Пэйринг и персонажи
Метки
Драма
Романтика
Hurt/Comfort
Ангст
Демоны
Отношения втайне
Омегаверс
Магия
Насилие
Смерть второстепенных персонажей
Жестокость
Первый раз
Ведьмы / Колдуны
Мистика
Элементы ужасов
Детектив
Воскрешение
Триллер
Первый поцелуй
XIX век
Псевдоисторический сеттинг
Вымышленная география
Этническое фэнтези
Темное фэнтези
Религиозные темы и мотивы
Вымышленная религия
Вымышленные языки
Инквизиция
Оккультизм
Описание
Назначение нового коменданта ставит на уши крошечный, затерявшийся в лесах городок. Закрытое, привыкшее жить по собственным правилам общество не спешит раскрывать своих тайн, а горожане уже шепчутся о древнем зле, что дремлет где-то в чаще.
Чтобы распутать цепочку зловещих преступлений, молодому семинаристу-омеге приходится сотрудничать с местным комиссаром, недавно возвращенным из мертвых.
Примечания
https://music.yandex.ru/users/agaspher.on/playlists/1028 - обновленный плейлист на Яндексе
https://1drv.ms/u/s!Av0RbOZsC6F0hE-WnHor1Kdxf-IR - карта мира
https://pin.it/zPUKlUa - досочка на пинтересте
06.07.2023
№45 по фэндому «Ориджиналы»
05.07.2023
№45 по фэндому «Ориджиналы»
04.07.2023
№47 по фэндому «Ориджиналы»
Посвящение
Каждому, кто потерялся в своем собственном маленьком городе.
13. Приношение
16 июня 2022, 04:40
Йохан проснулся.
Правой рукой пошерудил на подстилке возле себя — та уже успела остыть. Скомканные покрывала все еще пахли травами. Удивительно, как даже в таких условиях Хеики удается поддерживать порядок в хозяйстве. Другой омега давно бы опустил руки и сдался, но только не супруг Йохана. Неправ был отец, когда запрещал альфе брать в мужья ворожея. Отец боялся магии, боялся скалистых пещер, где обитал Вортехьель. Боялся всего, чего не знал и не понимал.
Хеики он невзлюбил и за характер тоже: недостаточно складный, недостаточно покорный. Себе на уме. А ведь именно поэтому его Йохан и приметил. Так понравилась ему сила, что таилась в миндалевидных, горящих глазах, что не мог уже альфа смотреть на других. Отец все ворчал, мол, приворожили тебя, теперь в жизнь не отвертишься. Только разве ж это приворот? Разве так он ощущается? Год почти прошел с их встречи, всякое было: и ругались, и мирились, но никогда не расходились. Даже представить не могли, чтоб расстаться надолго. Когда Йохан уезжал с подводой в соседнее село, муж всегда вешал ему на шею ладанку с золой из домашней печи, обмазывал его лоб можжевеловым маслом, по возвращении окуривал одежду сладковато пахнущими благовониями. Поначалу Йохан посмеивался над омегой, не воспринимал всерьез. Его семья всегда приносила подношения Богам, старалась не нарушать правила, установленные жрецами, ему нечего было бояться. Он умел быть осторожным.
И так думал альфа вплоть до той самой поездки, будь она не ладна. Йохан и сейчас не понимает, что заставило его тогда возвращаться по ночи — то ли так мужа хотел увидеть, то ли не желал снова ночевать на сеновале вместо теплой избы. Да и небо было светлое, лунное, как умудрился заплутать? Пути давно изведанные, так, что с закрытыми глазами пройти, казалось, мог! Хеики потом говорил, что это бесюки запутали его, заморочили. Заговорили, чтобы забыл дорогу к дому. Так бы и мотали по чаще, если б Йохан не вспомнил, что ладанку-то развязать нужно и золу через оба плеча кинуть. Потому что нет ничего сильнее, чем связь человека с его домом, с землей, где лежат кости его предков. В деревню он вернулся целым и невредимым, а отец только ворчал, когда слушал историю: вот-де каким трусливым его сынок оказался, лес его напугал! Но он не видел, как сыпала искрами походная одежда, которую Хеики сжигал следующей ночью.
Как же скучал он теперь по родной долине. По их маленькой, но кипучей деревушке, по быстротечной холодной речке-безымянке, по каменистым берегам залива и упрямой, глинистой красноватой земле, которую столетиями возделывали его деды и прадеды. Где все это теперь? Утеряно безвозвратно. Да, не такую жизнь он обещал когда-то мужу…
— Хеики, — хрипло зовет мужчина, вглядываясь в темноту землянки.
— Хеики! — Повторяет он чуть громче, но ответа не получает.
Сначала Йохан даже думает подняться и поискать омегу, но что-то внутри — остатки спокойной рассудительности, что еще удалось ему сохранить — подсказывали, что тревожиться тут незачем. Мало ли куда он мог запропаститься? Не стоит паниковать по каждой мелочи. Йохан никогда не был таким, но это место… Иногда ему чудились звуки — тихие такие, шелестящие, похожие на… шепот. Обычно по вечерам, прямо в землянке. Хеики удавалось его успокоить: в новом месте всегда множество тех, кто хочет быть услышанными. Какая разница, что они там бормочут, не нужно придавать этому большого значения. Сам он все время слышит это отовсюду, а если отвечать каждому — сам не заметишь, как накличешь беду.
Их сколоченная на скорую руку землянка глухо сопит и стонет. Совсем скоро ночные заморозки могут обернуться настоящими морозами, и Йохану нужно успеть утеплить дома в поселении. Если, конечно, раньше не вернутся те, кого они отправили в разведку.
