Когара

      Допрос проходит так, как Агата и представляла. Гудман так крутит незнакомыми ей терминами, так моделирует всевозможные ситуации, прослеживая между ними причино-следственные связи, что у девушки рот открывается, и иногда ей кажется, что она просто в любой момент сдастся, признается в том, чего на самом деле не совершала. За допросом Харрис осушает три стакана воды, но не до конца понимает, что становится причиной такой жуткой жажды:       — Нервничаете, мисс Харрис? — допытывается в очередной раз Гудман. Его поведение и способность менять тон, настроение в зависимости от ситуации поражает, но вместе с тем и выводит Агату из себя; ей, что, уже и попить нельзя?       — С чего мне нервничать?       — Вдруг боитесь, что убийство тети будет раскрыто слишком быстро?       Дендриты искрят подобно оголенным проводам, погруженным в воду. Агата поднимает взгляд на Гилберта, смотрящего на нее с лицом полицейского, напавшего на след преступника. Наверно, если бы Харрис была помладше, если бы не продумала за время ожидания полиции все возможные ситуации, в которых её можно было бы обвинить, не разработала на каждую из них хоть какое-то алиби, то, скорее всего, кивнула бы.       Но какая-то её часть неумолима. Она невиновна, и этим всё сказано.       — Это был несчастный случай, Гилберт, потому что я не верю, что кто-то из присутствующих мог причинить моей тётушке вред, — Агата сама не замечает, как называет детектива по имени; он приоткрывает рот, думая ни то поправить юную Харрис, ни то задать ей новый вопрос, но она неумолимо продолжает:       — Она была готова помочь любому, кто того просил. Мир знал её суровой акулой бизнеса, но в стенах этого особняка, — русоволосая обводит пустым бокалом воздух кабинета мисс Сильвер-Харрис. — Аннет была радушной хозяйкой, наставницей и добрейшей мисс. И, повторюсь, я не верю, что кто-то из моих родных, из прислуги настолько прогнил изнутри, что решился на такой поступок.       Затихает, но только для того, чтобы потереть нос; не заплачет, даже не всхлипнет при них, ни за что!..       — Но, если вы всё-таки правы, то я буду только рада «быстрому» раскрытию дела.       — Почему же?       — Говорят, что если предупрежден — то вооружен, детектив.       Гудман задумчиво хмыкает в усы и какое-то время смотрит на Агату. Она чуть качает головой, но не принимает участия в неозвученном противостоянии и отводит взгляд в сторону.       Натыкается взором на Сэма, и её снова будто током прошивает. Он смотрит на девушку мягко, открыто — сразу понятно, кто из этих двоих играет роль хорошего полицейского, — но в то же время как-то… изучающе. Как на экспонат в Лувре.       Макото приподнимает в лёгкой улыбке уголки губ, что-то черкает в блокноте, и девушка чувствует, как от шеи и вниз, по позвонкам, бегут мурашки. Харрис не в состоянии понять природу этой дрожи, разбивающей на куски все тело; наверно, после произошедшего несколько лет назад, теплые волны должны быть признаком смущения, даже какого-то стыда. Только Агате, почему-то, ничуть не совестно.       Страшно? Да, есть такое. Но не стыдно. Нисколько.       Гилберт тянется к диктофону, лежащему на кофейном столике между ними, и щелкает кнопкой, оканчивая запись. В тот миг Агате кажется, что с её запястий снимают наручники.       — Вы свободны, мисс Харрис, — уперев локти в колени, бурчит Гудман. — Позовите, пожалуйста, вашего дядюшку.

