hqd

Зимнее солнце рано растворяется в тьме. Холодный шум машин на дороге, сухой хрустящий снег — сегодня Джэмин явно не до плейлистов на Спотифае. Она не столько устала, сколько замерзла. Куртка куцая, пух в ней скатался после стирки, так что плечи продувает. Шаги шаткие, ходьба выжимает последние силы после четырех пар в субботу. Джэмин забегает по ступеням в общежитие и останавливается у турникетов. Пальцы окоченевшие — едва сгибаются, пока она находит в кармане пропуск среди других карточек и прикладывает его. В этот раз ей направо, а не как обычно к себе налево: Джонни снова закатил субботнюю тусовку. Ждать лифт — еще минус вечность. Она наконец заходит туда, когда в куртке становится совсем жарко. Она снимает ее, проверяет, чтобы все карманы с картами были застегнуты. Строчит маме сообщение, что она вернулась из университета после бесполезного семинара по менеджменту. Лифт открывается, сообщения отправляется, и Джэмин выходит на пустой этаж. Желтые стены тускнеют под угрюмым светом лампы. Слышно заглушенные визги и давящее эхо трэпа. Она проходит пару метров по лестничной площадке в сторону шума и видит нужную квартиру. А221. Джэмин дергает ручку — заперто. Нажимает на звонок, держит долго: едкое жужжание прорезает эхо коридора даже через дверь. Но ничего, только музыка резко обрывается и все стихает. Еще лучше. Она начинает звонить на мобильники по списку, хоть ей и неудобно: в руках куртка с рюкзаком. Кун. Набор, гудки, срыв. Набор, гудки, срыв. Тэн. Набор, гудки, срыв. Набор, гудки, срыв. Джонни. — Не звони мне никогда, блять, ты не даешь мне слушать Сосмулу. — Откройте. Снег, забившийся под подошву, подтаял, и носки теперь мокрые. Они с Джонни знакомы достаточно долго, чтобы Джэмин успела наловчиться различать иронию от агрессии или безразличия и не обижаться. Щеколда. Дверь ей открывает Тэн. Тэн очень худая, пластичная, с густым подтекшим смоки-айз. Она завернута в футболку Джонни с хардкорным принтом и очень короткие шорты. — Мы думали, это дежурка. — Ну, вы еще больше громкость выкрутите, — переступая порог. — Как менеджмент? — Тэн закрывает дверь, берет у Джэмин куртку и кидает ее на заваленную другими вещами вешалку. — Хреново. Под ногами перепутанные ботинки и грязные лужи растаявшего снега. Тэн осматривает ее с ног до головы: — Мне жаль твою блузку, иди сразу переоденься, а то Чону уже расплескал один стакан. — Сейчас, чекпоинт сделаю. В квартире темень — слабое общажное освещение. Долбит музыка — Джонни не умеет делать тихо. В тени душного света кухни стоит обеденный стол, на котором навалены упаковки из-под чипсов и расставлены откупоренные бутылки виски, мартини, газировки. За столом трое: 1) невменяемый Джонни мастерски заворачивает самокрутки с лютым табаком, и его длинные слегка вьющиеся волосы падают на стол, сметая табачные крохи на пол, 2) раздетый до трусов Чону (скорее даже одетый до трусов) лезет Джонни под руку с советами по скручиванию и 3) не знакомый Джэмин парень с вытянутым лицом и суровым взглядом скорее всего задумался в неподобающем месте. Чону лезет к ней обниматься, Джонни кратко салютует. — Джэмин, — бегло здоровается с тем парнем. Ей и вправду не нравятся знакомства, как и поздравления, извинения, благодарности. — Ренджун, — еще беглее. И смотрит удручающе. — Ты охуела так пугать, — предъявляет Джонни за неожиданный звонок в дверь. — Ну, так ты потише сделай, а. Джонни отказывается, но Чону сбавляет звук. — Я вернусь, только переоденусь. А вы постарайтесь не допить все за это время. Ренджун успевает