Как долго они здесь?
Сонные мысли упрямо не желают превращаться в единое и связное целое. Прошедший день вымотал Йохана, а предстоящий обещал быть ничуть не легче. Проклятое озеро сделало то, чего не сумела война: оно отняло надежду. Никогда, пожалуй, альфа не сможет позабыть лицо своего отца, когда внезапно набежавшая волна принялась переворачивать их лодку. Бледное и изможденное, как у старика, которым его родитель, в сущности, еще не являлся. Он не успел ни закричать, ни испугаться по-настоящему, только разинул рот в удивлении. Мол, как это? Это происходит со мной? Выходит, что это конец?
Выходит, что и я смертен?
Их легкие, совсем не приспособленные для дальнего плаванья лодки разметало, словно щепки. Борозеру не было никакого дела до того, куда они направлялись, как тяжело им было покидать родные края и как страшно начинать все заново. Оно, словно древнее и злое божество, поглотило отца Йохана, его братьев, а вместе с ними и большую часть людей. Альфа до сих пор не понимает, как сумел уцелеть — не иначе, как уберегли заговоры Хеики. Вода, непреклонно утаскивающая его на дно, вдруг сжалилась и выплюнула мужчину. Подарила ему второй шанс, и никогда прежде он не был так счастлив.
До тех пор, пока их не прибило к этим гиблым землям.
Что-то скрипит в дальней части дома. «Хеики?» — хочет окликнуть мужчина, но язык уже не слушается. Йохан проваливается в глубокий, тяжелый сон.
— Йохан!
Топор отлетает от покосившегося чурбана, едва не рубанув по ноге. Альфа поднимает голову и прикрывает глаза ладонью: непривычно яркое осеннее солнце заставляет щуриться. По лбу и спине стекают мелкие капли пота. Непонятная хворь, появившаяся в поселении пару недель назад, уже унесла жизни двух крепких альф, а еще четверо продолжают лежать в беспамятстве, так что работать сейчас приходится в два, а то и в три раза усерднее. Ветер с озера предвещает неспокойный вечер, но дел у альфы хватает, чтобы не думать об этом. Вот уж верно говорят: работа — лучшее лекарство от всяческих тревог.
— Йохан! — Снова раздается с той стороны пригорка.
Мужчина недовольно рычит, пытаясь разглядеть пришельца. Все знают, как он не любит, когда отрывают от важных занятий. Светловолосая голова Антеро вскоре выныривает из-за высокой травы. Мальчишке недавно исполнилось одиннадцать, и, если бы не обстоятельства, до вступления в полноценную взрослую жить ему оставалось бы еще пару лет. Но рабочих рук им не хватало и до появления хвори, что уж говорить теперь? Сам Антеро ужасно гордился своим новым статусом, и, пускай его все еще не брали на охоту, но остальные поручения он всегда выполнял с похвальным упорством. Вот и сейчас: бежит, сломя голову, кричит что-то на ходу, аж задыхается. Высокий хвост — свидетельство вступления в зрелый возраст — раскачивается из стороны в сторону. Йохан втыкает топор в рассохшийся пень и утирает пот со лба рукавом рубахи. Если мальчишка прибежал к нему по какой-то ерунде, он ему…
— Эйно! — Кричит Антеро. — Эйно вернулся!
Сердце альфы замирает. Почти месяц минул с тех пор, как Эйно и еще трое альф отправились на запад, разыскивая новое место для стоянки. Эта попытка не была первой: предыдущую группу отправляли еще за пару недель до группы Эйно. Вестей не было ни от кого. И вот теперь… Быть не может. Неужто Боги еще не покинули их? Позабыв о дровах, Йохан срывается с места и бежит в поселение. Только бы новости были хорошими!
Это не Эйно, думает Йохан, в нерешительности и смущении разглядывая альфу. Тот скрюченный, затравленный, весь в ссадинах и царапинах. На одежде бурые пятна — то ли грязь, то ли кровь, с первого взгляда и не разберешь. Он сидит на перевернутой днищем вверх лодке, смотрит прямо перед собой, но едва ли видит хоть что-то. На разведку уходил здоровый, крепкий двадцатилетний мужчина, всегда слывший первым храбрецом. Так как же может быть…
— Где остальные? — Спрашивает Йохан, все еще боясь приближаться к альфе. Тот качает головой и молчит.
Люди обступили Эйно плотной стеной, но никто не подходит ближе. Боятся, как боится и сам Йохан.
— Пойдем в дом, — наконец произносит он, надеясь, что наедине он сумеет разговорить разведчика.
Не произнеся ни слова, тот поднимается на ноги и, пошатываясь, направляется к землянке. Остальным Йохан командует расходиться по своим делам — придумали тоже, бездельничать средь бела дня! Но никто не двигается, печально завороженные столь горьким зрелищем, Йохану даже приходится прикрикнуть, дабы привести людей в чувство. Разозленный и потерянный, он спешит вслед за Эйно, который уже успел скрыться в темноте жилища. Внутри альфа наливает разведчику самогон и наблюдает, с какой жадностью и отчаяньем тот пьет. В любой другой ситуации Йохан бы, конечно, был против, но сейчас…
— Остальных больше нет, — хрипло давит из себя Эйно, с грохотом опуская кружку. — Оно убило их. Их всех.
— Какое оно? — Не понимает альфа, и взгляд разведчика снова делается стеклянным. Пустым.
— Оно, — произносит альфа так, словно не понимает, как Йохан может не знать. — То, что обитает в лесу.
Рассказ Эйно Йохан слушает молча, больше не переспрашивая и не прерывая. И чем дольше длится история, тем сильнее он убеждается: шторм на озере не был так уж страшен.
