Желание быть безумным

— Да что он тебе? — шепчут в темноте и голова кружиться, и вообще как-то неизъяснимо больно и упоительно одновременно от бестелесного видения, повисшего перед ним в неосвещённом глухом пространстве. Тамби улыбается. Жаль, парень, которого он притащил к себе из клуба, не видит этого, — Почему ты со мной не хочешь, а? — он постепенно выходит из себя и начинает беситься. Шёпот переходит в шипение. А Тамби улыбается горько и невидимо, — Ты ещё выбираешь, чёрт возьми?! Скажи спасибо, что я с тобой поехал! С твоей внешностью тебе вообще вряд ли что-то светит! — давиться ядом отшитый мальчик. — Поэтому я и не хочу с тобой. Ты спрашиваешь, что он мне? Он рядом не из жалости, а потому что ценит. Хотя бы как друга… — Сам притащил домой, нажаловался на этого своего Рустама, а теперь брыкается, сука! — шипит темнота комнаты в ответ. — Я не притащил. Ты сам за мной увязался, помнишь? — темнота стихает, потом шуршит курткой в прихожей и хлопает дверью. Тамби отпускает себя наконец и валится на кровать, весь сжимаясь от обиды на слова парня о его внешности. Страшно представлять, что Рустам думает так же. *** — А вот пг’едставляешь, что было бы, если бы сейчас началась весна? — совершенно искренне спрашивает Рустам. Они идут рядом по осеннему холодному городу. — Скоро весна, скоро весна, скоро эти ночи беспокойного сна! — улыбается Тамби, по инерции напевая. На душе как-то невероятно легко. Кудри Рустама слегка дрожат на ветру, рассыпаясь по скулам. Он хочет выглядеть как невесомый мальчик-ветер, хочет быть прекрасным и фантастическим для Тамби в эту секунду. Руки в карманы и идеально ровная спина, чуть грустная улыбка-усмешка… Всё для него. — С кем это у тебя ночи беспокойного сна? — как обычно выговаривая слова, издевается Саидахмедов. — Да было бы с кем, Рус… — Вот-вот… — они идут по парку, разглядывая цветные кленовые листья. Давно такой осени не было. Всё серые какие-то, жухлые, а эта прекрасная. Кстати сказать, похожа на бездонные чёрные глаза Тамби, в которые Рептилоид украдкой смотрит при каждом удобном случае. — А я вам на что, Лидия?! — вдруг героическим тоном выдаёт он, коверкая звуки на советский манер, — Как я вам в сексуальном плане? — Уходи, Зиновьев, не пара ты мне! — подхватывает Масаев, вспоминая золотое время Камеди Баттла. Говорить особо не о чем, но для них это давно не проблема. Просто рядом хорошо и спокойно, как ни с кем больше во всём грёбаном свете. — Слушай, Тамби… А можно я тебе стихи свои пг’очитаю? — Ты стихи пишешь? — Да ну нет, само как-то написалось… Так я пг’очитаю, можно же, да? — Читай, читай, — они остановились у лавки, но садиться не стали. Рус ещё больше расправил плечи, смахнул забравшиеся в глаза пряди волос и торопливо вынул из кармана мобильный. Тамби как-то замер, даже не осознавая этого, и почти перестал дышать. Рептилоид набрал в лёгкие побольше воздуха и… выдохнул всё разом. — Плохие стихи, — он махнул рукой и убрал телефон, - не буду читать. — Ну и что это такое? — улыбнулся Тамби, — Стесняшки в 30 лет? Мммм, вот это тема, — он подошёл к другу и взял его за предплечье. Рустам от прикосновения вздрогнул и у него слегка закружилась голова, — Можешь не читать. Я и так знаю, что прекрасные стихи. — Не успокаивайте меня, Лидия. Безнадёжен я! — ответил парень, тепло обнимая Тамби одной рукой и ощущая колотящееся сердце в собственных замёрзших костяшках. — Да ну тебя, безнадёжный он. Если сейчас не так что-то, ты говори, я подскочу, решим. Ещё не то будет, только подожди! — подбадривающе улыбается Масаев, всё ещё сжимая предплечье и похлопывая по спине. — По-до-жди, дожди, дожди! — начинает выкрикивать Рустам, и уже через секунду по всему парку разноситься звонкое, весёлое «Я оставил любовь позади-и-и!» *** — И теперь у меня впереди — дожди-и-и, — чуть слышно нашёптывает Тамби. Он здесь, совсем рядом, на заднем сидении такси. Их бёдра соприкасаются, от чего невыносимо стыдно и приятно одновременно. Рустам в шутку увесисто роняет ладонь на колено друга и гладит. Тот, на удивление, совсем не против. Ему и объяснять ничего не надо. Нормально всё. Это сразу видно. — У меня др завтра, — говорит Рус, не прекращая поглаживать мягкие брюки, только слегка замедляясь, — Придёшь? — А ты думаешь, я вот так взял и забыл, да? — по-лисьи улыбается Тамби и устраивается головой на плече друга. Тот по-свойски, собственнически запускает руку в мягкие густые локоны и протягивает их сквозь пальцы, разглядывая. — Рус… — Мм? — Стихи-то скинь. Ты обещал. — Когда это я тебе обещал? — слегка отстраняясь и смотря в глаза