кинуть на нее нечитаемый взгляд. Лифт еще не угнали после ее прибытия, так что она в рекордные сроки мигрирует из А корпуса в Б, прихватив с собой вещи, переодевается в печальную тай-дай футболку с пятном неизвестного происхождения посеред груди и возвращается обратно. Там все так же тускло, громко, только просыпанного табака на столе и полу теперь больше. Она замечает на столе розовый под и спрашивает: — Чей джул? Бля, не джул, а эта дуделка розовая. — Моя, — отзывается Тэн, размешивая много пепси и мало виски. — Возьму? — Конечно. Джэмин делает тяжку — ягодный. Но фактически все они на вкус одинаковые: через пару минут жижа становится тошнотворной. Мозг расплавляется и разум становится прозрачнее, легче. Если не переборщить. Джэмин не купит себе вейп или джул, потому что тогда она впадет в никотиновую кому. Джонни несет, он почти долбится о стол головой под трэп. Тэн и Чону подыгрывают ему, крича на срывах. А Ренджун наконец смеется, глядя на это и потягивая пустой виски. Иногда его глаза шлифуют Джэмин: ее сердце так погано застывает на секунду, словно мыло из рук выскальзывает. Она отворачивается. Пицца, принесенная Чону, холодная, жирная — давит на желудок и плохо жуется. Тогда Джэмин переходит на начос, чтобы мартини со спрайтом не сильно ломало голову после голодного дня в университете. Пода быстро становится недостаточно. После еды хочется утяжелить пар на дым, и тогда Джэмин спрашивает: — У кого сигареты? Сквозь скрим Джонни прорывается: — Остались только самокрутки. — Слишком горько! — У меня! — встревает Ренджун и хлопает по карману. — А что там? — Бонд с кнопкой. — Ну-у-у… — Джэмин на секунду застывает. Надо ли ей это? — Ладно, пойдем. Они вылазят со скрипом из-за стола, пока Джонни окончательно не снесло крышу, и он не заслэмил прямо на кухне. Джэмин берет рандомную куртку с вешалки, Ренджун остается в чем есть: в тапках на босые ноги, спортивках и футболке. Они выходят на общий балкон, отделяющий лестничные пролеты от этажа. На улице ночь, и свет звезд проливается на них. Студеная высота наполняет изнутри вместо воздуха, в пьяных глазах мерцают отголоски далеких окон. Каждый раз хочется прыгнуть. Но рядом с Ренджуном ощущения угнетающие. Он молча достает ей сигарету, она сразу прокусывает кнопку, а потом он ей прикуривает от дешевой зажигалки. Молчание гнетет Джэмин еще больше, но алкоголь блокирует все негативное, так что она начинает: — Я раньше курила, года два назад. Много курила, бездумно. А сейчас мне вкус очень не нравится, да и сам дым едкий, горло дерет. Стараюсь держать себя в руках. Взгляд Ренджуна, похоже, полон отторжения, или он словил небольшое замыкание: — Тогда ты очень последовательно попросила у меня закурить. Джэмин вымученно смеется: — Ну, бывает, захотелось. — Она делает еще пару тяжек, пока горечь не забивает горло до отказа. Голова леденеет на ветре. — Фу, все. Не могу. Докуришь? — Ладно. Ренджун перехватывает сигарету так, чтобы их пальцы не дай бог не соприкоснулись. Большое ему спасибо. — Учишься? Работаешь? — Ренджун не смотрит на нее, когда она спрашивает: ищет звёзды в пустом небе. — Я на менеджменте. — На матфаке. — Фига крутой. У нас тоже был матан лютый на первом курсе, — Джэмин старается взглянуть ему в глаза, нивелировать колкость. Но Ренджун только сильнее отталкивает: — Да какой у вас мог быть лютый матан? — осуждающе. Она пропускает мимо ушей — спорить бесполезно. — А ты отсюда? — Да. — Я тоже. Мы с Тэн соседки. Нам повезло — в наших комнатах мертвые души, так что мы одни в квартире. Заминка. Холод