***

      Она уходит сразу, как позволяет детектив. Насколько сама помнит, девушка даже не прощается напоследок. Агата не оборачивается, но замечает, как в кабинете за её спиной чуть скрипит софа.       За дубовыми створками слышится:       — Ты куда, Сэм?       — Я… Пойду, узнаю, как обстоят дела у криминалистов, — и после этого Харрис складывает два и два.       Макото идёт за ней. Потому, что тоже все понял.       А Харрис убегает. Потому, что совсем не готова обсудить события трехгодовой давности — ведь явно не думала, что её уход тогда станет не точкой, а многоточием.       От простоты этой мысли что-то в горле щёлкает. Девушка пытается пользоваться форой в считанные секунды, отменным знанием особняка, чтобы скрыться от Сэма — хотя бы на пару часов, чтобы дать себе время собрать разнящиеся мысли воедино, а вместе с ними собрать заодно и себя.       Но, вот же ж черт, за спиной раздается:       — Мисс Харрис, подождите, — и Агата, вопреки просьбе, ускоряется. Воздух из лёгких вырывается хрипами, каблуки от резкого шага чуть не слетают с пяток, но девушка, не обращая внимания, продолжает почти бежать.       Но попытка скрыться кончается неудачей, когда на её плечо падает рука помощника детектива, разворачивающая Агату на все сто восемьдесят. Харрис снова душит всхлип, что так и норовит перерасти в длительный плач, и понимает, что попалась. Теперь окончательно.       Пару десятков минут назад, сидя в кровавой ночнушке, она старалась на него даже не смотреть. Только теперь попытки отвести взгляд попросту бесполезны. И Агата, наступая на горло почти забытым эмоциям, мыслям, решает рассмотреть лицо Сэма.       А он почти не изменился… От бывшего стритрейсера этого Макото отличают лишь деловой костюм, под рубашкой которого можно разглядеть контуры старой татуировки, и уложенные волосы. Зато глаза у Сэма всё такие же — карие и глубокие.       И губы, наверно, такие же — мягкие, но ненасытные.       Агата чувствует, что начинает гореть. От одной только мысли, черт возьми!.. И, кажется, после обучения на другом континенте в голове у юной Харрис тесно должно быть от имен всех знакомых. Но, какого-то дьявола, так хорошо спустя года вспомнился именно случайный стритрейсер, с которым она суммарно и суток не провела.        Как иронично, да, Агата?       Да, судьба та ещё ироничная сука.       Какие-то секунды полицейский молчит, тоже её, по всей видимости, рассматривает. Интересно вдруг становится, сильно ли она поменялась; наверно, если бы не имя, Макото так бы её и не узнал. Ведь Америка привила Харрис простоту, граничащую с легкомыслием, некую грубость, умение показывать зубы — в общем, всё, что тётушка долгие годы пыталась искоренить.       Потом он, всё-таки отпустив плечо девушки, осторожно спрашивает:       — Прошу прощения, а мы раньше случайно нигде не встречались?       Тогда Агата понимает, что он тоже её узнал. С сердца падает часть тяжёлого груза, но выдохнуть расслабленно так и не получается.       Потому, что перед Харрис стоит тот самый гонщик, прочитавший ей примитивное хокку про белые хризантемы…

***

Нью–Йорк, 2018

