, поэтому Се Лянь, не зная, как еще можно объясниться, нервно засмеялся:       — Просто шутка! Я просто… это… ну… не обращай внимания, забудь!       Он глянул за плечо Цинсюаня — нет, убеждал себя при этом, совсем не ради того, чтобы посмотреть, видел ли Хуа Чэн и как отреагировал, — и смех тут же застрял в горле, когда он наткнулся прямиком на темный от ледяной ярости взгляд Хэ Сюаня. Тот явно в деталях продумывал, что будет первым от него отрезать, это буквально рисовалось в воздухе над его головой, и Се Лянь совершенно не хотел знать, чем кровожадный план в итоге закончится.       Где-то рядом сидел и Хуа Чэн, разумеется, но посмотреть на его реакцию Се Лянь себя заставить все же не смог. Да и что еще там могло быть, кроме привычного насмешливого равнодушия?       Цинсюань пару раз задумчиво похлопал ресницами, затем окинул взглядом таращившихся на них ребят и остановился на довольной роже Банкира.       — Ты участвовал в пари? — догадался он, и Се Лянь неловко кивнул. Цинсюань с заметным облегчением выдохнул и внезапно несильно ударил его по макушке. — Так бы и сказал, а то я уже испугался, что тебя чем-то накачали! Будь добр, хотя бы предупреждай заранее.       Самодовольство на роже Банкира тут же превратилось в досаду: интересного зрелища не вышло, зато пришлось платить.       Подбадриваемый хлопками по плечам, Се Лянь получил свою награду. Цинсюань, воспринявший произошедшее с чудесным легкомыслием, видимо, все же сумел успокоить Хэ Сюаня — он все ещё смотрел на Се Ляня волком, но теперь хотя бы без жажды убийства, — и под шумок сбежал к шашлыкам, надеясь наесться раньше, чем их разберут. Этим стоило воспользоваться.       — Опа, — ухмыльнулся при виде приближающегося Се Ляня сидящий на спинке дивана Кабан. Любопытно получалось: если от худого и привлекательного внешне Хуа Чэна кровь стыла в жилах, то этот парень, несмотря на свой суровый вид и бицепсы с голову Се Ляня размером, ощущался безвредным дядюшкой, добродушным и простым как палка. И это странным образом подкупало. — Кажись, у меня еще один постоянный клиент? Я же говорил, лучше, чем у меня, не найти во всем городе.       Не то чтобы я искал, подумал Се Лянь.       — Да и дешевле тоже. Скидка для своих, сечешь? — продолжал разливаться соловьем Кабан. — Сколько нужно?       Се Лянь протянул часть выигранных денег, надеясь лишь, что Цинсюань не узнает об этом и не обидится. Вряд ли ему было бы приятно узнать, что он, можно сказать, воспользовался им, чтобы получить больше травы.       Руки подрагивали от нетерпения, когда он склонился над зажигалкой. Тепло огня огладило щеки, долгожданный дым кружил голову и царапал горло. Се Лянь провел кончиком языка по шву. У хорошей бумаги, нравоучительно говорил Кабан в прошлый раз, не должно быть привкуса. И начинку нужно измельчить правильно. Это искусство, ничего вы, салаги, не понимаете!       Это искусство он начинал понимать даже лучше, чем то, которое преподавали на парах.       Когда Кабан куда-то ушел, он занял его место на спинке дивана, послушал, как неподалеку Ци Жун кого-то вдохновленно шлет в места не столь отдаленные, что-то кому-то ответил, даже не вдумываясь.       — Цзянь Лань сегодня нет? — наклонившись к сидящему снизу человеку, спросил он, осознав, что за прошедшее время ни разу ее не увидел.       — Дела у нее, Цзи-цзе так сказала. А что?       Он покачал головой, выпрямляясь, глянул вбок и замер. Цинсюань и Хэ Сюань куда-то исчезли, а Хуа Чэн время даром не тратил: загорелая девушка в коротком черном платье, устроившись на его бедрах и поглаживая по плечам и груди, то и дело игриво приоткрывала рот, чтобы забрать что-то с его рук. Се Лянь смотрел сквозь дым, как ее язык касается его пальцев, как она склоняется ниже, притираясь грудью, и цепляет зубами его нижнюю губу, пока он лениво поглаживает ее по спине, опускаясь до поясницы и вновь поднимаясь вверх, и ощущал себя как в вакууме.       — Не нравится то, что видишь? — послышалось рядом. Се Лянь потушил косяк о кожу дивана и только сейчас нашел в себе силы оторвать взгляд и обернуться.       — А тебе нравится? — спросил он с вызовом.       — Мне нравится, — согласился Бай на выдохе, глядя на него. — Определенно нравится.       