Wasted sunsets

После ссоры с Сидом Валик чувствовал себя максимально паршиво. Подкорка твердила, что татуировщик прав и определять, кто «такой», а кто нет, желательно не на своей заднице, но чувства уже успели стать слишком глубокими, прорасти, так сказать, в сердце. Поздно пить «боржоми», когда почки отвалились. В итоге три дня прошли просто максимально тоскливо, как бы Гашпаров не пытался пристроить себя хоть куда-нибудь. И почему только все должно было навалиться еще и накануне дня рождения? Радовало хоть то, что можно будет провести его с Димой. Уже намечалась грандиозная тусовка и даже шли какие-то приготовления, но обидные слова Сида, порой то и дело встающие перезвоном в ушах, портили настроение в край. На четвертый день, когда наконец-то можно было прийти к Дубину, Калигари уже разве что волком не выл, но мириться с другом первым не шел из принципа: это было все равно что признать, что встречается с потенциальным предателем. День казался просто резиновым, но зато ночью панк по привычке полез в чужое окно и чуть не наступил на одного из котят. — Ты чего не спишь, чудо в перьях? Ой, тьфу, какие нахрен перья… — запутался в собственных выражениях Валик, смотря на это серое чудо с ангельскими глазами. Гашпаров шагнул на кухню, увидев, что там горит свет. Дима, как оказалось, допивал вечерний чай, и Калигари не стал отказывать себе в удовольствии подойти со спины и положить ладони на чужие глаза. — Как поживает главный многокотный отец Питера? — нежно проворковал он на дубинское ухо, оставляя на шее несколько мягких поцелуев. А Дима, который ни сном ни духом об этом, пытался выжить на работе, ночами обнимая подушку и кутаясь в простынь. Было то холодно, то жарко, но неизменно тоскливо. Засыпать в объятиях Калигари было для него лучшим снотворным, которого его лишили. А во снах он видел руки, увитые татуировками и глаза, смотрящие с теплом и нежностью, пока губы, непонятно чьи, шептали: я скучаю. И вставал он по утрам разбитый, подавленный, и с ощущением, словно отняли что-то, без чего жизнь превратилась в пустое функционирование от смены до смены. Раздражения, к слову, не вызывали только пищащие комочки в его квартире, к которым он практически не подходил — Котлета кусалась. Как-то так и прошли те самые три дня. О, а ещё за эти три дня Дубин успел оббежать едва ли не пятую часть Питера, опросить всех знакомых, в частности тех, кого когда-то сам лично задерживал, и выйти на нужного человека. Фарцовщик оказался тем ещё евреем и за срочность пытался стребовать сумму вдвое больше, но Дима, являясь представителем своей профессии и человеком слова, пообещал за наглость ознакомить его со статьёй за нелегальный бизнес. А потом с самой своей очаровательной улыбкой пожал тому руку, говоря, как с таким человеком приятно иметь дело. И теперь он сидел на кухне, нервно поглядывая на циферблат наручных часов, прекрасно зная, что у панка нет чёткого расписания визитов (кто знает, может он вообще забыл?), и ждал. Ждал долго, нервно и нетерпеливо. В конце концов он соскучился, а ещё хотел скорее увидеть реакцию парня на подарок. И так задумался о том, что будет, если тот не придёт или ему не понравится, что не расслышал мягких шагов за спиной. Только не узнать эти руки и шёпот было невозможно. Губы сами растянулись в улыбке, пока внутри от самого ощущения присутствия Гашпарова разливалось тепло. Он резко развернулся и принялся целовать парня, счастливо улыбаясь. Он ждал этого несколько блядских недель. — Пришёл. Теперь он мог позволить себе обнимать его и касаться губами кожи. Хотя бы в стенах квартиры. — Я пока залезал, чуть не наступил на твой зоопарк. Если Котлета перегрызет мне горло во сне, проследи, чтобы на надгробной фото я улыбался. Валик рассмеялся, обжигая дыханием чужие губы и укладывая ладони на талию Дубина. Настроение начинало подниматься от позиции «ниже плинтуса» и приходить в подобие нормы. — Ты столько всего пропустил за своими бумажками. Придется