Смерть по обмену

      Щеки багровели кипятком. Я не знала, куда деть руки и спрятать взгляд. В одежде Индры я выглядела… несуразно. То, что делало его похожим на неземное существо, на мне смотрелось так, будто я нацепила на себя скатерть, а поверх — все мамины бусы. Меня нельзя назвать миниатюрной, как и Индру — гигантом, но… Оверсайз — это одежда, которую все равно подбирают на свой размер. Иначе это похоже на мешок.       Перед Индрой мне хотелось выглядеть хорошо, и то, что у меня это не получалось, расстраивало. Однако причиной моего смущения был не мой внешний вид. А его.       Индра, улыбаясь и ласково щурясь при взгляде на меня, был похож на ангела куда больше, чем я (даже при учете того, что я сейчас одета в облако). Особенно в… в!.. Едва взявшая себя в руки, подняв взгляд на парня, я вновь вспыхнула. Выбирая временное одеяние Индре, мы особо не заморачивались: рубашка, брюки — классика. Но эта гробова рубашка!.. Ну вот к чьей смерти я выдала ему белую рубашку, зная, что мне нравятся парни в белых рубашках и нравится Индра?! К чьей?! Очевидно, к собственной.       Не знаю, можно ли назвать меня бесчувственной… Излишняя эмоциональность не поощрялась ни при моей жизни, ни после моей смерти. Я просто никогда не испытывала таких сильных чувств, как сейчас, к Индре, и потому совершенно не умела с ними справляться. Мне так сильно нравилось, как он выглядит, и я так сильно смущалась этого… И все-все-все это сам Индра прекрасно мог видеть.       Он видел, но… Видимо, это казалось ему смешным. Взгляд, который он на меня кидал, во всяком случае, на это намекал. Не рискуя на него смотреть, я не заметила, как парень оказался в сантиметрах от меня. И лишь ощутив отдаленно жар его тела… — Лик твой — как маков цвет, — пустил смешок Индра, и прикосновение его руки к моей щеке показалось мне холодным. Вот только руки его были теплыми. Просто это я… горю… Перейдя грань простого (да даже до гроба сильного!) смущения, я вновь начала задыхаться. Сердце колотится. Что делать?! — Отчего? — Н-не… не знаю… — и это — полное враньё. — М-может я… это… Мне немного неловко в твоей одежде. По ней же прям видно, что не моя.       Ну да, конечно. Из-за одежды… — Пригож твой вид, отринь смущенье, — будь мои слова правдой, возможно, это бы помогло. Но ведь не в моём виде дело… — Пора, мой свет, пора. Покой душе твоей вернуть — благая цель, и жертвы малые — пустяк, коль для неё. Готова ль ты? Оставь свой страх, поверь — довольна будешь. Ну?       И снова речь — как кружево, почти стихи. Заслушавшись оборотами, я как-то даже потерялась в реальности и лишь на этом настойчивом «Ну?» пришла в себя. — Готова, — прошептала, смущаясь, но только чуть. За свое пылающее перманентно лицо было так стыдно, что пылать оно практически не переставало, однако пора бы взять себя в руки. Ну бывает, что. Думаешь всю жизнь, что светлокожая, а окажется… Просто последствия загробного солярия, да. — Ха-ха…       Солярий.       Индра смотрел многозначительно. Да щас я, щас. Сконцентрируюсь…       С каждым разом телепортация давалась все проще и проще. Мне до сих пор нужно было время, чтобы настроиться, а в стрессовых ситуациях я напрочь про способности забывала (да и использовать из-за тех же нервов не могла), но, все же… Я почти маг! Маг, который хочет увидеть цветы.       Темнота не сменяется светом, по той простой причине, что больше света, чем в Чистом мире, еще надо постараться найти. С закрытыми глазами я почти не ощутила разницы зрительно, но… В лицо ударил свежий ветер. Не тот морской, особый, а легкий, с запахом цветов и травы. Под ногами вдруг стало мягко, рассыписто. Земля? Лодыжки щекотали травинки, а в лицо… Лица то и дело касалось что-то нежное, легкое, и, лишь открыв глаза, я поняла. Лепестки?       Увидев то, что хотел показать мне Индра, я замерла. Сердце пропустило удар. — Вау…       Прекрасный пейзаж из воспоминаний призрака сильно изменился с тех пор. Но чуть ли не впервые изменения были к лучшему. Это место было похоже на Рай. Цветущий, прекрасный Рай.

