обещания

Июнь был невероятно солнечным, как и всё лето 1941 года. Для Питера Паркера это время было особенно счастливым: юноша блестяще сдал экзамены за второй курс и числился лучшим учеником университета. Мальчишка вообще прекрасно разбирался в точных и естественных науках, и в тот тёплый вечер даже снова раздумывал над подачей заявки на грант от правительства, пока совершал привычный ритуал прогулки по ближайшему к его дому парку. Вокруг все говорили о войне, передавали последние новости из Европы, но угроза вооружённого столкновения казалась невероятно далёкой. Всё цвело и благоухало, небо сияло своей чистотой, а из некоторых окон раздавалась музыка – поверишь ли, что всё это может смениться насилием, страхом и жестокостью, рёвом военных самолётов, грохотом рвущихся снарядов? Питер верить не хотел. Пусть он был и весьма сознательным молодым человеком, но когда каждый день, распахивая окно, вдыхаешь аромат цветущей магнолии и жмуришься от бьющего в стёкла солнца, невольно расслабляешься. Паркер вообще был очень оптимистичным и светлым, как отмечала его милая тётушка и все друзья. Он всё время словно светился счастьем с этой своей широкой улыбкой и беснующимися искорками в глазах. И вот, защитив свой годовой проект на очередной научной конференции, Питер так же улыбался, наслаждаясь картинами вечернего Бруклина. Городок был таким родным, таким уютным, что в груди невольно ощущалось нежное тепло. Как же Паркер всё-таки любил всё на свете: свой город, своих близких, науку, эти тёплые вечера… Как же он любил жить, боги! Доносящаяся из ближайшего здания музыка заставила юношу остановиться. Недолго думая, он уверенным шагом направился в бар, и едва переступил порог, как его голову тут же наполнили весёлые ноты. Было шумно, молодёжь кружилась в танцах, отовсюду слышался смех и разговоры. - Стаканчик светлого, пожалуйста, - попросил Питер, устраиваясь поудобнее на стуле. Паркер любил наблюдать. Сидеть в уголке, не спеша пить, временами перекидываясь парой слов с барменом, и смотреть, как веселятся люди. Сам он не умел танцевать и не пользовался успехом у девушек, даже несмотря на умилительную внешность. Питер однозначно был очарователен, чего только стоили эти блестящие карие глаза и мягкие русые кудри, но дам, видимо, привлекал другой типаж, а ему было в удовольствие оставаться в стороне от всеобщего оживления, так что такое положение Паркера абсолютно устраивало. Юношу редко кто-то трогал, поэтому когда позади раздался голос, он невольно вздрогнул. - Чего скучаешь, друг? – на соседнее кресло резко опустился какой-то парень. – Том, налей как обычно! - Не люблю танцы, - ответил Питер своему новому собеседнику, который оказался молодым человеком на несколько лет старше с выразительными серыми глазами и мягкими чертами лица. - Много упускаешь, - парень усмехнулся и, как ни в чём не бывало, залпом выпил полстакана крепкого напитка. – Баки Барнс, - представился он. - Питер Паркер, - юноши пожали руки. – Каково же твоё настоящее имя? - Джеймс Бьюкенен Барнс, - на лице Баки отразилось всё неудовольствие от его полного имени. - «Джеймс» тебе идёт куда больше, чем «Баки» - хитро улыбнулся Паркер, уже чувствуя лёгкую нетрезвость. - Ты мне нравишься, парень, - рассмеялся Барнс. – Можешь называть меня как твоей душе угодно. - А если моей душе угодно предложить тебе встретиться завтра? - Тебе сложно отказать, Питер Паркер, - Джеймс подмигнул ему, но в эту же секунду его окликнул какой-то худощавый юноша. – Прости, мне надо бежать сейчас, но завтра в два часа у этого бара я весь твой! Питер бросил пару прощальных слов и широко улыбнулся, ловя искрящийся взгляд Джеймса. Да, интересные знакомства, как это всегда бывает, происходят весьма спонтанно.

