Мы никогда не расцветём

Антон впервые в своей жизни опытным путём познакомился с чувством жутчайшего похмелья. Хотя, по его задумке, этот сумасшедший эксперимент не должен был иметь подобных последствий. С трудом разомкнув слипшиеся за ночь веки, Шастун бессмысленным взглядом уставился в потолок, узоры на котором ему показались знакомыми и привычными. Он даже не сделал попытки подняться — у него ломило всё тело, а чувство тошноты ласково объяло его гортань. Проснувшись, Антон словно начал дышать заново, так что каждый вдох наполнял его лёгкие ощущением тяжести. Ему было больно даже лежать. Любое функционирование организма доставляло ему дискомфорт. После таких ситуаций обычно навсегда бросают пить. Но ведь Антон даже не начинал. Он хотел встать, но совершенно не хотел выворачивать свой желудок наружу. Однако у него не было другого выбора, потому что внеочередной сгусток лепестков, застрявший в горле, мог стать причиной ещё более плачевных последствий. Цветам не нравится, когда Антон долго находится в лежачем положении. Цветы не прощают таких ошибок. Им хочется увидеть свет. Поднявшись, Шастун бегло осмотрел все предметы, стоящие поблизости, и не нашёл ничего лучше, чем сплюнуть в стакан с чистой водой, как будто нарочно оставленный здесь. От неожиданной смены позы у него закружилась голова, но ему однозначно стало чуточку легче, когда он избавился от удушающего чувства. Антон прилёг обратно и попытался связать свои мысли воедино. В такие моменты память возвращается не сразу, но резко. Это происходит как по щелчку выключателя. — Бля… что я натворил… — тихо произнёс Шаст охрипшим голосом и закрыл глаза, надеясь, что навсегда. Он, конечно, предполагал, что когда-нибудь сможет признаться учителю физкультуры в своих чувствах, но ему и в голову не приходило, что всё может произойти именно так. Так ужасно и отвратительно. После таких ситуаций обычно начинают пить. Антон, пожалуй, обязательно подумает об этом. Воспоминания, постепенно возвращающиеся к своему очагу памяти, поражали его всё больше и больше. Он ненавидел себя, свою сущность, своё тело, свои мысли. Он ненавидел в себе всё, что только можно было. Ему стали ненавистны даже собственные руки, которыми он обхватывал стаканы с разбавленным алкоголем. Пожалуй, было даже хорошо, что Антон пока не вспомнил о том, что он творил со своими пальцами, когда они ехали вместе с Арсением Сергеевичем… домой? На секунду перестав заниматься самобичеванием, Шастун решил осмотреться и убедился, что стены комнаты ему незнакомы. Как и кровать, на которой он лежал. Как и всё то, что окружало его. Арсений Сергеевич не стал везти напившегося в хлам подростка к его родителям, понимая, что Антон хорошенько получит за свои ночные похождения. Он даже не стал сообщать им о том, где и в каком состоянии обнаружил их любимого Антошу. Схватившись за телефон, лежащий рядом на кровати, Шаст не обнаружил ни одного пропущенного от мамы, а это значит, что она всю ночь была спокойна за своего сына. Неужели… Арсений Сергеевич проявил заботу и спас непутёвого ученика, с которым у него даже не сложилось адекватных отношений? Антон всеми силами избегал слов «снисхождение» и «жалость». Вместо них он ласкал в своём сознании слова «симпатия» и «шанс». Шастун мечтательно улыбнулся и закрыл лицо руками, раз за разом прокручивая в голове события прошлой ночи. На самом деле он помнил всё не так хорошо. Многие детали канули в прожорливую бездну, особенно звуки и голоса, вместо которых Антон помнил лишь громкую музыку. Он видел перед собой оттеняемое пошлым мраком лицо учителя, когда тот подошёл к Антону и услышал заветное признание, блестевшее на чужих губах вместе с каплями алкоголя. Для Шастуна это было самое дорогое воспоминание, несмотря на то, что в нём было слишком много неясных моментов. Рядом с головой Антона лежали другие лепестки, и он подумал о том, что Арсений Сергеевич, конечно, увидел их. Было ли ему хоть что-то