***

— Это было замечательно!       Я практически подпрыгивала на месте, чуть ли не набрасывалась на Индру с объятиями и, уж конечно, просто не могла заткнуться. Меня трясло от впечатлений. — Там все в цветах! Все! И река такая голубая! Голубее, чем море! — восклицала я без перерыва, эмоционально жестикулируя, словно пытаясь что-то доказать человеку, который в этом месте был уж пораньше меня. — Дождь из лепестков был такой!.. Как в фильме! И птицы пели! И трава зеленая-зеленая, как искусственная! Там!.. Там!.. Индра, это было!.. — Так душу тронуло твою? — посмеивался тихонько призрак, довольно щурясь. — Это было чудесно, — шепнула я, наконец приходя в себя. Я взяла себя в руки, но — о, Смерть! — внутри продолжал биться, пульсировать восторг. — Спасибо, что показал мне такое прекрасное место. Я обязательно его нарисую.       Сказочный пейзаж совершенно выместил воспоминания о кровавых убийствах, образы которых преследовали меня последнее время. Я закрывала глаза, но видела лишь лепестковый дождь, небесную гладь реки, белые камни мостовой и сочную зелень травы. И улыбки. Для счастливых (влюбленных зачастую) людей не важно было, как одета очередная прохожая, в их мире существовали лишь это место и те, кто их сопровождали. И от такого игнора я как будто бы тоже становилась частью их мира. Как обычный человек. — Сияешь ты, — так странно… Но Индра как-будто тоже был счастлив. Глаза его сверкали радостью и чем-то до боли похожим на нежность. — Улыбка твоя…       Я… улыбаюсь? Замираю, вдруг осознав непривычное ощущение на губах. Щеки напряжены, губы растянуты, а обзор ограничен из-за прищура.       Действительно, улыбаюсь, — приходит осознание, и… Не то чтобы я редко улыбалась. Улыбка — частый мой спутник, но обычно улыбка стеснительная, фальшивая, робкая. Не широкая во весь рот, от которой все лицо корчит. Я просто никогда не бываю настолько рада, чтобы так улыбаться. А сейчас, в чужом мире, когда вроде бы не произошло ничего такого — улыбнулась. Разлыбилась.       Прикрыв рот, немедленно стираю это с лица. Это все попросту некрасиво. Неуместно заваливать своими эмоциями человека, который того же испытать не может. Тем более, что «лыба во все зубы» вряд ли удачный для меня ракурс. Красивая улыбка не всем дана. — Скрываешь… — произнес Индра растерянно, с какой-то жалостью. — Чего ж скрывать сокровище свое? — «Сокровище», то же мне, — фыркнула, не удержавшись. Как будто во мне вообще есть сокровища. Волосы, разве что (на золото, в целом, похожи), но и только. — Мне просто неловко… Я была слишком эмоциональна. И, в конце концов, так радоваться… было…       Неэтично. Подло. Жестоко. Столько слов, и все — о том же. — Я правда рада, мне понравилось, — до самых косточек! — но ведь ты… не можешь… Слишком радоваться попросту некрасиво. Да и улыбка мне не идет… Нельзя так людей пугать!       Шутка моя прозвучала не так хорошо, как хотелось. Натянуто, неестественно. И не очень-то смешно, если подумать. — «Не могу» что? — склоняет голову набок Индра. Мы сидим почти вплотную, и от того, как хорошо вижу его лицо, бросило бы в жар… Если б не морозило слегка от сложного разговора. — Н-ну… — и как такое произнести? Не хочу давить на больное, но ведь… но!.. — Не можешь увидеть сам. Не можешь радоваться. Моя радость тебе, как соль на рану…       А делать ему больно — последнее, чего я хочу. — Суждения сии ошибочны, — откликается призрак спокойно, с намеком на добрую насмешку. — Счастие не в собственном лишь благе заключается.       А?.. — Радость твоя — мне отрада и счастие большее, чем радость моя, — его слова странной колкостью откликаются в сердце. — Парадокс удивительный: радуя другого, ты счастливее его самого делаешься. Ибо счастье истинное — не в собственном удовольствии. И, верь мне, радость твоя меня радует куда твоего сильнее.       Индра говорил какие-то философские вещи. Что-то глобальное, к любому человеку применимое. Но я почему-то думала лишь о том, что моя радость делает кого-то счастливым. И эта мысль…       Глаза закололо.       Мне еще никто такого не говорил. Никогда. Ни родители, ни друзья. Никто.

