traces of your love

      ярко-алый след на плече жжется. ойкава разочарованно смотрит куда-то в шею своей новой девушки, стараясь не встречаться с ней взглядом. мегуми, так ее звали, лишь медленно проводит по собственному плечу, и нарочито громко усмехается, не пытаясь скрывать дрожь в голосе: — глупая! я такая глупая! ойкава застывает изваянием. ему не хочется ее утешать. ему не хочется переубеждать ее. он хочет лишь уйти из этой душащей болью и неоправданными ожиданиями комнаты, испариться отсюда без выяснения отношений или еще каких-либо разборок. — подумала, что судьба уготовила мне ойкаву тоору. ойкава зажмурился из-за всех сил и постарался абстрагироваться от всего этого. один-два-три… он помнит, как прочитал, что «достаточно досчитать до 10, и вы успокоитесь». отличный момент, чтобы проверить это. один-два… — но нет, ойкава тоору не предназначен обычным девушкам. голос девушки, уже, наверное, бывшей, просачивался сквозь сознание, сбивал ойкаву со счета и еще больше нервировал. — глупая. тоору все-таки удалось досчитать до 10. дыхание лишь участилось, виски только начали сильнее пульсировать, и никакого спокойствия это разумеется не принесло. — хватит. резкий голос отвлек мегуми, чьи плечи уже тряслись в преддверии рыданий. она испуганно заморгала, большие малахитовые глаза блеснули в полумраке комнаты. — прекрати это все. прекрати. — ойкаве казалось, что еще мгновение, и его последние крупицы спокойствия растают. и тогда он не выдержит, и может сделать то, о чем после будет горько сожалеть. мегуми продолжила пялиться на него, словно олененок на свет фар, хрупкие ладони нервно теребили короткие темно-каштановые пряди, а на плечах сияли красные пятна — места, где ойкава коснулся ее. на самом деле, думает тоору, проблема вовсе не в ней. и, как не странно, даже не в нем. все это — злая шутка судьбы, что придумала эти дурацкие связи соулмейтов, вынужденные причинять лишь боль и разочарование. хотя, мысли ойкавы продолжают уходить все дальше, некоторым повезло обрести свои истинные половинки, и навсегда забыть о том, что остается на теле после прикосновений не тех. на самом деле, думает тоору, судьба не была безосновательна жестока. так, например, следы не оставались от случайных прикосновений. только когда ты был близок с человеком, который не являлся твоим соулмейтом, кожа будто воспламенялась и раскалялась до невозможного, тем самым причиняя обоим людям боль. хотя, тоору продолжает мыслить про себя, некоторые научились терпеть эту боль, или вовсе смирились с ней. и не то чтобы, ойкава не мог бы привыкнуть к этим следам, остающимся после не тех . не то чтобы, это стало бы для него проблемой в будущем, когда пришлось бы завести жену и исполнять свой супружеский долг, а следовательно свыкнуться с ярко-алой кожей. нет. ойкава просто не хотел. и это было самой сложной частью, потому что у ойкавы была причина. ойкава тоору был безоговорочно и бесповоротно влюблен в лучшего друга. и если кто-то сказал бы ему, что это не проблема, он тут же плюнул бы этому человеку в лицо. потому что это было проблемой. потому что ему не нужны были эти отвратительно-прекрасные бабочки в животе, и румянец на щеках в самые неподходящие моменты, и слабеющие ноги, когда хаджиме смотрел на него дольше положенного, и эти ужасно-понимающие взгляды ханамаки и матсукавы, и… … и хаджиме не нравились парни. что практически значило — у ойкавы нет шансов. ойкава менял девушек одну за другой. они проносились калейдоскопом, отпечатывались деталями вроде волшебного запаха духов или милой родинки, а потом снова терялись. маленькие, высокие, блондинки, рыженькие, голубоглазые и сероглазые, с пышными формами и очень худенькие, с тонкими запястьями и татуировками, озорные и тихие, взбалмошные и саркастичные. единственное, что повторялось чаще других, и что ханамаки окрестил «его типажом» — были брюнетки с зелеными глазами. такие задерживались в жизни юного разбивателя сердец дольше всего, особенно если не боялись выглядеть перед ним нелепо или неженственно, и особенно, если часто хмурились и называли «идиотом»., но даже они не могли заменить хаджиме. и каждый раз, когда тоору собирался поцеловать очередную девушку, перед взором представало родное лицо, и знакомые с самого детства черты привычно хмурились. и ойкава со всей силы впивался в не те губы, игнорируя обжигающую боль, и пытаясь выгнать образ лучшего друга из головы. получалось так себе. не удивительно, что его трещащие по швам отношения с мегуми не протянули больше месяца. мысль о мегуми, все еще застывшей в этой холодной и пустой комнате, вывела ойкаву из бесполезных размышлений. — мне пора, — голос звучал слишком безразлично и отстраненно, заставляя тоору разозлиться на самого себя еще больше. невооруженным взглядом видно, что осознание того, что они не предназначены