нагонять. Вслед за этими словами последовал жадный поцелуй. Гашпаров буквально вжимал в стенку, иногда то прикусывая, то оттягивая зубами Димину нижнюю губу. Ладони тем временем скользнули под ткань домашней футболки, оглаживая податливое тело. Валик сместил поцелуи сначала на подбородок, а потом перешел на шею, касаясь мягко, покусывая кожу совсем легко, чтобы не оставлять следов. — Что за писанину можно было ковырять столько времени? — возбужденно, почти утробно прорычал парень, стягивая с Дубина футболку и все-таки кусая его за плечо, не в силах сдержаться, — я чуть с ума не сошел. — Ты же понимаешь, что тебе сейчас придется отдуваться за все это время? Дубин, не разрывая объятий и премило улыбаясь, проговорил, потираясь носом о нос, словно он сам — котёнок, который пришёл за лаской: — Я, если что, сам это сделаю, и уж поверь, всё будет в лучшем виде. Поэтому лучше нам не тратить время зря. Огонёк щемящей нежности, накрывшей после встречи, с маленькой искры разгорелся до полноценного пожара, сверкающего всеми оттенками желания. Пальцы зарывались в волосы, притягивая к себе ещё ближе. Руки скользили по шее и плечам, словно в попытках удержаться, пока чувственные поцелуи и покусывания заставляли его сдерживать тихие стоны. Они так долго этого ждали: Валик коротал часы, шляясь по городу и не зная, куда деться, целыми днями, при этом еще и периодически вспоминая ссору с Сидом, которая только сейчас хоть на какое-то время ушла из головы. Диме, судя по его внешнему виду, на работе некогда было вверх посмотреть. Но они справились, дождались, перетерпели. — Давай, скажи это человеку, который жил эти недели буквально на снах с твоим участием, — возбуждённо шептал он, стягивая тёмную футболку в ответ, пытаясь не зацепить ту шипами на ошейнике. — В основном эротического и околопорнографического содержания. — отбрасывая ту куда-то в сторону стола. — Чаще всего — второго. Поэтому нужно ещё поспорить, кто на ком будет отыгрываться. Руки скользнули вниз по чужой груди, касаясь сосков, гладя мышцы пресса и цепляя длинными пальцами пояс с массивной бляшкой. За неё же он и притягивал панка к себе ближе. — Я согласен, если это подразумевает твой член внутри меня. Что угодно и как угодно, лишь бы это не было очередным сном. — Как мы заговорили, товарищ милиционер, — криво усмехнулся Гашпаров, — а сколько было «это ненормально, это противоестественно», и что мы имеем в итоге? Вместо ответа на вопрос последовал еще один поцелуй, более чувственный и глубокий, и еще, и еще один. Валик буквально завалил Дубина на кровать, ловко расстегивая его брюки и проходясь поцелуями по плечам, спускаясь по торсу, прикусывая соски и проводя языком по низу живота, дразнясь. Одежда летела в совершенно неконтролируемых направлениях, иногда, кажется, попадая даже на животных, издающих писки, полные претензий. Но сейчас было не до этого. Калигари не сдержался и сильно сжал Диму за бедро, одновременно целуя того в губы и проникая языком в рот. Внезапно мужчина отстранился, с улыбкой рассматривая партнёра, донельзя разгоряченного и возбужденного. Казалось, что температура в помещении подскочила как минимум на пару градусов. Только вот в этот раз что-то определенно пошло не так. Например, то, что Валик ощутил на себе пристальный взгляд, а то и несколько. При других обстоятельствах он просто не обратил внимания, подумав, что ему кажется. Но вот незадача… отвлечься никак не выходило. В конце концов панк не выдержал, отвлекся от Димы и оглянулся. Как выяснилось, ему совсем не казалось. Сразу пять пар глаз в составе Котлеты и четверых её детей уставились на них двоих. Это было даже немного жутко и уж точно напрочь испортило имеющийся настрой. — Дим, я так не могу… когда они смотрят. — Не говори, что ты серьёзно. Потому что он лежит перед ним полностью обнажённый, возбуждённый и жаждущий, причём жаждущий явно не такого облома. А в ответ он получил абсолютно серьёзный взгляд, полный… хрен пойми