***

      Наши отношения с Индрой, всегда размеренные и неторопливые, вдруг начали развиваться слишком быстро. Индра, спокойный и терпеливый, начал проявлять несвойственную ему настойчивость, словно… опаздывал куда-то.       Я не была готова к этой настойчивости. Прикосновения, комплименты вроде и были приятны, но пугали тем, как внезапно появились в моей жизни. Однако, сталкиваясь порой с теплым взглядом Индры и чувствуя, что мне он все-таки очень нравится, я понимала, что было бы невероятно глупо упускать этот шанс лишь из-за страха перемен. Мне непривычны подобные отношения, ведь с парнями я при жизни особо не общалась, да и опыта романтических отношений у меня нет, но ведь все когда-то бывает впервые?..       Робкое допущение о том, что моя симпатия может быть взаимна, перетекало в твердую уверенность. И у меня начинали появляться мысли, которые я не могла допустить раньше.

***

      До своей смерти я, как и многие люди, загробную жизнь представляла так: Рай, Ад и где-то там идеи о реинкарнации и прочем. В реальности мир мертвых оказался лишь пустотой. Кристально-чистый, белоснежный мир. Это нельзя назвать Адом, но это точно не Рай. В этом месте мертвецам не хорошо и не плохо. Это их мир, и, так или иначе, они являются его частью.       Я больше жива, чем мертва, как стало понятно теперь, в сравнении. А Индра, хотя и мертв, на других призраков совсем не похож. Быть может, поэтому существовать в этом мире для нас невыносимо.       Индра из дома практически не выходил. Я видела его порой в «прихожей»-храме, рассматривающим камень в центре, на крыльце, с задумчивым видом глядящим на других призраков, как-то раз видела и возле храма Шинигами (с той его стороны, которую он, видимо, стремясь оказаться внутри, раньше не видел), но в конечном итоге он не желал вновь оказываться в пустоте. Как иронично: говоря о пустоте, мы обычно представляем тьму (ведь свет — это тоже «что-то» существующее), но Чистый мир вызывал те же ассоциации. В темноте хотя бы спокойно, а свет бьет в глаза, не дает уснуть или расслабиться. Пытка. Для тех, кто способен ее осознать. Для «живых».       Я была свободна в том, куда идти. Хочешь на природу? Представь лес, и окажешься там. Хочешь в город? То же. Во мне жили воспоминания о том непродолжительном времени, когда я тоже была заперта здесь, но ключевое здесь — «непродолжительном». Я эгоистка. Индру, запертого в этой темнице из света, мне было жаль, когда мне хотелось его жалеть. Я могла просто не думать об этом и не испытывать острой необходимости что-то менять, отделаться мыслью: «Ну, я же предоставила ему свое жилье — по сравнению с тем, что было раньше, это Рай! Он должен быть мне благодарен и за это». Какие мерзкие мысли… Дать нуждающемуся то, что у тебя в избытке, и упиваться гордостью за это. Мерзость.       С каждым новым взглядом, с каждым вздохом и ласково брошенным словом я влюблялась в Индру все сильнее. Он был таким добрым, нежным и красивым, понимающим и по-своему мудрым, умным, хотя я и не могла понять его размышлений, — как такого не полюбить? И я любила. И чем больше любила, тем чувствительней была к его страданиям. Пока что Индра не выражал и капли недовольства своим положением: после обстановки снаружи, находиться в стенах квартиры, достаточно просторной, ему было приятно, вдобавок, ему было, чем заняться: странный камень в прихожей, самовосстановление всего в доме, я, в конце концов. На фоне того, как он существовал последние… эм, годы во всяком случае, это было прекрасно. И он, казалось, пока не страдал. Пока.       Я знала, что однажды и в стенах квартиры Индре станет тесно. В ней ничего не меняется (кроме расположения вещей, принесенных после ее создания). Тот же интерьер, тот же набор продуктов. В этом мире она — оазис, островок жизни… Но если присмотреться, это все еще мертвое место. Статичное, хотя и яркое.       Я знала все это в глубине души… А хотя, какая к смерти глубина? Это ведь так очевидно, закономерно. Я знала, что однажды Индре снова станет плохо, и я думала, что люблю его. У меня часто бьется сердце рядом с ним, замирает дыхание и я чувствую себя счастливой, просто видя его. Я люблю… Или, наверное, просто влюблена. Ведь для любящего, не влюбленного человека… как можно задуматься об этом так поздно?       