обгладывает пятки. Ренджун молча закуривает еще одну сигарету и сплевывает на пол — плевок с прозрачным намеком. Ренджун холоднее холода. Продолжать разговоры не хочется, и тогда Джэмин решает вернуться, слегка тормозя на повороте. Музыка тише, бутылки пустее. Она бросает куртку обратно, а на кухне Чону все еще голый, сидя на столе, выдает очередную ебанутую историю из жизни: — Я ей говорю: «Пойдем трахаться на кухню». Думаю, ну все, сейчас она меня нахуй пошлет, а она мне отвечает: «А давай». А я гений и долбоеб одновременно, я смекнул, что кто-то обязательно будет трахаться на кухне, и заранее положил на подоконник презервативы. — А че долбоеб-то? — подстегивает Тэн, утонувшая в мартини. — Ну, так потому что в итоге ими никто не воспользовался. И вот мы уже с ней на столе, но вдруг заходит ее парень. Я не нахожу ничего лучше, кроме как войти в нее на полную. Думаю, еб твою мать, че сейчас будет, а она ему в этот момент говорит: «Марк, уходи, ты не видишь, я с Чону трахаюсь». — Еба-а-а-ать. — А он разворачивается и уходит! Когда отпускает приступ полуистерического смеха, Джэмин приходит в себя: — А где Кун? В этот момент Ренджун возвращается после еще одной сигареты, его даже не шатает. Отвечает Джонни: — Да он в комнате третий час в отрубе. — А что он такого выпил? Взгляд Джонни леденит сердце, будто он сам не осознает происходящего: — Пиво и… Пиво… Мартини со спрайтом, потом виски с пепси. Чрезмерно много сахара за одну ночь, алкоголя — тоже, но сегодня хочется, чтобы было легко. Джэмин любит разговаривать с Куном в моменты, когда он не предается губительным воспоминаниям о невозвратном. В мешанину шепчащей музыки и мутного света вклинивается через дверной проем Кун, почему-то без верхней футболки и со светящимся смартфоном с руке. Чону ему говорит искренне и удивленно: — Кун, чего ты такой толстый? Джэмин распирает на смех. — Очередной хейтер, — заключает выспавшийся и протрезвевший Кун, засовывающий телефон обратно в карман. — Молодцы, что музыку сбавили. В беседе общаги пишут, что у нас очень громко. Еще дежурная заявится и влепит по дисциплинарке. Джэмин она не страшна, а вот Джонни… — И кстати, — добавляет Кун, — я дрочил Сычен в рот. — Кун, да ты заебал уже со своей Сычен! — срывается Тэн, растягиваясь через весь стол в попытке подцепить виски. Кун принимает удар: — Очередной хейтер. И его сразу же утягивает в слэм Джонни, Ренджун вертится вместе с ними — видимо, сигареты придержали его недовольство. Он ей не понятен, и она явно не собирается с этим разбираться. То он холодно молчит, то разносится вместе с остальными. Но это сейчас не мысль первой приоритетности. Намного важнее отпустить бешенство от курса менеджмента, типичные тревоги за будущее, свое место в мире и прочую дребедень, которая не ушла, но трансформировалась со школы. И влиться в миг реальности. Осознание преходящести всего — то, что портит ее моменты. Проходит часа три, они перемещаются между тесной комнатой с двухяросной кроватью, балконом и кухней, паря по очереди и мешая алкоголь. Джэмин продолжает дымить, пока горло не сожжется к чертям. Еще один глоток, и ее выплеснет, как мартини из краев стакана. Джонни опять умудряется засветить членом — Тэн успела отвернуться, а Джэмин нет. На лестничной площадке под спизженный из рук Джэмин эйчкуди Кун заливает Чону про торги на бирже. Джэмин эти разговоры не очень понимает, но такое, на самом деле, годами познается. У нее вряд ли хватит на это нервов. Ренджун с Джонни на кухне добивают последнюю бутылку мартини в