***

Баки был невероятным. Жизнерадостный, немного легкомысленный, весёлый, но рассудительный, принципиальный и адски остроумный, он просто покорил сердце Питера. Они гуляли до поздней ночи, обсуждая всё, что только приходило на ум, смеялись с сочинённых шуток, вместе любовались красочным закатом. Удивительно, но им было достаточно компании друг друга, чтобы быть абсолютно увлечёнными происходившим. Питер рассказывал о родителях, учёбе, своих исследованиях, и Баки даже интересовался последними, что не могло не сделать Паркера счастливым: науку он любил так, будто был на ней женат, и любопытство Барнса подкупало его. Сам же Баки, как оказалось, был спортсменом и собирался уйти в военное училище, а ещё страстно обожал искусство, хоть и мало что в нём понимал. Эти двое стоили друг друга. Где-то половину их общения составлял шутливый флирт, который заставлял Паркера пылать щеками, но счастливо улыбаться. Он не верил во всякие влюблённости с первого взгляда, но Джеймс однозначно его очаровал. - Мы же встретимся ещё, Куколка? – Баки нежно улыбался, ероша волосы Паркера, на что тот мило заливался румянцем. - Конечно, Джеймс. Спасибо за вечер!               Да, они ещё встретились, и не раз. За какой-то месяц они успели стать закадычными друзьями: часто гуляли, ходили в кино и на выставки или просто сидели дома у кого-то из них, болтая и играя в карты. С каждым днём они узнавали друг друга всё лучше и оба были в восторге от этого. Питеру вовсе казалось, что он сходит с ума, и кажется, уже не просто, а по одному конкретному человеку, тому самому, которого «друзья зовут Баки», а Питер звал Джеймсом. Мысленно же – своим Джеймсом. И это определённо было безумием. Паркер и не знал, с каких пор он останавливал взгляд на губах друга, отчаянно желая целовать эти губы, не знал, когда стал мечтать избавить его от одежды, лишь бы обвить пальцами талию, прижаться всем телом и не отстраняться ни на секунду. Он отгонял от себя любые мысли об этом, но стоило Барнсу появиться рядом – и Питер снова не мог удержаться от того, чтобы покрепче обнять его. Питер не видел в Баки идеала, но видел в нём того человека, рядом с которым хотел бы провести всю чёртову жизнь. Кажется, Паркер и правда рехнулся, потому что в один момент просто притянул Джеймса в объятия и, не удержавшись, легко коснулся губами щеки, уже предвкушая, как его оттолкнут. Он был готов к этой жестокости, он знал, на что идёт. И совершенно не ожидал, что Барнс отстранится лишь чтобы огладить его щёку ладонью и поцеловать. Паркер не знал, как его пальцы оказались в волосах Джеймса, не понимал, как они могли так жадно, пылко целовать друг друга, покусывая и сталкиваясь зубами, он не успел заметить, как руки Баки с силой прижали его к себе, проникая под рубашку. Питер Паркер не знал, как он мог с наслаждением застонать в поцелуй, как его прижало к кровати сильное, потрясающее тело. Они же друзья… Нет? Да? К чёрту всё. Одежда полетела на пол.

