Несоответствие

1. Посреди шума поля боя расслышать его шепот обычный человек не смог бы. Да и опытный боец вряд ли был в состоянии разобрать что-то сквозь крики, взрывы и стоны боли. Но всё это для Гаары было не важно. Он держал на руках своего истекающего кровью сына, шокированный куда больше тем, что его мальчик при смерти, чем сорванным совсем недавно поцелуем в губы. – Шинки? Казэкаге не помнил, как умело заткнул зияющую рану в боку молодого шиноби отодранной полой бордового плаща, что теперь стремительно становилась кроваво-красной. Не знал, в какой момент отскочил от летящей в них вражеской техники и как оказался рядом с медиками, холодным, четким голосом раздавая указания. В ушах звенело, а изображение перед глазами то и дело норовило перевернуться. Но убедившись, что преемник в надёжных руках ирьёнинов, он тут же вернулся на поле боя. Оставалось совсем немного. Считанные минуты и лавина песка снесла остатки нападавших, до которых не дотянулась массовая атака Шинки, и можно было праздновать победу. Ха. Разве что в фильмах. Приказы, приказы, отчеты, мечущиеся в попытке ничего не упустить мысли. Всех ли скрутили? Сколько раненных? Погибших? Каков ущерб, нанесённый деревне? Пострадали ли гражданские лица? Подбежавшего к нему медика Пятый поначалу не расслышал. Не мог? Не хотел. Ему было страшно. Услышать, что они не смогли, не успели. Что, если бы он мчался к ним чуть быстрее… Если бы решил помочь сыну вместо защиты атаковавших… Что его мальчик, его Шинки… – Ранение было очень тяжёлым, но сейчас состояние Шинки-сама стабильно. Плечи Гаары вздрогнули, взгляд сместился. – Уровень чакры очень низок, но сейчас мы очень осторожно доставляем его в отделение интенсивной терапии. – Каковы шансы на ухудшение? Мужчина не узнал свой голос. Он звучал так далеко, так сухо, что от него сердце лишь больнее сжималось. Ирьёнин замялся. – Мы сделали всё возможное. Шинки-сама поправится… Но то, как быстро он придет в себя, зависит от его силы воли. Песчаный молча кивнул и отвернулся. На границе каньона всё сильнее разгорался розовый свет нового утра. Подчинённый окинул лидера грустным взглядом. Сделал шаг назад. Поклонился и, пробормотав «Я пойду, казэкаге-сама», испарился. – Зависит от него, да? – бирюзовый взгляд, встречавший рассвет, был пуст. Ровно минуту Гаара не осознавал, что его крепко сцепленные в кулаки руки дрожат. А затем крик посыльного ястреба выдернул его из наваждения. – Пора за работу, – в пустоту бросил мужчина. Спустя три дня Шинки доставили домой. Он должен был лежать под присмотром врачей как минимум неделю – только раненных было слишком много и в больнице с мастерски скрываемой радостью согласились отдать преемника под личную опеку казэкаге. Его состояние было стабильно – рана затягивалась, чакра восстанавливалась. Только в сознание молодой шиноби так и не приходил. А Гаара наконец-то разобрался с основным массивом дел и, грамотно перераспределив непострадавшие силы деревни, устало опустился в кресло рядом с постелью сына. Вид капельниц его раздражал. Пятый не был склонен к напыщенным и слишком фантастическим размышлениям, но сейчас, в данный конкретный момент, ему казалось, что именно они не дают его мальчику проснуться. Подавив желание выдрать катетер и с размаха ударить стойкой о стену, Гаара подпёр ладонью щёку, смотря на мирно спящего сына. «Я люблю тебя». Иногда Шинки произносил эту фразу. Тепло. Смотря на Отца привычно-особенно, чуть улыбаясь. Он мог сказать это при всех, вызвав одобрительный смех и подняв окружающим настроение. Или когда они были наедине, чувствуя, что властителю Суны нужна передышка и поддержка. Эта фраза не была слишком вычурной, пусть и не обыденной, но, как заклинание, снимала с обманчиво-хрупких плеч казэкаге усталость. Давала чувство правильности, исключительности, завершённости. Хотя иногда Шинки при этом выглядел печальным. Особенно когда Песчаный отвечал «Я тоже люблю тебя, Шинки». – Вот как… «Я люблю тебя». Именно этот шёпот Гаара чудом расслышал там, посреди жуткой какофонии битвы, пока его уста горели от поцелуя, а руки заливала горячая кровь дорогого человека. Он не мог этого не услышать. Не смог не понять, что эта фраза сейчас, в этот момент, означает вовсе не то, что он привык думать. Мужчина сменил положение, опираясь руками о собственные колени, склонившись к кровати