чего, Дубин не успел подумать — он начал ржать. Причём смеялся так, что слёзы выступили. Это всё истерика. Подумать только: Валик, который болт клал и на чужое мнение, и на взгляды, и на осуждение, и мог бы при желании трахнуть кого угодно прямо посреди людей на тусовке, не может из-за котиков. — И что мне, по-твоему, сделать? Парень, переведя взгляд на его глаза, предположил, что можно было бы их закрыть на кухне. Дубин на это протестующие зашипел, впиваясь ногтями в смуглую кожу на боках. — Чтобы они мне там всё разнесли? Нет, спасибо. На рождение мысли ушла доля секунды, прежде чем милиционер провёл по крепким бёдрам, скрытым плотной тканью, руками. — Вставай. Панк послушно поднялся, улыбаясь как-то неловко (с ума сойти) пока Дима понять не мог свои чувства: он был умилён или зол? Потому что панк в своей неловкости выглядел безумно мило, но, сука, остановился тогда, когда они собирались приступить к самому интересному. У Дубина самого настроение в тот момент упало, но он собирался получить сегодня то, чего так сильно желал. Если не вариант убрать из комнаты одних животных, то можно ведь убрать других, так? Он зацепил пояс джинсов Калигари пальцем, направляя за собой. На кухню. Чтобы сомкнуть занавески и развернуться к Гашпарову, переводя руку с края пояса на пах, сжимая и поглаживая. — Ты, когда смущаешься, такой милый. Прижался вплотную, не прекращая движения ладонью и шепча на самое ухо. — Но сейчас я бы хотел заняться делом, как ты на это смотришь? — Лучшая мысль за сегодняшний день. Валику было ужасно неловко. Ещё бы: они зажимались на вечеринке, в подворотнях, за гаражами, а тут у него не встал из-за котиков. Вот те нате, получите, распишитесь. Что же, по крайней мере у него появился шанс на реабилитацию. Гашпаров притянул парня к себе, целуя снова и снова, блуждая ладонями по телу, пока Дима медленно опускался перед ним на колени и расстегивал джинсы, явно намереваясь вернуть нужный настрой. Это было намного лучше, чем в первый раз, и сдерживать стоны, чтобы не наводить на мысли соседей, было ещё труднее. Калигари запускал пальцы в волосы Дубина, сжимая светлые пряди и задавая темп. Да ещё успевал поиздеваться, это же святое. — Противоестественно, мерзко, отвратительно, да? А геи вообще больные люди? Дима не знал, что чувствовал, когда Валик припоминая его давние слова, пока сам Дубин едва ли не самозабвенно сосал и облизывал его член. Да-да, он сам не понял, как от того он пришёл к этому, но не то чтобы его это сильно беспокоило в тот момент. — Крайне больные. Меня буквально лихорадит от возбуждения, знаешь? Усмехается, ни капли не возмущаясь, только прерывается, чтобы сделать пару движений рукой. Голос хриплый и опустился до шёпота. Собственная плоть пульсировала и жаждала внимания — он ласкал и свой член сразу, пытаясь не стонать и не касаться зубами, если речь шла не о поддразнивании чувствительной набухшей головки. Это вкупе с тихими гортанными стонами панка сводило с ума. — Но будешь много пиздеть — пущу сюда котиков и никакого секса. Поддеть хотелось. Хотелось так же сильно, как провести языком по всей длине и одновременно сжать ладонью себя, пока подёрнутые дымкой серые глаза фокусировались исключительно на его лице. — И прежде, чем ты родишь ещё что-то, подумай, что будет, если я поперхнусь с твоим членом во рту, хорошо? Не секс, а низкосортный анекдот какой-то. — Стра-а-ашно, — буквально простонал Валик, прикрывая глаза и откидывая голову назад. Было хорошо, и где-то далеко в голове даже скользнула в голове, что ещё немного, и придётся давать Диме чёрный пояс по минету. Если такое вообще может быть, конечно. Шутки шутить, правда, Гашпаров все же прекратил, не озвучивая, боится он за свой член или за имеющего вполне себе реальные шансы ним подавиться парня. Калигари тянул за волосы, заставляя взять в рот больше, гортанно стонал и толкался бёдрами вперёд, когда ему казалось, что Дубин словно издевается над ним, играясь с чужим телом. Просто