      Уговорить тётушку на поступление за границей было непросто, но сданные на сплошные «отлично» экзамены, обещания звонить каждый день по видеосвязи и сохранять голову на плечах сыграли свою роль. Аннет, конечно, ещё долгие месяцы предлагала Агате перевестись в какой-то универ в Шотландии, название которого Харрис даже не удосужилась запомнить. Только ближе к первой сессии, когда женщине позвонила первокурсница Колумбийского, которая, чуть ли не рыдая от счастья, сказала, что со второго курса получит стажировку у лучшего криптолога столицы, Сильвер-Харрис сама едва не заплакала.       Но со временем запал Агаты стал затухать. Она не становилась раздолбайкой, на которых сетовала бо́льшая половина преподавателей университета, но и «золотых» сессий у Харрис уже не было. Тогда девушка списывала все на молодость, которая «бывает лишь однажды», а подобия подруг, учившиеся в разы хуже, в один голос говорили, что Агате нет смысла беспокоиться о своей успеваемости.       На третьем курсе Харрис окончательно ушла в разнос, как сказала узнавшая о ее похождениях Элиза.       На курсе у них был один парень. Имя его уже совершенно забылось, но Агата очень хорошо запомнила его растрепанные блондинистые волосы и блеск часов на запястье. Для удобства, назовём его Джеймсом. Считался он «тем самым бэд-боем и красавчиком всего потока». Харрис он какое-то время даже нравился, поэтому, получив от него приглашение на «покатушки» по ночному городу, она быстро согласилась.       Если ей не изменяла память, то встреча с Джеймсом пришлась на начало октября. Агата шла по городу — никогда не спящему, но исправно погружающемуся в дрёму в период с заката до рассвета. Волосы, собранные в тугие локоны, подскакивали от каждого шага, а звенья цепи на кожаных брюках ударялись друг о друга в такт каблукам. Свидание было назначено в районе, в котором Харрис никогда не была ранее. Джеймс сказал, что «его тачка привлечет слишком много внимания ментов, и те могут накрыть все их покатушки», поэтому попросил подойти прямо к линии старта. Девушка чуть подула губки, но согласилась. Блондинчик расплылся в улыбке и, уходя, крепко сжал бедро Агаты.       Тогда ей это, насколько помнится, очень нравилось.       Когда Харрис пробилась через ограждение и очутилась возле подержанных спорткаров, Джеймс протирал зеркала дальнего вида. Агата оглядела авто взглядом не особо разбирающегося эксперта; машина имела заниженный клиренс, крутой спойлер багажника и ярко-красный цвет корпуса, привлекший особое внимание студентки.       Она рассматривала приборную панель спорткара через стекло, когда тогдашний кавалер заметил Харрис и, заткнув тряпку за пояс джинс, потянулся к девушке за объятием:       — Де-етка! Ну, наконец-то, пришла! — он раскинул руки и, не дав Агате времени припомнить, что ей пришлось на метро тащиться, обхватил девушку под рёбрами. Крепко, чего уж там; у Харрис от такого даже дыхание спёрло.       — Привет.       Едва прохрипела и почти сразу задохнулась собственным вздохом; рука Джеймса резво скользнула вниз по её позвоночнику и дальше, по ягодицам, сжимая и гладя изгибы.       Меж ребер что-то запыхало жаром; от чуть севшего голоса парня губы растянулись в недвусмысленной улыбке:       — Как насчёт прокатиться с ветерком? — спросил Джеймс. На мгновение в голове Агаты промелькнула мысль, что она, будучи прижатой к его груди, просто не имела выбора, но студентка быстро отмела эту думу в сторону. Харрис притерлась к груди парня и промурлыкала:       — Вроде, для этого здесь и собрались.       — Тогда прошу на борт, — хохотнул Джеймс и открыл для нее дверь автомобиля, предлагая девушке место пилота. Под рёбрами стало тесно от взявшегося из ниоткуда желания рассмеяться; Агата присела в ироничном книксене и, садясь, хихикнула.       На ее бедро, чуть поторапливая, с хлопком опустилась ладонь Джеймса.