ближе, всё так же рассматривая лицо спящего. – Это грязная игра, сын. Сцены в его голове складывались в целостную картину. То, что Пятый не хотел видеть, не желал замечать – то, что Шинки тщательно скрывал от него. Ото всех. – Не похоже на тебя, – подняв одну руку, казэкаге ласково провёл пальцами по колючей щеке парня. – Но что тебе оставалось делать? Горестный выдох утонул в ватной тишине комнаты преемника. Только сейчас у Гаары появилось время подумать над словами и действиями сына. Спокойно, без спешки… ли? «Я бы хотел дать ему ответ, как проснётся», – последовавшую за этим мысль, что Шинки может так и не очнуться, мужчина, скривившись, прогнал. – «Но совсем не представляю, что мне сказать». – А ты действуй на инстинктах. Надменно-добрая улыбка брата выдрала Пятого из забытья. Осторожно пошевелившись, он убедился, что заснул в не самом удобном положении – наполовину свесившись с кровати. Медленно выпрямился, размял мышцы, потёр поясницу. – Старость не радость, – лёгкая ухмылка потухла с новым взглядом на Шинки – его совсем уже не мальчик всё так же спал беспробудным сном. – Это не справедливо. «У меня слишком много к тебе вопросов, Шинки», – склоняясь для поцелуя, мужчина не задумывался, почему он это делает. Лишь подчинялся инстинктам, как некогда в прошлом ему посоветовал брат. Он не знал, насколько верно всё делает и даже не заметил, как добавил в прикосновение чакру. Чуда не произошло. – Да уж, такое пробуждение бывает только в сказках. Так Гаара успел подумать, прежде чем сын пошевелился. Затаив дыхание, он смотрел, как дрогнули длинные чёрные ресницы, слегка изогнулись брови и медленно, с усилием раскрылись глаза. Привычно ясные малахиты сейчас были подёрнуты туманом долгого сновиденья. Шинки моргнул раз, второй, приходя в сознание и ориентируясь в пространстве. Гаара молчал, почти не веря в то, что столь глупая выходка сработала. – Отец? – сын произнёс это раньше, чем повернул голову в нужную сторону. «Ощущение чакры к нему вернулось». Изначальный порыв в очередной раз склониться, коснуться сына, перебила горькая обида: казэкаге откинулся на спинку кресла, устало смотря в глаза преемнику. В обычном состоянии Пятый спросил бы, как больной себя чувствует, заботливо подоткнул бы одеяло, принёс бы воды, поправил бы капельницу… Однако нынче он был слишком рассержен для привычной заботы. – Ты решил, что оставить меня одного с пониманием твоих чувств – правильно? – Песчаный надеялся, что произнесет это резче, но голос ему отказал. – Расслышал. «Это не то, о чём стоит говорить с тяжело раненным», – Гаара прекрасно понимал это. Но злость закипала в нём всё сильнее, поднимая, тисками вытаскивая на поверхность то, что он, как ему казалось, навсегда запер в себе. – И как давно? Шинки снова смотрел в потолок. Между его бровями ненадолго возникла складка. – С семнадцати, кажется. Я не уверен, когда моя любовь к Вам стала иной, Отец. – И ты просто смирился? – Этому Вы учили меня более, чем чему-то другому, Отец. – Шинки! – Я не совсем понимаю Ваше возмущение моим поведением, Отец, – он скривился, попытавшись пошевелиться – рана в боку дала о себе знать. Медленно вдохнул-выдохнул. – Хотя, с логической точки зрения, выбор возможной предсмертной фразы был действительно неудачным. – Так ты хотел… Теперь нахмуренные брови выражали недовольство. Даже больше – укор. – Конечно же нет, Отец. Моего желания стать казэкаге и быть с Вами ничто не изменит, – он прикрыл глаза. – Но было так больно и холодно. Я действительно подумал, что умираю. – Чудом спасся, – злость начала испаряться. В какой-то момент Песчаный уже решил, что перекрутил себя и неправильно всё понял. Но ответ Шинки подтвердил верность его догадок. С другой стороны, то, как сын реагировал, не совпадало с представлением Гаары о душевных страданиях влюблённого человека. Песчаный сменил положение, пересев удобнее, сцепив перед собой руки. Бирюзовый взгляд, всё ещё полный сомнений, смягчился. – И тебя всё устраивает? – М? – парень повернул в сторону собеседника голову. – О чём Вы, Отец? – Ты, разве, не хочешь… большего? – казэкаге ощутил, как у него вспыхнули уши. Благо, в царящем полумраке этого не должно быть заметно. – Раз ты меня так любишь? Блеснувший в изумрудных глазах озорной огонёк быстро погас. Шинки снисходительно улыбнулся – старший даже успел удивиться, что он способен