другу, спрашивает парень. — Да вот же, в парке, — Масаев хитро-хитро щуриться, нагло укладывая руку на грудь Рустама, вроде как для удобства — он уже почти лежит на нём, и от этого колотит до чёрных-чёрных чёртиков в глазах. Ещё и руки предательски дрожат. Но отказать этим глазам ну просто невозможно. — Вечером скину, — улыбается Рус, стараясь изобразить раскованность, но даже краешек губ от волнения трясётся. Кажется, он готов заплакать от напряжения, он весь натянут, как струна. — После съёмок жду, — отвечает Тамби, слегка потираясь головой о плечо и заставляя расслабиться от неожиданных действий. Почувствовал-таки, что что-то не так. Всегда чувствует и молча помогает. Но вот, авто тормозит и они выходят в холодный воздух, затем поспешно спускаясь по лестнице в студию. Рустам весь белый, а ещё у него, кажется, стояк, который нужно срочно как-то потушить, но это почти невозможно. От форм Тамби кроет так, что даже холодная вода не всегда помогает. Проверял. Пару раз даже кончал от одного взгляда и лёгкой фантазии. Хотелось очень неприлично лапать и целовать. Но было нельзя. А сегодня он ещё и пришёл в джинсовом костюме, который ему так безумно идёт… *** Рустам заходит в свою квартиру. Здесь царит прозрачный осенний полумрак. Он задумчиво кладёт ключи на тумбочку и останавливается, смотря в пол. Триггерит и жжётся в голове разговор после съёмок. Ему кажется, что он сделал что-то ужасное, спалился с головой такому красивому, такому манящему Тамби… — Бг’атка, стой, — зовёт Рус, забегая в гримёрку к другу. Тот выглядит подавленным, хотя и улыбается. Он это называет «я себя принимаю и ни на что не обижаюсь». А у самого в душе пропасть — пропасть тёмная и воющая, и до жути пустая. Рус-то знает… — Да, я тут, чего ты? — Нуг’лан сегодня палку пег’егнул. Конкг’етно так. И я вижу, что тебе того… не хорошо. Так вот, я хотел сказать… Тамби, ты не жиг’ный. Вот вообще. Ты прекрасный, красивый, солнечный — Рустам от волнения стал выговаривать все буквы, — а ещё ты такой харизматичный, милый, Тамби я… — Рус, спасибо тебе… Это всё очень трогательно, правда… — Масаев подходит ближе и прижимает его к себе, и гладит по спине бережно-бережно. Да почему ж внутри-то всё так сжимается? Хорошо же ведь, и, очень может быть, что не надо признаваться, чтобы это не потерять навсегда. Сердце делает подъём-переворот и уходит в пятки. Нет, надо когда-нибудь сказать. Он бы всё отдал, чтобы сейчас поцеловать друга. И они стоят так долго-долго, и оба глубоко дышат от чего-то. Просто хорошо вот так стоять. — Рус, прочитай стихи. Я очень хочу. Пожалуйста, — парень снова набирает воздух в лёгкие и почти неслышно, лёгким дыханием ветра — как он и хотел — шелестит на ухо Тамби строчки о нём же. — Лети. Лети. Лети! Тебе здесь плохо и невыносимо душно, Я знаю, зажигается фитиль Свечи с огнём, стремящимся наружу. И он внутри тебя, в горячем сердце, И он — не я, он даст тебе мечту, Лети. Дай, ангел, небу тёмному согреться, А я в холодном мире подожду. Виснет молчание, в течение которого Рус от накрывшего стыда пытается вырваться из объятий Тамби, а тот сдерживает его, крепко и спокойно, но почему-то ничего не говорит. Наконец, его голос доноситься до Рептилоида и тот понимает, почему друг молчал. Этот самый голос сломан слезами. — Боже, Рус… Я… Это слишком красиво… Я бы хотел, чтобы кто-то написал такое для меня… — Так это и есть про тебя, — забывшись, выдаёт парень. — Ты серьёзно? Ну нет, это должно быть про кого-то очень красивого, идеального… — Ну, так я и говорю — про тебя, — Рус с упоением улыбается, но Тамби не видит этого, а когда отстраняется от него, улыбка уже совсем не та — простая, обычная. Наконец, пережитое в сотый раз видение ненадолго отпускает. Рус снимает футболку и кроссовки, в одних брюках проходит к зеркалу в прихожей, не зажигая свет. Он чувствует себя невероятно сухим, болезненно-худым и от этого становиться жутко приятно. Ночь и усталость порождают чувство безграничной свободы и желания полного безумия. «Вот что захочу сейчас — то и сделаю. И ничто мне не помешает, я всё могу». Он стоит перед зеркалом и рассматривает себя. На едва заметных линиях пресса лежит акварельная синеватая темнота. Она же ютиться на плечах и ладонях, садиться на тёмные пушистые ресницы. Минутная вспышка энергии вдруг иссякает, и начинает клонить в сон. Он ложиться на пол прихожей и засыпает прямо там — он не хочет спать на кровати, не хочет, чтобы что-нибудь сегодня было как обычно. Он решил завтра же, на дне рождения, признаться во всём другу, когда они оба выпьют и расслабятся. И будь уже что будет…