Начиная с сегодняшнего дня

      Потянулись дни, одинаковые и монотонные, словно близнецы. Се Лянь шел на учебу, на дополнительные секции, немного гулял с Му Цином и Фэн Синем, возвращался домой, делал задания на дом, ужинал, снова делал задания на дом… Цинсюань не приходил, ожидаемо наказанный, их вечерние посиделки временно прекратились, но Се Лянь знал, что он дома, ведь отвечал на сотню его сообщений в день и не раз видел мелькающую фигуру в окне.       Он вспоминал о том вечере, проведенном в шумном прокуренном гараже, как о сне. О чем-то, в реальности чего не уверен: было или не было? Может, приснилось вовсе, как он танцевал в шумной толпе, катался на байке и целовал в щеку красивого, но совершенно непонятного ему парня? Мог ли он вообще так делать, находясь в своем уме?       Стук в окно отвлек его от просмотра унылой видеолекции про искусство восемнадцатого века. Само искусство, разумеется, было не виновато совершенно: просто лектор, по скромному мнению Се Ляня и Му Цина, мог сделать сончас из любой, даже самой интересной темы.       Он бросил взгляд на окно, в сгущающейся за ним вечерней темноте не заметил ничего необычного, убедил себя, что это просто ветка, и вновь вернулся к просмотру, ерзая на стуле и пытаясь найти местечко поудобнее.       Стук повторился снова: одиночный, короткий. Се Лянь вспомнил, что деревьев с его стороны дома нет, свернул лекцию и подошел к окну. Снизу Цинсюань в свободной спортивной кофте уже примерялся, чтобы в третий раз швырнуть что-то в его окно.       — Что ты делаешь? — Се Лянь открыл створку и высунулся наружу, ежась от прохлады, тут же куснувшей его обнаженные руки. — Не ломай стекло, существует дверь!       — Одевайся и выходи, нужно поговорить. Жду тебя у крыльца.       Се Лянь кивнул, не споря, и закрыл окно. Что угодно, только не слушать оставшийся час лекции.       Вскоре он, уже одетый, прокрался по коридору мимо комнаты родителей и спустился по лестнице, надеясь, что никто не поймает его и не начнет задавать вопросы. Дверь тихо скрипнула, словно сообщница, когда он вышел наружу и прикрыл ее за собой, чувствуя себя не то беглецом, не то преступником.       — Рад тебя видеть, — радостно поприветствовал его Цинсюань, облокотившийся о перила. — Я вот тоже теперь свободен. Наконец-то.       — Сам виноват, что тебя наказали, — вздохнул Се Лянь, оттягивая рукава джинсовой куртки пониже. — Но я тоже рад тебя видеть. Почему просто не зашел в дом?       — Твои родители сказали, что ты занят, и попросили не беспокоить, — пояснил Цинсюань, пиная землю носком кед. — Так что я решил сообщить о себе другим способом. Как в фильмах, а?       Се Лянь невольно улыбнулся, но улыбка тут же стекла с лица, когда он осознал, что родители попросту не пустили к нему друга, словно он был пленником. Даже не сказали, что он приходил!       — Я не знал, прости… Что-то случилось?       Цинсюань побарабанил пальцами по перилам, глядя куда-то в сторону, после чего неуверенно произнес:       — Мне нужна твоя помощь. Помнишь гараж?       — Еще бы.       — Мне нужно, чтобы ты снова съездил туда со мной.       Се Лянь скрестил руки на груди и вопросительно вскинул брови. Что же, ладно, тот вечер ему не привиделся.       — Зачем? Цинсюань, ты же видел…       — Ненадолго! Мне нужно, чтобы ты притормозил меня в случае чего.       — От чего именно я должен тебя останавливать? — прищурился Се Лянь. Цинсюань отвел взгляд, покачиваясь с носка на пятку.       — Ну, знаешь… — протянул он, — мало ли что, да? Я люблю выпить, ты заметил, это как бы… не совсем проблема, хотя мой брат считает иначе, но все же иногда я могу немного… ну, ты понимаешь.       — Нет, не понимаю.       Цинсюань, внезапно оказавшись слишком близко, так, что Се Лянь от неожиданности вздрогнул и отступил, схватил его за запястье, сжимая горячими пальцами.       — Там Хэ-сюн, а у меня, когда он рядом, совсем голову сносит, — громким шепотом сказал он, — я такую ерунду творить начинаю, все ограничения куда-то деваются. Я обычно стараюсь сдерживаться, чтобы брат потом не заметил, но… Я же должен казаться ему крутым, понимаешь? Чтобы он замечал меня среди остальных. Словно для меня все это — ерунда детская, и мне совсем-совсем плевать, когда вокруг него все эти люди… Только вот я пару раз так увлекался, думал, брат меня убьет. Там никто не станет меня контролировать и останавливать, только ты один сможешь. Если я знаю, что ты где-то там, что за тобой нужно приглядывать, как-то получается отвлечься, держать себя в руках. Ты — моя гарантия. Пожалуйста, Се Лянь, прошу тебя, поедем со мной!       Гораздо позже, анализируя свою жизнь, Се Лянь осознал, что в этот день самоуверенность сыграла с ним злую шутку. Он полагал, что знает, чего ожидать. Считал с уверенностью человека, полагающегося на свой ум и силу воли, что сможет помочь своему другу не погрузиться во все это с головой, да и сам, разумеется, останется на поверхности. Что его не заденет, ведь он такой рассудительный, знает, что можно, а что нельзя.       Только вот ничерта он не знал.       И больше всего, как оказалось, он не знал себя самого.       