Место, подаренное Индрой, стало моим любимым. Я часто прогуливалась там, не переставая поражаться красоте видов. Режим мой сбился, и чаще всего я приходила туда рано утром, на рассвете, когда людей еще не было, но если приходила позже… На берегу реки всегда было много пар: молодых, старых — любых. И их несложно понять, ведь места романтичнее я еще не видела. Идеальное место для свидания.       Свидание… Не так давно я и не посмела бы об этом думать. Но теперь в моей голове все чаще пролетали фантазии, и… И лишь под действием собственного желания оказаться с ним в романтичной обстановке я задумалась: а ведь призраки, души которых я забираю, в мире живых спокойно существуют. И я могу перемещать их из одного мира в другой, да, в один конец, но лишь потому, что в другой не пробовала.       Я могла дать Индре нормальную жизнь. Пусть живые его бы не видели (да и то, кто знает? Его душа отличается, а видимые людям призраки мне и в старом мире встречались), но перед ним бы был целый мир. А я подумала об этом так поздно. И не потому, что об этом сложно догадаться, а потому, что не искала способа сделать лучше кому-то, кроме себя.       Все это заставляло чувствовать себя виноватой. И это, видимо, было заметно. — Мой свет?... — прядь у лица колыхнуло чужое дыхание, а плечи обожгло ласковое прикосновение. Повернув голову, я чуть не столкнулась нос об нос с причиной моих мучений. Осознав близость, медленно залилась краской. — Терзает что-то ль тебя? Твой лик омрачен, тронут раздумьем. Откроешь сердце свое? Иль… Не стоит мне того ведать?       Проницательность Индры не переставала меня пугать. Пусть сейчас он не угадал (стоит ему знать… стоит!), но обычно этот вопрос… Как правило, я со смирением принимала мысль, что взаимность мне не светит (и с недоверием — мысль, что она уже у меня есть), однако иногда она становилась слишком тяжела. В такие моменты Индра удивительным образом понимал, что есть проблемы, которыми я не готова с ним делиться. (И мне казалось, что и суть этих проблем он понимал прекрасно.) — Я… — ему стоит (стоит!) об этом знать, но… Как сказать об этом теперь? Как объяснить, почему лишь сейчас? У меня нет оправдания, кроме того, что я просто об этом не думала. Но оно не оправдывает меня, лишь объясняет. И, будучи настолько виноватой, принимать его хорошее отношение неправильно. Осторожно сбросив руки парня со своих плеч, отхожу на пару шагов и, отведя взгляд, выдыхаю: — Прости… — А есть за что прощения молить? — склонив голову, Индра смотрел на меня изменившимся взглядом. Более… холодным, подозрительным, напряженным. Быть может, мне так показалось. В любом случае, вскоре он вновь смотрел на меня снисходительно и тепло. — Душа твоя светла… И оттого я верю, что лишь в глазах твоих виновна ты. — Быть виновным только в своих глазах можно лишь до тех пор, пока другие не знают твоего греха, — проговорила я тихо. Индра думал обо мне слишком хорошо, потому что не знал всего, что творится в моей голове. Моя робость, мой страх признаться в ошибке лишь тянули время, заставляя нервничать все сильнее и меня, и его, и потому, подумав, что Индра и так достаточно настрадался из-за моей тормознутости (это же было просто, как на гроб землицы кинуть — уж не могилу копать! А я…), я взяла себя в руки. — Индра… Мне нужно кое-что тебе сказать. Я не уверена, получится ли… И имею ли вообще право. Но это большая возможность, поэтому я виновата, что додумалась… что говорю о ней лишь сейчас.       Индра впервые выглядел настолько встревоженным, растерянным. Мне казалось, в его глазах промелькнула надежда. В них было и что-то еще, что-то, похожее на горечь или сожаление, но я не обратила на это внимания. — О чем ты речь ведешь… мой свет? — призрак хотел было подойти, вновь коснуться… Но, возможно, вспомнив, как я отстранилась, замер. — Эм, ну… Давай присядем, — нервно улыбнулась я и первая подошла к дивану. Разговаривать об этом стоя… будет трудно. Когда и Индра сел рядом со мной, я продолжила: — Индра… Ты ведь знаешь, как я работала раньше, да? И о моей ошибке с первой жатвой, когда я по привычке использовала старый способ. В своем мире я всегда доставала души, оставляя их на Земле, ведь способность к телепортации появилась у меня лишь здесь. Но когда я достала душу Асуры… того парня, моего первого, он сначала был здесь, а потом мне пришлось забрать его с собой. И он очутился здесь как обычный призрак, разве