Мы никогда не расцветём

Арсений долгое время не хотел покидать свой родной и любимый Питер. Он был беспамятно влюблён в этот печальный и красивый город — отчасти потому, что родился и вырос в нём, как и вся его семья. Попов не был великим путешественником, у него никогда не возникало большого горячего желания посетить другие города, чтобы узнать, как живётся там, за пределами величественного Санкт-Петербурга. Поэтому до двадцати пяти лет Арсений спокойно прожил в Питере, получил здесь высшее образование, нашёл неплохую работу со стабильным заработком и даже не думал о том, чтобы переехать. Но жизнь решила иначе. Иногда даже самые родные сердцу места начинают давить, воспроизводя ужасные картины прошлого. Такое часто происходит в психбольницах, где больные с неутихающим страхом рассматривают белоснежные стены, на которых отчётливо проступают самые нелепые и незаурядные ситуации из их собственной жизни, что привели их к потере внутреннего «я». Возможно, именно из-за этого люди утрачивают последние остатки человечности. Такой клеткой с белыми стенами стал для Арсения любимый Питер. Когда у него умерла мама, он думал, что справится, ведь смерть близких — неотъемлемая часть жизни любого человека. Тем более, на тот момент ему уже было двадцать четыре года — довольно весомый возраст, чтобы уже осознанно и адекватно принимать подобные новости. Но, каждый день проходя мимо дома родителей по дороге в школу, Арсений понимал, что находиться в Питере стало невыносимо тяжело. Всё вокруг напоминало ему о том, насколько этот город стал для него чужим после смерти самого родного человека. Каждая такая мысль съедала его изнутри, вызывая ноющую боль в груди. И тогда, как нельзя кстати, Арсений поведал о своём беспрестанно ухудшающемся состоянии одному другу детства, с которым поддерживал всё это время связь, и получил от него заветное сообщение. «Приезжай, жду тебя в Москве» — написал Паша Воля, ещё не догадываясь о том, что, возможно, именно его сообщение повлияло на целые судьбы нескольких людей, что будут вынуждены объединиться в едином круговороте событий. Попову не пришлось долго думать, и на следующий день он купил билет, собрал все необходимые вещи и отправился в совершенно незнакомый для себя город. Там его уже ждал с распростёртыми объятиями собрат по несчастью — такой же неопытный педагог и просто пышущий идеями и энтузиазмом молодой человек, не так давно начавший свою профессиональную деятельность. Арс, наверно, никому в жизни не был так благодарен, как Паше, который помог ему не только найти жильё, но и обеспечил трудоустройство в том же учебном заведении, куда устроился и сам. Так, два молодых учителя стали покорять одну из московских школ, затмевая всех остальных педагогов своим невероятным обаянием и интересным подходом к обучению. Они оба были всё ещё близки к ученикам, потому что принадлежали к одной эпохе, что и эксцентричные, грубоватые подростки, не знающие меры в неуважении к старшему поколению. И если поначалу им было тяжело влиться в учительский коллектив и доказать детям, что они стоят на одной ноге с ними, то спустя пару лет работы они уже чувствовали себя комфортно среди других педагогов и спокойно ладили с учениками. Ну, как спокойно… Конечно же, не обошлось без разного рода курьёзных случаев. И если Паша был таким человеком, что способен быстро уладить все свои проблемы и забыть о них, то Арсению Сергеевичу до сих пор приходилось созерцать последствия некоторых ситуаций. Ранним утром на нём лежала ответственность открывать спортзал до начала уроков, поэтому до прихода Арсения никто не мог проникнуть внутрь. Если только кто-то из учителей мог взять ключи и открыть дверь, но это, как правило, никому не было нужно, потому что в спортзале не находилось ничего жизненно необходимого. Поэтому, взяв у сонного охранника ключи, Попов проследовал к своему месту работы и совсем не удивился, увидев под дверью нечто, уже давно изученное им. Сегодня это был синий лепесток василька, нежный и аккуратный. Одновременно простой и грациозный цветок, значащий слишком много, чтобы стать глупо растоптанным куском цветной растительности. Наклонившись, Арсений Сергеевич поднял лепесток и несколько секунд разглядывал его, прежде чем небрежно положить в карман и, как ни в чём не бывало, со спокойным выражением лица открыть спортзал. Он знал, что появление этого лепестка именно здесь и сейчас — не случайность. Он настолько привык к этому, что уже не мог выразить ничего, кроме холодного безразличия. Это словно каждый день получать анонимные любовные письма с одним и тем же глупым содержанием. Когда это