друг друга — ранило мегуми, полоснуло по робкому девичьему сердцу, оставив отпечаток., а он, увы, не мог ничего сделать, кроме как исчезнуть из ее жизни, чтобы не причинить еще больше боли. — между нами все кончено, — тоору хлопает дверью, спешит вдохнуть ночной воздух и бредет к дому. дышится легче и свободнее, образ мегуми и все, что с ней связано, практически мгновенно исчезает из памяти, словно ненужные файлы из системы (да простит его матсун, разбирающийся в it-сфере, за такие сравнения). и тоору кажется, что даже эти глупые следы больше не алеют под футболкой. ноги приводят его к дому напротив, а не к своему собственному. дома у иваизуми ярко горит свет, и почему-то громко играет музыка для такого часа. ойкава сверяет время — почти десять часов вечера. машины иваизуми-сана нет, и ойкава чувствует, как неприятное предчувствие охватывает тело. ноги внезапно слабеют, а сердце начинает колотиться как ненормальное. ойкава не раздумывая поднимается на крыльцо и упирается пальцем в кнопку звонка. музыка отсюда слышна еще громче, и тоору понимает, что изнутри звонка совсем не слышно. парень от злости дергает ручку двери и та, к удивлению ойкавы, легко поддается. музыка оглушает с порога, и чей-то до боли знакомый смех слышится из гостиной. в коридоре ойкава натыкается на незнакомого парня и ватари, мило беседующих о чем-то, и глаза капитана расширяются от непонимания. что это? вечеринка, на которую его не пригласили? беспомощно уставившись на ватари, который, кажется, был настолько увлечен и не заметил его, ойкава прижимается к стене. мимо него тут же проходит высокий блондин из баскетбольной команды их школы. ойкава почти что открывает рот от шока. иваизуми никогда не был против вечеринок, но точно был против того, чтобы их устраивали в его доме. ему точно стоит налить себе стакан воды. на кухне ойкава застает жадно целующихся яхабу и кьетани, и мгновенно забывает, зачем собственно говоря, пришел сюда. парни увлечены друг другом, и его появление остается незамеченным. слава богам, думает тоору, их отговорок и оправданий он бы точно не выдержал. полностью потерявший смысл во всем этом, ойкава спешит в гостиную, где слышатся веселые голоса и искренний смех. иваизуми сидит на диване, между явно подвыпившим и лезущим обниматься макки и какой-то миленькой девушкой, которую ойкава, кажется, где-то видел. что-то ухает в груди от вида лучшего друга, разговаривающего с этой… неважно. ойкава поднимает подбородок повыше, чуть не забывает натянуть фирменную улыбочку, и вваливается в шумную гостиную. — вот так вы любите своего капитана? — получается даже ничуть не обиженно, а игриво. ойкава отмечает, что матсун, сидящий на кресле ближе всех к нему, вздрагивает, а киндаичи, настраивающий музыку, от испуга выключает ее совсем. образовавшаяся тишина заставляет обратить внимание всех на неожиданного (или вернее, нежданого) гостя. — ойкава? — иваизуми отвлекается от разговора, и ойкава мстительно ухмыляется, когда девушка смотрит на него с нескрываемым раздражением. — разве так поступают лучшие друзья, ива-чан? — привычно тянет ойкава, и голос звучит так чисто и звонко, будто и не было никакого вечера в холодной комнате мегуми, будто и не было никакого расставания, будто ничего этого не было, — не приглашают на посиделки? иваизуми смотрит на него задумчиво, будто вспоминая что-то, родные глаза поблескивают в ярком свете комнаты, а брови привычно хмурятся: — макки сказал, что ты сегодня занят. — и ты был, — макки мгновенно собирается, и кажется, даже трезвеет на пару секунд, — свидание с девушкой. сам же говорил. ойкава досадливо поджимает губы: — я мог бы отменить встречу, — делает акцент на последнем слове, не отрывая взгляд от иваизуми, — чтобы провести время с вами. макки пожимает плечами и возвращается к разговору с матсуном, киндаичи наконец то включает следующую песню, и комната снова оживает. девушка, сидящая рядом с ива-чаном, тоже продолжает что-то говорить вице-капитану. и ойкава понимает, что абсолютно лишний здесь. в душе поднимается недавний гнев, и тоору прислоняется к дверному косяку, намереваясь досчитать до 10, но потом он слышит смех, такой родной и искристый, и поднимает взгляд на хаджиме. сильные рельефные мышцы проступают под легкой футболкой, мужественные черты лица сейчас расслаблены, а в малахитовых глазах ясно читается интерес. хаджиме выглядит до неприличия идеально, даже не стараясь. ойкава продолжает изучать до боли знакомое лицо, пока не слышит обрывок разговора. — твой друг так и будет пялиться на нас? — секунда, и взгляды иваизуми и ойкавы встречаются, заставляя последнего покраснеть. ива-чан выглядит счастливым, болтая с этой наблюдательной девчонкой, и смеясь над ее замечаниями. — ойкава? — ива-чан расплывается в улыбке, — эй, — он махает другу рукой, приглашая подойти, — вообще