Из поселения они выдвинулись на рассвете. Запасов должно было хватить на несколько дней пути, потом рассчитывали кормится тем, что найдут в лесу: четверо альф с руками и ногами уж точно сумеют раздобыть себе пропитание. Шли на юго-запад, вдоль побережья, но достаточно быстро уткнулись в залив. Оттуда свернули еще южнее, начали углубляться в лес, и поначалу это казалось не такой уж плохой идеей. Все склоны вдоль берега поросли сосняком: светлым и теплым, с мягким хвойным ковром под ногами, идти по которому было одно удовольствие. Несколько раз набредали на небольшие болотца, заросшие клюквой и черникой. Видели грибы — большие, мясистые, ни один не поеден червями. Словом, лес, как лес — на первый взгляд и не отличишь от того, что был на их берегу. Но чем глубже они заходили, тем плотнее становилась стена деревьев, а ветвистый лесной полог все гуще срастался, делаясь похожим на купол шатра, почти не пропуская солнечного света.
Никто не планировал уходить далеко от побережья — хотели всего лишь обогнуть залив там, где их, в случае чего, будет сложнее заметить. В конце концов, они понятия не имели, обитают ли здесь люди, какие они и насколько враждебно настроены к чужакам. Где-то там, ближе к западу, могли высадиться другие уцелевшие в шторме. По крайней мере, разведчики старались верить в это. Однако, вопреки всем законам логики, лес все сильнее смыкался за их спинами, все гуще делалась чаща, а любая попытка повернуть назад к заливу оканчивалась полной дезориентацией. Они словно кружили по лесу, по одним и тем же тропкам, следовали по собственным следам.
Вечерами бывало совсем жутко. Мика — самый старший и выносливый из четверки — замыкал цепь, следя, чтобы никто не нарушал строя и не сбивался с намеченного пути. Немногословный и жесткий, Мика был не из тех, кто паникует на ровном месте. Его и в поход взяли, решив, что человек с холодной головой поможет остальным не терять самообладания. Поэтому, когда он первым заговорил о шорохах и шепотках, никто не сумел пропустить это мимо ушей. Беспокойство Мики замечали и раньше: то он останавливался посреди дороги, то подолгу вслушивался в лес, то, сам того не замечая, ускорялся так, что начинал наступать Телерво на пятки.
— Идут за нами, — коротко проворчал альфа, когда группа готовилась встать на ночлег.
- Чепухи не неси, — Эйно только головой покачал.
— Это от усталости. Завтра замыкающим пойдет Элиас.
— Ишь че, — альфа сплюнул на землю, не отрывая взгляда от темнеющей чащи. — Не веришь мне, да? А я слышу, как оно мне в спину дышит.
— Оно?
Мужчина молчал какое-то время, закладывая за губу щепотку табака.
— Ноги четыре, — негромко произнес Мика и снова замолк. Больше в тот вечер они не разговаривали.
На столб они набрели на исходе следующего дня. Сначала подумали, что это один из верстовых, что иногда ставили в лесах между селеньями для заплутавших путников. Но тот казался слишком высоким для верстового, необтесанным и без каких-либо указателей: ни тебе расстояний, ни названий, ни сторон света. Стоял посреди небольшой полянки, так, что кроны деревьев расступались строго над ним, позволяя, наконец, как следует рассмотреть небо. Чем-то нехорошим веяло от этого столба, но ночевать на поляне казалось решением более разумным, чем снова ложиться среди колючего подлеска. Развели костер, поджарили остатки найденных грибов и поделили черствую лепешку. Вопреки их ожиданиям, найти еду оказалось задачей до ненормального сложной. Им не попадалось птиц, не было видно следов зверей, даже ягоды кончились. Утром Эйно выловил у ручья парочку жирных лягушек, но разве могло этого хватить на четверых? Настроение у всех было премерзкое, Телерво уже негромко высказывался о том, что им нужно повернуть назад. Эйно и сам думал о том же, только ведь… откуда они пришли? В какую сторону поворачивать?
Спали плохо. Не сговариваясь, решили, что кто-то один всегда должен дежурить, хоть и не могли объяснить себе, кого они ожидают повстречать посреди ночи, еще и так глубоко в лесу. Когда Эйно поднялся, чтобы сменить Мику на посту, тот, стараясь не глядеть на альфу, подвел его к столбу и указал на самое основание. Глубокие борозды, словно бы от ножа или…
— Когти, — пожал плечами Мика, нисколько не смутившись собственной находки.
Эйно глухо сглотнул, не найдя, чем обнадежить друга. Лес вокруг дышал и хрипел. Ветер шуршал в плотно сбитых верхушках.
Телерво дежурил последним, под утро. Поэтому, они даже не удивились, когда не нашли его на поляне. Недолго покричали у опушки, подождали, да и пошли дальше. Струсил и, стало быть, решил вернуться, дурачок. Куда ж ему одному теперь найти путь обратно? Конечно, им было жаль спутника, но не гибнуть же всем троим из-за одного? Телерво — самый юный из них, еще не остепенившийся, толком не устроившийся в жизни. Они успеют оплакать его позже, когда вернутся в селение. Нельзя думать о нем сейчас.
Следующие несколько дней выдались дождливыми и холодными. Лес не прекращался, а кроме звуков барабанящего сверху ливня не было слышно ничего. Словно всякая жизнь уже покинула это место, и только они продолжают плутать впотьмах. Загнанные в ловушку, как… дичь. Эта мысль все не выходила у Эйно из головы, но он никогда бы не решился ее озвучить. Понимал, что остальные думают о том же, но почему-то казалось, что выскажи он все вслух, и им уж точно не вернуться домой.