***

Питер был так счастлив. Во дворе уже не цвели магнолии, а солнце не било в глаза каждое утро, но ему не было до того дела, ведь его солнце каждое утро тихо сопело у него под боком, едва заметно щурясь во сне. Жизнь с Баки была мечтой, что почему-то решила обрести «плоть и кровь» в реальности, и теперь Паркер не понимал, как вообще мог дышать, существовать без него, чёрт возьми. Конечно, днём они часто расходились по своим делам, ибо Барнс тренировался и иногда виделся с друзьями, а Питер работал над очередным исследованием, но вечера практически всегда принадлежали только им двоим и какой-нибудь откопанной на дальней полке книге, которую они по очереди читали вслух, прерываясь на поцелуи. Паркера завораживало то, как преобразился его быт, и даже самые незначительные вещи, вроде приготовления завтрака, стали особенными, появились какие-то ритуалы и греющие душу мелочи. Каждое утро Джеймс варил ему вкуснейший кофе, и, едва выбравшись из постели, они сидели в маленькой кухне, наслаждаясь приятной, ненавязчивой тишиной. Если Питер был вынужден слишком рано уходить в лабораторию, он всегда оставлял Барнсу милую записку и даже не знал, что тот ни одну из них не выбрасывал, складывая в маленькую коробочку. Иногда они катались на мотоцикле Баки, зависали в барах или ездили в Нью-Йорк, но всё же не было ничего лучше моментов, когда они оставались наедине и могли не сдерживать свои чувства. Питер пообещал себе навсегда запомнить, как они наблюдали рассвет над заливом, просто обнимаясь на берегу, зная, что их никто не осудит, ведь вокруг не было ни единой души. Если бы кто-нибудь спросил у Питера Паркера, существует ли что-нибудь лучше, чем это, он бы ответил, что нет. Никогда раньше он не думал, что утопать в любви к человеку – это так потрясающе. Что в груди может разливаться тепло лишь от одного взгляда Джеймса, полного любви и заботы. Что он будет так счастлив, видя нежную улыбку на его лице. Питер Паркер и Джеймс Барнс создали себе идиллию. Вот только война всё это время дышала им в спину. Питер знал, что Баки уйдёт на фронт, знал, что и он сам уйдёт, - не бойцом, медиком. Даже на дополнительный курс медицины в университете записался. Но думать об этом всём было так больно, что Паркер сразу прекращал. Так быстро потерять человека, в котором нашёл своё счастье – это какая-то злобная ирония судьбы. И где-то внутри него всё ещё теплилась надежда на то, что ад, уже нараспашку открывший свои врата в Европе, обойдёт их стороной. Шла зима 1941-го. Надежда разбилась вдребезги, как только на пороге появился Джеймс, облачённый в военную форму. Самым ужасным было то, насколько Баки был великолепен в ней. Эта одежда, этот символ тянущего к ним пальцы кошмара, сидела на Барнсе просто идеально, и вся его элегантность была прекрасной, но такой пугающей. И ещё больше пугало, что Питер понимает, слишком хорошо понимает, что это всё значит. - Меня взяли в сто седьмой пехотный, - тихо произнёс Баки. – Уезжаю через три дня. Ком в горле не давал ничего сказать, и Питер смог лишь крепко прижать к себе своего солдата, чувствуя, как тот отчаянно льнёт к нему в ответ. - Ты ужасно красивый, - шепнул Паркер с улыбкой, чувствуя, как по щекам струится солёная влага. Три дня прошли мимо, словно какое-то видение. Питер отпросился с учёбы, и они с Джеймсом провели всё это время вместе, если не считать моментов, когда Баки ездил за документами и к своему другу, Стиву, кажется. Паркер так хотел, чтобы эти мгновения были счастливыми и беззаботными, но в каждом прикосновении, каждом поцелуе, каждом взгляде скрывалась чёрная горечь. Они тянулись друг к другу, не хотели отпускать, зная, что придётся. Уже на вокзале Баки коротко поцеловал Питера, не обращая внимания на людей вокруг. В его глазах плескалась вина и боль в такой адской смеси с любовью, что становилось страшно. Паркер снова молчал, зная, что еще хоть вдох, и он разрыдается. Тянулись последние минуты. Говорят, перед смертью не надышишься, правда? - Питер, - голос Барнса дрожал, - я вернусь. Ты меня понял? Я не брошу тебя, я вернусь. Только жди, пожалуйста. Ты будешь? - Если придётся, то хоть всю жизнь. - Я люблю тебя, всегда буду любить. Помни это. - Я тебя тоже, мой сержант Барнс. - «Джеймс» мне идёт больше. - Как твоей душе угодно. Моей вот угодно бесконечно любить тебя, Джеймс. - Спасибо, солнце. Спина Джеймса Бьюкенена Барнса пропала в толпе.