Нарушенный Догмат

Сандал, бергамот, корица — осели на губах Люсьена, впитались в кожу, смешались с дыханием. Боль — просто фон, она оттеняет удовольствие, и Кхиори видит это, чувствует, впивается короткими острыми ногтями в его плечи, растравливает едва затянувшуюся рану, и пальцы скользят уже в крови, прибавляя её тяжёлый медный аромат к благоуханию ароматических свеч. — Не высовывайся завтра, не лезь на рожон, — произнесла Кхиори, устроив голову на его плече, рисуя на взмокшей коже его груди какие-то дивные и замысловатые узоры. — Если Гаэлиан не придёт, мы пересмотрим план, хотя этот складывается слишком удачно. Поместье будут охранять по всему периметру, и если стянуть силы охраны в одну точку, будет возможность проскочить и выкрасть девчонку. Мне хватит и минуты, у меня есть дубликаты ключей от поместья. — А если он не придёт, насколько сложнее будет выполнить контракт в следующий раз? — Люсьен прижался губами к макушке Кхиори, расслабленно бродя ладонью по её спине. Странные, странные отношения — нездоровые, неестественные… но кому какое дело? Близость — лишь разновидность отдыха, способ сбросить напряжение к обоюдному удовольствию, зачем усложнять то, что не нуждается в условностях? — Придётся ловить их на обратном пути и нападать на экипаж, а там помимо их личной стражи будет ещё и сопровождение из Легиона, они нас из арбалетов стрелами как крольчат нашпигуют, — она вздохнула. — Мне бы только минутку выиграть, я справлюсь! Где скампы носят Гаэлиана… — Засыпай, сестра, завтрашний день расставит всё по местам, — мягко произнёс Люсьен, подтягивая выше тонкое колючее одеяло. — А какой знак ты должна подать Гаэлиану, когда девочка будет украдена? — Огненные искры в небо послать… Что ты задумал, дитя? Не смей завтра пытаться отвлечь стражу, — Кхиори почувствовала неладное в этом послушном голосе, в забившемся чаще сердце, в мягком полуобъятии. — Не смей, слышишь? Это приказ, Ассасин! Твоя задача — обеспечить мою безопасность. — Я это понял ещё вчера, Спикер, — Люсьен тихо хмыкнул, устало закрывая глаза. — Я чту Догматы — и повинуюсь, ты знаешь. Это прозвучало достаточно убедительно, чтобы Кхиори примирительно поцеловала Люсьена в плечо и затихла, засыпая. А вот Винсент, который потратил на воспитание своего ученика целых четырнадцать лет, не купился бы на эту неколебимую уверенность, на тщательно дозированное возмущение в голосе. Мудрый дальновидный Винсент, он слишком хорошо знал Лашанса, чтобы поверить ему в такой ситуации. Особняк верховного канцлера действительно был оцеплен, лучшие из лучших, сам цвет Легиона патрулировал периметр, сверкая золочёными доспехами в свете заходящего Магнуса, отражая последние лучи. Люсьен машинально проверил крепление меча, пересчитал ножи в перевязи — шесть, должно хватить — и невидимым скользнул за Кхиори в приоткрытую калитку палисадника возле дома, прикрывая её за собой. — Вон они, — прошептала Кхиори, потянув Люсьена за плечо: в высоких витражных окнах было хорошо видно всё семейство, собравшееся за столом. — Как только Гаэлиан подаст знак и начнёт отвлекать стражу, я смогу проникнуть в дом и утащить девчонку. Важно, чтобы ни одного стражника за моей спиной в этот момент не было. Ты понял? — Да, Спикер, — покладисто отозвался Люсьен и подтолкнул ей к дому. –Только вот Гаэлиан должен был подать знак ещё час назад, верно? — Что ты задумал? — рассерженной гадюкой зашипела она, пытаясь схватить невидимого Лашанса — безуспешно. — Иди к двери, Спикер. Доставай девчонку. Контракт мы выполним сегодня. — Я запрещаю тебе, не смей! Люсьен! — Иди, — голос его прозвучал уже из-за живой изгороди, оплетавшей кованный забор палисадника. Кровь стучала в висках: он нарушает приказ, преступает Догмат, но ведь это лучше, чем подвергнуть других опасности быть убитыми на тракте, когда стража готова к нападению? За лязгом собственных доспехов стражник не услышал его лёгких шагов, за что и поплатился, получил метательным ножом под кадык. Как скоро его настигнет Ярость Ситиса? Следует торопиться. Люсьен снял кольцо хамелеона, сдёрнул с мёртвого стражника шлем, швырнул его в спину следующему патрульному и громко расхохотался — смех его разрезал вечернюю мирную тишину. Перемахнув через низкий заборчик возле хозяйственной постройки, он с обеих рук метнул в резные деревянные стены огненные шары, и пламя схватилось, занялось, лизнуло жадно просушенное ветрами дерево. — Эй, ты что творишь? — Какого скампа? — Валий убит! Тревога! Люсьен выбросил в небо горсть огоньков и снова безумно рассмеялся, петляя между фигурно выстриженными деревьями и уворачиваясь от стрел, попросту не позволяя страже прицелиться. — Все сюда! Нарушитель на территории! Совершено убийство! Он отступал, держал в поле зрения дом канцлера, чтобы не упустить из виду ответный сигнал, чувствуя, как приближается нечто страшное. Ощущая всем своим существом силу столь мощную, что хотелось пасть ниц и молиться, молиться, непрестанно молиться — умолять отпустить его грехи. — Ну что же ты так долго, — процедил он сквозь зубы, поджигая всё на своём пути, что могло гореть, чтобы надёжнее приковать к себе внимание стражи. А куда сбегать потом? Снова в канализацию? От Ярости Ситиса он бегать не собирался, а вот увеличивающееся количество стражников не могло не удручать. Со стороны дома показалась россыпь огненных искр — и Люсьен совершенно по-детски счастливо улыбнулся: у него получилось! У них получилось. Оставалось только сбежать. Скрывшись под невидимостью, он низко пригнулся, чтобы не поймать шальную стрелу куда-нибудь в колено, и попытался выйти к тонущей сейчас во мраке части пригорода — свет от подожжённых пристроек надёжно приковывал к себе всё внимание не только стражи, но и редких зевак. Ярость Ситиса доберётся до него, куда бы он ни бежал, где бы он ни прятался — о, разве он мог когда-нибудь допустить хотя бы тень мысли о том, чтобы нарушить Догматы? Он сразится с вестником Пустоты, он сразится и победит, потому что сердце его наполнено верностью Матери Ночи и любовью к Семье. А что до повиновения… из двух зол выбор пал на меньшее. Голоса стражи остались далеко позади — Люсьен бежал, не разбирая дороги, нырял под низкие арки, нёсся сквозь чужие дворы, перепрыгивал через оставленные на ночь тележки торговцев, задыхался — но не останавливался. Всё, дальше бежать некуда. Это здесь три года назад он любовался ночным небом, нежась в прохладной воде озера Румаре. Здесь он и примет сейчас бой. Лашанс, пытаясь отдышаться, потянул из ножен клинок и медленно обернулся. Ярость Ситиса настигла его.