Фикус, Катя и фиолетовые облака

Утро выдалось тяжелым. Вместо будильника позвонил злой Андрей Палыч и наорал на Катю за то, что они уже опаздывают на встречу, и возмущённо поинтересовался, где ее, Катю, носит и смотрела ли она на часы. - Я случайно, - оправдывалась Катерина с ужасом вспоминая вчерашний вечер, как явилась домой к полуночи, вся такая воздушная и мечтательная, что у Валерия Сергеевича застряла на подступах заготовленная нотация на тему «Порядочные дочери и их своевременное прибытие в семейную часть – то есть в квартирное отделение… домой, короче». Катенька была такая счастливая. Румяная, веселенькая. Пришла, папочку обняла. И сказала, что какое счастье, что она успела на метро. А потом побежала на кухню и ухватила самую большую лепешку, что мать испекла. - Вкуснотища, - воскликнула она, с набитым ртом. – Папочка, не волнуйся. С этого дня я клятвенно обещаю, что после окончания рабочего дня я в «Зималетто» не задержусь ни минуты. - Ой ли, - прохрипел Валерий Сергеевич, невольно любуясь довольной красавицей дочкой. - Честно-честно, - вскинула ладонь в пионерском жесте. – Все, папуль, я спать, - зевнула, затем заразительно потянулась, хихикнула и побежала в свою комнату, оставив посреди прихожей озадаченного отца. А потом, встав у шкафа и открыв дверку с зеркалом, с большим удовольствием скинула с себя этот ворох уродливого тряпья, даже потопталась по нему. Брезгливо сморщившись подцепила пальчиками свою любимую желтую пижаму, и тут же откинула ее в сторону, как нечто ужасное. «Уж лучше спать голой, чем в этом» – решила она, и с большим удовольствием запрыгнула на чистую постель. Завернулась в одеяло, потерлась носиком о подушку, и спустя мгновение погрузилась в самый сладкий, самый крепкий сон. Будильник? Не, ни о каких будильниках мы не знаем и знать не хотим! А утром стало стыдно. Небывалая легкость куда-то улетучилась. Колючий голос Жданова снова терзал самые потаенные уголки души, цеплял за живое. - Договора остались в вашем кабинете, Андрей Павлович, - пролепетала она, и зажмурилась, ожидая бурю и прочие всплески негодования от начальника. Буря не заставила себя ждать. - В кабинете? Катя!! Как вы могли! – кричал он, захлебываясь от ярости. - Я случайно. Я сейчас… быстро… Я приеду… И мы успеем… - лепетала она, выпутываясь из одеяла. И вдруг обмерла, осознав, что голая. Краска бросилась в лицо. – Такого больше не повторится, Андрей Павлович. - Не надо никуда ехать! Я сам. Телефон замолчал. Катя смотрела на погасший экран. Что это вчера было?.. «Нет, нужно ехать… быстрее. Мы успеем» - перескочила через одеяло, спрыгнула с кровати. И заметалась по комнате. «О, нет! Костюм помят. Зачем я вчера топталась по нему? Что же мне теперь надеть? Все вещи не глаженые… Хотя… вот это платьице… черное… сойдет». О завтраке не было и речи. Катя забежала на кухню. - Доброе утро, родители, - бодро воскликнула она, схватила с тарелки лепешку, откусила несколько кусочков. – Как вкусно! Когда же ты успела их испечь, мамуль? Никогда таких вкусных не ела. - Так вчера же… - Валерий Сергеевич оторвался от экрана телевизора, и замер, не договорив. Катюшка уже убежала. Хлопнула входная дверь. На тарелке лежала недоеденная лепешка. По телевизору показывали довольных рыбаков, выловивших в Москве реке аномально больших щук, но Пушкарева не интересовал размер каких-то там рыб, с его дочерью что-то странное происходит… Сколько? Пятнадцать килограмм? Да врете вы все. Таких щук не бывает! Обман, все обман… и это не настоящие щуки. Как пить дать, бутафорские. Небось, из папье-маше склеили… или из пластилина. Сколько вторая весит? Семнадцать килограмм? Вы там одурели, что ли! - Лен, смотри, что творится. Кого они хотят обмануть? - Катюшка бледненькая какая-то была… не позавтракала даже, - Елена Александровна начищала до блеска кастрюлю, и вздыхала, вспоминая встревоженное личико дочки. - Что? А… ерунда, - отмахнулся Пушкарев и засмеялся. – Смотри, что заливают! Поймали на хлебные крошки! Две щуки! Лен, ты только посмотри, - хохотал он, хлопая по подлокотникам кресла. Катя поймала такси. Ну как такси… Выскочила на дорогу, как ополоумевшая, и начала размахивать руками. Первый ехавший автомобиль дал по газам. И Катерина, не дожидаясь приглашения, рванула на себя дверь и запрыгнула на заднее сидение. - В «»! И побыстрее! – закричала она. - В какое лето? Женщина, чего вам надо? – водитель таращился на Пушкареву, как на восьмое чудо света. Сзади засигналили возмущенные машины. - Езжайте прямо! Вы перекрыли движение. - Я перекрыл? Это вы бросаетесь под колеса, как… - он пробормотал еще что-то невнятное, но уже поворачивал руль и набирал скорость. - Простите, я очень опаздываю… на работу. Поэтому так… - совесть за содеянное победила волнение и спешку. - Начальник злой? – усмехнулся водитель, заметно подобрев. – Куда вы сказали поворачивать, направо? - Да… Простите, я не хотела… - Ладно уж. Понимаю. Но если начальство такое злое, почему не уволитесь? - Не могу. - Зарплата большая? - Нет…не очень. Нормальная. Просто без меня никак. - Незаменимых людей нет. - Это верно. «Где же они еще найдут такую дуру?» - Вот здесь остановите. Спасибо вам большое, я… - она полезла в сумочку. - Что вы там еще выдумали! Денег не возьму. Уходите. - Спасибо вам! – Катя выпорхнула из машины и побежала быстро-быстро. - Заладила. Спасибо и спасибо, - ворчал водитель. – Откуда такая взялась вообще? - Сергей Сергеевич, Андрей Палыч не приезжал? - Как же… у себя. У Кати опустились плечи. Не успела. Не успела приехать раньше. Надо подниматься… Надо идти к нему. Неожиданное воспоминание пригвоздило Катю к месту, - «Там свечи и бокалы… и все остальное». Катя вернулась к охраннику. - А Кира Юрьевна… она уже здесь? - Нет… Так вон она, идет, - указал на вход. Катерину как ветром сдуло, она вбежала в лифт и быстро нажала кнопку. Дверцы закрывались преступно медленно. Сердце стучало быстро. В приемной Катя остановилась, перевела дыхание и только после этого толкнула дверь и вошла в кабинет президента. Андрей Павлович сидел на столе, забравшись на него прямо с ногами, и выдергивал из клавиатуры кнопочки. Ни свечей, ни роз, ни фантиков в кабинете не было, только маленькое, незримое человеческому глазу, фиолетовое облако парило над похрапывающем фикусом. - Опаздываете, Катюш, - сказал Жданов миролюбиво.