известно об этой болезни? Даже если нет, после увиденного ему обязательно захочется узнать, что это за чертовщина. Спрашивать у максимально честного после выпивки Шастуна он не осмелился, но это не значит, что он побрезгует любыми другими способами, чтобы достать информацию. Так или иначе, ему придётся смириться с тем, что чувства Антона искренни до невозможности. В это было сложно поверить, но Шастун воспринял эту мысль так спокойно, как только можно было в его ситуации. Когда скидываешь со своей души огромный груз, оставивший там глубокую вмятину, всегда становится легче. Тяжёлое время наступает лишь потом — когда сталкиваешься с последствиями своего поступка. Антону было приятно нежиться на кровати, пропитанной запахом пота преподавателя, но желание посетить уборную заставило его подняться. Он с особым чувством радости осматривал квартиру, в которой ему посчастливилось оказаться, и незаметно для себя пытался узнать, мог ли кто-то проживать тут помимо Попова. Молодой учитель не был женат, но это не значило, что он не мог жить с какой-нибудь девушкой. Зубная щётка была в количестве одной штуки, а обнаруженная одежда могла принадлежать только Арсению Сергеевичу. Шастун, удовлетворённый результатами своих поисков, забрёл на кухню. Уже остывшая овсяная каша и записка удивили его. «Выспись. На мои уроки можешь сегодня не приходить» — гласил клочок бумаги. Антон прочитал написанное голосом учителя, но это порадовало его лишь на секунду. Он вспомнил, что сегодня пятница и шесть уроков, а ещё контрольная по биологии. Взглянув на часы, Шаст прикинул, что сейчас близился к концу второй урок. К счастью или нет, но сегодня первыми двумя занятиями была как раз физкультура, которую ему можно было со спокойной душой пропустить. Огорчившись, что с Арсом удастся поговорить только на перемене, Антон засунул записку в карман и поспешил покинуть квартиру. Ему надо было переодеться и забрать рюкзак с учебниками. Благо, что он оказался в соседнем районе и потратил не так много времени, чтобы найти свой дом. Родители уже были на работе, так что Антону даже не надо было притворяться крадущейся мышью, чтобы тихонько прошмыгнуть в свою комнату. Пока что всё складывалось как нельзя хорошо. Он немного опоздал на третий урок, но пожилой математик спокойно пропустил его в кабинет, мягко улыбнувшись беззубым ртом. Антону было тяжело, причём больше морально, чем физически. Цифры расплывались перед его глазами, как и лица одноклассников, потому что его голова была занята посторонними мыслями. Он с трудом делал вид, что занимается важными вычислениями, низко склонившись над тетрадью. На самом же деле его концентрация была равна нулю. Серёжа, как и ожидалось, решил устроить себе день отдыха и не пришёл в школу. Это вполне объяснялось его взбалмошным поведением и своенравным характером. Странно было то, что Димы тоже не было, хотя в его случае прогулы были очень редким явлением. Ни от кого из них Антон не получил ни одного сообщения, и он не знал, стоило ли ему беспокоиться за своих друзей. Немного подумав, он пришёл к выводу, что в его ситуации будет вполне справедливо, если все его переживания будут направлены на его собственную жизнь, в которой произошёл такой переполох. Следующим уроком была биология. Антон очень надеялся, что во время контрольной работы сможет отвлечься от надоедливых мыслей, но случилось непредвиденное. Павел Алексеевич отсутствовал, а на его замену никого не прислали. — Да он наверняка опять ночью зависал где-нибудь. Взял к себе в подручные физрука и пошёл гулять, — сказал кто-то из класса, когда все уселись на места и занялись своими делами. — Ты физрука-то сегодня видел? Он вообще выглядит так, словно ни разу алкоголь в жизни не пробовал, — ответили ему. — Ага, словно ни разу в жизни в рот не пробовал, — посмеялся кто-то третий, но его шутку почти никто не оценил. Антон незаметно проскользнул к выходу из кабинета. Он понимал, что не сможет