Когара

Нью-Йорк, 2018

      Заметно похолодало, но Агата не обращала на это особого внимания. Перед глазами до сих пор проскакивали картины столичных переулков, мелькающие миллионом вывесок, а в ушах гудел ветер и мотор подбитой машины Джеймса. Чего уж там, в миг столкновения Харрис даже со всеми родными и друзьями мысленно попрощалась, попросила не поминать её лихом… Поэтому теперь, когда жуткая гонка осталась позади, девушка даже получала какое-то удовольствие от прогулки по ночному городу. Плечи мерзли, вынуждая Харрис обхватывать себя руками.       Но лучше замерзнуть, чем разбиться.       «Дьявол… Я ведь действительно могла просто расшибить себе голову! И как я только на это согласилась?»       «А, точно. Джеймс»       Теперь имя красавчика порождало не бабочек в животе, а рвотный рефлекс. Агата свела брови к переносице, словно воспоминания о парне причиняли физическую боль. На горле затягивалась удавка от мыслей, каким двуличным оказался Джеймс: в университете — бэд-бой и мечта любой первокурсницы, за его пределами — ребенок-переросток, просящий у папы денег на новую машинку. Какая банальщина!..       «Банальщина, на которую ты, по итогу, повелась» — подметил ехидный голосок в голове Харрис.       Девушка вздрогнула, вся сжалась и скукожилась, словно в попытке спрятаться от мыслей, холода октябрьского Нью-Йорка. Какой позор… Тетушка, наверно, узнав о развлечениях Агаты в ту ночь, схватилась бы за сердце, а от одной только новости о недо-кавалере племянницы мисс Сильвер-Харрис точно пришлось пить успокоительное.       Щёки от этих мыслей предательски вспыхнули.       «Это только сегодня» — поклялась себе Агата, посмотрела на время. Часы смартфона показывали тридцать шесть минут первого. «Моя первая и последняя ошибка. Завтра всей этой чуши уже места в моей голове не будет!»       Харрис торжественно вскинула голову, ставя мысленно точку в своем монологе. Вдруг по дороге, пустующей в столь поздний час, проехался черный спорткар. Водитель ударил по рулю, авто оглушающе громко просигналило.       — Черт! — девушка подскочила на месте, чуть ли не отпрыгивая в сторону от шоссе; сердце ощутимо рухнуло в пятки. По спине прошлась волна жара, за секунды сменившаяся холодом. Агата проследила за проехавшей по свободной дороге машиной и, признаться, даже не удивилась, когда та моргнула ей «аварийкой».       «Вот же ж!..» — прошипела сквозь сжатые зубы, но, не найдя в словарном запасе культурного синонима к продолжению собственной мысли, махнула вслед авто ладонью. Пусть катится.       Она остановилась, достала из кармана телефон. Кончики пальцев подрагивали ни то от эмоций, никак не идущих на спад, ни то от холода. Агата застегнула до горла курточку, присела на ближайшую скамейку и открыла один из мессенджеров. Нашла переписку с Джеймсом, нажала на диалог.       Первым порывом было написать длинное яростное письмо. Такое, после отправления которого на душе стало спокойно, но в то же время пусто. Только Харрис, посмотрев на экран телефона, вдруг скривилась и поняла, что отныне не хотела тратить на парня больше двух минут.       Закусила губу, думая, как задеть его побольнее, и быстро напечатала:       «Я бы хотела надеяться, что за сегодняшние «покатушки» отец вставит тебе мозги на место. Но вставлять там, по всей видимости, нечего, поэтому могу лишь пожелать удачи»       Возле сообщения практически сразу появились две серые галочки — сообщение дошло, но еще не было прочитано. Харрис некоторое время посмотрела на экран, будто ждала, ответа Джеймса, но потом вышла из мессенджера. Ещё успеется.       Девушка полистала меню смартфона; сразу, как она подключила интернет, телефон запиликал. Уведомления сыпались отовсюду, словно Агаты в сети несколько лет не было.       Прижала телефон к уху, слушая семиминутное голосовое сообщение от соседки по общежитию, и сама не заметила, как в бесконечном трепе о симпатичном преподавателе по психологии, потеряла счёт времени…