Се Лянь протянул руку и задумчиво коснулся маски, почти полностью скрывающей чужое лицо. Одна половина ее смеялась, другая рыдала, и в последние несколько недель он чувствовал себя примерно так же, находясь в каком-то странном полуистеричном подвешенном состоянии. Часть плачет внутри, а другая улыбается для остальных, чтобы никто не догадался.       — У тебя такие печальные глаза, — произнес Бай ласково, касаясь его щеки. — Но я могу помочь тебе улыбнуться снова.       Он протянул руку: худые бледные пальцы, аккуратные ногти. В центре ладони лежал маленький пакетик с тремя таблетками. Се Лянь уставился на них, затем обратно на маску.       — Ну и ну, что за лицо? Расслабься, от одной не случится ничего серьезного. Просто на время почувствуешь себя лучше, отдохнешь, увидишь интересные картинки. Я не причиню тебе вреда.       Се Лянь не собирался даже пробовать таблетки. Никогда не собирался. Но сейчас, глядя на них в доступной близости, одурманенный травкой, алкоголем и мягким гипнотическим голосом, ему стало чертовски интересно узнать, что же в них такого особенного.       Разумеется, не больше одной, просто маленький эксперимент на один вечер в окружении друзей.       Он взял пакетик, едва не выронив его из подрагивающих рук, вытряхнул на ладонь одну и, не давая себе передумать, проглотил. Запить алкоголем Бай не дал, придержав руку и покачав головой.       — Потом, — сказал он.       — Что это? — спросил Се Лянь, чувствуя, как он поглаживает ладонь.       — Не так важно. Если понравится, я буду ждать тебя. Никто не поможет, не поймет тебя лучше меня, понимаешь?       Се Лянь ничего уже не понимал, но кивал с умным видом. Мысли в голове тянулись жвачкой, слипались друг с другом, и ему так сильно хотелось верить, что он не делает ничего плохого.       Все зашумели — принесли шашлыки — но Се Лянь, недавно с наслаждением уплетавший их, теперь не хотел даже думать о еде. Чужие голоса звенели в ушах, словно кто-то подкрутил громкость.       — Сколько ждать?       — Минут двадцать. Не пропустишь, не волнуйся. Веселись пока, я скоро вернусь.       Прохлада его пальцев, скользящих с ладони по предплечью, пропала, когда он отошел.       — А ты отчаянный, парень, — дернули Се Ляня за шлевку джинс снизу, с дивана. Он послушно наклонился, убирая волосы за спину.       — Почему?       — Мы всё понять не могли, — начал мужчина лет сорока на вид, довольно взрослый на фоне остальных, оторвавшись от шашлыка, — нравится тебе у нас или нет, а ты, оказывается, и правда приходишь развлечься.       — То есть алкоголь и сигареты вас не убедили?       — Алкоголь и сигареты и у детей найти можно. А вот таблетки — другое дело, таблетки у него убойные, я так подозреваю, не один препарат намешан. Видать, сильно все достало, да? Могу понять, у меня вот жена ушла недавно.       — Сочувствую, — пробормотал Се Лянь, на деле не чувствуя ничего. Однако собеседник, не обращая внимания на его реакцию, вытер блестящий от жира рот и поднял в воздух бутылку с пивом.       — Да и черт с ней! Выпьем, ребята, за то, чтобы все в жизни складывалось удачно!       Се Лянь принял стакан с чем-то прозрачным. Помимо привычных пластиковых стаканчиков кто-то притащил еще и стеклянные, выглядевшие словно из бабушкиного серванта, но пить из них было определенно удобнее.       — Выпьем, — подхватили остальные. Се Лянь со слабой улыбкой приподнял стакан, присоединяясь к тосту. От шашлыка он отказался.       — Чего не ешь? Я отложил две порции, как вы и просили, — подошел владелец кафе, заигрывавший с Цинсюанем ранее. На лбу у него забавно чернело угольное пятно.       — Чуть позже поем, спасибо, — отозвался Се Лянь, благодарно улыбнувшись. Парень повертел головой — несложно было догадаться, кого он искал. Почему-то подумалось, что он похож на песика, пушистого, верного, но глуповатого, разве что хвостом не махал.       — А где Сюань? — спросил он разочарованно, лишь усиливая это сходство. Может, подумал Се Лянь, пожимая плечами в ответ, если бы Цинсюань выбрал его, а не Хэ Сюаня, то жил бы куда спокойнее.       И куда скучнее.       — С господином Хэ ушел, Кайши, — тихо подали голос с дивана.       — Не доведет его эта связь до добра, ой не доведет, — тут же добавил незатыкающийся мужчина. Се Лянь никак не мог вспомнить его имя. — Не с тем человеком он решил отношения строить.       Песик хозяину оказался вовсе не нужен — на лицо незадачливого ухажера набежала тень. Мрачно хмыкнув, он развернулся и растаял в толпе. Се Лянь проводил его задумчивым взглядом и сделал глоток.       — Вам не нравится Хэ Сюань?       Его собеседники замолчали, а потом взорвались возмущениями. Как оказалось, дело было не в беспокойстве за Цинсюаня, а в банальной зависти.       — Ведут себя так, будто мы пыль под ногами, а девчонкам как медом намазано — так к ним и липнут.       — Мы и так, и этак с ними, а они бегут к тем, кто их как перчатки меняет! — громче всех, конечно же, возмущался безутешный от расставания муж. У Се Ляня появилось несколько догадок, почему же жена от него ушла. — Шутка ли — почти каждая в их постели побывала, да я бы — тьфу — к такому и близко не подошел, а они все вьются и вьются! Ни стыда ни совести!       — Да ты, старик, и сам, будь вместо них женщины, по пятам бы бегал, — вмешалась проходившая мимо Сюань Цзи. — Что за разговоры у вас странные, с кем хотим — с тем и спим, а раз вьемся, значит, есть из-за чего. Не твоему уж ссохшемуся огурцу с ними тягаться.       — Какой я тебе старик, сумасшедшая, мне всего сорок пять!       Се Лянь не сдержал смеха, глядя на его вытянувшееся от возмущения лицо, и хотел было что-то сказать, но голова вдруг закружилась так сильно, что его повело куда-то вбок. Он выронил из ослабевших пальцев стакан, разливая содержимое себе на колени, но даже не замечая этого; кто-то подхватил его, удерживая от падения, но он не видел, кто именно это был — все вокруг плыло и дрожало, тело горело, будто внутри и снаружи кто-то включил печку на полную мощность. На секунду ему показалось, что он потерял сознание, а когда вновь открыл глаза, рисунки на стенах вдруг начали стекать на пол разноцветными ручейками. Никто, кроме Се Ляня, не видел, что их труды вот-вот пропадут, и он поспешил сообщить им об этом:       — Они уходят, уходят! Нет, нет, остановите их! Они сейчас утекут!       Над ухом кто-то что-то бормотал, несколько человек повернулись к нему с недоумением на лицах, но прямо на его глазах их лица вдруг исказились, превращаясь в ужасные морды. Ручейки краски ползли к нему, чудовища смотрели, не отрывая глаз, скаля пасти, он знал, что они хотят убивать, но когда попытался встать и убежать, вдруг понял, что его руки скованы невидимыми наручниками. Он был пленником, сегодня ему предстояло умереть, но отчего-то от этой мысли он не чувствовал страха. Осознание конечности жизненного пути воодушевляло и восхищало.       — Можно потушить, — сообщил он с профессионализмом бывалого повара, хотя дома никто не доверял ему даже яичницу, — мясо будет мягкое.       Кажется, он говорил что-то еще, смеялся невпопад, чувствуя себя самым счастливым на свете, а чьи-то руки гладили его, извиваясь лианами, чтобы коснуться везде, чтобы потрогать даже изнутри.       В руке вдруг вновь оказался стакан, а на дне его плавала маленькая рыбка. Он попытался сказать об этом другим, но рыбка развернулась и посмотрела на него умными точками-глазами.       — Нельзя, — сказала она, — это тайна. Я расскажу ее тебе. Ты хочешь узнать тайну?       — Хочу, — отозвался Се Лянь, закрыл глаза и выпил все до последней капельки, удивившись мельком тому, что даже не почувствовал, как рыбка проходит сквозь горло.       Что-то мягкое коснулось его губ, надавило, заставляя раскрыться. Он решил, что это просто хотят ее спасти, поэтому не сопротивлялся и распахнул глаза, лишь когда почувствовал во рту что-то инородное. Он вцепился в чужие плечи и оттолкнул, не жалея сил.       — Что?..       — Спокойно, — велел Бай тем тоном, которым обычно успокаивают непослушных детей. Его маска была сдвинута, обнажая подбородок и бледные влажные губы. Се Лянь осознал с невольной дрожью, что эти губы только что касались его. Целовали его. Это было… странно. — Просто расслабься и позволь мне сделать тебе приятно. Ведь, — шепнул он, склонившись над Се Лянем, — тому, на кого ты так часто смотришь, сейчас тоже очень приятно…       Се Лянь мотнул головой.       — Я не смотрю. Заткнись.       — С удовольствием.       Он вновь поцеловал Се Ляня. Вздох вырвался из груди, губы приоткрылись, позволяя его языку скользнуть внутрь. Ощущения были странными — словно кусок мяса, который никак не можешь проглотить. Тело горело в тех местах, где его касались.       Пока его целовали, он думал о том, как сильно хочет полежать на полу. Или потанцевать. Все вокруг обладало невероятной энергетикой, дышало и существовало в особых формах, таило в себе невероятную суть.       — Нет, — сказал он, когда его усадили на колени и попытались стянуть футболку. — Пусти, потом. Потом.       Он вырвался из рук и побежал в центр комнаты. Ноги, легкие-легкие, двигались так быстро, что он их даже не чувствовал. Внутри кипела любовь к миру и всему живому, так что и людям доставалась доля этой любви. Не хотелось с ними общаться, но слушать их и наблюдать мельтешение перед глазами было весело и приятно. Он танцевал в рассеянном свете лампочек и ему казалось, что свет проходит сквозь тело, греет, словно пламя от камина, теплое и мягкое, просвечивает органы так, что всем вокруг видно, из чего он сделан. Воздух обволакивал плотной тканью, колыхался на ветру, все вокруг смешалось в калейдоскоп цветов. Се Лянь закрыл глаза, ощущая себя в центре мира, сосредоточенным как никогда, различающим каждый звук, каждую ноту, а когда открыл вновь, на полу прокуренного гаража, полного народа, он увидел ростки белых цветов. Ветер медленно шевелил стебли, лепестки щекотали ладонь, приветствуя, когда он наклонился, чтобы погладить их.       — Не бойтесь, — прошептал он, обхватил тонкий стебелек почти у земли, пытаясь сломать, однако цветок выскользнул из хватки, извиваясь змеей, и каждая последующая попытка схватить его оканчивалась неудачей.       — Ну пожалуйста, — продолжал бормотать он, цепляясь за воздух вместо цветов, — хотя бы несколько штучек!       Цветы угрожающе затрепетали, и он опустил руки, ошеломленный внезапно навалившимся сожалением. Как он мог так покушаться на чью-то жизнь? Кем же он себя возомнил, уничтожая эту красоту?       Подняв руки в жесте мира и сделав несколько шагов назад, Се Лянь почувствовал, как земля уплывает из-под ног, а сам он погружается во что-то мягкое. Горло сдавило, залепило нос, он забарахтался, пытаясь выбраться наружу, но руки и ноги вновь оказались оплетены и скованы.       Он распахнул глаза, но вместо ожидаемой темноты увидел перед собой чьи-то ноги в вызывающе алых туфлях на высоких каблуках. Медленно проследив взглядом вверх, скользнул с короткой юбки, едва прикрывающей верхнюю треть бедра, на обнаженный живот с бусинкой пирсинга в пупке. Мысли путались и скакали, переключаясь на какие-то совершенно бесполезные детали, но он понимал, что где-то все это уже видел.       — Ну и ну, — цокнули над головой, — неплохо тебя вмазало, приятель. Хватит тыкаться лицом в диван, встать сможешь?       Се Лянь повернул голову и тупо уставился на кожаную обивку, к которой прижимался щекой. Он полулежал за спинкой, сжавшись в комок, а ноги и голос принадлежали устроившейся сверху Линде. Он даже не был уверен в том, настоящая ли она, ведь за сегодняшний день ни разу ее не видел.       Однако руки, подхватившие, чтобы помочь подняться, чувствовались вполне реальными. С ее помощью Се Лянь встал на ноги, мягкие, словно желе, и потер голову. Цвета резали глаза, все вокруг мигало и кружилось, он вообще с трудом понимал, где находится.       — От травы таких приходов не бывает, признавайся, чем закинулся и кто дал. Вот черт, какому еблану пришло в голову накормить тебя этим дерьмом? Эй, — Се Лянь, вновь погружающийся в пучину галлюцинаций, осоловело моргнул, когда его, не церемонясь, тряхнули за плечи. В глазах Линды в водоворот закручивало маленькие корабли. — Я с кем говорю? Ты таблеток наелся? Отвечай!       — Ммм, — протянул он, гипнотически глядя на то, как очередной кораблик пытается побороть безжалостную стихию, но терпит поражение и скрывается под черными водами.       — Чего ты мычишь? Кто их тебе дал?.. Бай? — она резко отпустила его плечи, отчего Се Лянь потерял равновесие и схватился за спинку дивана, чтобы не упасть. — Ну конечно, белый ублюдок, кто же еще… Эй, ребят, где белый ублюдок?       