что энергичный очень. Я все это к чему. На Земле… в мире живых, я имею ввиду, призраки тоже существуют. Не знаю, есть ли у них какой-то лимит и отличается ли тот от того, что здесь. Может, тут они существуют дольше. В общем, я хочу сказать, они точно не исчезают там мгновенно, даже если у них нет никаких сожалений (помнишь того старика, который мне помогал? Он ни о чем не сожалел, но успел мне помочь). И я умею телепортироваться сама и переносить между мирами призраков. Пусть пока только в одну сторону, и мне, быть может, нельзя, но… Но ведь теоретически… Прости! Мне следовало сказать об этом сразу, но я просто не подумала! Просто не думала, увлеклась… своими делами. Прости.       Я говорила торопливо, чуть не тараторила, и ужасно нервничала. Под конец глаза закололо. Я такая дура… По сравнению с Индрой большинство людей кажутся идиотами, но это просто предел! Гробово дно! У зомби мозгов и то больше! Муки совести вновь вгрызлись в мой разум, но, пока я терзалась, Индра, помолчав немного, просто… кивнул. — Мыслил я о сем. Не в тягость было сопоставить, и сказы твои, о свет, всегда подробностями полны. И мысль моя пришла к тому же, что твоя: возможность есть, что чудо — не иначе. Коль ты вольна гулять между миров и коль свободна души проводить, увидеть мог бы я… Одначе. Терзает меня малое сомненье: а Смерти бог — он позволенье даст? Ведь смерть — в один конец дорога. Асура смог сюда дойти… не потому ль, что его место здесь? Мое же — тоже, и мыслю я, что оттого мне путь туда закрыт, — голос Индры звучал спокойно, и, несмотря на слова, я не слышала в нем сожаления или расстройства. Конечно… О Смерть, конечно, он давно уже это обдумал! Интеллектом среди нас двоих обделена лишь я. До косточек хотелось схватиться за голову и взвыть, но призрак вдруг переключил тему. — Ты извинялась… Как и молвил я, мой свет, уж точно не тебе молить об извиненьи. Ты так чиста… А я запятнан, и потому так восхищен. В сем нет твоей вины, поверь словам моим. И не должна ты никому вслух говорить то, что очевидно. Особенно, коль нет уверенности в том.       Вопреки цели его речей, мне стало еще стыднее. — «То, что очевидно», — хихикнула я. Но мне было не смешно. — В том-то и дело… Это было так очевидно, а я додумалась до этого только сейчас! С мозгами у меня, как видишь, не очень… Черви съели, наверное.       Ага, черви. Да прям. Если ели, могли бы и остальное доесть, чтобы не было так стыдно! А-а-а! — Сейчас лишь?.. — на лице Индры промелькнула едва сдерживаемая улыбка. Прозвучал смешок. В следующий миг по квартире раздался его тихий, но такой искренний смех. Надо, чтоб его в гроб, мной! Гадать, над чем он смеется, не приходилось. — Ха-хах… Порой, что перед носом — сильней всего сокрыто. Промедлила — и пусть. Не столь это критично. За бескультурный смех прошу прощенья. Твоя мне шутка вырвала контроль.       Та, что про червей, что ли? — Мне все равно стыдно… — пробормотала, но настроение улучшилось. Ну и что с того, что дура? Зато шучу классно! Над моими шутками даже древние призраки смеются — разве не успех?       Смущало только то, что я не особо-то и шутила. Пока была жива, такой идиоткой себя не ощущала. — Рядом с тобой я чувствую себя совсем… просто в гроб тупой, — делаю неожиданное признание. Индра склоняет голову набок, смотрит насмешливо, но даже не пытается опровергнуть мои слова. По сравнению с ним я и правда как зомби с вампиром. — Причем… Ты, конечно, до смерти умный. Но тут дело вообще не в контрасте! Ой-й…       За голову я таки схватилась. За пустую, хнык. — Промедлить с выводом — не глупость, лишь промашка, — успокаивал меня парень, но он-то не знает, что это — лишь капля в море доводов. — И даже если миллиард таких… Мой свет, послушай. Ведь солнце ценно нам не тем, что помнит вечность, а тем, что всегда светит.       Я нахмурилась в недоумении. Ох уж эти его метафоры… Раз уж мы уже пришли к выводу, что я туповата, признаю сразу: мне сложно их распутывать! Однако и кости однажды становятся прахом. И когда до меня дошло… — Ты типа хочешь сказать, что умной быть вообще не обязательно, если красивая? — свет солнца на контрасте с его умственными способностями ассоциировался у меня только с внешним, а то есть, красотой. Но кое-что не сходилось… — Погоди, стоп. Я красотой не блещу. Тогда о чем речь?       