***

       За время их с Джеймсом гонок Мелани отправила Агате такое число сообщений, которое ещё не имело, наверно, точного названия. Соседка и смешные картинки присылала, и рассказывала о внезапно выключенном в корпусе свете, и, надо же, интересовалась делами Харрис. Девушка, понизив тон, в одном из голосовых предлагала встретить Агату в «случае чего».       Харрис думала согласиться, написать, что «этот самый» случай настал, но Мелани была онлайн добрых три часа назад. Наверно, батарея села, а зарядить телефон подруга не могла — ведь свет отключили.       Блондинка упустила момент, когда перестала чувствовать пальцы рук и ног. Лишь когда она попыталась мотнуть ножкой и не смогла вдруг пошевелить пальцами, поняла, что нужно идти. Куда? Агата сама не знала; улица, неподалеку от которой начались гонки, была ей незнакома, и указатели, висящие на некоторых домах, тоже не особо помогали.       Но нужно было идти. Хотя бы для того, чтобы не закоченеть.       Едва Агата приподнялась со скамейки, на сидение опустился какой-то человек.       Сердце сжалось чьей-то невидимой рукой так сильно, что, наверно, могло в любой момент разорваться. В голове сразу же метнулась мысль, полная лихорадочного ужаса, что это какой-нибудь сексуальный маньяк, которыми, по рассказам тетушки Аннет, Америка просто кишела. Кровь в венах загустела, становясь почти ледяной.       Харрис вскочила на ноги; прежде, чем кинуться по улице с воплями из серии: «Помогите, насилуют-убивают!», решила посмотреть в лицо подсевшего человека.       — Не думал, что ты ещё будешь тут сидеть, — протянул гонщик, имя которого Агата так и не узнала.       В первые секунды девушка не поверила глазам, ушам и остальным органам чувств. Подумала, что у неё глюки, но когда азиат склонил перед ней голову в шуточном поклоне, отмела эти мысли в сторону.       — Ты, что, специально сюда пришел? — нахмурилась, как от недовольства, хотя пыталась так скрыть сдавивший диафрагму страх. Всё-таки, разговаривать ночью с незнакомцем, да ещё и посреди пустой улицы, когда даже на помощь позвать некого было, как минимум… непривычно.       — Нет. Я просто тут живу.       — Где «тут»? На скамейке? — попыталась сострить, но собственная усмешка вышла кривой. Одетый в стритрейсерский костюм гонщик на её слова даже не отреагировал, а только указал подбородком на одну из множества многоэтажек.       — Во-он там.       — Да ну, — оскалилась девушка, не переставая стоять на ногах. Агата чувствовала, как напряглись икроножные мышцы — примерно как перед сдачей норматива по бегу. — Какое забавное «совпадение».       Парень внезапно закатил глаза жестом человека, уставшего спорить. Он размял круговым движением шею и протянул:       — Девочка, у тебя такими темпами разовьется мания преследования.       От услышанного Харрис вдруг густо зарделась; слова гонщика попали точным выстрелом в самую уязвимую — на тот момент — часть Агаты. Действительно, инстинкт самосохранения от пережитых нервов перерос в какое-то подобие фобии. И это было просто… глупо.       «Если бы хотел причинить вред, то сделал бы это, да?» — спросила она у себя. Не нашла ответа, поэтому продолжила рассуждать. «Кто ему ночью, среди пустой улицы-то помешает?»       — Тебе бы выпить, — кинул он, поднимаясь на ноги и поправляя штанины комбинезона. Агата почти попятилась назад, но в последний миг дала себе указ не шевелиться и встретила взгляд азиата. — И забыть этот день. Ближайший бар, кстати, в этом доме.       Он некоторое время стоял, глядя на девушку, словно ожидая её реакции на неозвученное, но понятное приглашение. Харрис остановилась, а вместе с Агатой замерло и сердце девушки; только вдохи и выдохи, выходящие изо рта в виде облачков пара, отличали девушку от статуи.       А потом гонщик развернулся и пошел прямо через магистраль, по которой ближе к утру будут проноситься с машины. От этой картины что-то внутри дрогнуло, как от удара хлыста, и Агата вдруг поняла, что у неё были считанные секунды, чтобы сказать ему хоть слово.       В ушах, подобно тиканью бомбы, застучала кровь. Харрис сжала зубы и, прикрыв глаза, спросила:       — Как тебя зовут?       Подошва его ботинок перестала стучать по спящему шоссе. «Остановился» — кивнула блондинка и, закусив внутреннюю сторону щеки, посмотрела на парня. Он кинул на неё заинтересованный взгляд через плечо, чуть наклонил голову, когда ответил:       — Сэм. Сэм Макото, — Агата кивнула и полушепотом повторила его имя себе под нос, словно пыталась распробовать то на вкус. Гонщик резво развернулся на пятках и, вскинув бровь, спросил: — А тебе-то что?       «Сама не знаю» — мысленно рыкнула Харрис, но на деле лишь посильнее скрестила руки на груди и сделала пару шагов навстречу Сэму.       — Пойдешь в полицию, сольешь меня? Что я участвую в гонках?       — Нет, — мотнула головой, и на лицо упала прядь. — Просто пить в обществе незнакомого человека как-то стрёмно.