на это в подобном состоянии. – Не думаю, что Вам подходит подобное, Отец. Тем более со мной, – он сделал паузу, аккуратно поменял положение тела. – А со своим организмом я уже научился справляться. Молчание со стороны лидера Суны заставило повелителя сатецу снова нахмуриться. – Или для Вас подобное неприемлемо? – Нет. Я просто… – Со мной всё в порядке, Отец, – Шинки вытащил руку из-под одеяла и коснулся колена мужчины. – Не стоит об этом беспокоиться. Мне достаточно быть рядом с Вами. – И только? – Гаара уже и не помнил, когда последний раз в его голосе звучало столько недоверия. Особенно к сыну. – У тебя совсем нет никаких желаний? Связанных со мной. Парень долго смотрел на возлюбленного молча. Оценивающе. – Давайте обсудим это позже, Отец. Сейчас Вы слишком обеспокоены моей травмой. – И добавил уже тише: – Полагаю, это моя расплата за сказанную глупость. – Разве любовь – это глупость? – Пятый почувствовал, что чрезвычайно устал для того, чтобы злиться повторно. – Нет. И, всё же, его сын был слишком спокоен. Слишком. – Но мне не стоило делать так, чтобы Вы поняли, что моя любовь изменилась. – Но я понял. – Мой безумный ход хотя бы увенчался успехом? В первую секунду казэкаге не осознал, что его мальчик резко сменил тему на результаты битвы. Он почти ответил «я в полном смятении, если ты этого добивался», когда мысленно согласился, что разговор можно и перенести. – Если исключить ранение, расчет был, как всегда, точным. – Этого больше не повторится, Отец. 2. После полного выздоровления Шинки вернулся к своим привычным обязанностям, и Гаара с беспокойством, перемешанным с досадой, осознал, что поведение сына нисколько не изменилось по сравнению с тем, что было до признания. В то время как Песчаный непрестанно терзал себя мнением, что с таким выбором сердца его мальчику плохо, сам молодой мужчина не изменил своему предыдущему образу ни на йоту. – Почему ты говоришь, что всё нормально, Шинки? – спустя неделю от возвращения преемника к работе, старший настоял на продолжении разговора. Они поужинали и сидели в гостиной, потягивая чай. Опасаться, что их кто-то может подслушать, было бессмысленно: Канкуро уже пять лет как съехал жить отдельно. – Так разве возможно иначе? – тон собеседника был слегка раздражённым – лишь наедине Шинки позволял себе подобную вольность. И только в случаях, когда считал заботу Отца чрезмерной. – Или Вы согласны на подобные отношения со мной, Отец? – Я… не знаю. Но и не могу оставить этого так. – Как? – парень со вздохом опустил свою полупустую кружку на низкий столик. – Я справляюсь. Почему Отец мне не верит? – испытующий взгляд Песчаного заставил его снова вздохнуть. – Если исключить физическую близость любовников, всё Ваше свободное, да и большая часть рабочего времени, принадлежит мне. На что жаловаться? Вероятно, был бы у Вас кто-нибудь… хотя бы один партнёр, это бы заставило меня ревновать. Но у Отца есть только я. Гаара нашёлся не сразу, долго рассуждая над тем, что сказал сын. Он был уверен, что его выводы верны, но и действия, объяснения Шинки не были лишены привычной молодому шиноби логики. «Отступиться, раз он всё решил для себя?» – Даже попробовать не хочешь? – в конце концов произнёс казэкаге, решив, что это будет последняя попытка. Сын, потянувшийся к чаю, замер. Посмотрел на старшего. – Конечно, хочу. Но разве Отец согласен? – помедлив, кукловод поднялся и пересел значительно ближе к мужчине. – Вы же понимаете, что, если пытаетесь сделать что-то ради меня во вред себе, мне это не придётся по вкусу, Отец. – Да, – голос Пятого не дрогнул, пусть он и немного лукавил. – Только я не знаю, понравится ли мне то, что ты хочешь сделать, Шинки. Теперь долго, внимательно в глаза собеседника смотрел младший. – Даже несмотря на то, что я – мужчина? – Гаара кивнул. – Ваш сын? – Сомневаюсь, что ты хочешь, чтобы кто-то в деревне знал об этом. – Заметив, как его мальчик отвёл взгляд, казэкаге тихо фыркнул. – По крайней мере, говорить – точно не станешь. Как и я. – Подняв руки, Песчаный коснулся лица сына. – Я не против попробовать. Исключительно так можно что-то понять. Черты Шинки еле заметно смягчились, бесповоротно убедив лидера Суны, что он не ошибся в своих выводах. – Только я даже целоваться не умею, – опустив взгляд, пробормотал парень. – Ничего, – Гаара притянул его к себе и прошептал: – Я тоже.