***

      Ветер свистел в ушах, залетая в салон через раскрытые задние окна. Волосы Агаты спутывались; вывески переулков проскакивали перед глазами короткими яркими вспышками. Стрелка спидометра не опускалась ниже ста километров в час, и сердце, казалось, билось с аналогичным пульсом.       Рука Джеймса лежала на коленке Харрис, лишь иногда падая на рычаг смены передач. Водил он относительно уверенно, но болтающийся слева от парня ремень безопасности особого доверия не внушал.       Мимо с безумной скоростью, от которой у Агаты уши на миг заложило, пронеслась машина неоново-зеленого цвета. Прошли какие-то секунды, прежде чем Харрис осознала, что обогнали не их, а они.       — Мы, что, в пятерке?! — прокричала студентка в попытке быть громче беснующегося в кабине ветра. Джеймс расслабленно кивнул, словно не в стритрейсерской гонке участвовал, а на учёбу в университет ехал, и крепче сжал её коленную чашечку.       Она обернулась и чуть не вздрогнула, заметив в глазах парня ослепляющий азарт.       — Сейчас срежем через один переулочек, и в тройку войдем, — пообещал ни то самому себе, ни то Агате Джеймс и рывком переключил передачу; девушку инерцией прижало к автокреслу.       — Или даже первыми приедем!       — Осторожнее! — прокричала Харрис и свободной рукой вцепилась в ручку авто.       Меньше минуты назад она вопила, только чтобы прозвучать громче ветра и музыки, но в тот миг кричала уже совсем от других чувств. Липкий страх прямо под рев мотора сжал легкие, мешая вздохнуть полной грудью.       Джеймс весело расхохотался:       — Не боись, малышка!        Нарицательное резануло слух, и Харрис повернула голову так, что шея едва не хрустнула. Хотелось огрызнуться и посоветовать следить за языком. И хотя день назад девушка чуть не таяла от типичного «детка» или «сладенькая», то в миг, когда двигатель спорткара, рыча, перекрывал собственные мысли, такой… флирт казался Агате просто отвратительным.       Скрестив пальцы за спиной, девушка вжалась в кресло. Джеймс вывернул руль, сворачивая с основной трассы в какие-то переулки.       Она, вроде, вскрикнула. Центробежная сила резко мотнула Харрис в сторону, словно она была не живым человеком, а тряпичной куклой, не способной пострадать. Девушка чуть не приложилась затылком к панели авто, а, раскрыв глаза, вздрогнула: стены какой-то многоэтажки, мимо которой они проезжали — хотя нет, не проезжали, а проносились с безумной скоростью, — казались Харрис слишком близкими.       Наверно, если бы Агата рискнула вытащить руку из окна, то в следующий же миг осталась бы без кисти.       Джеймс вцепился в руль, а правая нога вдавила педаль газа в пол. Мотор гудел с шумом оружия массового поражения, до изобретения которого человечество ещё не додумалось. Девушка взглянула на блондина из-под ресниц и вдруг поняла, что весь её азарт и запал, как по повороту рубильника, перешел в страх, и то, что считанные минуты назад казалось веселым, теперь вызывало дрожь и неконтролируемое желание закричать.       Потому что когда несёшься наперегонки со смертью, то думаешь уже далеко не о победе в незаконных уличных гонках.       Но зато азарт её горе-кавалера рос в геометрической прогрессии.       — Джеймс, — она даже не пыталась говорить тихо — знала, что за ветром, за собственным желанием прийти к финишу первым парень её не услышит, — поэтому Харрис набрала побольше воздуха в легкие и прокричала:       — Тормози!       — С какой это стати? — также громко спросил он, почти не отрывая взгляда от пустой дороги.       От вопроса у Агаты на секунду пропал дар речи, и лицо вытянулось в изумлении; она выглядела — да и чувствовала себя — так, словно Джеймс решил у неё узнать, почему Земля круглая.       - «С какой стати»?! — уже не прокричала, а возмущенно провопила, чуть ли не до боли в связках напрягая горло. — Да с той, что я жить хочу, а не превратиться в фарш! Сбрось, мать твою, скорость!       — Что ты шум наводишь?! — он оторвал одну из рук от руля и вскинул ладонь вверх, словно думал замахнуться на Агату. Девушка отскочила от парня в дальний угол авто, с визгом вцепившись в ремень безопасности, на пару с паникой передавившим грудь. — Сказал же не бояться, я ситуацию под контролем держу!       Покачал головой, будто сетовал на Агату. После Джеймс свел брови на переносице, с ещё большей силой надавил на педаль газа — нагоняя, видимо, упущенные за секунды их перепалки километры, — и прокричал:       — Не думал, Харрис, что ты такая трусиха!..       Докончить свою фразу он не успел; в зеркалах заднего вида блеснул свет фар чужого спорткара.       На мгновение Агата совсем перестала дышать. В первые секунды в голове промелькнула мысль, что ей это уже померещилось. Что натянутые до предела нервы решили сыграть с ней злую шутку, что, на самом деле, за ними никто не ехал. Только сразу же раздался гудок — удивительно низкий и протяжный, вынудивший сердце рухнуть прямо в пятки.       – Блядство! — ругнулся Джеймс и в «ответку» ударил кулаком по клаксону.       — Это полиция? — спросила Харрис и практически сразу поняла, что спросила. Господи, конечно нет, они бы уже давно сирену включили! Девушка прижалась к трясущемуся от скорости стеклу и посмотрела в зеркало заднего вида. Морда черного спорткара была всё ближе и ближе, и гудки звучали требовательнее.       — Кто-то тоже знал о срезе, — поджал губы Джеймс. — Если этот мудак захочет прийти первым, то сейчас на обгон пойдет.       — На обгон?! — Агата не поверила своим ушам. Подумала, что ветер, стук сердца и гудки автомобилей перековеркали истинные слова парня. Сердце заколотилось в горле, отчего голос сделался совершенно истеричным:       — Это же безумие! Тут два автомобиля, движущихся параллельно друг другу, не поместятся!       И практически сразу, как в самом жутком кошмаре, едущий сзади спорткар, не переставая сигналить, принялся обходить машину Джеймса слева. Тот грязно выругался и крепче вцепился в руль.       — Пропусти его! — прокричала Агата ни то догоняющему, ни то своему водителю. — Нахрен, пусть разобьётся, но мы живы останемся!       — Блять, Харрис, закрой рот!..       Бам!..

***

      …Следующие секунды растянулись в часы. Автомобиль, попытавшийся обогнать их, капотом задел бампер спорткара Джеймса. Водитель кричал благим матом и крутил руль в попытке сохранить управление, не впечататься в стену ближайшего дома. Харрис кричала, прижав в ужасе колени и голову к груди; сердце, по всей видимости, думало разорваться.       Машину мотнуло из стороны в сторону, один раз круто развернуло на девяносто градусов. Неоновое авто перекрыло собою узкую улицу, стало преградой для второго спорткара. Визг тормозов заложил уши; в нос ударил запах горелой резины и горького дыма.       Когда машины всё-таки остановились, подчиняясь ударам по тормозам, Агата была готова перекреститься.       Всё замерло. Ветер перестал свистеть в ушах, стрелка спидометра указывала на «ноль». Лишь музыка играла в авто Джеймса, и то, играла как-то нелепо; слушать песни про «поганых ментов» и «плохих сучек» в тот миг было полным абсурдом.       Трясущейся рукой парень отключил магнитолу. Агата перевела на него взгляд; недогонщик продолжал сжимать руль и смотреть вперёд пустыми глазами. Словно мысленно продолжал погоню.       Недовольно что-то пробубнив, девушка отстегнула ремень безопасности.       Она вышла из авто, хлопнула дверью. Колени дрожали, но ощущать землю под ногами было так спокойно и хорошо, что Агата закрыла на это глаза. Опираясь на двери спорткара Джеймса руками, Харрис обернулась.       Она успела подумать, что после такой короткой, но безумной поездки, точно прибавившей ей седых волос, ещё хорошо держится, прежде чем из второго авто вышел один из участников аварии.       Им оказался какой-то парень. Агате стоило больших усилий сконцентрировать на нем взгляд, ибо зеленые глаза бегали по узкому переулку, цепляя последствия их, как это назвывал Джеймс, «покатушек».       