***

      — …И тогда тетя мне и заявляет, мол: «Агата, леди не говорят джентльменам, что у них пахнет изо рта!», — прохохотала Харрис. От воспоминаний безмятежного прошлого едва не текли слезы, а сама девушка чуть удержалась, чтобы не ударить кулаком по столу. — А я ещё минут пятнадцать на балконе стояла и воздухом дышала, чтобы в себя прийти!       В поздний час в том баре они с Сэмом были, наверно, самыми громкими посетителями. На них оборачивались немногочисленные люди, недовольно хмурились, но за разговором Макото и Харрис почти не обращали на них внимания. Разговор, завязавшийся ещё по пути в паб, шел сам собой, и им даже не приходилось стараться, чтобы найти новую тему для обсуждения.       — Бедняга, — усмехнулся Сэм и отпил из своего стакана. Агата уже не помнила, что он себе заказал, но пахло от него виски. Точнее, его разбодяженной версией; ей страшно было представить, чем алкоголь размешивали в такой дыре, но махнула на это рукой и, поправив пальчиками осевшую под глазами тушь, закончила рассказ:       — Тогда я решила, что на следующих приемах потребую, чтобы на шведском столе не было блюд с чесночным соусом. Это ведь просто издевательство над людьми!       — Чесночный соус был придуман злым гением, — с уверенностью учёного произнес Сэм. От услышанного в черепной коробке Агаты что-то переклинило, и она медленно повернулась к Макото лицом. Щёки и шея были красными ни то от выпитого, ни то от света неоновой вывески, висящей на соседней стене.       — Потому что есть вещи из разряда: «настолько хорошо, что даже плохо». Чесночный соус как раз к таким и относится.       — А, — мотнула головой Харрис, немного повела носом и потом произнесла: — Не-ет, скорее наоборот. Не «хорошо, что плохо», а «плохо, что хорошо». Ну, этот соус действительно же ужасен! — фыркнула, и Макото чуть усмехнулся, снова сделал глоток разбавленного алкоголя. — Так же ужасен, как джинсы-клёш и розы.       Краем глаза она заметила, как парень замер, так и не поставив на поверхность стола стакан. По всей видимости, теперь пришел его черед удивлённо хмуриться и сводить брови на переносице.       — Так, — неопределенно протянул гонщик. Всё-таки облокотившись локтями о стол, он наклонился чуть вперёд и заглянул в лицо Агаты. Ей вдруг стало невыносимо смешно, и девушка едва слышно хихикнула себе под нос. — С джинсами ещё могу согласиться. Но что не так с розами?       — Терпеть их не могу, — она сморщилась, словно прямо под носом оказались нелюбимые цветы. — Они красивые, вкусно пахнут, ассоциируются с любовью, но в то же время из них сделали настоящий символ. Даже культ. То есть, говоря про букет цветов для девушки, все сразу представляют розы. Словно других растений не существует.       — А ты какие цветы любишь?       Агата задумчиво посмотрела на вывеску, не поднимая головы. Та резала глаза красным светом, но Харрис почти не обращала на это внимания, представляя у себя в голове настоящую оранжерею.       — Я вообще не в восторге от цветов. Но, если выбирать, то, наверно, лилии. Или васильки, — Сэм усмехнулся. — Чего ты смеешься?       — Просто ты мне напоминаешь другой цветок, — он чуть склонил голову, и тогда волосы Макото упали с его лба на лоб Харрис. Не дождался резонного вопроса и произнес: — Белую хризантему.       