Страх леса пересилил опасения перед людьми, что могут жить где-то поблизости. На очередном привале было решено во что бы то ни стало выйти обратно к озеру, а после двигаться вдоль береговой линии, пускай это будет у всех на виду. Останавливались они теперь все чаще: признаваться не хотелось, но без нормальной еды продолжать путь в полную силу было невозможно. Все, что они могли найти — мхи да коренья, жалкие остатки забродивших ягод, тощие насекомые да парочка змей и лягушек. Этого, безусловно, хватало для того, чтобы уж точно не помереть с голоду. Но назвать такую пищу питательной язык не поворачивался. Мика держался неплохо, он и в правду был выносливее любого другого альфы. Но Элиас… состояние Элиаса заставляло тревожиться. Все чаще он вызывался в ночные дежурства, потому как совсем не мог заснуть. Твердил про какие-то голоса, что шепчутся между деревьями. Про хриплое, сдавленное рычание.
Про пение.
Последнее пугало Эйно сильнее всего. Не потому, что больше прочего походило на горячечный бред вымотанного лесом человека, нет. Просто он сам… слышал что-то, похожее на песню. Тихое и монотонное — сначала альфа принял это за несмолкаемый гул ветра где-то вдалеке. Но чем дольше продолжался их поход, тем громче делались голоса. Эйно не хотел говорить об этом остальным, не хотел пугать, отчего нескончаемый бубнеж Элиаса сильнее действовал на нервы. Если все они впадут в отчаянье, позволят панике взять верх, разве поможет это вернутся в поселение? Нет. Как-то раз он чуть не съездил Элиасу по лицу: тот упорно не хотел закрывать рот, причитая о том, что Телерво, должно быть, утащили той ночью. Не сказать, что Эйно не думал об этом, но одно дело — думать про себя, и совсем другое — произносить во всеуслышанье. Они не могли оставаться и искать товарища. В этом проклятом лесу вообще необходимо быть позабыть про слово «остаться».
Эйно больше не спрашивал у Мики о существе, что шло за ними. Теперь в этом не было необходимости: каждый день он все отчетливее слышал его приближение. Треск веток позади, гулкий всхрап, шелест высокого подлеска… Разведчик упрямо вел группу, как он думал, в сторону озера, рассчитывая выбраться на берег. Они больше не боялись быть обнаруженными людьми — наоборот, они надеялись найти хоть кого-то. Хоть одного-единственного живого человека.
Под вечер они набрели на еще один столб, но, не сговариваясь, прошли мимо, стараясь даже взглядом не задержаться на полянке. Переступая через разломанное сухое дерево, Мика сплюнул на землю и выругался.
— Не надо, — негромко попросил Элиас, оборачиваясь назад, к лесу. — Оно же слышит.
— И пусть, — упрямо заявил альфа. — Оно гоняет нас, как овец. Мне это осточертело.
Мика умер следующим утром.
В те часы — тихие, предрассветные — дежурил Элиас. Когда Эйно распахнул глаза, разбуженный истошным криком, альфа сидел возле дотлевающего костра, лениво помешивая угли. Складывалось ощущение, что подъем Эйно испугал его куда как сильнее происходящего. Он подскочил на ноги вслед за товарищем и принялся рассеянно озираться вокруг. Вопли Мики доносились, кажется, отовсюду: звук отскакивал от деревьев, как от стен. Эйно закричал, что было сил, стал звать Мику по имени и бросался из стороны в сторону, пока нервы не сдали окончательно, и он побежал. Без цели и без направления, он метался среди толстых стволов и топких кочек. Земля под ногами разъезжалась и чавкала.
Он нашел Мику, когда было уже слишком поздно. То, что осталось от его друга, лежало под высокой, раскидистой елью, растерзанное и изломанное. Руки оторваны по локоть, правая половина лица снесена и похожа теперь больше на кусок рубленного мяса. Брюхо распорото, но внутренние органы остались нетронутыми. Не похоже, чтобы разведчик спугнул убийцу, так почему же тогда…
Эйно подавил рвотный порыв. Желудок скрутило, к самому горлу подошла желчная горькая масса. Все казалось каким-то ненастоящим, нереальным. Человек на земле был Микой и не был им одновременно. Что могло утащить взрослого, крепкого альфу? Разодрать его, как игрушку? А главное… Как мог Элиас ничего не заметить? Ничего не услышать?..
— Элиас! — Крикнул разведчик, но ответа не было.
Лес снова затих, замолчал. Эйно остался один.
Мику он похоронил, как мог. Руками разрыл глинистую, неподатливую землю, а сверху прикрыл еловыми ветками — такая себе могила, конечно, и все же лучше, чем совсем ничего. Разведчика все еще мутило, то ли от страха, то ли от необходимости осмыслить, наконец, происходящее. Он уже не пытался докричаться до Элиаса — какая теперь, к бесам, разница? Лес все равно поглотит их обоих. Им не выйти.
Не выбраться.
Теперь Эйно понимал это, как нельзя лучше.
Бесцельно бредя сквозь редеющие ряды деревьев, он вслушивался в тихое, вкрадчивое пение, так похожее теперь на поминальную песню. По ком они поют? По исчезнувшему Телерво, по убитому Мике? По нему, заблудившемуся окончательно? Остаток дня прошел, как в бреду, и разведчик сам не заметил, как свалился под мшистым, сладко пахнущим гнилью пнем. Проснулся он лунной, удивительно светлой ночью, и сам не поверил собственным глазам: небо! Через расступившиеся кроны он мог видеть небо, покрытое сотнями… нет, тысячами звезд! И от этой простой, некогда привычной картины, такая радость обуяла альфу, что он поднялся на ноги и захохотал, поначалу не в силах обращать внимания на звуки вокруг. Пение, сводившее его с ума днем, не прекратилось, а лишь сделалось громче и отчетливее. Понятнее.
