Hamamelis

Смотровое стекло

В трубке калейдоскопа

Стало битым, узорным

Багровым, толчёным

Струйкой алой закат

По реке-кровостоку.

( АИГЕЛ - топи)

Оливия и подумать не могла, что прекрасный вечер в Луна-парке закончится в полицейском участке. Не думала, что будет сидеть, поставив локти на колени, зарывшись пальцами в волосы и глубоко дышать. Пол - белый, кафельный, совсем как в больнице.

Оливия наблюдала, как её слезы падают вниз. Одна за другой.

— Мисс Льюис, если вам нужен стакан воды или успокоительное… — голос полицейского ударил по слуху, как неожиданно включившаяся сирена. Оливия вздрогнула. Промолчала, потому что не видела смысла отвечать. Думала, вот, сейчас наберусь сил и открою рот, но не успела. Звук удаляющихся шагов перестал вызывать раздражение. Наступила тишина. Только гудел автомат с кофе. Лив обхватила голову руками и сильно потянула волосы. Хотелось сорваться на крик. Она снова и снова прокручивала в голове случившиеся. Снова и снова пыталась найти ошибку, которую допустила. Снова и снова… раз за разом. Каждая мысль, каждое воспоминание, каждая мелочь начиналась и заканчивалась там. На злосчастном колесе обозрения. « — Как-то это колесо уже закрывали, — проговорила Оливия, обводя взглядом открытые кабинки аттракциона, — этот Луна-Парк открывается пару раз в год и каждый раз какой-нибудь суицидник садится на колесо обозрения в надежде, что оно остановится. — Русская рулетка, — произнёс Аро, — не кажется ли тебе это… лишённым смысла? Оливия посмотрела на него и встретилась с взглядом сиреневых глаз. Целый вечер она попадала под влияние этих-чёртовых-глаз. Сейчас в них загорелся какой-то огонёк, благодаря которому Лив сразу забыла вопрос про линзы. — Ты слишком равнодушен, — Оливия буквально почувствовала, как вырвалась из чьих-то цепких рук, когда нашла в себе силы отвернуться. Аро улыбнулся: — У меня нет причин быть не равнодушным, моя дорогая. Оливия отколупала на поручне зеленую краску и увидела, что под ней — слой жёлтой. Кусочки норовили впиться под ноготь, Лив скинула их на землю и повернулась обратно. — Если бы прыгнула я, это тоже было бы лишённым смысла? Вопрос, смешавшийся с оглушительной музыкой, с порывом ветра, скинувшим на глаза светлые пряди. Оливия хотела убрать их за ухо, но Аро перехватил её руку и накрыл своей ладонью. Потянул на себя, Лив сделала маленький шаг вперёд, не удержала равновесие и влепилась в его грудь». Оливия подняла голову, перед глазами всё расплывалось. Моргнула, вытерла слёзы. Они набежали снова, затем снова и снова. Было невыносимо держать эту боль в себе, она рвалась наружу, задевала травмы, ворошила прошлое. Только Оливия в этом виновата. Только из-за неё. На руках и пальцах осталось пара мозолей, как в напоминание. Девушка встала со скамейки. От голода тошнило, есть не хотелось. Капучино идеально подошло бы… Перед глазами потемнело. Оливия присела, подождала, пока пройдёт и встала. Точно нужно кофе, да. « — Остановилось, — констатировала Лив, — они могли бы сделать кабинки закрытыми, но, нет, это же привлекает туристов. Колесо Суицидников. Такой себе лес Аокигахара. Оливия подумала, что приняла правильное решение, когда оставили Эмму в планетарии. Сестрёнка встретила своих подруг и не хотела уходить. Если что вдруг, мамы этих девочек стопроцентно приглядят за ней. — Я, кстати, хочу как-нибудь туда съездить, — Лив села обратно, напротив Аро, — но не для того, чтобы… а просто. — «Просто» прогуляться по лесу, где люди сотнями заканчивают жизнь самоубийством? Несомненно, желание, достойное молодого врача, — он поймал взгляд Оливии и чуть наклонил голову в бок, — чем же ты тогда отличаешься от туристов, пришедших посмотреть на местное Колесо Смертников? Оливия промолчала. У неё был ответ на этот вопрос, но говорить она его не хотела. Слишком личное, причиняет слишком много боли. — Можно я тебя