Только тогда девушка всё-таки посмотрела на Сэма. Он оказался удивительно близко; Агата даже губ его не видела. Только глаза, и те Харрис почти не могла разглядеть. Перед взором бегали черно-белые мушки, погружающие пространство в полумрак, но были вызваны они долгим разглядыванием яркой вывески, алкоголем, — или чем-то другим?.. –девушка так и не поняла.       От собственных мыслей под горлом точно сжалась крепкая рука.       — Почему же? — спросила и не узнала своего голоса — каким низким он оказался. Стоило сглотнуть или хотя бы прокашляться, но Харрис вдруг побоялась даже взгляда от Макото отвести.       — Такая же хрупкая и нежная. Что, кажется, не так коснешься — и ты сломаешься. Но стебель у тебя прочнее, чем у гладиолуса. И под лепестками скрываются шипы, которым позавидует любая роза.       Она несмело, но заинтересованно приподняла взгляд. Слова Сэма, явно прослеживающаяся параллель между ней и цветком с белыми лепестками вынудили сердце чаще забиться от ребра. Словно оно вырваться наружу хотело, вот правда.       Макото наклонил чуть голову вбок и протянул:        — Видели всё на свете Мои глаза — и вернулись К вам, белые хризантемы…       Агата почувствовала горение собственных щек. Кровь, подгоняемая алкоголем, нагрелась и побежала по венам и артериям, стуча молоточком по вискам. Сэм опустил взгляд на её губы, и девушке вдруг стало душно.       Она вдохнула спёртый воздух паба. Её грудь потерлась о грудь Макото — они, оказывается, стали ещё ближе. Нервные окончания разом нагрелись и напряглись, словно выпустили в стороны кучи невидимых искр, которые Агата не видела, но хорошо — очень хорошо — чувствовала.       Харрис облизнула пересохшие губы и, усмехаясь себе под нос, с вызовом кинула:       — Что, Макото, не придумал ничего интереснее, чем прочитать мне хокку Иссё?       — А ты-то откуда его знаешь? — спросил чуть удивленно, но назад не подался. Дыхание Сэма коснулось уголка мокрых губ. Агату словно молнией прошило; реакция собственного тела была ей совершенно непонятна, но… неимоверно приятна.       — Соседка по общежитию увлекается историей Древнего Востока, — пояснила девушка, уже не до конца уверенная в «хобби» Мелани. — И читала хокку пару раз. И про хризантемы, и про цапель, и про опавший лист… Это ведь классика.       — Правда, Агата?       — Вроде, да.       Сэм посмотрел на неё с усмешкой, но удивительно доброй — точно был старым другом Агаты, знавшим её лучше любой живой души. Под этим взглядом плечи Харрис распрямились, а губы вдруг приоткрылись.       Какая-то её часть кричала, что она поступает до ужаса глупо, но, когда ладонь Макото упала на шею девушки, притягивая ближе, мысли о правильности собственного поступка вылетели из головы.       У неё внутренности сжались, отчего вздохнуть вдруг стало больно. Глаза прикрылись, и под веками заходили бело-черные тени. Сэм не опустил ладонь ниже, но пальцы его так осторожно изучали выемку на шее, что Агате бо́льшего захотелось. Чтобы сильнее сжал, чтобы второй рукой в волосы зарылся или по талии погладил.       Какой-то посетитель, сидящий неподалеку от них, многозначительно хмыкнул. Девушка едва не поддалась назад, но Макото, будто услышав её недавние мысли, коснулся второй ладонью талии, погладил кожу вдоль позвоночника.       И Харрис потеряла голову.