Земля наполнится кровью во имя Йортехаре. Пролитой во имя Йортехаре, Северного Отца. И пробудится Йортехаре, и станет править своими землями, как было до нас и до предков наших.
Альфа отряхнулся и двинулся вперед. Туда, где расступались деревья. Где на поляне, похожий на безымянное надгробье, возвышался еще один столб.
Элиас уже ждал его там. Бледный и почти безумный, с осторожной, даже извиняющейся улыбкой, он сидел возле столба, негромко напевая, вторя общему невидимому хору. В руке он сжимал булыжник.
— Он сказал, что отпустит только одного, — сконфужено, как нашкодивший ребенок, проговорил Элиас. — Ему нужно, чтобы кто-то рассказал остальным.
— Ты убил Мику? — Зачем-то спросил Эйно, хотя понимал, что это попросту невозможно.
— Его забрал Северный Хозяин. Его, и Телерво. И тебя он заберет. А меня отпустит. Он так сказал. Только одно…
Он не договорил. Эйно бросился на товарища и повалил на землю, сам не понимая, откуда в нем взялось столько силы. Ладони горели. Элиас хрипел и звал кого-то, пока позволяли легкие. Эйно обхватил его горло руками и сжимал до белесых костяшек. Руки Элиаса разжались, и разведчику удалось выхватить камень. Несколько ударов по голове, и все было кончено. Элиас затих, смолкло пение. Эйно отер мокрое лицо, не понимая, когда на щеках появились слезы.
Кто бы ни пообещал Элиасу спасение для одного, он не соврал. К утру Эйно переступил черту проклятого леса, выйдя на каменистый обрыв у озера.
Эйно замолк, взгляд его снова потух, сделавшись невидящим и пустым. Йохан заново наполнил его чарку, и разведчик, не задумавшись, осушил ее до дна.
— Это я виноват, — еле слышно прошептал Эйно. — Это я погубил их.
Йохан только покачал головой.
— Оно… То, что живет в лесу. Ты думаешь, оно разговаривало с Элиасом? Но почему… Почему только…
— Только с ним? — Закончил за него Хеики.
Альфы обернулись. Муж Йохана стоял у входа в землянку, опершись спиной о скошенную дощатую дверь. Никто не слышал, когда он успел зайти внутрь.
— Папа Элиаса был из ворожеев, — пожал плечами омега, будто бы не заметив смятения на лицах. — Бес позвал его кровь.
Йохан ощущает, как мелкие, колючие мурашки ползут по телу. Он смотрит на мужа, и никак не может понять, отчего же он сейчас кажется ему настолько незнакомым.
Йохан старался держать темп, но ноги то и дело срывались на бег. Новость казалась ему настолько невозможной, настолько нереальной, что все его нутро сжималось в страхе перед тем, что это окажется всего-навсего жестокой шуткой. Альфа сам приказал перенести всех заболевших в общий дом — его построили быстро, на скорую руку, подальше от остальных.
Поближе к лесу.
Тогда это казалось отличной идеей. Сейчас же Йохан уже не был так в этом уверен.
Одинокая, кривая землянка появилась из-за сухой поросли. Над коньком крыши ветер теребил грязно-бурый отрез холщовой ткани — знак того, что в избе лютует болезнь. Жители поселения старались стороной обходить моровую лачужку, а внутрь заходил один только Ристо, в силу возраста имевший преимущество перед остальными — он не боялся умереть. Его скудные знания о врачевании и травничестве сейчас были тем единственным, что давало заболевшим какую-никакую надежду.
Никто не говорил об этом вслух, но было ясно: все обитатели хижины на окраине не больше, чем живые мертвецы. Они чахли и хирели день ото дня все сильнее, серели, взгляд заплывал, становился мутны и пустым. Все, что мог поделать Ристо — давать настой из клюквы, ивовой коры и шалфея, туманящий рассудок и притупляющий боль и ломоту в костях. Возможно, оттого Йохан и не поверил, когда ему доложили, что больным сделалось лучше. Поневоле отвердев душой, альфа решил, что это не более чем милосердное облегчение на пороге смерти, как бывало порой у тех, кто вот-вот пересечет последнюю черту.
Но, кажется, люди и вправду шли на поправку.
Йохан нашел Хеики у ручья, что бежал недалеко от землянки. Омега сидел на корточках, старательно промывая в проточной воде разноцветные пучки трав.
— Что ты тут делаешь?
— А ты? — Не глядя на мужа, переспросил Хеики.
— Мне сказали, что… Что это?
Йохан поднял с грубой подстилки еще влажные травы, покрутил в руках. Поднес к носу.
— Что это, Хеики? — Он повторил вопрос. — Где ты их набрал?
Ответ он знал, хоть и не желал в этом признаваться. До последнего верил, что омега отмахнется, соврет что-нибудь. И он был бы готов принять это за чистую монету.
— В лесу, — только пожал плечами муж. — За сосняком.
— Зачем ты ходил так далеко? Что это за травы? Откуда ты…
Вопросы сыпались из Йохана, как из дырявого мешка. Страх, неразделимо смешанный с подступающей яростью, начинал душить. Хеики поднялся в полный рост, и все так же невозмутимо глядел на альфу. Светлые, почти бесцветные волосы спадали на круглое лицо. На осеннем солнце кожа казалась еще бледнее, чем обычно.