просто так просидеть ещё целых сорок пять минут до следующей перемены, и решил действовать. Ему хотелось увидеться с Арсением Сергеевичем. Не факт, что он сможет найти в себе силы начать с ним разговор, но ему было жизненно необходимо встретиться с преподавателем и хотя бы узнать, каким взглядом он смотрит на него после всего, что произошло. Это позволило бы ему укрепить в себе надежду на лучшее. Или разрушить всё то, что он взращивал в себе всё это время. Шаст всё ещё не понимал, как именно Арсений Сергеевич отреагировал на столь неожиданное признание. Возненавидел ли он ученика? Или же был готов дать шанс этим неразумным отношениям? Шастун ведь ни на что серьёзное даже не претендовал, по крайней мере, до тех пор, пока не проснулся у учителя в постели. Пока что не было ни одного фактора, который заставил бы Антона почувствовать ужасную боль разочарования. Либо Попов действительно задумался над тем, чтобы сделать опасный шаг в неизвестное будущее, либо он просто был хорошим педагогом, не желающим рушить подростковую психику резким отказом. Антон чувствовал себя счастливым. Он не знал, какую непосильную боль ему придётся испытать, если Арсений отвергнет его, но, ослеплённый догадками, он не хотел ни о чём таком думать. Влюблённость — не порок, но слишком сильно напоминает собой болезнь, чтобы казаться сказкой. Поскольку урок начался совсем недавно, в коридорах никого не было. Шаст спокойно прошмыгнул на первый этаж, не встретив на своём пути ни одного учителя. Он уже почти подошёл к спортзалу, как вдруг услышал где-то совсем рядом звук, похожий на истошное всхлипывание. Остановившись, Антон прислушался. Спустя несколько секунд всё отчётливее стали проступать чьи-то несдерживаемые рыдания. Путём несложных дедуктивных методов Шастун выяснил, что звуки доносились из женского туалета. Ему не хотелось заходить туда, но издаваемые кем-то всхлипы были настолько преисполнены болью, что он не мог заглушить в себе чувство сопереживания. Аккуратно отворив дверь, Антон тихо прошёл внутрь и убедился, что закрыта была только одна кабинка из трёх. Он приблизился к двери и постучал, но в ответ услышал лишь те самые непрекращающиеся рыдания. Это было не его дело. Ему не нужны были лишние проблемы. Если он пройдёт мимо, никому не станет хуже. Но что делать с добросердечностью, вступившей в бешеную интеграцию с элементарным любопытством? Правильно, повиноваться. — Я открою? — еле слышно спросил он. На этот раз его явно услышали, потому что плач неожиданно прекратился. После недолгой тишины дверь чуть приоткрылась. Увиденное поразило Антона не меньше, чем записка, найденная им сегодняшним утром. Оксана Фролова была младше него на год и училась в десятом классе. Он был знаком с ней благодаря некоторой кооперации на всяких школьных праздниках, где они вместе украшали холл и готовились к выступлениям. Она была весьма умной и послушной ученицей, отличавшейся скромностью и творческим складом ума. Учителя часто ставили её в пример другим. Оксана была во всём лучше Антона, но между ними никогда не было соревновательной вражды. Им просто было всё равно друг на друга. Но сейчас, увидев её в таком состоянии, Шастун проникся к ней самыми тёплыми и нежными чувствами. Она сидела на холодном полу, сложив руки на крышке унитаза, и прятала своё заплаканное лицо, усиленно вытирая глаза об локти, хотя в этом не было никакого смысла. Из-за неудобной позы её юбка задралась выше колен, оголяя стройные ноги. Рядом с ней валялась школьная сумка и несколько скомканных салфеток, на которых виднелись следы стёртого макияжа. — Окс, это я, Антон Шастун, — мягко произнёс Шаст и присел на колени рядом с Оксаной. Кабинка была настолько маленькой и узкой, что Антон не смог поместиться в неё полностью вместе с раскоряченной Фроловой, поэтому дверь за ним не закрылась. Его кроссовки торчали снаружи. Если в этот момент зайдёт какая-нибудь школьница, у неё появится огромное количество