***

      …Что там она говорила час-другой назад? «Это только сегодня?», да? Так и, получается, Агата себя даже не обманула; ведь сутки только начались, и у Харрис ещё есть больше двадцати часов. Это как своеобразный карт-бланш на всевозможные ошибки и глупости.       И жадный поцелуй с Сэмом Макото в его квартире как раз можно отнести к таким.       Только вот Агате стало всё равно. Эмоции спутались в единый клубок — сердце ныло, под ребрами было тесно от презрения от мыслей о произошедшем на гонках, а по вискам до сих пор молоточком стучал страх. Крепкое мужское тело, прижимающее к себе, и алкоголь, в свою очередь, только разволновали юную Харрис.       И в миг, когда Макото, не прерывая поцелуя, закрывал входную дверь, девушка чувствовала себя… естественно.       Ключи в скважине щёлкнули до упора. Сэм их, вроде, даже не убрал на тумбочку. Практически сразу он развернулся и подхватил Харрис под ягодицами, будто она ничего не весила. Поцелуй так и не прервал, отчего Агату знатно тряхануло — как током прошило. Девушка обхватила его руками, погладила ладонями по щекам, шее, бесстыдно забираясь пальцами под комбинезон. Мышцы под стритрейсерским костюмом были удивительно напряжены и горячи — по сравнению с её пальцами; по коже Макото прошлась первая, но как чувствовали оба, далеко не последняя волна мурашек.       Он рыкнул в поцелуй — прозвучало это просто нереально… горячо, — и девушка сама застонала. На мгновение она напугалась собственной простоты, уверенности, с которой решилась на «одноразовый» секс, но потом Сэм опустился на кровать, усаживая Агату на себя. Собственным пахом девушка почувствовала его напряжение, и теплая, почти обжигающая волна, пронесшаяся по телу, смыла сомнения.       Руки гонщика поползли выше; Сэм сжал девушку за горло, делая поцелуй более глубоким, указывал девушке движения языка. Хватило каких-то секунд, чтобы понять, что именно так — синхронно и едино — нравилось обоим.       Харрис поддалась и, протяжно выдохнув через нос, переплелась с Сэмом языком. Дышать стало труднее от расползающейся по телу тяжести желания, но движения рук Агаты, напротив, стали отчаяннее. Девушка начала расправляться с пуговицами комбинезона, параллельно рисовала бёдрами «восьмерки», ощущая, как с каждым круговым движением давление в боксёрах Макото становилось ощутимей.       — Какая нетерпеливая, — хмыкнул, оторвавшись на миг, гонщик. — Когара́*… — прошептал, одной из ладоней надавил на поясницу, вынуждая сильнее прижаться. Девушка притерлась и почувствовала, как уже сильно давила Сэму нижняя часть комбинезона.       Губы были мокрыми от поцелуя Макото, но в то же время казались самой Харрис сухими. Она приоткрыла ротик, думала что-то сказать, но Сэм чуть оттянул пряди девушки, заставляя запрокинуть голову, и губами прижался к шее Агаты. Та не успела даже воздуха в легкие набрать, как парень провел языком по выступившей венке чуть вверх, прикусил зубами кожу.       — А-ах, да!..       — Так тебе нравится? — спросил Сэм и, не дождавшись ответа на явно риторический вопрос, оставил новую метку. Низ живота скрутило нетерпением жаром; Харрис на нем вздрогнула, взвилась и сильнее прижалась члену Макото, напряжение которого чувствовалось и через кожаный комплект. Гонщик едва охнул; рука на талии девушки сжалась, будто в предупреждающем жесте.       — Мгх-м… Не дразни меня…       — Почему это? — хмыкнула светловолосая; голос упал на пару октав, став хриплым, желанным даже на слух. — Мне тоже хочется тебя послушать.       — Успе… — он не договорил; Харрис, издеваясь, не иначе, снова качнулась корпусом ему навстречу — девушка уже двигалась на Макото, только через два слоя одежды. — …ешь. А-ха-гата!..       — Да? — промурлыкала и почти невинно стрельнула в него зелеными глазками — хотя, о какой невинности могла идти речь в этой ситуации? Сэм поджал челюсти, а Харрис принялась покрывать мужское лицо, шею поцелуями, оставляя следы нюдовой помады. При этом ее пальчики продолжили расстегивать гоночный комбинезон, оглаживать участки оголившейся кожи.       Макото рыкнул и, не щадя ткани одежды, взялся за ремень на её джинсах.       Харрис размеренно двигала бедрами, когда вдруг услышала взвизг молнии собственных штанов. Она не успела даже ничего понять, как пальцы парня обогнули резинку нижнего белья. Ребра сразу стали у́же, отчего вздох застрял в горле; Агата ни то протестующе, ни то жалобно взвыла, когда Макото провел по половым губам указательным и средним пальцем. Собственным телом почувствовала, как на его ладони осталась её же влага.       Секундное смущение, даже некий стыд, сменились острым возбуждением, когда гонщик одной ладонью схватил блондинку за нижнюю челюсть, смотря ей в глаза, и облизнул собственные пальцы. На вкус Харрис оказалась немного соленой и вязкой.       Агата выдохнула, дрожа, как от лихорадки. «Блять» — ругнулась так тихо, что Сэм, вроде, даже не услышал; меж ног от этого зрелища стало только жарче.       Харрис почти подалась вперед, чтобы поцеловать Макото, но тот одним резвым движением перевернулся, подминая Агату под себя.       От смены позиции у девушки ухнуло сердце, почти болезненно сдавило легкие. Перед глазами мелькнули черные мушки; грудь дрожала, матрац под её телом прогнулся. Сэм оперся о кровать коленом, поставленным между ног Агаты, и окончательно стянул джинсы девушки.       Она попыталась ему помочь, задёргала бедрами, ногами, избавляясь от брюк. Цепь, надетая на них, зашумела звеньями, а спустя какие-то секунды с шорохом проехалась по полу его квартиры.       Вслед за ними отправились и черные трусики Агаты.       Постельное белье казалось холодным по сравнению с разгоряченным телом Харрис. Грудь, скрытая лифчиком и майкой, которую Сэм так и не снял, покрылась гусиной кожей; волосы на затылке поднялись.       В горле пересохло, когда Агата приподнялась на локтях и посмотрела на скидывающего с себя одежду Макото. Комбинезон щелкал множеством кнопок, раздражал количеством застежек. Она прошлась по оголенному торсу парня жадным, голодным взглядом.       Харрис попыталась помочь Сэму с нижней частью комбинезона, но, едва девушка распрямилась, парень толкнул её обратно на кровать. Девушка смогла лишь и повалиться обратно на подушки; тело, желающее получить, наконец, разрядку, потеряло способность сопротивляться.       — Сэм, пожалуйста…       Стон желания, больше напоминающий мольбу; он навис над Агатой. У Харрис от осознания, что в ближайшие секунды получит желаемое, глаза с новой силой вспыхнули. Губы сильнее закусила, рукой провела по ключице, сжимая татуированное плечо Макото.       — Сэм, ну же… Прошу, сделай это…       Гонщик хмыкнул — слышать настоящие уговоры от этой девушки с горящими от жара щеками было в какой-то степени приятнее её касаний и движений. Он мог ещё бы потянуть время, но сам уже был на грани. Поэтому, помогая себе правой рукой, вошел в Агату.       — А-ах!!!       Харрис даже не застонала, а закричала. Грудь её задвигалась от частого дыхания, на выдохе она снова простонала имя Макото — очень громко для тишины квартиры — и скрестила ноги на его пояснице.       Агата отпустила себя. Почувствовав Сэма внутри, девушка словно сбросила какое-то невидимое, но ощутимое напряжение, и не желала избавляться от чувства лёгкости. Напротив, захотелось бо́льшего. И менее контролируемого. То сжимая, то расслабляя ноги на поясе Сэма, девушка начала двигаться, грудью притираться к его телу.       Макото сорвался. Внутри Харрис было так горячо, так влажно, что один лишь толчок… Слова на пару с пульсом спутались. Он чувствовал, что мог взять её сильнее, и не стал отказывать в своем желании.       