— Эти травы помогли нашим людям. Поставили их на ноги. А ты хотел, чтобы они все умерли?
— Ты сам слышал, что рассказывал Эйно! — Не унимался Йохан. — Слышал о существе из леса! Оно…
— Оно хозяин этих земель, — отрезал омега, смахнув со лба упавшую челку. — А мы пришли сюда без спроса. Тебе бы поучиться уважению, Йохан.
Ошарашенный, альфа так и остался стоять у ручья, приоткрыв рот, не в силах вымолвить хоть что-то. Хеики собрал пучки и исчез за дверью хижины, нисколько не заботясь о том, что может заразиться. Отец Йохана никогда бы не позволил омеге так с собой разговаривать, никогда бы не допустил ослушания. Но Хеики… Его твердый, исполненный уверенности взгляд, его ровный тон… Рядом с ним Йохан снова чувствовал себя неразумным ребенком.
После рассказа Эйно, Йохан строго-настрого запретил всем уходить далеко в лес. Если он не может обеспечить людям безопасность, то должен хотя бы попытаться оградить их. Первая разведывательная группа никак не возвращалась, и альфе пришлось признать, что они, скорее всего, уже мертвы. Эйно с каждым днем становился все молчаливее и скрытнее, а вскоре в поселении начали шептаться о том, что по ночам разведчик бродит между землянками и что-то бормочет. Его стали избегать, опасаясь, как бы он не накликал новых бед. Травы Хеики действительно помогли, этого нельзя было не признать. И, казалось, Йохану стоило бы обрадоваться, но… По ночам, пытаясь заснуть, альфа никак не мог отогнать от себя навязчивые, полные малодушие мысли: если бы заболевшие умерли, то у него были бы причины никогда не отпускать Хеики в лес. А так у своевольного омеги всегда оставался последний, решающий аргумент: не прояви он храбрость, не ослушайся мужа, и все поселение, возможно, ожидал бы печальный конец. Не успел Йохан и опомниться, как вместе с Хеики тайком стали уходить в лес и другие омеги, в первую очередь мужья тех, кто поправился. Благодарные, они всецело доверяли ворожею, внимали ему, едва ли не смотрели в рот. Разумеется, они кивали и соглашались, глядя Йохану в лицо. Мол, да, конечно, не станут они больше ходить в чащу, коли уж там так опасно… А за спиной только лукаво переглядывались. Кто-то даже говорил, что надо бы альфам как следует поколотить своих мужей, но только Йохан понимал: те и сами, видать, теперь больше доверяют Хеики. Ведь это он — он, а не Йохан или старый Ристо — вытащил их с того света.
Спал Йохан еще хуже прежнего. Стоило затушить лучину, как вязкий мрак обволакивал землянку, а каждый шорох вызывал у альфы противоестественную, постыдную для его возраста и положения тревогу. Он слышал голоса, но никак не мог понять, происходит ли это на самом деле, или всего лишь рассказы Эйно разбередили воображение. Сновидения — недолгие и нервные, изматывающие не меньше, чем тяжелые дни подготовки к зиме — сводили с ума, терзая голову мрачными и неясными кошмарными образами. А когда Йохан просыпался посреди ночи, то все чаще обнаруживал себя в одиночестве, рядом с остывшим уже местом мужа. Альфа пытался говорить с Хеики, просил его не исчезать бесследно, ни о чем не сообщая. Да разве стал бы омега его слушать? Он и раньше был себе на уме. Сердце Йохана по-прежнему сжималось от нежности всякий раз, стоило ему подумать о Хеики, только вот теперь… Как будто нежность эта была отравлена страхом.
То ли за него, то ли перед ним.
Бурая оленья спина снова исчезла в зарослях тесно сплетенных колючих кустарников. Йохан прильнул к дереву, щекой поскреб о влажную кору. От земли пахло сыростью и гнилью: осень все брала свое, постепенно, но неумолимо оставляя людям все меньше тепла. Беспокойство не покидало альфу ни на минуту. С каждым днем он все острее понимал, что им не протянуть до следующей весны на тех скудных припасах, что удалось скопить. Охотиться теперь уходили едва ли не каждый день, но всякий раз возвращались ни с чем: дичь — если она и водилась когда-то в этих землях — ушла, и Йохан думал, что им необходимо уходить вслед за ней. Уже не было никакой надежды на то, что первая разведывательная группа когда-нибудь вернется, а заболевшие практически встали на ноги, но… Куда он поведет их сейчас, перед самыми холодами? Вчера альфа попытался поговорить об этом с Хеики, но муж и слушать ничего не хотел. Сказал только, что земля — какая бы она ни была — уже выбрала их. За последнее время омега вообще слишком уж проникся к этому пустому, неприятному пятачку.
Зверь опять мелькнул за порослью, послышался негромкий треск веток. Они оба — Йохан и олень — затихли, прислушиваясь к движениям друг друга. Вопреки собственным запретам, альфа углублялся все дальше в чащу леса, оставив далеко позади Джаку и Сэйка. Зверь был совсем молодым, резвым, но казался недостаточно пуганным. Видать, редкий хищник наведывался в эти края ранее, и это давало мужчине преимущество. Охотники бродили по лесу с самого утра, и для не спавшего нормально Йохана это превращалось в настоящее испытание. Хотелось поскорее вернуться, погреть у очага задубевшие кости и ощутить в желудке что-то съедобное и горячее. Хотелось оказаться возле Хеики, закрыть глаза и вдохнуть посильнее его запах. Услышать негромкое бормотание заговоров и почувствовать легкие, вечно холодные руки на своих плечах.