чудо, когда он стал настолько умелым. С такой лёгкостью доводить до оргазма, вспыхивающего перед глазами миллионами рассыпающихся звёзд. — Кстати, — сообщил он, отдышавшись и мимолетно взглянув на кухонные часы, — я буквально проебал свое вылупление. Он смотрел на парня снизу вверх, судорожно пытаясь привести дыхание в норму. Выходило слабо. Остановило ли его это от комментариев в стиле Валика? Конечно нет. — Ты всегда был таким громким, или я могу поставить плюс своей самооценке? И навыкам минета, господи прости. «Боже какой бог, ты же…ой да какая разница, вон у тебя бог самый натуральный сидит на кухне — успокойся.» Дубин поднялся с колен, одним слитным движением переместился за спину парня оставил поцелуй где-то за ухом и прошептал, губами касаясь булавки. — Вот вроде цыплёнок — я, а вылупился ты. Можешь шутить про это, но только пока я иду за подарком. Под невнятные возмущения панка он двинул в комнату, ныряя под кровать в поисках заветной коробки. И трусов. Последнее было не обязательным, но где-то ощущался сквозняк. На кухню Дима возвращался с улыбкой, отчасти нервной. Не то что бы он мог сильно прогадать, но вдруг? — В общем, не могу сказать, что долго думал, но э… я не умею красиво говорить, особенно стоя почти голым посреди собственной кухни перед парнем, которому только что отсосал, поэтому просто прими это и, надеюсь, они подойдут. Казалось, он никогда не был таким лиловым, как в этот момент. Не то чтобы Валик думал, что Дубин не вспомнит про его день рождения: слишком часто он «принимал» его в участке и, соответственно, мог посмотреть на нужную дату в паспорте. Но все-таки поздравления он не слишком ждал. Уж точно не такого. Уж точно не того, что ему сначала сделают минет на кухне, а потом, едва позволив влезть в трусы и сделав это то же самое со своей стороны, вручат коробку. Но деваться уже было некуда, и Гашпаров приподнял крышку. В коробке лежали абсолютно новенькие берцы. Если бы панк мог обронить свою челюсть, он бы это сделал. И заметил же Дима, что старые ботинки уже разваливаются по швам. А новые нужно ещё найти, да ещё и стоят они, мягко говоря, немало. Валик с его способом жизни и большой семьёй накопил бы в ближайшее «никогда». Калигари зачарованно рассматривал берцы, вертя их в руках и словно не веря собственным глазам. Попытался примерить — чуть великоваты, но если зашнуровать туже, будет в самый раз. — Я даже не знаю, что тебе сказать… блин… это просто… я вообще не ждал чего-то такого… А Дима слепым не был, да и на память вроде бы не жаловался и всё прекрасно видел. Он ни на секунду, даже отдавая последние деньги, не сомневался, что оно того стоит, но все равно боялся. Видя то, как завис парень, глядя то на него, то на подарок, немигающим взглядом и слыша в ответ только тишину, разрушаемую только звуком движения стрелок часов, милиционер стоял, заламывая пальцы, и краснея как школьник. — Умоляю, просто скажи, что тебе нравится. Тогда на него подняли светящиеся серые глаза — и он пропал. Он всегда в них пропадал, не важно, что в них отображалось. Они всегда напоминали ему небо перед грозой. Может, банально, но так оно и было. Небо, в любой момент готовое содрогнуться, сверкнуть молнией, а потом разразиться дождём. Или море в шторм. Дима видел его лишь однажды, но запомнил именно таким: беспокойным, бушующим, опасным, губительным, но именно таким оно манило сильнее всего. Не то чтобы Дубин был большим фанатом подобных явлений, но после встречи с Гашпаровым, серый обрёл для него новый смысл. И шторм — тоже. Даже гроза оказалась больше не такой пугающей и разрушительной со своими вспышками, громом и проливным дождём. Теперь это напоминало чаще тёплые объятия, ставшие самыми родными. Это было до ужаса иронично в своей противоречивости, но в тот момент, среди обшарпанных стен служебной квартиры, парень, свернувшийся на коленях своего классового врага, был самым счастливым на свете. Он любил. Жаль, только, не сказал ни слова об этом.