коконе из едва звучащего Бонеза, а Тэн напротив них жует остатки пиццы, дырявя стену дереализованным взглядом — лучше не отвлекать. — Нам точно не хватит воды, — резюмирует Джэмин, и это действительно так. Никто не додумался взять больше двух литров на ночную вписку. А вода из-под крана оранжевого цвета. — Похуй, — ожидаемо отрезает Джонни и опрокидывает стакан. — Да, надо сходить. Идем? — соглашается Тэн и обращается к Ренджуну, у них, очевидно, коннект уже налажен. — Конечно. Тэн вытирает пальцы после пиццы и подрывается к выходу. — Блин, пропуск я домой отнесла. — Да тебя так выпустят. Они одеваются в чужие куртки, влезают в чужую обувь и вклиниваются в чужие разговоры — отбирают под у Куна, ждут лифт и выпускаются в ночь. Сознание мутное, где-то не_здесь, и внимание рассеянно. Метель кружит не снег, а материальность. Черное небо, серый мятый снег, дорога, рубящая мир напополам. Они перебегают в неположенном месте, потому что машин нет. Страшно поскользнуться. — Джонни как обычно, ждет, когда все рассосется само собой, — подчеркивает Джэмин, делает тяжку и прячет руки в карманы. Пар изо рта валит с двойной силой. — И не говори, навык организации в жопе, — поддакивает Тэн, укутываясь в куртку. — Как он еще умудрился синхронизироваться с соседями. (Соседи Джонни сегодня ушли на другую вечеринку) Ренджун напрягающе молчит. Слышно только как торопливое, неглубокое дыхание Джэмин раздается в такт хруста снега. Тэн просит у Джэмин под, делает тяжкую, и пар рассасывается в примесном свете фонарей. Потом подмечает: — У тебя чего такое дыхание тяжелое. — Я в куртке с посаженной дыхалкой от джула иду по льду в снегопад. У меня после каждой пары перекур с Чэнлэ, так что у меня никотиновый уикэнд. — Давай полегче, а, — подытоживает Тэн и предлагает под Ренджуну. Ренджун только тихо усмехается, но соглашается. Пока вдыхает пар, проверяет телефон. — Смотрели новости? Там опять разборки за бугром. А я только в плюс по акциям вышел, вашу мать. — Ты трейдишь или что? — Тэн решает углубиться. — Ага. Она доходят до торгового центра и заходят вовнутрь, дергая застывшие от зимы двери — ладони болят, и направляются в единственный работающий продуктовый. — Кун этим занимается. Лютая вещь, айпио, биржи, встает хуй пойми во сколько на торги. — Да, это стрессово. Я скроллю новости каждый день, и это просто пиздец. Безработица, инфляция, никакая крыша не выдержит. Джэмин бы и половины этих слов из него не вытянула. — Да, кстати. Кун даже какие-то курсы проходил специальные для того, чтобы к деньгам иначе относиться. — Я пока страдаю. — Он пока тоже. Они берут в магазине две пятилитровки и лапши на утро, чтобы Джонни не умер с бодуна. Еще Джэмин берет себе булку с сыром и сразу же ее съедает. Возвращаются по той же траектории, Тэн и Ренджун обсуждают погоду, а Джэмин дымит, дымит, дымит. Когда они добираются до квартиры, то первым делом слышат, как Джонни откуда-то кричит: — Я тебе сейчас с ноги въебу! И видят, как Чону в приступе смеха вываливается из комнаты в лишенный света коридор. — Что случилось? — Тэн снимает куртку. — Пока ничего, — бросает Чону и возвращается обратно в комнату. Слышно как под ним проминается второй ярус кровати. Джэмин и Тэн идут за ним. Ренджун уединяется на кухне, а Тэн разделяет второй этаж с Чону. На первом теснятся Джонни и Кун. Джэмин входит в темноту и ложится к Куну грудью на живот: тьма начинает вертеться вокруг от всего выпитого, но Кун крепко держит ее за плечи. Джонни стартует: — Билеты все купили? Полуспящий Джонни раздает памфлеты, — у