вопросов. Фролова подняла голову и посмотрела на Антона. Из-за пролитых слёз её глаза жутко покраснели, а подводка растеклась и размазалась по лицу. Несмотря на то что Оксана выглядела мертвенно-бледной, её щёки заалели из-за постоянных содроганий в теле. Ей было плохо, невыносимо плохо. Шаст подумал о том, что ей, вероятно, поставили незаслуженно низкую оценку. Но стоило ли из-за этого так убиваться? — Что случилось? — всё-таки решил спросить Антон, раз Фролова не стала выгонять его. Она долго-долго молчала. Её рыдания прекратились, пока она широко раскрытыми глазами смотрела на Шастуна. Но затем, не выдержав, Оксана залилась слезами с новой силой. Антон не мог придумать ничего лучше, чем обхватить её руками. Поначалу Фролова даже не поняла, что её обнимают. Она была оторвана от реальности. Лишь потом Окс позволила себе прижаться в ответ и спрятать своё лицо на плече у Шастуна, пачкая его одежду потёкшей подводкой вперемешку со слезами. Шаст не был против этого, понимая, что в её жизни произошло что-то серьёзное, оставившее глубокую рану на её сердце. Он хотел, чтобы она выплакалась, пусть даже они никогда не были достаточно близкими для этого друзьями. Оксана плакала, но с каждым всхлипыванием ей становилось чуточку легче. Со слезами из неё выходила та самая боль, вызвавшая у неё столько эмоций. Силы постепенно покидали её тело, пока она не оказалась совсем опустошённой для того, чтобы продолжить плакать. Она оторвалась от Антона, но продолжала держать его за плечи и поддерживать с ним зрительный контакт. — Я призналась Арсению Сергеевичу, — тихо прошептала Фролова, так что Антон даже не сразу понял, что она имела в виду. — Призналась… в чём? — В том, что люблю его, — добавила она и отвела взгляд в сторону. Шастун не знал, как на это реагировать и что ему вообще делать. Он прекрасно понимал, что ему совершенно случайно довелось узнать об этом. Просто потому что так сложились события. Просто потому что его жизнь на определённом отрезке стала параллельна судьбе Оксаны Фроловой. Она сидела перед ним и думала, что просто делится своими переживаниями, чтобы ей было не так тяжело носить это в себе. Она не подозревала, что её слова отгрызают от Антона маленькие кусочки. — Я не знаю, как мне жить дальше, Антон, — судорожно прошептала она и провела ладонью по щеке, собирая быстро скатывающиеся капли. — Я каждый день оставляла ему эти чёртовы лепестки, потому что думала, что мне станет от этого легче. Блять, ни разу я не почувствовала облегчение. Ни разу! Я только делала себе хуже. Услышав это, Шастун окончательно потерял дар речи. Они оба так сильно любили одного человека, что им приходилось мучиться от собственных чувств. Удивительно, что они не испытывали друг к другу ненависти на ментальном уровне. Они были бы странными соперниками. — Мне казалось, что я обязана сказать ему о своих чувствах. Я даже не надеялась на то, что он примет их… мне просто надо было выговориться ему… Но почему, блять, стало только хуже?! — уже буквально кричала Оксана, но Антон мало вслушивался в её слова. Он настолько был шокирован происходящим, что не мог ни о чём думать, даже о том, что было действительно важно. Ещё несколько минут назад окрылённый Шастун спешил к своему любимому учителю, даже не предполагая, что на полпути ему придётся столкнуться со стеной чужих чувств. Время вокруг него остановилось, не пропуская сквозь невидимый барьер даже голос Оксаны, которой было наплевать на Антона. Она имела полное право не считаться с его ощущениями, потому что ей, конечно же, было намного хуже, чем ему. Бездумно уставившись в пол, краем глаза он увидел, как одна из валявшихся на полу салфеток с тихим шорохом развернулась. Из неё выпал нежно-розовый лепесток, почти сохранивший свой первозданный, невинный вид. Шастун достаточно разбирался в цветах, чтобы отличить лепесток тюльпана. Пожалуй, с этого самого момента Антон стал ненавидеть тюльпаны сильнее остальных цветов.