сфотографирую? — тихо произнесла Лив, убирая прядь волос за ухо. Аро сидел, слегка откинувшись на спинку сиденья, положив ногу на ногу и сложив руки в замочек. Чёрные волосы слегка развевал ветер. На губах лукавая улыбка… Оливия вдруг поняла, что могла бы влюбиться в одну лишь его улыбку. Поняла и прогнала эти мысли прочь. Лучше не думать о чувствах. Аро уедет. А она сама вернётся в Форкс. Всё, что будет их связывать — общий друг и парочка воспоминаний. Мужчина кивнул, и Оливия сделала снимок. Почему-то от этой фотографии стало спокойно на душе. Вот оно, время, когда всё хорошо, когда проблемы ушли на второй план. Оливия сама не заметила, как улыбнулась и слегка покраснела. Давно забытые эмоции — радоваться простой фотографии. Не своим успехам, не хорошим оценкам, не знаниям, добытыми бессонными ночами. В её глазах — Аро заметил — теплилась весна». Оливия кинула в ведро пластиковый стаканчик. Посмотрела на себя в зеркало. Всё стало ещё хуже. Круги под глазами чëрно-фиолетовые. Кожа не бледная, а болезненно-зелёная. На веках виднеются сосуды. Скулы… Лив не помнила, чтобы когда-то у неё так сильно выделялись скулы. Она не выглядела, как хрупкая модель с обложки, нет. Она выглядела истощённой и уставшей. Кажется, даже в Форксе ей не было настолько физически (а сейчас и морально) плохо. Оливия стояла у умывальника в туалете полицейского участка, не в силах включить воду. В кармане рюкзака, под подкладкой, лежала записка. «Я обманула полицейских» — мысленно сказала Лив, прислонясь лбом к зеркалу. « Теперь осторожно поставить ногу ниже. Сердце колотилось, как бешеное. Кусочки ржавчины и краски впивались в ладони. Она старалась дышать ровно и не смотреть вниз. Потому что внизу — железные перекладины колеса обозрения, кабинки и асфальт. Ещё пару импровизированных ступеней — и середина. Оттуда вверх уже не так страшно. Оливия не знала, почему опасных для жизни ситуациях всегда выбирают именно её. Почему суицидница не захотела поговорить с Аро? Он же всё-таки секретный агент (в чём Оливия была уверена почти на 100%), он бы справился лучше. «У меня в школе по физ-ре три было, я еле-еле подтягиваюсь». Она поняла, что (и это понимание далось ей нелегко) не хочет никого спасать. Рука соскользнула. Внизу шептались громче. Звук сирен прорывался в сознание. Начинала болеть голова. Нужно подтянуться. Ещё чуть-чуть». — И все же, умершая мисс Браун больше вам ничего не сообщила? Вопрос, который задали в тысячный раз. Стол в разводах отлично прятал сжатые от раздражения кулаки. — Да. — И никакой записки? Оливия отрицательно помахала головой. Из глаз пошли слёзы, но полицейский не обратил на это внимания. — Что она сказала, когда вы её обняли? — Ничего. « — Единственное, о чём прошу, отдай записку маме, только ей, никому другому, — еле слышно, так, чтобы никто не увидел, проговорила девочка-подросток, — сделай вид, что обнимаешь меня, и достань записку из кармана толстовки. — Но ты ведь можешь не прыгать, — в сотый раз сказала Оливия, выставив перед собой руки в примирительном жесте, — люди, которые хотят умереть, на самом деле просто хотят жить. Поверь, я сама прошла через это. И знаю, что чувствуют родственники того, кто совершил самоубийство. Пожалуйста… — Я уже всё решила, — сорвалась на крик девочка и сделала шаг назад, — пожалуйста, умоляю, возьми записку. Из глаз её текли слёзы. Оливия пыталась подойти с другого угла, найти нужные слова, но всё без толку». Погода окончательно испортилась. Где-то вдалеке гремел гром и сверкали молнии. Свежий воздух и запах мокрого асфальта напоминали Форкс. Оливия вышла из полицейского участка и почувствовала, как ноги становятся ватными. Уткнулась в грудь Аро и стояла пару минут, не в силах сказать ни слова. В тот момент он казался ей самым лучшим человеком во всём мире. Потому что просто был рядом. Сегодня Оливия Льюис впервые проиграла смерти. Счёт: 1/1.