Агата проскулила, насаживаясь глубже, и Сэм правой рукой закрыл ей рот. Большим пальцем он упирался в шею девушки, обхватывая так нижнюю челюсть. Харрис раскрыла глаза — в полутьме его спальни расширившийся зрачок почти слился с радужкой цвета травы. Девушка перестала двигаться в попытке привыкнуть к ладони на лице, заглушающей любой её звук. Дыхание стало напоминать сопение, а стоны — что-то невнятное и не особо громкое.       Сэм не был жесток или груб. Он просто пытался заставить её быть более тихой, чтобы соседи по батарее не застучали, но одного закрытого рта Агате хватило, чтобы почувствовать контроль парня над собой.       И, признаться, ей это даже нравилось.       Макото возобновил ритм. Толчки были глубокими, но в то же время размеренными, плавными. От поднявшейся откуда-то изнутри волны Агата протяжно выдохнула ему в руку и задвигала бедрами, улавливая темп Сэма.       Синхронные движения их корпусов напоминали волны. Руками Харрис сжала простыню под собой, чтобы не сжать в кулаках волосы Макото. Сэм же смотрел на девушку, лежащую под ним с прикрытыми от удовольствия глазами. При очередном толчке они соприкоснулись животами, и парень почувствовал, как жарко под её майкой. На лбу Агаты выступила испарина, щеки ощутимо горели под его ладонью; сам, наверно, выглядел не лучше.       — Мх!..       — Тише, тише, Агата… — проговорил тихо, на фоне скрипа кровати это было почти едва различимо. Харрис от услышанного лишь крепче сжала челюсти, выдыхая. Меж грудей стекла капелька пота. — Или я делаю тебе больно?       Мотнула головой, снова качнула бедрами, не желая терять ни миллиметра ощущений. Макото облокотился о матрац и, улыбнувшись хитро, спросил:       — Может, мне прекратить?       Агата от услышанного яростно закачала головой, чуть не сбрасывая со своего рта его ладонь. Нет, не сейчас, не когда у неё от удовольствия тени перед глазами белым скачут!.. Протестующе замычала в ладонь Макото и выгнулась в спине; её грудь соприкоснулась с телом Сэма так, что он чувствовал биение сердца Харрис.       А билось оно так, словно думало в любую секунду остановиться.       Наверно, леди так не говорят, но Агате было просто невъебически хорошо. Каждое движение Сэма, его шепот, раздающийся прямо над ухом, и скрип кровати вынуждали Харрис жмуриться от удовольствия. На очередном толчке она крепко сжала простынь, чуть не вырывая её из-под матраца, на следующем движении — впилась ногтями в поверхность ладони до боли, которая, как казалась ей секунды раньше, просто невозможна физически.       Она закусила его палец от переизбытка эмоций, как вдруг почувствовала обжигающую изнутри волну. Та ударила по низу живота, отчего Агата напряглась изнутри. Сэм над ней протяжно простонал — так громко, что ему самому бы не помешало закрыть чем-нибудь рот, — и Харрис поняла, что скоро все кончится.       Девушка сделала над собой усилие, разжала руки на простыне, обхватив спину Макото ладонями. Адреналин, бушущий в крови, вынудил провести наманикюренными ноготками вдоль позвоночника Сэма; царапины от ее рук точно останутся.       Макото прижался лбом к её голове, убрал ладонь от лица девушки. Агата жадно вздохнула и практически сразу наткнулась на губы Сэма:       — Поцелуй меня, — приказала девушка, и он не стал перечить. Резво скользнул в рот Харрис, — та нисколько не сопротивлялась — и провел языком по внутренней стороне нижней губы.       Это стало апогеем. Агата разорвалась на миллионы осколков подобно перегретому стеклу; её тело затряслось, как в лихорадке, а сама девушка застонала в рот Сэму.       Плевать уже на всё — и на царапины на его спине, и на пару часов их знакомства, и на соседей, что пожалуются завтра друг другу на шум.       Ей нужно было кончить, почувствовать финал Макото собственным телом…       И ей это удалось.