самого глаза закрыты, голова в труху. — У меня ВИП ложа, — втискивается Чону, и его слова окаймляются скрипом кровати. — Ну, тогда мы начинаем, епта. — Знаешь почему в магазине асекусалов воруют? — заряжает Кун. — У них не стоят кам-еры. — Ну нихуя себе, — долбит Джонни. Джэмин лежит на Куне и чувствует, как вздымается от смеха его живот. Грядет схватка непризнанных гениев. — А че ты можешь лучше, блять? — Кун давит. — Ну ща, блять, сделаю, — Джонни берет разгон. — Заходит скелет в бар, говорит, мне пиво и тряпку. Джэмин пьяная и очень громко смеется — до узлах в легких. — Это что, анекдот, по-твоему? Но Джонни непреклонен: — Жили два брата: Кун и Лингус. Джэмин прорывает. Скрип кровати заглушается хохотом. — О-о-о… — воет Кун. Такого он, конечно, не ожидал. — Ну я стендап устроил. Просто ситдаун. Но Кун продолжает наступление: — Что находится за лупой? Джонни поперхнулся: — Ебать, да ты поставил меня в неловкое положение. — Ха-ха, слушай дальше. — Джэмин кажется, что Кун всю неделю готовился к этому поединку. — Приходит мужик в бордель. Говорит, хочет трахаться. Ему говорят: «Выбирайте: есть такие, такие». «Но у меня только мелочь». «Идите в ту комнату». Он заходит, а там бабка лежит. Охуевает, но пялит эту бабку. Выходит к администратору. «Неплохо, но я не понял, у нее насморк?» А он говорит: «Джонни, неси другую, она полная». Ну поняли да. Так в нее накончали. Нихуя себе, объясняю тем, кто не понял. Джонни выдерживает паузу и, мотая головой, признает: — Это было ужасно. Но это был лучший анекдот за все время. Джэмин заходится в аплодисментах, они снова надрываются, но первым в себя приходит Кун. Он отодвигает с себя Джэмин и пытается слезть с кровати, минуя Джонни: — Ладно. В завершение вечера надо поднасрать. А вы знаете, я Сычен в рот дрочил. — Блять, только не эта история, — Джонни истощен. Джэмин смеётся. — Вы знаете же выражение «ебать мусора». Так вот — это было буквально. (Сычен учится в полицейской академии.) — Кажется, тебе пора съебывать, чувак, — брыкается Джонни. — И дверь закрой. Джэмин неспешно сползает на ноги, аккуратно прощупывая пол. И они с Куном выходят из комнаты, держа курс на кухню, где Кун сразу же бросается на воду. Ренджун никак не реагирует, только смотрит в наушниках видео на Ютубе. Кун делает еще один глубокий глоток — кажется, что выдувает литр, — и ставит пятилитровку на стол. — Сходим, покурим? — Угу. Джэмин готовит под, накидывает рандомную куртку, и они с Куном выпускаются наружу. Мороз звенит дыханием остуженных звезд. Бесчисленность горящих точек домов вдалеке дрожит сквозь лед воздуха. Джэмин делает вдох, и вдох делает ее. — Как твой соулмейт? — Кун в секунду протрезвел — звучит крепко и озабоченно. — Слава богу никак. Я только вот недавно окончательно разобралась со своей позицией и приняла ее. — Никаких мужчин? И инициируется многоуровневый поток пьяного миропонимания. Джэмин забывает о зиме и никотине, и спящая — Блин, да не то, что никаких мужчин. Но сам факт предназначения и понимания его сути буквально вынуждал меня смотреть на каждого встречного мужчину как на свою судьбу. Накинь ещё мое отношение ко всему этому движу с родством душ — блять, мой уровень недоверия людям… — Да че ты бля рассказываешь, ты просто после Тэена боишься разбитого сердца и прочего. И поэтому накручиваешь себе. — Хуя ты ученый, дружище. Мы с тобой уже много раз обсуждали причины, по которым я не хочу отношений. К тому же ты явно забываешь, чем чреват мой проеб в отличие от твоего проеба с Сычен. — Блять, да по