Лучше бы мой позор на тормознутости и закончился. И как жаль, что Индра, благодаря загробному переводчику, и по-русски понимает. Понимает, вот только… Моих выпадов в свою же сторону не ценит. Самокритика тут не в чести. Выслушав мои выводы, призрак покачал огорченно головой. — Не это я имел ввиду, отнюдь не это, — да я уже поняла… Метафора-то явно обо мне конкретно, но ее смысл мне неясен. — Не ум счастливым делает, не красота увядающая, а сердце чистое. Душа, подобная солнцу, светит не тусклей его. Ты — солнце, пока незрелое, слабое. То, что светит весной. Но уже тепло дающее и благодатный свет. — А… — щеки запунцовели снова. Не зная, куда смотреть, я краснела, как кровь, и нервно сжимала потеющими ладонями футболку. Смерть твою ж!.. Просто мастер комплиментов. И как… Как на такое реагировать? — Спасибо?..       Мне приятно… но как же смущает! — О красоте своей, — продолжил Индра и его взгляд стал откровенно осуждающим. Да что?! Я не поверхностная, я… я просто!.. Ну, в общем, вот. Какая есть. — ты отзываешься нелестно. Твои глаза ясны, как небо в день погожий, и зеркало в твоих покоях чисто и непредвзято. Так почему не видишь?.. А впрочем, размышления сии значенья не имеют. Ведь все, что внешнее, все тленно и не вечно. А истинная красота… Прекрасны камни драгоценные, сверкающие грани тешат взор. Одначе, ты подумай, какой есть в этом толк, коль нету света? В темноте не отличишь рубин то иль алмаз, а может камень придорожный. Ярчайший солнца свет алмаз заставит бликами сиять, и этот свет (не первый — отраженный), проникнув в сердце, заставляет биться то лишь чаще. Во тьме не виден его блеск, но на свету любая каменюшка покажет себя в истинной красе.       В этот раз все было удивительно понятно. Без красоты внутренней внешняя ничего не стоит. Как в темноте не видно красоты драгоценного камня, так и гадкий характер любую красавицу заставит поблекнуть. С точки зрения Индры, внутренний свет у меня был. Я очень в этом сомневаюсь, но… У Индры он явно был, и Индра — явно же алмаз, чьи радужные блики пронзают сердце насквозь. От слов такого человека было невообразимо приятно. Даже если это неправда. Однако, касательно красоты и камней. Мы условились, что лампочка надо мной включена, но есть нюанс… — А в этой метафоре я… — протянула задумчиво я, подумала секунду, другую. Перевела скептичный взгляд на Индру. — Булыжник, наверное. — Пф-ф-фх-х!..       Если Индра и хотел со мной поспорить, собственный же ржач ему помешал.              Во всяком случае, шучу я действительно неплохо.

***

      Разговор с Индрой об этом закончился дублированием моих мыслей: я, может, и могу спустить его на Землю, но это очевидным образом нарушает порядок вещей, а значит недопустимо. Босс будет гневаться, думали мы… — Не страшен боле мне конец, не страшно обратиться в воздух, одначе ты… Тебе, мой свет, при этом пострадать нельзя.       Индра переживал, что я буду наказана, если нарушу правила. Но что это будет за наказание? Забвение? Забвение — это не наказание, это… Это как послеобеденный сон, когда ты уже взрослый. Пока ты «ребенок» (живой), тебя оно пугает, но после… После что? Мертвеца пугать могилой, ха.       Индра отчего-то считал, что, узнав (гарантированно) о нашей гипотетической вылазке, Шинигами нас на атомы растворит. Он испытывал перед Боссом трепет, возможно, и объяснимый: для меня это лишь жуткое, но все же начальство, а для него — могущественное божество. Если бы передо мной явился Бог… Но я перестала в него верить, когда умерла. Так или иначе, исходя из личного опыта знакомства, я сомневалась в том, что Босс будет излишне строг. Да, помню, нельзя сравнивать его с человеком, но… Если бы он был им, Босс относился бы к тому типу добродушных людей, которые не способны на серьезные наказания. Однако, даже если не захочет, возможно, он должен будет нас наказать.       А, впрочем, к какому гробу эти рассуждения? Я не из тех, кто предпочитает просить прощения вместо разрешения.       Индре не нравилось, что я общаюсь с Шинигами. Ему казалось это опасным. Но мне плевать. Это мой выбор, с кем общаться и сколько, и потому встречи с Боссом по работе и нет стали чем-то обыденным. Если бы я сказала, зачем иду на этот раз, Индре бы не понравилось тоже. И именно поэтому я не говорила. В случае отрицательного ответа… Ему лучше и вовсе о нем не знать.       