***

      Обычно после безумного секса, от которого сносит крышу, внутри остается чувство какой-то опустошенности. Словно разовая связь вытягивает собою все силы, эмоции. По крайней мере, так говорила Агате одна из её «лучших подруг», которая едва ли не каждую пятницу находила себе нового ухажера.       Харрис слушала её россказни внимательно, но никак не могла понять, как можно чувствовать такое после… такого!..       Теперь понимала.       Нью-Йорк никогда не спал, и в ту ночь Агата не спала вместе с ним. Пару раз ей удавалось задремать, но чужая кровать, мужское тело за спиной и дыхание его никак не располагали к спокойным сновидениям. Поэтому Харрис следила, как медленно поднималось солнце над бывшей столицей Америки.       Мысли в голове гудели, но были не громче звонка, поступающего на телефон в вибро-режиме. Ведь Агата всё с собой обговорила; это — разовый случай. Первая и последняя попытка одноразового секса, первая и последняя ночь в чужой кровати, а вместе с тем далеко не первая, но, как надеялась сама Харрис, последняя ночь для этой безбашенной студентки, в которой бы никто и никогда не узнал старую Агату Харрис.       Тетушка была права: Америка сносит голову. То, что неприемлемо в Старом Свете, здесь норма, и противиться этим нормам не смогла даже воспитанная в строгости и чопорности Агата. И, может, в самом начале третьего курса, её опьянило это чувство вседозволенности.       Но нужно понимать, что после опьянения всегда приходит похмелье.       А после секса «возлюбленных» ждёт пустая кровать.       Она осторожно поднялась с постели, когда небо стало окрашиваться в оранжевый. Старалась ступать тихо, чтобы не разбудить лежащего Сэма. Пришлось постараться, чтобы найти разбросанные по квартире вещи; нижнее белье нашлось возле самого окна, лакированные джинсы долетели лишь до кофейного столика, а куртка вообще валялась у порога.       Изнутри её кольнуло иголочкой стыда. Наверно, совесть, усыпленная вчерашним алкоголем и пережитым стрессом, медленно просыпалась и теперь начинала свои терзания. И никому не было известно, когда она решит, если не заткнуться, то хотя бы возмущаться потише.       Агата дёрнула щекой и медленно потянула молнию брюк наверх, чтобы та не взвизгнула слишком громко.       Собрала спутавшиеся за ночь волосы в хвост, похлопала себя по карманам курточки, проверяя телефон и банковскую карточку. Вроде, все на месте. Она посмотрела на себя в зеркало: макияж совсем размазался, но у Харрис не было ни косметики под рукой, ни времени на наведение красоты.       В комнате заскрипела кровать, и у Агаты замерло сердце. На мгновение Харрис даже перестала дышать; осторожно, будто боясь сделать лишнее движение, она выглянула из-за стены.       Сэм не проснулся, просто перевернулся во сне с бока на спину. Девушка протяжно выдохнула через нос; спина покрылась испариной, словно она только что прошлась по канату, натянутому над пропастью.       Надо уходить.       Агата перешнуровала каблуки, нашла в замочной скважине ключи — ночью Макото даже не убрал их. Под лёгкими что-то сжалось неприятно, но девушка мотнула головой, выкидывая из черепной коробки неправильные мысли.       Аккуратно повернула ключ и выскользнула в подъезд, оставив после тебя только запах духов.       И тот окончательно выветрился, когда Сэм Макото всё-таки проснулся и оглянулся по сторонам, окидывая пустующую кровать немигающим взглядом.

***

Бишоп-Мэнсон, 2020

      Перед ее глазами проносятся события той ночи, подобно кадрам из слайд-шоу, и с каждой секундой сердце колотиться начинает быстрее. Агата краснеет так, что хочется только одного — провалиться под землю. Или отправить туда Макото.       Или все сразу.       Харрис находит в себе силы оторвать взгляд от губ Сэма и решает посмотреть на парня. Девушку словно током ударяет, когда она вдруг замечает улыбку Макото, задорный блеск в прищуренных глазах.       «Господи, неужели это все за правду?»       — Ну, здравствуй, когара.       — Судьба непредсказуема. Правда, Сэм? — сглатывает Агата; вздох застревает в горле, когда Макото чуть наклоняет к ней голову и начинает вдруг бесшумно смеяться. Харрис про себя ругается и губы сжимает, чтобы не озвучить собственные мысли.       Настолько плохо… Что даже хорошо.       И как вести себя сейчас? Засмеяться вместе с ним, оскорбиться или, может, попросить не говорить домашним о её американских развлечениях? От всевозможных вариантов Агата теряется, и ком, стоящий в горле, давит на стенки сильнее. Словно расплачется сейчас.       Некоторые секунды Сэм смотрит на неё чуть оценивающе, как будто пытается что-то решить. Девушка распрямляет плечи и вскидывает голову, но даже этого оказывается недостаточно, чтобы посмотреть ему прямо в глаза.       Ребра под влиянием, как казалось самой Агате, уже давно умерших чувств сжимаются, сдавливая собою внутренние органы.       Макото кивает каким-то своим мыслям, складывает губы в искренней улыбке, от которой глаза сходятся в лёгком прищуре, говорит:       — Я выучил несколько интересных, но не очень известных хокку за… все это время. Твоя соседка таких точно не знала. Хочешь как-нибудь послушать их? ______ *Когара́ — в переводе с японского «маленькая»