определению соулмейта, если ты его встретишь, то у вас все должно быть охуенно. Ты не ценишь того, что имеешь. Я бы хотел иметь эту возможность. — Так забирай! Забирай! Блять, есть жизнь, Кун, а есть планы на жизнь — так вот успешность этих двух вещей, блять, отрицательно коррелируют. Есть миллион разных вариантов развития событий, в которых меня и соулмейта разлучают. К тому же, ты не учитываешь, что это процесс биологический, а не, блять, эзотерический — я фактически могу ненавидеть своего соулмейта, но если у нас не будет контакта — нам пизда. Блин, а если он вообще резистентен, то тогда пизда только мне. А тот факт, что ты узнаешь, человек соулмейт тебе или нет, только пост фактум — это тотальный разъебос. Это, блять, прямое взращивание невротических настроений. Вся эта культура — она меня, блять, выводит из себя. Ну, нет у меня сейчас времени на эти мутки, не могу я себя адекватно в них вести. — Фига ты по фактам разнесла. Даже вставить нечего. Когда Сычен ушла к своему соулмейту, хуево было только мне. — Да тебе и сейчас хуево. Сэдбой, блять. Общажный гуль. Я думаю, отсутствие длительных ожиданий будущего — лучшее, что вам всем дало отсутствие предназначения. — Я очень верил Сычен, я правда думал, что это навсегда. Но она ушла к соулмейту. Я думал, я ее соулмейт, я ей доверял, думал все — семья, дети, планировал там что-то. — Ну и дурак, кто так в восемнадцать делает? — Да, дурак. Но жизнь она мне испортила. Я ей верил, а она меня предала. Джэмин только вздыхает — объяснять ему что-то бесполезно. Что он, что Джонни с Чону очень плохо справляются с собственным горем, но в упор не видят чужого. Разговор сводит все к минорному молчанию. И зачем Кун начал это… И зачем Джэмин ему ответила… — Ладно, я к себе пойду, — Кун юркает в коридор, Джэмин за ним. — Уже? — Да я что-то устал. Джэмин кивает, они обнимаются, но между ними лед. Но Кун шепчет ей на ушко: — Джэмин, а ты в курсе? Я Сычен в рот дрочил. — Съеби, умоляю!!! — она смеется и толкает его к лифтам. Джэмин возвращается обратно, оставляет куртку и вновь погружается в эти думы: предназначения, хартбрейки… Гниль и ярость. Из тишины коридора выходит Тэн и опирается рукой о стену: — А сколько времени? — Три утра, — режет слишком громко Ренджун. Тэн несколько мгновений что-то прогружает, а потом обращается к Джэмин: — Я тут останусь, а ты без меня иди. — Ты меня выпроваживаешь? — Да Чону тоже собирается. — Да. А ты тут с Джонни останешься не_трахаться. — Да он уже никакущий… — А ты и не отрицаешь… Глаза Тэн — змеиные, но отравленную Джэмин уже не отравить. Тем не менее она сдается: — Ладно, я все равно устала… Она разворачивается к Ренджуну на кухне и спрашивает, не собирается ли тот домой. Тот уже зевает. Он молча поднимается со стула, сматывает наушники и идет вместе с ней прощаться с никакущим Джонни и тормошить Чону. Чону едва не наворачивается со второго яруса и так же неустойчиво движется к выходу. Они безмолвно едут в лифте до первого этажа, и у каждого в голове свой шум. Чону сворачивает в С секцию, а они с Ренджуном идут в Б, слушая стерео-эхо их вялых шагов в безлюдном коридоре. Так они доходят до лифта и вызывают его. Джэмин смотрит, как цифры на табло уменьшаются до единицы и думает о вещах, о которых планировала не думать сегодня ночью. Первым заходит Ренджун, за ним — Джэмин. Руки скрещены на груди, глаза в стену. — Тебе на какой этаж? — спрашивает Ренджун, и его интонация отторгает. — На пятнадцатый. Он нажимает на нужную кнопку, бегло добавляет «16», и Джэмин разбивается вдребезги.