Twisted Olive Branch

Партию мизогучи всегда сбрасывали около восьми, после того, как первый вечерний патруль, состоявший обычно из двух миритари и большого дрона-курьера (последняя разборка между бандами привела к их перекалибровке) совершал ленивый обход вокруг Мёндон-4. Бора чуть поморщилась, когда её проржавевший в области запястья протез тихонько щелкнул, и продолжила опускать руку глубже в бездонную дыру в стене здания, в котором когда-то размещалась последняя в городе рамённая. При мысли о еде в животе громко заурчало, и Бора, рассердившись на саму себя, зашипела. Спустя секунду её шипение превратилось в стон, а затем — в крик, который она попыталась задушить, но с треском провалила задачу. — Не это ли ищешь? — слышать что-либо из-за боли, пронзившей руку до самого плеча, было сложно, но Бора уловила всё, и даже издевательский тон, пробивавшийся в приторно-сладком голосе. — Тебе недостаточно было просто забрать товар? — Бора поднесла к губам оплавившиеся от удара электричеством пальцы и подула на них. Глупая привычка, она всё ещё относилась к протезу как к руке из живой плоти и крови. — Нужно было ещё капканов понаставить? Девушка, одетая в вызывающе-оранжевый комбинезон, ухмыльнулась уголком рта. Её ледяно-голубой кибернетический глаз пялился прямо на Бору, которой казалось, что он видит её до самых внутренностей (вполне возможно, что так оно и было). В левой руке незнакомка держала пакет с лимонного цвета плоскими таблетками — Бора скривилась, увидев это. Вся партия попала к Реминисцентам, Ким-сонбэ. Они окружили меня вшестером и ударили шокером… — Может, разойдёмся по-хорошему? — предложила Бора, сделав едва заметный шаг в сторону незнакомки. — Зачем тебе всё? Разве вас не учили делиться? — Я нашла это первой, — девушка поморщилась и осторожно дотронулась до своей белоснежной шеи, на которой красными огоньками датчиков переливался чокер-ошейник.— Значит, оно принадлежит мне. — Неправда, — Бора сжимала и разжимала пальцы искусственной руки перед собой, отвлекая на это внимание девушки, и в это же время второй рукой доставала из плоского кармашка на поясе длинный и острый деревянный клинок — самое действенное оружие против Реминисцентов с их встроенными детекторами металла и супер продвинутыми защитными полями. — Ты вообще не должна была знать об этой точке. Один точный удар в датчик, и ошейник разожмётся. Один точный удар в глаз, и девушка скорчится в луже собственной крови. Бора никогда раньше не раздумывала ни секунды, прежде чем убить ещё одного пса Реминисцентов, но неожиданно для самой себя в этот раз она решила пойти нелетальным путём. В этом и заключалась её главная ошибка. Когда она молниеносно бросилась в сторону девушки, то успела дотянуться до её шеи, но не сумела защитить свою. Игриво улыбнувшись, Реминисцентка чиркнула ногтем по шее Боры, и та, булькнув, схватилась за хлестнувшую кровью рану. Тряхнув пакетом с мизогучи, девушка подмигнула Боре кибернетическим глазом и облизнула кончик пальца, перепачканный кровью. — Сладко, — пропела она, и у Боры предательски свело живот от её хрипловатого, но мягкого, точно тёплая обволакивающая ванная, голоса. — Прощай, Суа. Не пропадай! — Убирайся прочь, псина, — просипела Бора. — Иди, погавкай своей мамочке, она похвалит такую верную собачку и возможно разрешит погулять. Ей показалось, что в настоящем глазу Реминисцентки мелькнуло что-то, похожее на страх, но это чувство быстро прошло. Она стремительно сорвалась с места, скрипнув подошвами новеньких кожаных бутсов. У этих ублюдков всегда была лучшая обувь — поговаривали, что их главная торгует с миритари или же снимает ботинки с мертвецов. Бора верила в оба варианта. — Сука! — с отчаянно злостью бросила она вдогонку быстро удалявшейся девушке. Кровь быстро загустела, и Бора отняла руку от горла. Унижение горело острее, чем обжигающе-покалывающие ощущения в плече, где протез соединялся с живой плотью, и пульсирующая боль в горле. Ещё никогда Боре не приходилось возвращаться с пустыми руками с обычного рейда — даже когда её окружил небольшой отряд миритари с их дубинками-шокерами, она сумела укрыться в одной из покорёженных машин, что была припаркована у точки сброса товара, и переждать до утра, пока ищейки не потеряли интерес. Но стоило только одной Реми с ехидной улыбочкой… Бора пообещала себе, что в следующий раз заставит эту наглую тварь проглотить улыбку вместе с зубами. В следующий раз она не засомневается, прежде чем нанести удар в глаз и проткнуть всю электронную начинку, которыми напичканы полумёртвые мозги Реминисцентов — верных псов Куколки.