Се Лянь с невинным видом соврал родителям, что идет на курсы. Соврал преподавательнице на курсах, что заболел и не сможет прийти. Соврал Му Цину и Фэн Синю, что был ужасно занят с родителями, поэтому ушел сразу после пар. Он врал, врал, врал так много, что уже сам запутался, что правда, а что ложь. Впрочем, одну правду игнорировать было невозможно: они с Цинсюанем вновь шли по парку к месту гонок, ориентируясь на крики и рев и держась друг за друга, чтобы не споткнуться в темноте — и без того недостающих фонарей с последнего раза тут стало еще меньше.       — Когда-нибудь я тут шею сломаю, — ворчал Цинсюань, чудом не подвернув ногу. — К черту таинственность, ну разгонит полиция эту шарашку — так новое место найдут. Может, хоть там посветлее будет.       — Похоже, они с тобой не согласны, — вздохнул Се Лянь, с облегчением заметив впереди выход на нужную дорогу.       Все выглядело так же, как в первый раз, словно он никуда и не уходил. Цинсюань бесконечно с кем-то здоровался, даже успел выпить немного в честь чьего-то дня рождения, а Се Лянь никак не мог узнать лица людей вокруг. В прошлый раз в гараже он хорошо запомнил лишь четырех человек: Хуа Чэна с Хэ Сюанем, Цзянь Лань и почему-то пропахшего травой Кабана, с которым обменялся буквально парой фраз. Все остальные лица остались массовкой — забавной, но труднозапоминающейся.       Сейчас он не заметил никого из этой четверки, поднявшая было голову уверенность тут же закопалась под толстым слоем привычного уже растерянного дискомфорта. Ему не с кем и не о чем было говорить, поэтому оставалось лишь идти следом за Цинсюанем, словно собачка или телохранитель, и вежливо кивать.       — А где Х… Хэ Сюань? — изначально он планировал спросить о Хуа Чэне, но подумал, что о передвижениях Хэ Сюаня Цинсюань должен знать куда лучше, раз уже испытывает к нему нежные чувства. А где один — там, подсказывала ему интуиция, и второй.       Цинсюань обернулся и пожал плечами.       — Если нет здесь, значит, уже там, — размыто отозвался он. Кажется, ему не доставляла радости невозможность увидеть Хэ Сюаня прямо здесь и сейчас.       — А кто нас повезет?       Широким жестом Цинсюань обвел толпу байкеров, словно они были его личной свитой.       — Выбирай на свой вкус.       — А они согласятся?       Он прыснул. Се Лянь с сомнением поднял брови, не понимая, что тут смешного.       — О, уж поверь, уговорить подвезти нас того же Хуа Чэна, например, в миллион раз сложнее, чем их всех вместе взятых, — пояснил Цинсюань и направился дальше, оставив его обдумывать эту мысль. Как Цинсюань и сказал, с транспортом проблем не было. На этот раз Се Лянь, наученный горьким опытом, сел как можно ближе к своему водителю и, хотя скорость и пейзаж вокруг были такими же потрясающими, внутри царапала мысль, что чего-то не хватает.       На этот раз во дворе перед гаражом стояла еще и парочка покоцанных машин.       — Я думал, тут только байкеры, — заметил Се Лянь удивленно. Цинсюань, вернув шлем владельцу, подошел к нему и пожал плечами.       — Тут все, кто желает тут быть, неважно, машина у тебя, байк или даже личный самолет. Хотя вот таких ребята не жалуют. Ну что, пойдем, поздороваемся?       Не успели они дойти до ворот, как словно из ниоткуда перед ними выскочила Цзянь Лань. На этот раз вместо одежды с глубоким вырезом на ней был закрытый топ до самого горла, но полупрозрачный настолько, что открывал даже больше, чем прошлый наряд. Се Лянь снова напомнил себе не смотреть вниз.       — Ага-ага, — протянула она, обвивая его руками со спины и прижимаясь вплотную. — Кто это тут у нас? А ведь так уверенно говорил, что больше мы тебя не увидим! Впрочем, все к лучшему — такого красавчика я готова видеть хоть каждый день.       — Ничего не изменилось, — мягко сказал он, отстраняясь. — Я все еще не пью, не курю и уеду домой вечером.       — А если никто тебя не повезет, м?       — Цзянь Лань… Пожалуйста, давай без этого, хорошо? Я здесь только ради Цинсюаня.       Цзянь Лань окинула его внимательным взглядом, но спорить не стала. Но когда Се Лянь уже входил в гараж, за спиной прозвучало уверенное:       — Нет, ты здесь только ради себя.       Атмосфера в этом месте тоже не поменялась за прошедшие несколько дней, но теперь влиться в нее у Се Ляня получилось куда быстрее. Он занял уже привычное место на диване, Хуа Чэн и Хэ Сюань, на чьей шее тут же повис Цинсюань, разогнав окружавших его до этого девушек, теперь сидели не напротив, а немного в стороне в ореоле дыма, и, судя по донесшейся до Се Ляня информации, лично проверяли качество принесенных Кабаном новых самокруток.       Какая важная работа, мысленно закатил он глаза совершенно по-муциновски. Вот чем вы были так заняты все это время, трудяжки.       Хуа Чэн поймал его взгляд, совершенно не выглядя удивленным тем, что он вернулся, и медленно выдохнул дым в его сторону, не произнося ни слова. Видимо, это должно было считаться приветствием. У его правой щеки покачивалась тонкая косичка, заплетенная, скорее всего, кем-то из девушек, и при виде ее Се Ляню стало смешно и мило одновременно.       Некоторое время он просто наблюдал за остальными, слушая сплетни и лениво жуя арахис из пакета на столе, пока чьи-то руки не передали ему стакан. Он нахмурился, уже привычно спеша отказаться — неужели никто до сих пор не понял, что он не пьет? — однако застыл под взглядом темных глаз Хуа Чэна, словно маленький слабый зверек перед хищником.       — Пей, — произнес тот со странной усмешкой, тягуче и медленно. Се Лянь сглотнул и опустил взгляд, пару мгновений глядел на прозрачное содержимое стакана, поднес к лицу, чтобы почувствовать запах, бьющий по рецепторам, и покачал головой, протягивая руку к столу.       — Я не буду.       Его пальцы вдруг обхватили чужие, бледные и длинные, заставив вздрогнуть и напрячься. Стакан вновь оказался перед ним, жидкость в нем качнулась: влево, вправо, влево. Се Лянь подавил невольную дрожь.       — Боишься? — почти прошептал низкий голос, а холодные пальцы поверх его сжались сильнее. — Ничего не подмешано, не беспокойся.       — Я… — отчего-то под этим взглядом, в тени подавляющей ауры Се Ляню сложно было вспомнить слова. Хуа Чэн был из той породы людей, которые умели принуждать людей и давить на чужую волю с удивительным изяществом. — Я не…       Глаза напротив мерцали теперь немного насмешливо, словно этот парень мысленно потешался над ним. Се Лянь чуть стыдливо поджал губы и повернул голову, взглядом отыскивая куда-то исчезнувших с дивана совершенно незаметно Цинсюаня с Хэ Сюанем в окружившей его шумной толпе. Цинсюань как раз, подбадриваемый выкриками и смехом, ловко и бодро опрокинул в себя содержимое стаканчика и засмеялся тоже, после чего любовно скормил что-то Хэ Сюаню с рук. Се Лянь с досадой отвернулся — помощи тут ждать было бессмысленно. Буду с тобой, прослежу, бла-бла-бла, ты моя гарантия, мысленно передразнил он. Ага, как же.       — Ничего страшного не случится, — сказал Хуа Чэн лениво. Лед в стакане звякнул, когда он придвинул его еще ближе. — Всего несколько глотков, даже не почувствуешь. Просто немного расслабишься. Ты очень напряжен. Цинсюань затащил тебя силой?       Се Лянь покачал головой — хоть он и не слишком желал идти, но все же нельзя было сказать, что его заставили, ведь согласие он дал сам. Если бы действительно не хотел — никто не сумел бы его убедить, но, пусть и под уговорами, он пришел — пожалуй, на мгновение просто захотелось пойти против привычных правил.       Впрочем… что терять? Вряд ли он попадет сюда еще раз — слишком уж не вписывается в это место, Цинсюань должен понять это сегодня и больше его не приглашать, даже несмотря на какие-то там гарантии, а возможность расслабиться и повеселиться хотя бы один вечер… И правда, ничего страшного не случится, ведь так? В конце концов, с небольшого количества ничего не будет — он выпил пару глотков на дне рождения Цзюнь У однажды. Правда, там было вино, но он сомневался, что разница настолько велика.       — Ладно, — неохотно сказал Се Лянь и нерешительно притянул к себе стакан. Хуа Чэн разжал пальцы и одобрительно кивнул.       — Вот это мне нравится больше.       Стакан Се Лянь опустошил, задержав дыхание и почти не чувствуя вкуса, после чего замер, пытаясь понять, изменилось ли что-то. Мир не рухнул, небеса не разверзлись, он совершенно не ощущал себя пьяным. Ничего не поменялось.       Кажется, подумал он чуть увереннее, все не так страшно, как ожидалось.       — Больше боялся, правда? — усмехнулся Хуа Чэн, заметив его задумчивость. — Можешь попробовать еще немного.       — Думаю, этого хватит.       — Это твое правило?       — Прости? — не понял Се Лянь, отодвигая стакан и вопросительно глядя из-под ресниц.       — Во всем себя ограничивать, — пояснил Хуа Чэн. — Ты же в курсе, что это тоже нездоровая херня?       Се Лянь нахмурился, все еще не очень понимая, к чему он ведет. В чем он себя ограничивает, в алкоголе? Разве это плохо? Цинсюаню бы тоже поучиться этому.       — Я не ограничиваю, — упрямо отозвался он просто для своей защиты.       Хуа Чэн неторопливо встал с дивана. Се Лянь только сейчас заметил на его предплечьях узоры тату, но рассмотреть поподробнее не успел, а хвататься за чужую руку не решился.       — Угу, — сказал Хуа Чэн равнодушно. — Естественно.       И скрылся в толпе, пока Се Лянь задумчиво рассматривал диван в том месте, где он только что сидел. Что это вообще сейчас было, билось в голове, и к чему?       Вдруг он понял — что-то все же изменилось. Напряжение, живущее внутри на постоянной основе, так, что он уже и привык к нему, больше не ощущалось давящей на сердце гирей. Он не мог даже вспомнить, из-за чего так нервничал раньше. Учеба? Пфф, фигня, бросить — и к черту ее. Обязанности? И их тоже к черту. Родители? Пускай сами делают, что хотят, а от него отстанут, он не обязан постоянно что-то доказывать. Он вдруг осознал, что вся жизнь впереди, широкая, длинная дорога, и только он сам может решать, как по ней идти. Что его молодость в самом разгаре, есть столько вещей, которых он не видел и не пробовал — мир не разрушится, если он поживет немного для себя, правда?       Это ощущение свободы и расслабленности от житейских забот, внезапная жажда прямо сейчас пойти и менять свою жизнь так ему понравилось, что он подрагивающими руками вновь придвинул стакан, который уже кто-то успел наполнить, и, не давая себе возможности повернуть назад, сделал несколько глотков.       И еще. И еще.       Ерунда, билось в голове, когда он опустошил второй стаканчик и, скомкав, бросил его на стол. Я полностью все контролирую. Просто стало немножко полегче. Повеселее.       — Чем занят? — прозвучал над ухом голос Цинсюаня. Он не стал обходить диван, просто перескочил через спинку и плюхнулся рядом. Се Лянь торопливо отдернул руку от стола.       — Ничем, — сказал он напряженно. — Просто… сижу.       Те, кто видел, чем он на самом деле занимался, понятливо промолчали. Се Лянь мысленно вознес им благодарности.       — Просто сидеть — это скучно. Сейчас придумаю, подожди… — Цинсюань обвел взглялом помещение и просиял. — Знаю! Хочешь нарисовать что-нибудь на стене? На память.       Неуверенное «я не очень хорошо рисую» встало в горле, когда он вспомнил о местных художествах, покрывающих стены. Если уж говорить откровенно, в этой массе что-то, хоть немного похожее на искусство, можно было без труда сосчитать на пальцах двух рук. Но и люди в первую очередь рисовали все это не для хвастовства или украшения пространства, а ради веселья.       Голова немного закружилась, когда Се Лянь встал. Он оперся о Цинсюаня, сглатывая густую слюну и пытаясь сконцентрировать взгляд на чем-то неподвижном.       — Ты в порядке? — спросил Цинсюань встревоженно. Се Лянь с трудом подавил внезапный приступ веселья.       — Да, — выдохнул он. — Просто тут душно… Все, я в норме, пойдем. Порисуем.       Он не сдержал смешка. Цинсюань поглядел на него с сомнением, но пожал плечами и двинулся к коробке с горой сваленных друг на друга баллончиков, скромно притулившейся в углу.       Се Лянь взял желтый, некоторое время потратил на то, чтобы обучиться правильно им пользоваться, и провел линию, замыкая ее в кривоватое кольцо. Затем несколькими рваными мазками заполнил ее тем же желтым, хмурясь от усердия, нарисовал лучи. Подумал немного и сделал их более объемными.       — Это солнце! — догадался Цинсюань так радостно, словно назвал последнее слово в телевикторине и вот-вот получит приз. — Ты хочешь нарисовать небо? Природу?       Не отвечая, Се Лянь сменил желтый на голубой и белый. Постепенно одинокое солнце окружили облака на синем фоне. Он чувствовал себя детсадовцем, но было весело.       Цинсюань подхватил его идею и взял зеленый, пока Се Лянь с высунутым от усердия кончиком языка, чередуя белый с черным, вырисовывал пятна на березах и их ветви, устремленные к солнцу.       — Они похожи на жирненьких монахов в костюмах далматинцев, — захихикала подруга Цзянь Лань по имени Сюань Цзи. — Смотри, это глаза и рот, а ветки — руки.       — Художника каждый обидеть может, — чопорно отозвался Се Лянь.       Вскоре березы обзавелись кроной, на небесах Сюань Цзи нарисовала силуэты птиц, а затем Се Лянь и Цинсюань вместе подарили деревьям небольшой прудик с "кривым белым куском чего-то".       — Сам ты кусок чего-то, — оскорбился за свою утку Се Лянь, услышав эту нелестную характеристику Хуа Чэна. — Вот и попробуй сам лучше нарисовать.       — О, это же так сложно! — картинно вздохнул тот, забрал у Се Ляня баллончик с белой краской и, чередуя ее с серой и черной, в несколько штрихов, с виду даже не напрягаясь, оставил на поверхности пруда утку, выглядевшую настолько реалистично, что Се Лянь даже забеспокоился, как бы она с этой картины не сбежала.       На фоне остальной их мазни она выглядела почти издевательски, но Се Лянь все равно не сдержал восхищенного — и немного завистливого — вздоха.       — Ты художник? — полюбопытствовал он. Хуа Чэн выгнул бровь:       — А что, похож?       — Откуда я знаю? Так сложно просто ответить?       — Нет, не художник. Но если сравнивать с вашим народным шедевром… я уже не уверен в этом.       Се Лянь хмуро глянул на него. Подобное саркастичное принижение чужих умений помогло вспомнить, почему этот человек так раздражает.       — О, разумеется, если сам господин Хуа умеет только хорошо рисовать, то и весь мир тоже должен это уметь. Ведь больше не существует ничего другого, в чем они могли бы быть хороши!       Он надеялся задеть этим Хуа Чэна, но тот либо был абсолютно непробиваемым, либо хорошо скрывал свои слабости, потому, даже не изменившись в лице, с усмешкой склонился к нему. Косичка повисла перед лицом Се Ляня, вызывая нестерпимое желание дернуть за нее со всей силы.       — Вот как? И в чем же хорош ты?       Се Лянь замер, понимая, что ему абсолютно ничего не идет в голову. В чем он действительно хорош? В бессмысленном заучивании информации на ненавистной учебе? В попытках нравиться всем вокруг? В страхе разочаровать семью? В игнорировании собственного желания о том, чтобы все от него, наконец, отвалили?       Хуа Чэн, не дождавшись ответа, кивнул так, словно ожидал подобного исхода с самого начала.       — Что и следовало доказать.       И, склонившись к Се Ляню перед тем, как вернуться обратно на диван, сказал еле слышно:       — Немного алкоголя — и ты стал куда честнее. Подумай на досуге.       Не то чтобы он действительно собирался думать над словами этого человека, но чувство смутной тревоги завозилось внутри, будто получив долгожданный корм.       Цинсюань, пропустивший мимо ушей их перешептывания, подергал его за руку, вырывая из оцепенения.        — Они еду на костре жарят, пошли! Хоть воздухом свежим подышим.       За то время, пока Се Лянь изображал из себя великого художника, часть народа вытекла во двор и сгрудилась вокруг небольшого бодро потрескивающего костра. Девушки, которым не хватило стульев, уместились на чужих коленях и держали над огнем палочки с насаженными на них маршмеллоу, о чем-то переговариваясь и смеясь, а остальные не брезговали устроиться и на земле. Худенькая Баньюэ с огромными темными глазами на почти детском лице затянула что-то лирическое на гитаре, споро перебирая струны пальцами. Се Лянь не знал эту песню, но, судя по тому, как привычно ее подхватили разными голосами, она звучала тут уже не впервые.       — Расступитесь! — бодро воскликнул Цинсюань, плюхаясь на колени в круг. Се Лянь снял куртку и присел на нее, сдвигаясь в сторону и подтаскивая друга ближе, чтобы тот не замарал свои светлые джинсы.       — Угощайтесь, — Цзян Лань протянула им импровизированный шампур. — Кстати, твоя картина вышла очень милой, не слушай Чэнджу, такой вот он у нас вредненький, ты привыкнешь.       — Он не вредненький, он просто козел, — вздохнул Се Лянь, сунул в рот угощение и зашипел — оказалось куда горячее, чем он ожидал. Парень по соседству протянул ему стакан, и он с благодарностью запил, смешивая сладость маршмеллоу с горьковатым привкусом алкоголя.       — В этом его очарование, — пожала плечами Цзянь Лань, забрала у него палку и отвернулась, чтобы нанизать на нее следующую порцию.       Вскоре Се Лянь замерз и вернулся обратно, оставив куртку Цинсюаню, и впервые почувствовал в полной мере, как же сильно накурено внутри гаража. Хуа Чэн и Хэ Сюань, расположившись на диванах друг напротив друга, лениво пытались попасть маленьким красным мячиком в чужой стакан. Каждый раз, когда кому-то это удавалось, другому приходилось делать названное количество глотков, а если мячик пролетал мимо, то пил тот, кто промазал.       Судя по всему, играли они уже довольно долго и успели заскучать.       — Иди сюда, — заметив его, Хэ Сюань опустил уже отведенную назад для броска руку и поманил его к себе. Голос его звучал тут настолько редко, что Се Лянь даже вздрогнул от неожиданности, но послушно подошел. Ему кивнули на боковой диван. — Садись и бери себе стакан.       — Но…       — Поздно играть в недотрогу, — мрачно оборвал его Хэ Сюань. — Больше, меньше — уже нет разницы. Где Цинсюань?       Се Лянь поймал мячик и мстительно запустил его в чужой стакан, попав прямо в центр.       — Во дворе. Шесть.        Хэ Сюань приподнял брови, но послушно выпил и бросил мячик в стакан Хуа Чэна. Возможно, Се Ляню показалось, но стол словно немного сдвинулся, и мяч, коснувшись края стакана, упал мимо. Хуа Чэн сладко улыбнулся и пожал плечами.       — Не повезло. Восемь.       — Жульничество, — бросил Хэ Сюань, но как-то лениво и без злобы, опустошил стакан и вновь заполнил его до краев.       Се Лянь невольно задумался о том, настолько же сильна их устойчивость к алкоголю, если за все проведенное здесь время они нисколько не опьянели.       — Десять, мистер художник, — вырвал его из размышлений голос Хуа Чэна, вкрадчивый, словно у лис из сказок. Он опустил взгляд и увидел плавающий в стакане мячик. — Надеюсь, пьешь ты лучше, чем рисуешь?       — Заткнись, пожалуйста, — вздохнул Се Лянь, не имея желания вступать с ним в спор, и послушно сделал десять глотков. По пищеводу прошла горячая волна, глаза заслезились. Подрагивающими руками он откупорил бутылку и наполнил стакан, после чего, прицелившись, отправил мячик в сторону Хэ Сюаня, но ожидаемо промахнулся.       — Черт, — сказал он для проформы, совсем не удивленный.       — Мазила, — хмыкнул тот. — Двенадцать.       Се Лянь со вздохом выполнил требование.       Через несколько минут игры ему стало так жарко и душно, что даже дышалось с трудом.       — Брейк. Мне нужно выйти, — сказал он сипло и встал, держась за спинку, чтобы не рухнуть.       — Ну иди, — ответили ему. Или просто показалось? Передвигая вмиг ослабевшими ногами, он почти вывалился за дверь и глубоко вдохнул свежий воздух, спиной приваливаясь к стене рядом с воротами. Костер все еще горел, словно маяк в окружающей тьме, отбрасывая на лица сидящих вокруг дрожащие рыжие тени. Народ хохотал, громко что-то обсуждая, но Се Лянь не мог разобрать ни слова: все вокруг плыло, мысли путались. Сейчас он не вспомнил бы, наверное, даже собственный адрес.       Все, что было дальше, слилось в его памяти в какую-то бесконечную мутную пленку. Вот он вернулся обратно в гараж, чтобы потанцевать — кажется, даже один, пока к нему не присоединились еще несколько людей, — затем вновь малевал что-то на стенах, кипя от иррациональной злости на все вокруг, а больше всего на свою жизнь, требовал, чтобы его подсадили и он мог разрисовать потолок. Подсаживать никто не стал: наверное, не потому, что не хотели помочь, а потому, что до потолка все равно не дотянулись бы, — и он, яростно пыхтя, пошел к Хуа Чэну разбираться, почему его не уважают. Кто-то кричал и смеялся — может, даже он сам, и в итоге Се Лянь осознал, что сидит на коленях посреди двора и не может встать, а пара рук пытается ему не то помешать, не то помочь.        — Се Лянь?       — Ммм? — промычал он и уставился на появившееся напротив лицо, красивое, но какое-то мельтешащее. Несколько мгновений понадобилось, чтобы вспомнить, что это Цинсюань, а он, кажется, еще не дома. Как замечательно, что он не дома!       — Сколько ты выпил? — Цинсюань подхватил его под руку. Се Лянь попытался вырваться, но движения его были для этого слишком неловкими и нескоординированными. Цинсюань обнял его за талию и помог удержаться на ногах, когда его повело куда-то вбок от широкого взмаха рукой.       — Один, воон… — он попытался показать на Хуа Чэна, но не смог найти его взглядом и просто махнул рукой куда-то в сторону, — там. Где-то. Цинсюань забавно нахмурился — Се Лянь поднял руку, ткнул пальцем в морщинку на его лбу и хихикнул. Все вокруг внезапно показалось ему смешным.       — Тут явно не один стакан. Эй, ребят, сколько он выпил? Кто ему подсунул?       