Одурманенный мыслями о доме, Йохан поднял лук и принялся натягивать тетиву. От напряжения сводило плечо, болели глаза, вынужденные выхватывать в темени леса каждое мимолетное движение. Олень не двигался, завороженно вглядываясь куда-то за сосны впереди. Шум ветра в кронах не смолкал, навевая неприятные воспоминания о шепотках, что преследовали альфу каждую ночь. Осторожно и тихо, охотник стал приближаться, но это как будто бы ни разу не волновало зверя.
Первая стрела просвистела в паре сантиметров над его головой. Йохан выругался про себя: это ж надо, так промазать! Как будто что-то специально дернуло его руку. Он тут же вспомнил о бесях, что кружили его по лесу когда-то: уж не их ли это происки? Но олень — странное дело — все еще не двигался. Вторая стрела попала в дерево, с глухим стуком войдя в мягкую кору. Йохан подходил ближе, не находя ответа, что же могло завладеть вниманием животного настолько, чтобы оно позабыло об опасности? Альфа уже тянулся за третьей стрелой, когда олень вздрогнул всем телом, обернулся, но не побежал.
В холодном вечернем воздухе запахло серой.
Рука Йохана разжалась. Ему бы, конечно, самому следовало броситься прочь, но ноги как будто одеревенели. Дыхание перехватило. Не отрывая взгляда, альфа наблюдал, как туловище животного принялось раздуваться и крепнуть. Как из спины, словно скалы из-под воды, поднимались острые костяные позвонки. Шкура сползала с головы, обнажая угольный, покрытый мелкими трещинами череп. Глаза впали, и на их месте теперь зияли два темных провала. Мех сделался почти черным и жестким, утратив прежний молодой блеск. То, что еще недавно было оленем, стало подниматься на задние лапы. Передние копыта отпали, и их место заняли длинные, крючковатые пальцы с острыми когтями. Существо быстро вскинуло голову и начало приближаться к Йохану. Тот, ненадолго обнаружив в ногах остатки сил, попятился было назад, но совсем скоро уперся спиной в толстый ствол дуба и осел наземь. Сердце бешено колотилось, но он не смел оторвать взгляда.
Так и придет его конец?
Оно растерзает его, как недавно растерзало Мику и Телерво.
Гул в ушах смешался с хором из сотен шепчущих голосов, но альфа никак не мог разобрать, что именно они говорят. Зачем они вообще оказались на этой проклятой земле? Чтобы стать добычей? Чтобы их убили, одного за другим? Перед глазами ненадолго встал образ Хеики. Полный жизни, решительный Хеики, твердо знающий ответы на все вопросы, но не всегда готовый ими делиться. Хеики, ждущий его дома.
Тяжело ступая по мягкой от вечерней росы земле, существо подошло вплотную. Нависло над альфой, наклонилось, и лицо Йохана обдало таким смрадом, что альфу затошнило. Затаив дыхание, он прикрыл глаза, решив в последние минуты, пусть и мысленно, но быть возле мужа. Острая боль обожгла грудную клетку. Истошный, пронзительный вой у самого уха — последнее, что смог запомнить альфа.
Он не знал, сколько пролежал в беспамятстве. Ненадолго пришел в себя, когда Джака и Сэйк, разыскав его в чаще, притащили полумертвого в землянку. Слышал голоса, чувствовал прикосновения Хеики, омывающего его тело. В голове все плыло, мутное, истерзанное. Наверное, он кричал во сне, потому что иногда муж склонялся над ним, прижимался своим лбом к его и тихонько шептал заговоры. Йохан уже не помнил, почему оказался в лесу, что увлекло его в чащу. Но образ чудовища в паре сантиметров от его лица преследовал, никак не позволяя проснуться.
— Я видел его, — негромко прошептал альфа, едва открылись глаза. — Я видел хозяина леса.
— И он тебя тоже, — вздохнул Хеики.
Он кивком головы указал на разодранную грудь мужчины, покрытую теперь грубыми стяжками. Взгляд его показался Йохану непривычно надломленным, а лицо скорбным, в тусклом свете лучины больше похожим на маску. Почему омега даже не удивился, когда Йохан рассказал, что видел?
— Мы уйдем отсюда, — так твердо, насколько позволяло состояние, сказал альфа.
В глазах Хеики мелькнуло что-то, очень похожее на панику.
— Мы не…
— Хватит! — Прикрикнул на него муж.
Омега осекся, совершенно не готовый к такой бурной реакции. Йохан тяжело выдохнул и надавил на больные, воспаленные веки.
— Хватит, — тише повторил он. — Я не хочу слышать твои отговорки. Я альфа и я глава поселения. Мы уйдем отсюда. Нельзя жить рядом… рядом с ним.
— Йортехаре.
— Что? — Не понял Йохан.
— Йортехаре, Северный Отец. Олений Бог. Его имена. Он…
Альфа и сам не заметил, как его рука поднялась в воздух. Не сумев рассчитать силы, он залепил омеге затрещину, и тот повалился на пол, прижимая ладонь к распухающей, красной щеке.
— Ты забудешь эти имена, Хеики! И ты не станешь больше спорить со своим мужем, ясно?
— Ясно, — плюнул омега, и, бросив последний взгляд на рану на груди Йохана, исчез за дверью.