***

Ким-сонбэ редко покидала своё излюбленное место возле Древа. Огромный металлический каркас, полый изнутри, упирался в полуразрушенную крышу фабрики столбами-ветвями. Этот уродливый великан меньше всего напоминал дерево, но именно им и оно и являлось — по крайней мере, именно такую информацию Бора нашла в старом, мигающем при выполнении даже самой простейшей задачи терминале. «Памятник японско-корейской дружбе, Древо Мира», — прочитала она на старокорейском, и не смогла сдержать горькой ухмылки. Ни Кореи, ни Японии, ни тем более их дружбы не существовало уже несколько десятков лет, а дурацкая металлическая скульптура, служившая опорой для укрытия одной маленькой и безумной семьи, стояла нетронутая, и только иногда жалобно выла по ночам, пугая и без того нервную Хандон. Сколько бы Бора ни пыталась объяснить ей, что это просто ветер блуждал по пустому стволу, она всё дрожала и говорила о страшных призраках. Призраков не существует, глупышка, а страшные в этом мире — только люди. Бора шла мимо Ким-сонбэ на цыпочках, ей не хотелось, чтобы старшая остановила её прямо сейчас и заставила объясняться. Сперва ей хотелось выкупаться — и в этот раз потратить на себя достаточное количество воды, чтобы смыть не только засохшую кровь, но и проклятый, приторный реминисцентский запах. — Стой, — тихий, но твёрдый голос догнал Бору, когда ей оставалось лишь несколько шагов до спальной комнаты, где рядом с футоном на полу лежала стопка сменных вещей. — Ты даже не поздороваешься? Ким-сонбэ, худощавая, бледная (она никогда не выходила на солнце, предпочитая прохладу фабрики), повернула голову в сторону Боры. Её глаза были закрыты плотной чёрной повязкой — она в ней совершенно не нуждалась, но всегда носила, чтобы не подвергать остальных членов банды ненужному стрессу. Смотреть в две пустые глазницы было тяжело даже повидавшей всякого (например, оторванные конечности) Боре. — От тебя несёт кровью, — проговорила Ким-сонбэ, повышая тон. — И псиной. Где мизогучи? — Я… — Бора не успела даже выпалить наспех придуманное оправдание, как плечо снова поразило острой болью, в этот раз абсолютно нестерпимой. Девушка упала на колени и уткнулась лбом в прохладный пыльный пол. Ким-сонбэ задумчиво пожевала губами, совершенно не обращая внимания на корчившуюся от боли Бору. — У меня еще осталось, — прошептала Бора. Ей казалось, начни она говорить чуть громче, и тело развалится от боли, раскалённой лавой вливавшейся в каждую клетку. — Мы сможем продержать Гахён до прихода следующей партии. Нам всего лишь-то надо не давать ей выйти из Утопии… Ким-сонбэ щелкнула маленьким переключателем, который прятался в нагрудном кармане её длинного белого халата-кимоно, и Бора стиснула зубы. Перед глазами на мгновение померкло, но вскоре всё пришло в норму, и отвратительная, нестерпимая боль отступила. Девушка притронулась к своему лицу — на нём замысловатым символом выступила ещё одна почерневшая искусственная нейронная связь. Цифровой паразит, сидевший в теле Боры с десяти лет, когда её отдавленную гусеницами танков миритари руку заменили на протез, поддавался только изобретению Ким-сонбэ, но чтобы его усмирить, требовались и внутренние ресурсы организма. Сеточка вен и сосудов, похожая на надписи на каком-то из устаревших языков, время от времени выступала на коже, и тогда Бора старательно избегала любых отражающих поверхностей — она не могла смотреть на саму себя без отвращения. — Она долго не протянет, — произнесла Ким-сонбэ и тяжело вздохнула: её тощая грудь выпятилась колесом от усилия, и сердце Боры что-то остро кольнуло. — Сама знаешь, чем чревато продолжительное нахождение в Утопии. — Я проверю её, — пообещала Бора. Ким-сонбэ судорожно мотнула головой, а потом прижала ладонь к лицу и тут же её отняла. — У неё были белые волосы? — спросила она, и Бора вздрогнула. — У кого? — У собаки, которая вскрыла тебе горло. Короткие белые волосы, пережжённые у корней, а кончики будто кто-то окунул в бочку индиго — такие яркие цвета встречаются только в Утопии. И эти полные, большие губы… Бора с трудом стряхнула с себя наваждение. — Белые. С синими кончиками. Ким-сонбэ издала звук, похожий на шипение — такого от неё Бора ещё никогда не слышала. — Это она, — наконец выдохнула девушка, хватаясь за свою повязку. — Ли Шиён, Ли Шиён. Правая рука Куколки. Та самая Ли Шиён. Совсем одна, без стаи верных псов-Реминисцентов?.. — Почему ты не использовала кинжал? — почти что истеричным тоном спросила Ким-сонбэ. — Ты одна из лучших и тебе представилась такая возможность, но ты ничего не сделала? — Она меня чуть не убила! — сорвалась на крик Бора. — Сперва чёртова рука, потом шея — думаешь, я суперсолдат какой-то? Я не ела уже два дня, мой протез разваливается от малейшего чиха, в моём мозге сидит электронный червь, но ты ожидаешь, что я выведу из строя третьего самого могущественного человека в этом городе? Ким-сонбэ виновато опустила голову. — Прости меня, Бора. Мне тяжело бороться с собственными воспоминаниями, я слишком слаба. — Ничего, — буркнула Бора. — Моя вина. Я придумаю, как вернуть партию. Тебе принести что-нибудь перекусить? — Хандон уже обо мне позаботилась, — Ким-сонбэ шмыгнула носом, словно маленький ребёнок. — Тогда залезла бы ты в дерево, — пробормотала Бора, глядя через прореху в крыше на небо, где собирались металлического цвета тяжёлые облака. — Скоро здесь будет очень сыро.