Он поморщился — от крика Цинсюаня в голове что-то мерзко зазвенело и тошнота вдруг поднялась к горлу. Он попытался сглотнуть ее и повис на друге еще сильнее.       Кто-то бормотал рядом, но он даже не пытался вслушиваться, борясь со своим предателем-телом.       — Смотри на меня, Се Лянь, — внезапно затрясли его. — Ты сам это сделал? Зачем? Или кто-то предлагал тебе?       — Эй! — возмутился он невнятно. — Ээээй, почму… почму ты кричишь на мня! — он никогда раньше не осознавал, что произносить слова так сложно. Язык во рту казался безвольным куском мяса, тяжелым настолько, что его не сдвинул бы и сам Геракл.       Цинсюань вздохнул над ухом, пытаясь удержать его в вертикальном положении.       — Я не кричу на тебя… Я сам виноват, не доглядел, прости. Ох, я не могу отвести тебя домой таким, твои родители убьют меня! Прекрати вертеться, Се Лянь, я не могу вести тебя, пока ты так вертишься!       — Хорошо! — радостно согласился он и завертелся еще активнее. Хуа Чэн не обманул –действительно стало легче, было так легко и свободно, как никогда, хотелось танцевать и веселиться. Никаких мыслей об обязанностях и делах, только расслабленность — он даже не понимал, как жаждет этого чувства. — Я хочу остаться. Я буду танцевать!       — Нет, Се Лянь.       — Хочу! Хочу-хочу-хочу!       — Ты не можешь остаться, твои родители тебя ждут!       Родители, вдруг вспомнил он. Родители ждут. Они будут так недовольны им! Ему вновь придется что-то делать, как-то стараться, что-то доказывать… А потом еще чертов универ с его дурацкими преподами-ябедами! Нет, думал он судорожно, не сейчас, не сейчас, еще немного, дайте мне еще чуть-чуть времени побыть здесь!       Он дернулся так резко и сильно, что Цинсюань с трудом удержал равновесие, коротко ругаясь сквозь зубы.       — Да что на тебя нашло? Я чуть язык не прикусил!       — Отстаньте от меня! — в порыве внезапной ярости он оттолкнул чужие руки, пытаясь вырваться из хватки. — Я не хочу ничего делать, я хочу остаться здесь! Отстань, отвали, убери руки! Я не пойду никуда! Я закричу!       — Кричи! — пропыхтел Цинсюань, пытаясь обездвижить его. — Кто тебе тут поможет? Прекрати эти глупости, ты же так рвался домой буквально пару часов назад!       — Я не хочу!       Кто-то присоединился к Цинсюаню в попытках успокоить его, принесли воду и заставили выпить. Се Лянь сел на землю, прислонившись спиной к металлическому покрытию гаража, и закрыл глаза, пытаясь приглушить стучащую в висках боль и легкую тошноту.       — Может, пальцы ему в рот засунуть, пускай поблюет? — предложил смутно знакомый голос.       — Только попробуй, я их откушу, — тут же отозвался он далеким от дружелюбия тоном. Сейчас быть вежливым и милым хотелось меньше всего.       Он не знал, сколько просидел так, но постепенно стало полегче, а народ разошелся, не находя тут больше ничего интересного. Услышав шаги рядом, Се Лянь приоткрыл глаза, тяжелые как гири, сонно уставившись на Цинсюаня, присевшего на корточки напротив. Он не выглядел сердитым из-за его недавнего выступления — скорее обеспокоенным.       — Ты как? — спросил он тихо. Се Лянь пожал плечами:       — Спать хочу.       — Вернемся? Переночуешь у меня сегодня.       Се Лянь снова пожал плечами, затем кивнул. Всяко лучше, чем возвращаться в таком состоянии домой. Отцы ни за что на свете не должны догадаться, что он был здесь — а про алкоголь и тем более.       Хуа Чэн и Хэ Сюань согласились их подвезти. Се Лянь понимал, почему это делает Хэ Сюань, раз уж спит с его другом, но вот какой от этого резон Хуа Чэну?.. Впрочем, кто его знает, может, он добрый самаритянин, тайком котят подкармливает да в детские дома деньги посылает. Он бы уже ничему не удивился.       — Не удержится, — с сомнением оглядел байк Цинсюань. — Он же пьян, вдруг упадет.       — Не упадет, — уверенно заявил Хуа Чэн, помогая Се Ляню забраться на сиденье позади себя. Тот словно только этого и ждал — тут же вцепился в него и прижался почти вплотную. — Не первый и не последний. Когда приедем, ему станет получше.       — Отвечаешь за него головой.       — Не смеши пустыми угрозами и пошевеливайся, у меня еще свои дела есть.       Не хотелось признавать, но Хуа Чэн явно знал, о чем говорит. Почти всю поездку Се Лянь не открывал глаз, боясь, что от мелькающих предметов вокруг его стошнит, но когда они остановились неподалеку от дома Цинсюаня, голова болела уже не так сильно, да и тошнота, к удивлению, улеглась.       — Спасибо, — пробормотал он, сползая с сиденья. Цинсюань спрыгнул рядом с еще не до конца остановившегося байка.       — Прекрати так делать, сколько раз говорил! — сердито одернул его Хэ Сюань. Цинсюань лишь послал ему воздушный поцелуй, не спеша подчиняться.       — Порядок? — уточнил он.       — Относительно, — почти шепотом отозвался Се Лянь. — Голова кружится.       Пока Цинсюань прощался с ребятами и благодарил за помощь, он все еще опирался о чужой байк, беспокоясь, что ноги не станут держать, если потерять поддержку.       — Отцепляйся, я поехал, — велел Хуа Чэн. Се Лянь жалобно помотал головой:       — Не могу, я упаду.       — Ну и что, не умрешь же.       Он едва сдержался, чтобы не пнуть по колесу, словно обиженный ребенок.       — Ну ты и придурок, — выдохнул он, убирая руки и делая шаг назад. — Все ты виноват!       Хуа Чэн лишь ухмыльнулся на это.       