Двери храма, огромные, монолитные, больше похожие на врата в иной мир (быть может, так и было), с каждым моим посещением меньше не становились. Проведя задумчиво по резной глади и поднявшись взглядом до самого верха, я тут же ощутила, как затекла шея. А-ау. Это красиво. Это осмертительно красиво, настолько же, насколько величественно и пугающе, стоит только задуматься, что там, за этой дверью.       «Что там», «что там», — закатываю глаза, — начальство там мое, вот что.       Выбросив лиричные размышления из головы, привычно ухватываюсь за выпуклости в узоре и с натужным кряхтением тяну на себя. — Уф-ф, — тяжело дышу, ощущая оседающую в руках потугу. Тяжеленные. Но — помним о цели. Наскоро отдышавшись, заглядываю в образовавшуюся щель и, обозрев ту же картину, что и всегда (Босс, пафос, полумрак), протискиваюсь внутрь. — Привет, Босс!       Возглас возвращается мне гулким эхо, а сам Шинигами в знак приветствия лишь улыбается, пряча острые зубы, щурит пустые глаза и, спустившись со своего трона (размером с колонну!), присаживается на пол.       «Умиление-умиление-умиление. Радость. Дружеский интерес». — «Как дела»? Ну… — видя, как он рад меня видеть, язык не поворачивается сразу озвучить просьбу. Среди троих, причастных к этой просьбе, нет никого, кто не мог бы подождать, поэтому… Бодро встряхнув копной волос, торопливо подхожу ближе. Когтистая рука, поднятая так высоко, создает жутковатые тени, но в конце концов Босс лишь спускает на пол подушку со своего трона. Хлопает приглашающе по ней. Причин отказываться нет. Сев, медленно начинаю говорить: — Все… в порядке. Все хорошо. Тетрадь живет, работает. Я не живу, но тоже работаю, ха-хах!.. Мне по прежнему немного грустно, что никто из живых меня не понимает, но мне хватает и Индры. Если он поможет мне выучить язык, рано или поздно я и с другими смогу поговорить, наверное. По творчеству… Вчера нарисовала пару эскизов для новых картин, скоро начну рисовать! Вот и все, пожалуй.       Рассказывать о своем небытие отчасти было неловко. Не потому, что Шинигами неинтересно было это слушать, а я его тут гружу, а потому что… Все это кажется такой мелочью, когда рассказываешь это вечному существу. Ну какие тетрадки, какая коммуникация, какие картины? Что с Индрой, что с Боссом у меня неизменно возникало ощущение, словно я получаю от общения с ними намного больше, чем они. И, как и Индра, бог и вида не подавал, словно тоже считает так.       «Картины. (Умиление.) Интересно». — Я покажу, когда закончу, — смущаюсь от нежданного признания моих талантов. Ночами теперь спать не буду, чтобы все было идеально. — Я хочу нарисовать тот берег, где гуляю последнее время. Там очень красиво, цветы, трава, люди… И речка! Голубая-голубая. Воздух чистый. Для городской нежити удивительное дело, между прочим. Я бы хотела показать это место всем и каждому! И вам, и Индре, и каждому встречному-поперечному трупу! Но это, наверное, невозможно.       «Быть в красивых местах — хорошо. Одобрение».       Отчего-то такой ответ вызывает у меня смешок. Ну что может знать о красивых местах существо, живущее… здесь? Ничего. Вот только если вспомнить наши прошлые разговоры… — Босс, а вы когда-нибудь бывали там, внизу? В мире живых, я имею ввиду, — никак не могу привыкнуть к мысли, что Чистый мир не имеет к «небесам» никакого отношения и находится… Смерть знает, где он находится. Но вряд ли тут все белое потому, что мы в облако залетели.       Вопрос казался тупым (логично же предположить, что был — ведь не всегда же был богом, как я поняла из его речей), и в то же время почему-то во мне жила убежденность, будто ответ — «нет». Но убежденность с истиной связана не всегда.       «Там (в этом мире живых) был. Видел создание. Давно (очень) жил сам (в другом мире живых)» — ответил, чуть ли не пожав плечам, Босс, словно ничего необычного в этом не было и шаблонам его подчиненной не от чего рваться. Ха-ха. — А вы… — узнавать секреты мироздания всегда так волнующе!.. И за одно то, что могу к ним прикоснуться, я уже почти не злюсь за свою «командировку в вечность». — А вы можете спуститься сейчас? Все еще можете или уже не?..       Второе пришествие бога — ха-ха — смерти. Не уверена, что живчики оценят, но сама возможность спустить с «небес» на «землю» бога меня веселит.       «Могу», — улыбнулся уголками губ (ведь не мог не заметить, что его оскал в «сколько-их-там-клыков» меня в дрожь бросает) Шинигами и, протянув когтистый палец (чуть ли не с руку размером!) к моему плечу, так и не рискнул коснуться. «Но сложно. Большой. Сила. Тесно».       Очевидно, что речь не про фактический размер. Как бог он… слишком сильный? И это как-то мешает? Звучит грустно… Но я сама сейчас сделала идеальную подводку к тому, что действительно хотела сказать. — А… эм… призраки хорошо себя чувствуют там? — все, пути назад нет. Поздно колыхаться, когда пульс угас. — По сравнению с тем, каково им здесь?       «Им все равно».       Сердце совершило кульбит от радости. Индре не станет хуже, если я спущу его! — А… знаете, я не рассказывала, но… — без этого нельзя, без этого не получится, но!.. Немного страшно. — Самую первую душу, я ее неправильно собрала. Там был убийца и я от испуга вытащила душу так, как привыкла. И она осталась в мире живых. Я ее вернула! Пришлось побегать, конечно, но у меня получилось переместить того парня вместе с собой сюда.       «Получилось? Удивление. Радость. Гордость. Поздравления.», — реакция Шинигами выходила за рамки всего, что я представляла. Он совсем не злится? Ничуть? Я шокирована такой реакцией, но от сердца отлегло. Не злится, и — тьфу-тьфу-тьфу. Зароем этот вопрос. — Да, получилось. Я просто его за руку взяла, и… В общем, если я могу переместить душу из мира живых сюда, то и наоборот можно? И, раз уж нет разницы, здесь или там, с ней ничего не случится, да? — финишная прямая… Лицо Босса, всегда добродушное передо мной, искажается в помрачневшей гримасе. Сердце екает. Все было так хорошо, но… Но если он скажет «нельзя», что я буду делать? Нарушу? А рискну ли? Ради прихоти…       «Разницы нет. Туда. Обратно. Душа. Хорошо. Будет». — Эм… — вдох-выдох, Света! Это лишь вопрос, и никому не будет плохо, если я его задам. Но каковы шансы на согласие? Для меня Индра — дорогой человек, а для Босса… У него нет особых причин делать исключение. Исключение в очевидном правиле, ведь для мертвецов дорога всегда имеет одно направление и разворачиваться, по всем канонам, нельзя. И если это правило, если Индре исключения не сделают… Тогда пусть его сделают мне. — Есть одно красивое место… Очень романтичное. Я рассказывала… И… В этом мире у меня есть только вы…и один друг. Индра. Вы о нем знаете. Индра давно мертв, но он отличается от других призраков. Он почти как я, мне кажется. И ему, как и мне, тяжело находиться в Чистом мире, потому что тот слишком… слишком чистый и белый. Я могу спускаться к живым, а он — нет. И мне грустно смотреть, как ему тяжело.       Язык заплетался, а слова путались, потому что я и без того знала самый вероятный ответ на свою просьбу. Шанс на иной результат просто мизерный. Мертвое не должно быть рядом с живыми. Но ведь существую я, а я — ни то и ни другое. А значит попытка того стоит.       Лицо Шинигами нельзя назвать злым или слишком хмурым, но… Оно потеряло улыбку, привычную теплоту. Стало таким, каким я видела его в самом начале. А само по себе оно… страшное. Очень-очень страшное. — А еще… Еще… — как иронично, говорить это первым Боссу, а не ему. — А еще Индра мне… нравится. И я бы хотела… Я бы очень хотела пойти туда, в то место, на свидание. С ним.       Вот и все. Замолкаю.       Бровей у бога нет, но место, где они должны быть, взлетают вверх, образовывая складки. А в следующий миг меня накрывает волна чужих эмоций и чувств.       «Удивление. Смущение. Радость с примесью неловкости. Умиление», — эмоционирует Шинигами, выражая каждое чувство лицом, отчего даже как-то не по себе. Мои ожидания вновь не оправдались. Я думала, что раз… Но он — вновь — относится ко всему так… снисходительно. И раз так, то может… В душе расцветает надежда. «Индра. Нравиться. Ты? Умиление. Одобрение с примесью тревоги. Предостережение. Пожелание удачи»       Мне было интересно, почему Босс предостерегает меня. Мне казалось, что в этом предостережении есть что-то, на что следует обратить внимание. Но тогда… Тогда мне было не до того.       Набравшись смелости, поверив, что положительные ответ возможен, я, с замирающим сердцем, наконец спросила прямо: — Можно я перемещу Индру в мир живых?..       «Легкая тревога. Взбудораженность (из-за влюбленности подопечной). Умиление. Легкая ностальгия. Фантазия (какой были бы парой)» — Босс?..       «Можно-можно. Пожелание удачи».       Он… разрешил.