Поморщившись от резанувшего по ушам голоса, Се Лянь вспомнил, что Бай все еще ждет его. Наверное, он расстроен, что Се Лянь просто бросил его?       Бая нигде не было. Он растворился в воздухе словно видение, и Се Лянь вдруг подумал: а вдруг это все ему привиделось?       Вдруг вся жизнь — сплошная иллюзия? Нет его, никого нет, все просто сон? Он попытался объяснить это людям вокруг, цепляясь за руки Линды, пока она не усадила его на диван — и он застыл, увлеченно разглядывая каждый сантиметр стола.       — Чэнджу, — бормотала Линда где-то рядом, но словно вне пространства, — я ищу Бая, вы его не видели?       — Я велел ему убираться, — ответил ей голос, от которого Се Ляню вдруг захотелось смеяться и плакать одновременно. — Пускай домогается людей в другом месте.       Се Лянь оторвался от изучения стола и закрыл глаза, ощущая, как тело поднимается над диваном и летит куда-то к звездам. Все мирские проблемы больше не могли достать его: были только он, вселенная и понимание, что мир прекрасен.       Когда он вновь начал четко осознавать происходящее, снаружи уже стемнело. Кто-то играл на гитаре, голоса подпевали мелодичной, но грустной песне, рядом слышались шлепки карт о поверхность стола. Се Ляню казалось, что его зрение и слух обострились в десятки раз, внутри все еще тлело ощущение умиротворяющего веселья, почему-то сводило скулы, а ноги ныли, словно он только что прошел несколько километров без продыху.       — Эй? — сверху нависло лицо Цинсюаня. Се Лянь залип на его размазавшуюся подводку, пытаясь вспомнить, как вообще складывать слова. — Ты с нами? Как себя чувствуешь?       — Да, — сипло отозвался он наконец, понимая, что лежит головой у друга на коленях. — Привет.       — Привет, — Цинсюань убрал волосы с его лица. Он выглядел обеспокоенным, хоть и улыбался. — Потолок больше не такой интересный?       Се Лянь сел и потер ладонью лоб.       — Какой потолок?       — Ты сначала носился туда-сюда, как электровеник, трогал стены, а потом вдруг лег и час пялился в потолок, бормотал, какой он красивый и как тебе хорошо, — пояснил сидящий напротив Сяолэй с ухмылкой. — Слушай, ты как ни закинешься — каждый раз что-то прикольное получается, никаких стендапов не надо.       — Да иди ты, стендапер, — неожиданно сердито отозвался Цинсюань. — Если узнаю, что кто-то на видео снимал — руки оторву и в зад засуну, ясно?       Пока Сяолэй растерянно оправдывался, Се Лянь, бросив сухо просьбу временно его не беспокоить, встал на ноги и вышел на улицу, даже не надев куртки. Кто-то крикнул вслед, но это сейчас не имело никакого значения.       Мангал убрали и зажгли костер, у которого крутился народ, поэтому он завернул за угол, обессиленно опустился на землю с другой стороны гаража и коснулся губ, осознавая, что все это было взаправду. Не все, происходящее ранее, плод его воображения и какой-то безумный трип. Он действительно сожрал какой-то наркотик. Он действительно целовался с Баем на виду у всех.       С ума сойти.       Се Лянь поджег косяк, выдохнул дым и попытался разложить происходящее по полочкам. Глупо ли он поступил с этими таблетками? Определенно. Понравилось ли ему?.. Определенно. Беспокоит ли его то, что наркоторговец, кажется, имеет на него какие-то виды? Это, скорее, волнительно. Целоваться с ним было куда приятнее, чем с Линдой или Цинсюанем, и, возможно — возможно — он даже готов позволить ему сделать это еще раз в будущем, но дальше поцелуев продвинуться точно не даст. Нет уж, развлечения развлечениями, но эту черту переступать нельзя. И уж точно не с таким человеком.       Но с каким человеком тогда можно? Не слишком ли много он себе позволяет? Но почему тогда на душе так легко?       Се Лянь просидел на земле до тех пор, пока зад по ощущениям не превратился в кусок льда. Затянувшись еще раз, несмотря на мерзкое першение в сухом горле, он бросил косяк на землю, безжалостно затаптывая подошвой кед, прокашлялся, вдохнул прохладный ночной воздух и встал, чуть покачиваясь и опираясь на стену для устойчивости.       Из-за стены доносилась музыка, крики и смех. Нужно было возвращаться.