Вскоре два байка промчались мимо, подняв пыль из-под колес. Цинсюань подхватил его под руку и повел к своему дому с заднего двора. Се Лянь не стал спрашивать, как они попадут внутрь не через главный вход — сейчас он готов был лечь спать даже на земле.       Стараясь действовать как можно тише, Цинсюань отпер замок на воротах и затащил его во двор.       — Сейчас… Постой тут, я быстро, только лестницу принесу, залезем через окно, — однако не успел он сделать и пары шагов, как Се Лянь начал заваливаться вбок. Пришлось броситься обратно, чтобы подхватить его. — Ну ты чего, давай, стой прямо.       — Не могу, — пробормотал Се Лянь, не открывая глаз и наваливаясь на него еще сильнее. Тело было ватным и вялым, словно кто-то пришил его голову к мягкой игрушке. — Все кружится…       — Ну еще бы не кружилось, ты в одну мордочку столько вылакал с непривычки, — Цинсюань, пыхтя от усердия и стойко сражаясь с мешающими ему чужими ногами, подвел его к стене. — Вот, обопрись. Можешь даже сесть. Только тихо, не шуми, если брат нас увидит, нам конец.       Се Лянь шумно вздохнул и плюхнулся задом на землю, утыкаясь лбом в колени. Его снова начало тошнить, вело голову, а во рту царил какой-то странный привкус.       Ворча под нос что-то вроде «и как мне тебя затаскивать такого прикажешь?», Цинсюань скрылся за углом. Се Лянь не знал, сколько времени прошло, в царящей вокруг тишине до него издалека доносилось лишь какое-то бряцанье, становящееся все громче и громче. Когда он поднял голову, чтобы понять, что происходит, Цинсюань как раз подтаскивал металлическую лестницу к стене, чтобы она достала до окон его комнаты, действуя уверенно и привычно. Подобный способ возвращения явно практиковался им достаточно часто.       — Я первый, а ты следом, — шепотом поторопил его Цинсюань. — Только осторожно. Держись крепче и не спеши.       Се Ляню казалось, что по лестнице он полз несколько лет, не меньше. На то, чтобы преодолеть головокружение и перебирать ногами и руками одновременно, да еще и синхронно, ему пришлось потратить всю свою оставшуюся выносливость. Ступени, словно змеи, дрожали и шевелились под ногами в попытке уползти, оставив один на один с воздухом. В окно его Цинсюань буквально затаскивал на руках, и когда они повалились на пол, шумно дыша, он выглядел как пробежавший марафон олимпиец, а сам Се Лянь чувствовал, что из человека превратился в кусок тряпки. Очень попользованный кусок тряпки.       На секундочку закрою глаза, подумал он, отдохну немножко — а там можно будет добраться до кровати. Всего на секундочку…       Когда он пришел в себя, тут же понял, что лучшим выходом было бы вообще никогда не просыпаться. Во рту стоял мерзкий привкус, голова трещала и раскалывалась так, что даже думать было больно, в глазах плыло, а тело ныло так, словно он вчера весь вечер провел на ринге с противниками в десять раз больше его самого.       Какое-то время он продолжал лежать, тупо глядя на потолок и пытаясь понять: волны на нем — это специально так задумано или просто его глючит? При вялой попытке подняться организм бурно запротестовал: в горле встала тошнота, а руки подломились, словно вареные макароны, и он упал обратно на подушку, тихо застонав от пронзившей голову боли. Нет уж, больше никаких экспериментов, если уж судьба умереть — он сделает это здесь.       — Ой-ой, кажется, чье-то утро не слишком доброе… — насмешливо, но с ноткой сочувствия прозвучало откуда-то со стороны. — На столике справа от тебя стакан, выпей. Должно стать полегче.       — Должно? — простонал Се Лянь, все же с трудом приподнимаясь и опираясь спиной о спинку кровати. — Мне бы побольше уверенности.       Содержимое стакана, впрочем, он выхлебал до последней капельки, совершенно не чувствуя вкуса.       — Ой, ну раз огрызаешься — жить будешь. Ты знаешь, где ванная. Одноразовая щетка в ящике под раковиной, — сказал Цинсюань, быстро глянув на него через отражение в зеркале и не отвлекаясь от нанесения на лицо какого-то крема из открытой баночки. Выглядел он возмутительно бодро для человека, выпившего прошлым вечером раза в четыре больше.       Се Лянь только сейчас понял, что находится не у себя дома: чего стоило только огромное цветное панно на всю стену, обмотанная гирляндой надпись «Smile» над кроватью и разноцветные кучи одежды, раскиданные в разных углах и совершенно игнорирующие шкаф всем своим существованием.       — Ох, — пробормотал он, охваченный внезапным ужасом, — мои родители! Наверное, они с ума сходят!       Еще бы, ушел на курсы и не вернулся, звучало как заголовок из криминальных хроник. Однако Цинсюань выглядел абсолютно спокойным.       — Порядок, — махнул он рукой, не отвлекаясь, однако, от своего занятия, — утром я написал им с твоего телефона, что ты у меня.       Это успокоило, но не полностью, ведь после возвращения все равно придется отвечать на множество вопросов, а когда за душой нечисто, это станет в разы сложнее. Впрочем, подумал Се Лянь, по стеночке добираясь до двери в ванную, об этом лучше подумать позже. Когда будет не так плохо.       В ванной он задержался почти на час, сначала пытаясь над раковиной избавиться от мерзкого запаха во рту, а затем в душе отскоблить кожу состояния знаменитой рекламной попки младенца. Вытерев волосы найденным в шкафчике полотенцем, он взял свою футболку, поднес ее к носу и скривился — она настолько пропахла сигаретами и чем-то приторно-противным, что надел бы ее теперь лишь последний идиот. Се Лянь со вздохом скомкал ее и отложил в сторону. Следом туда же полетели брюки.       — Цинсюань, — позвал он, надеясь, что друг услышит через дверь, — я могу одолжить у тебя футболку и штаны какие-нибудь?       — Без проблем, сейчас принесу, — отозвался тот. Спустя несколько неловких минут дверь приоткрылась и внутрь пролезли руки со стопкой чистой одежды.       — Вау, так ты все-таки умеешь ее складывать, — не сдержался от беззлобного подкола Се Лянь. Джинсы ожидаемо были ему длинноваты, а светло-голубая футболка с каким-то абстрактным узором чуть узка в плечах, но не критично, и приятно пахла — хотя, наверное, после запаха его собственной ему показалась бы райским садом даже мусорка.       Зажав резинку в зубах и торопливо забрав волосы в неаккуратный хвост, он со вздохом оценил в зеркале свое бледное лицо и покрасневшие глаза. Да, у родителей, узрей они его в таком виде, точно появятся вопросы.       — Спасибо. Я постираю и верну, — сказал он, вернувшись в комнату. Цинсюань уже закончил свои дела перед зеркалом и теперь заправлял постель, как послушный ребенок.       — Подожди немного, сейчас закончу и пойдем позавтракаем.       — Нет-нет, — торопливо отозвался Се Лянь, с ужасом представив, как в таком вот состоянии встречается с семьей Цинсюаня. — Я… Мне нужно домой. Могу вылезти через окно, чтобы твои родители не знали, что я тут был.       Тот удивленно уставился на него, а затем засмеялся:       — А, понял! Не беспокойся, родители на работе, брат тоже. Дома никого нет.       — Но сегодня суббота.       — Ну да, и что?       Се Лянь лишь вздохнул и развел руками.       Они спустились на первый этаж и обосновались на просторной светлой кухне. К плите Се Ляня не подпустили, поэтому Цинсюань, собрав волосы в пучок на макушке, вдохновлено варил кофе одной рукой, а другой с лопаткой наперевес готовил омлет, который Се Лянь не собирался есть — тошнота вставала в горле даже при мысли о еде.       — Почему мне плохо, а ты выглядишь так, словно не пил вовсе? — не удержался он от недовольства, глядя на бодро пританцовывающего у плиты друга. — Несправедливо!       Цинсюань довольно захихикал.        — Это моя суперсила: я и пьянею медленнее, и отхожу быстрее. Все знакомые завидуют.       Се Ляня с полным правом можно было тоже записывать в список завидующих знакомых. Впрочем, несмотря на ужасные последствия, он не мог перестать вспоминать о том, как спокойно и весело было под действием алкоголя. Его в тот момент не волновало абсолютно ничего.       Может, подумал он, для этого люди и пьют?       Когда завтрак был готов, они устроились за столом, и на некоторое время кухня погрузилась в тишину, прерываемую лишь звуками жевания и звонкими ударами вилки о дно тарелки. Се Лянь медленно пил кофе, глядя на то, как Цинсюань за милую душу уминает плоды своих трудов, и меланхолично думал о том, как его жизнь вообще повернулась в такое русло.       — Забавно, — заметил вдруг Цинсюань. Се Лянь вопросительно глянул поверх кружки, ожидая продолжения. — То, какой ты спокойный в обычном состоянии, но агрессивный и капризный, когда выпьешь.       — Агрессивный? — для Се Ляня это была новость. Уж каким, а агрессивным он бы себя не назвал точно. — Что я делал?       — Ну, — протянул Цинсюань, загибая пальцы, — со всеми ругался и спорил, особенно с Хуа Чэном, пытался подраться, рычал на меня, когда я пытался отвезти тебя домой, словно я твой злейший враг, рисовал на стенах маты, угрожал Пэй Су откусить ему пальцы, отобрал бутылку у Сяолэя и пообещал разбить ее об его голову, если не перестанет возмущаться… Продолжать?       — Не надо, — выдавил ошарашенный Се Лянь, напрочь забыв про кофе. Он никак не мог уложить в голове, что мог вытворять подобное. Какое впечатление теперь о нем сложилось? Он застонал и уронил пылающее лицо на сложенные на столе руки. — Как же стыдно! Почему меня никто не остановил?       Даже несмотря на то, что большая часть названных Цинсюанем имен была ему абсолютно незнакома, он пообещал себе позже извиниться перед этими людьми.       — Как тебя остановишь, если ты в драку лезешь с такой яростью? — развеселился Цинсюань, совсем не беспокоясь о его разрушенном образе. — Даже мне пару раз чуть по лицу не заехал. На самом деле…       — Прости, пожалуйста, — пробормотал задушенно Се Лянь, все еще не поднимая головы. — Мне очень жаль!       — На самом деле, — закончил тот, совсем не выглядя при этом обиженным, — это было так забавно. Как будто совсем другой человек! Ребята обалдели просто, ну, в хорошем смысле. Эй, эй, — он заметил, что Се Лянь пытается провалиться сквозь землю, и снисходительно похлопал его по макушке, — справедливости ради, ты не постоянно был злобным Халком. В остальное время даже милее, чем обычно. Такой веселый, анекдоты какие-то рассказывал, я, правда, половину не разобрал, но всем было очень смешно. Танцевать лез, обниматься… Хуа Чэну все рвался косичку переплести.       Если он пытался поддержать, то вышло совсем наоборот — и без того морально деморализованный Се Лянь захотел умереть от стыда прямо здесь и сейчас, в эту самую секунду.       — Замолчи, — умоляюще застонал он, — пожалуйста, не говори больше об этом!       Цинсюань сжалился над ним и замолчал, но время от времени Се Лянь чувствовал на себе его полный веселья взгляд.