Гонщик хлопнул дверью и, не теряя ни секунды, направился к неоновому спорткару. Хлопок словно взорвал относительную тишину, царящую до этого, и Агата, вздрогнув, обернулась.       Вид автолюбителя, попавшего на уличные гонки, был уверенным, но тени, пролегшие под глазами, говорили об усталости молодого человека. У парня, впечатавшегося в них капотом, были черные волосы, падающие на азиатского разреза глаза. В любой другой ситуации Харрис бы отпустила шутку, за которую тетушка Аннет бы потом долго отчитывала племянницу, но в миг, когда смерть перестала щекотать своим ледяным дыханием затылок, Агате было не до саркастичных высказываний.       — Какого дьявола вы творите?! — гонщик в кожаном комбинезоне, являющимся частью экипировки, обращался не только к ней. Наверно, бо́льшая его злость должна была быть направлена на водителя, но вылезшему из машины Джеймсу явно было не до разборок.       Блондин обогнул авто, остановился только возле подбитого зада. Некоторые секунды он смотрел на оцарапанный сдавленный корпус, стоял с раскрытым ртом — видимо, защитная реакция, — а после, точно отойдя от первостепенного шока, прорычал азиату:       — Сука! Я только машину купил, а ты!..       — Ну? — гонщик даже бровью не повел. Он выступил вперед и призывно раскинул руки в стороны, показывая, что готов поссориться и покричать. А то и подраться. — Кто «я», а?       — Узкоглазый мудак, который газ от тормоза отличить не может, — прошипел Джеймс и, дрожа, присел на корточки перед мятым бампером. Провел рукой по образовавшейся неровности ни то с жалостью, ни то со страхом, и сверкнул гневно глазами. — Ты, что, решил на дворовой дороге гонки устроить?!       Агата едва сдержалась, чтобы не фыркнуть; минуты назад она говорила Джеймсу то же самое, чуть ли не задыхаясь, черт побери, просила сбросить скорость.       Только он ослеп от желания примчаться к прямой, украшенной лентой в черно-белую клетку, первым. Отчего теперь и стоял на середине «короткого пути» в окружении напуганной до трясущегося голоса Харрис, безумного гонщика и куска битого железа.       Картина маслом.       — Сказал участник стритрейсерских гонок, — парировал азиат. Девушка перевела дыхание, но не сдержалась — ребра сдавило — и истерично хохотнула. Безымянный гонщик запустил руку в волосы, словно думал вырвать их с корнем, а потом развернулся к Джеймсу и, схватив его за тиски кожаной куртки, поднял парня на ноги.       — Если уж решаешь жульничать, сученок, то делай это быстро и незаметно. Здесь всё решает скорость, а…       — Хей! — подала вдруг голос Харрис. Она вскинула голову и, распалившись за миг, сделала пару шагов навстречу стритрейсеру. — Не трогай его.       — Твой, что ли? — брюнет указал подбородком на Джеймса.       Парень какие-то секунды постоял, не дыша даже, но потом отпихнул от себя азиата и снова присел на колени перед авто. Явно за кучу металла переживал сильнее, чем за Агату, себя и совершенно чужого человека, втянутого во всю эту передрягу.       Харрис посмотрела на него и ушам не поверила, когда услышала скулеж. Только блондин действительно прослезился, и среди его жалких всхлипов Агата едва разобрала пару фраз, похожих на: «Меня отец убьет!» и «Теперь точно карту заморозит…».       «Да ну нет… Быть такого не может!»       В горле неприятно что-то заворочалось от отвращения и его слабости. Словно розовые очки, через которые девушка смотрела на этого «красавчика и мачо», разбились вдребезги, явив ей истинную сущность парня.       Он оказался папенькиным сынком, подумать только!.. Все оказалось таким тривиальным…       — Нет, — выдавила сквозь сжатые челюсти Агата и перевела все ещё чуть расфокусированный взгляд на гонщика. — Не мой.       Незнакомец закатил глаза, и Харрис изнутри как будто ушатом ледяной воды окатили. Внутренности сжались, как обычно бывало перед серьезным разговором с тетушкой; по сырой от испарины коже пробежались мурашки. Агата скрестила руки на груди, пересеклась взглядом с гонщиком и вдруг поняла, что сейчас её будут отчитывать:       — Вот и какого дьявола тогда шляешься здесь? Что, у тебя больше проблем нет никаких?       — Тебе-то какое дело? — нахмурила брови и сделала ещё шаг вперёд. Насколько она поняла, гонщик тоже сократил расстояние, принимая правила не озвученного вслух, но явного противостояния. — И не уходи от темы. Раз уж ты, по всей видимости, такой профи, то чего на обгон пошел? Не видел, что тут два авто не пройдут?!       — Раз тащились, как черепахи, то могли бы и прижаться к обочине, — ответил парень. У Агаты от услышанного рот приоткрылся. «Как черепахи»?! Да она чуть не померла от страха в чертовом спорткаре, а этот шумахер говорит, что они, оказывается, даже не быстро ехали!       — Впечататься в стену из-за тебя не очень хотелось, знаешь ли! — она подняла голос, хотя это и лишним было: в переулке тихо было, и кричать было не к чему. Только, наверно, это был единственный способ успокоиться, выплеснуть все эмоции; Агата не позволяла себе грубить незнакомцам, но, посмотрев в лицо смерти, плевать хотела на собственные правила.       Ей нужно было покричать. И чем громче — тем лучше.       Брюнет выразительно нахмурился; Харрис вдруг скосила глаза на его одежду, на комбинезон. Только сейчас поняла, что костюм для стритрейсерства у него был очень… видным. Агата не разбиралась в правилах уличных гонок, но прямо-таки чувствовала, что этот парень был далеко не новичком. На кожаной рубашке переливался рисунок солнца и краснолистного дерева, выполненный точно масляными красками. Похожий тип рисования очень нравился дядюшке Чарльзу, который даже коллекционировал такие японские творения.       — Головы на плечах у тебя нет, раз ни принять правильное решение не можешь, ни отвечать за свои поступки после. Все вы, американцы, такие…       — Я британка, — сказала почти с гордостью и снова выступила вперед; теперь приходилось задирать голову, чтобы смотреть гонщику в глаза.       — Британка? — гонщик вскинул брови и вдруг расхохотался. Так искренне и заливисто, что Агата даже растерялась.       Парень наклонился вперед, приближаясь к лицу Агаты. Волосы, своей растрепанностью напоминающие большое гнездо, упали на лоб Харрис; ментоловое дыхание коснулось щеки девушки, вдруг заставив вспыхнуть.       — Так и где же, тогда, твоё британское хладнокровие и чопорность?       Светловолосая вздрогнула, будто оказалась этим вопросом загнана в угол, но не позволила себе попятиться назад. Ещё чего не хватало! Кровь чуть сильнее обычного застучала в висках, когда Агата раскрыла рот, чтобы ответить:       — Знаешь… — но остаток её фразы оказался заглушен ревом мотора.       «Что э… Нет-нет-нет!..»       Девушка обернулась, не веря, что мысль, появившаяся в её подсознании кадром из слайд-шоу, воплощалась в реальность. Только, увы, красный автомобиль с разбитым задом стал разворачиваться, готовый в любой момент вылететь из переулка. Горячие от недавнего дрифта шины скрипели по асфальту, запахло горьким токсичным дымом. Агата сделала несколько шагов к спорткару с глупо вскинутой ладонью.       Хотелось крикнуть вслед Джеймсу пару ласковых, но их было так много, что Харрис даже растерялась и просто посмотрела вслед уехавшему авто с раскрытым ртом и выпученными глазами.       За её спиной весело рассмеялись:       — Что-то, всё-таки, вечно. С наступлением полуночи карета превращается в корыто, кучер — в крысу, а Золушка остается ни с чем.       От проведенной гонщиком аналогии у Агаты под легкими затянулся тугой жгут, превращающий попытки дыхания в пытку. Злость на все происходящее хотела вырваться наружу, но какой-то невидимый барьер мешал Харрис выплеснуть эмоции. Нервные окончания искрили и горели.       Она повернула голову чуть ли не со скрипом и, не задерживая взгляда на хитром довольном лице азиата, бросила через сжатые зубы желчное:       — Да пошел ты.       И направилась к выходу из переулка, стуча каблуками и проклиная день седьмого октября. Азиат остался в переулке в гордом одиночестве.