он должен тебе понравиться. — не смеши меня, — фыркает девушка, расплываясь в до ужаса фальшивой, но довольно миленькой улыбочке. ойкаву этим не купишь, он сам овладел этим в совершенстве. — ойкава тоору, очень приятно, — тоору причудливо кланяется, усаживаясь перед хаджиме на ковер, и вызывающе глядя на девчонку рядом с иваизуми. — аяме, — представившись, девчонка быстро возвращается к разговору с хаджиме, оставляя ойкаву сидеть на полу. гнев вспыхивает с новой силой. — ты сказал, что так и не встретил своего соулмейта, иваизуми, — теперь глаза аяме по-доброму светятся в ожидании ответа, и это еще больше злит тоору. но еще больше его убивает ответ лучшего друга: — я не спешу с этим. мне кажется, связь соулмейтов переоценена. тем более сейчас, когда есть таблетки, перекрывающие боль от прикосновений не соулмейтов. если я полюблю человека, и он не будет моей родственной душой, мои чувства не изменятся. ойкава чувствует, как собственные руки начинают подрагивать. неужели, он мучался со всеми этими девушками зря, торопясь найти родственную душу, чтобы сковать себя узами и забыть о хаджиме навсегда. неужели, все это было абсолютно необязательно, и он мог спасти дюжину разбитых сердец, и самое главное, перестать мучать собственное. неужели, иваизуми как всегда оказался прав, как и тогда с волейболом. неужели, ойкаве стоит перестать бежать от своих чувств и попробовать… что? признаться хаджиме? глупости, это только разрушит их дружбу, самое дорогое в жизни ойкавы. и тоору не может позволить этому случиться. он может только продолжать быть рядом с хаджиме, настолько долго, насколько это возможно. конечно, ива-чан, дорогой ива-чан обязательно найдет того, кто сможет растопить его сердце, того, кому он подарит всю свою любовь, того, с кем он проведет остаток своей жизни, затмив ойкаву, всего лишь друга детства. и тогда ойкава отпустит его., а пока хаджиме не нашел такого человека, тоору будет продолжать. продолжать любоваться профилем хаджиме и восхищаться его ходом мыслей, благодарить его за заботу и веселить каждый раз, когда между бровей появляется морщинка. продолжать любить хаджиме. даже если однажды, а это непременно случится, иваизуми уйдет, оставив после себя лишь шлейф из самых дорогих воспоминаний. — эй, тоору, — шатен вздрагивает от обеспокоенного и мягкого голоса хаджиме над ухом, — пошли со мной. и ойкава позволяет вести себя, не чувствуя пола под ногами. музыка продолжает играть, макки и матсун шутливо подкалывать киндаичи, и лишь аяме злобно шипит что-то ему вслед. когда они заходят в комнату ива-чана, все это разом становится неважным. — рассказывай, — почти что ласково просит хаджиме, усаживаясь на кровать, под которой они в детстве прятались от «страшных инопланетян», и приглашая тоору сесть рядом с ним. матрас все такой же мягкий, как и много лет назад, и ойкава думает, что ему столько же лет, сколько и его чувствам к хаджиме. — что? — ойкава непонимающе хлопает длинными ресницами, и ива-чан медленно дотрагивается до его плеча. — снова. — хрипло произносит иваизуми. ойкава инстинктивно дотрагивается до своего плеча, и его пальцы касаются теплой ладони ива-чана. его прикосновение почему-то действует словно лечебная мазь, и еще недавно горящий след перестает пульсировать, а через секунду и вовсе начинает исчезать с бледной кожи. глаза ойкавы изумленно распахиваются, и их взгляды с хаджиме встречаются. — тоору… — хаджиме… они начинают говорить одновременно, и тоору смущается, замолкая. иваизуми выглядит мрачнее тучи, и в глазах его четко проступает горечь и сожаление. сердце ойкавы ухает куда-то вниз, а дыхание замирает. иваизуми бережно поглаживает плечо тоору, а потом резко, будто по его коже прошелся разряд тока, убирает руку. в полумраке комнаты кажется, что малахитовые глаза покраснели от приближающихся слез. когда иваизуми начинает говорить, тоору кажется, что от слов хаджиме будет зависеть вся его жизнь. — тоору, — привычно твердый голос друга ломается, — я знаю, что ты моя родственная душа, и это так… — он запинается, — в стиле судьбы и ее дурацкого чувства юмора, но… ойкава не может в это поверить. ива-чан знал! ива-чан умный, конечно он догадался раньше, чем дошло до тоору! они родственные души! сама судьба связала их еще с самого детства! теперь ойкава может перестать скрывать свои чувства, и они с хаджиме… предвкушение овладело тоору, и он почти что кинулся с объятиями на лучшего друга, но заметил выражение родного лица., а потом иваизуми сказал то, чего ойкава боялся больше всего. — … но я не люблю тебя, тоору. и не смогу полюбить. прости. оказывается, дурацкие книжки не врали, и мир действительно может разваливаться на глазах. мир ойкавы тоору развалился за секунду, как неустойчивый карточный домик.       знал бы ойкава, что не только его мир рухнул в это мгновение…