Дверь захлопнулась. Поняв, что больше нет нужды притворяться, Йохан открыл глаза и с усилием поднялся с лежанки. В землянке все еще пахло омегой: багульником и горьковато-сладким дягилем. Натянув куртку на голое тело и захватив с собой выдолбленную для него клюку, альфа вышел вслед за мужем на улицу, оглядываясь по сторонам. Полная, мертвецки-желтая луна зависла над лесом, освещая поселение, почти как днем. Совсем скоро мужчина заметил силуэт Хеики: быстро, почти бегом, тот направлялся к лесу. Альфа знал, что в таком состоянии ему ни за что не догнать мужа, но он все равно направился за ним, прихрамывая на правую ногу. Следы омеги то терялись, то снова появлялись, так удачно запечатленные влажной землей. Несколько раз Йохану приходилось останавливаться передохнуть. Не успевшая как следует зажить рана снова кровоточила, при каждом неосторожном движении отдавая резкой острой болью.
Как только он углубился в лес, идти сделалось сложнее. Запах Хеики смешивался со множеством других, а лунный свет, пробивавшийся сквозь уже поредевшую листву, создавал множество живых теней на стволах и земле, пряча следы омеги. После всего, что произошло, идти в чащу было страшно, но еще страшнее сейчас почему-то казалось позволить мужу снова исчезнуть. Йохан не мог жить, как жил раньше, не получив ответы.
Когда альфе начало казаться, что он заблудился, что-то блеснуло на холме. В ноздри ударил запах дыма. Позабыв об осторожности, Йохан принялся пробираться сквозь кусты и ветви деревьев, больше не обращая внимания на боль в груди.
Тогда ему думалось, что он готов ко всему. Что он все знает, все уже понял. И что после того, как он смотрел в лицо демону, ничто не сумеет его напугать.
Как же он ошибался.
На вершине холма — в самом центре поляны, в точности, как рассказывал Эйно — возвышался столб. Перед ним вверх вздымалось пламя разведенного недавно костра, вокруг которого… Йохан несколько раз ущипнул себя, не в силах поверить в реальность происходящего. Несколько омег — все те, кто хвостиком ходил за Хеики — совершенно голые, перемазанные то ли грязью, то ли кровью, плясали, как полоумные, негромко подвывали и нараспев взывали к демону. Альфа в панике пробегал взглядом по знакомым лицам, надеясь, что не увидит среди них Хеики.
И сначала так и было. Его мужа не оказалось на поляне.
Если бы только он тогда ушел домой… Если бы усмирил свое любопытство, свою ярость… Но Йохан продолжал смотреть. Продолжал ждать.
Подобно остальным, обнаженный и выпачканный с головы до ног, Хеики наконец появился на поляне, выводя из чащи демона. Тот не спеша следовал за омегой, ступая всеми четырьмя лапами. И пускай от Йохана он был далеко, альфа тут же ощутил его удушающее дыхание, вспомнил черные, совершенно пустые глазницы.
— Хеики, — по-детски, почти умоляюще прошептал альфа так, словно бы омега может его услышать и одуматься.
— Хеики, — повторил он, когда его муж склонился над тушкой убитого совсем недавно кролика и впился зубами в освежеванное сырое мясо.
Существо захрипело и застонало, и стон этот эхом отозвался в самом сердце Йохана. Омеги на поляне по очереди рвали зубами кролика, кричали, смеялись и ревели. Все это было так похоже на кошмарные сны Йохана, что он в очередной раз усомнился, не спит ли.
Вот бы это действительно оказалось всего лишь сном.
Кто-то позади подхватил его под руки и потащил на поляну. Клюка выпала и покатилась вниз по склону холма. Йохан не сразу сумел различить Эйно, но совсем ему не удивился. Он пытался кричать, пытался вырываться, но не успевший окрепнуть организм быстро сдался под напором разведчика. Тот швырнул Йохана к костру, прямо под ноги Хеики. Мужчине показалось, что омега смотрит на него с жалостью, но вскоре его взгляд сделался все таким же непроницаемым. Собранным.
— Он ждал тебя, — сказал Хеики. — Он пометил тебя, Йохан.
— Зачем? — Только и сумел выговорить альфа. — Зачем все это?
— Разве непонятно? — Омега приподнял брови, искренне удивившись. — Он поможет нам. Поможет перезимовать, поможет укрепиться на этой земле. Сделает наш род сильнее, чем ты бы мог представить.
— Наш… род?
Муж Йохана положил руку себе на живот, и альфа беспомощно затряс головой. Этого просто не могло произойти.
— Это не… Это не мой ребенок! — Что было мочи, закричал Йохан в темноту леса. — Не мой ребенок!
Демон смотрел на него через черные дыры пустого черепа. Все вокруг пахло серой.
— Привяжи его, — с сожалением приказал Хеики, и Эйно беспрекословно подчинился.
Он сгреб обмякшего Йохана и поволок к столбу под задорное улюлюканье.
— Это не мой ребенок! — Продолжал кричать Йохан. — Хеики, одумайся! Мы уйдем отсюда, мы начнем все заново!
— Мы уже начали, — покачал головой омега. — И я никогда не допущу, чтобы с этим домом случилось то же, что с прошлым.
Уже тише, одними губами, он прошептал:
— Прости меня, Йохан. Так нужно.
Альфа продолжал кричать, но голос его потонул в общем хоре. Демон наблюдал, как Эйно привязывал Йохана, как надрезал бывшему другу запястья. Как мертвенная луна взошла строго над поляной. Альфа затих, когда сил кричать уже не было, а голос совсем осип. Теперь из горла его мог вырываться один лишь хрип, а он все шептал и шептал: «Хеики».
Хеики.
Муж Йохана все так же стоял, прикрывая руками живот, смотря, как демон поднимается на задние лапы. Как идет к жертвенному столбу.
— Земля наполнится кровью во имя Йортехаре, — заговорил он, и все омеги на поляне разом стихли. — Пролитой во имя Йортехаре, Северного Отца. И пробудится Йортехаре, и станет править своими землями, как было до нас и до предков наших.