произошло впервые, Арсений Сергеевич увидел лишь нелепость. Он не обратил на это должного внимания, посчитав, что лепесток случайно упал с какого-нибудь букета, адресованного одному из учителей. Лепесток так и остался лежать на полу, а спустя пару дней сгнил, превратившись в пыль. Арс уже успел забыть про него. Не прошло и недели, как у спортзала появился ещё один лепесток, на этот раз от ромашки. Тогда Попов уже начал что-то подозревать, но у него по-прежнему не было никаких оснований для беспокойства. В такие моменты в голове человека возникают страшные предположения, но они настолько далеки от реальности, что так и не приобретают крепкой оболочки. Лишь когда это повторилось третий раз, Арсений Сергеевич пришёл к выводу, что обыкновенные случайности не могут повторяться так часто. Эти преподношения явно имели яркую эмоциональную окрашенность, и Попов почти сразу уловил в них признание в любви, настолько странное и необычное, что, пожалуй, даже оригинальное. Конечно, подобными вещами навряд ли бы стал заниматься взрослый, адекватный человек. Здесь явно прослеживался след романтической натуры какого-нибудь несмышлёного подростка, и Арсений был уверен в том, что один из его учеников был беспамятно влюблён в него, но по какой-либо причине не хотел, чтобы об этом узнал сам преподаватель. Причём ребёнок выбрал очень странный путь — он тешил себя этими лепестками, оставляя их на пороге спортзала, будто Арсений Сергеевич мог хоть как-то ответить на эти бессмысленные «сообщения». Попов далеко не сразу осознал, что за этими лепестками скрывается что-то большее, чем обычная мимолётная влюблённость. К счастью, цветочная болезнь всегда обходила его стороной, потому что его сердце никогда не подвергалось внезапным вспышкам чувств, способным вызвать что-то подобное. Долгое время он даже не верил в существование столь загадочного заболевания, похожего на астму. Арс вполне себе имел право считать его выдумкой, потому что он никогда не сталкивался с этим в живую. Но, сопоставив некоторые факты, Попов с ужасом убедился в том, что эти лепестки — признак безответной, сильной и даже безумной любви. Если сначала он видел в них лишь грёзы юного мечтателя, одержанного первой влюблённостью, то затем всё отчётливее в них стала проступать глубокая душевная боль. Арсений не мог любить того, кого даже не знал. А на закоулках подсознания он вынашивал мысль, что никогда не сможет ответить взаимностью, даже если однажды узнает обладателя влюблённых глаз. На это было много причин. Одна из них — романтические отношения между учителем и учеником априори считаются аморальными, даже если возрастные различия между ними невелики. Но это, конечно, далеко не главное. Попов считал, что искренняя любовь — дикое, нереальное и несуществующее чувство. Можно жить прихотями надменного сердца, но нельзя жить движениями влюблённой души. Он мог без проблем узнать, кем являлся адресат всех этих писем. Появляясь на работе рано утром, Арсений не раз замечал, что в ученической раздевалке к этому времени висит от силы пара курток, по которым и можно было вычислить хозяина. Но ему не хотелось этого делать. Лишний раз он боялся разрушить чью-то жизнь. — Ну что, как спалось самцу и королю вчерашней ночи? — раздался совсем рядом чей-то голос, да ещё так громко, что Арс от неожиданности подскочил на месте и лишь потом обернулся к источнику звука. Паша обладал удивительной способностью всем своим внешним видом показывать, как он весело и приятно провёл эту ночь. В этом плане все его попытки избавиться от блеска удовольствия после ночного клуба были бесполезны: ни утренний душ, ни бодрящий кофе, ни достаточное количество часов для сна — ничто не помогало ему. Всё дошло до того, что Павел Алексеевич уже и не старался как-то скрыть последствия бурной ночи. Растрёпанная причёска и небрежно надетые вещи ничуть не портили его внешность. Благо, что воротник рубашки скрывал несколько багровых пятен у него на шее, сделанных достаточно низко, чтобы не вызывать лишних вопросов. Попов же, как и всегда, выглядел отменно и очень свежо, особенно до начала уроков, когда на нём были модные джинсы и узкая рубашка, а не классический комплект молодого физрука. Впрочем, к его лицу шла любая одежда, даже самая нелепая. К его лицу шло даже отсутствие всякой одежды. — Хорошо. А вот тебе, как я вижу, не очень, — усмехнулся Арсений и обменялся с Волей крепким рукопожатием. — Не надо было тебя оставлять один на один с той девушкой. Кажется, она тебя изрядно потрепала. — Ты же знаешь, что некрепкий сон — залог весёлой жизни, — ответил ему Паша и недвусмысленно подмигнул. — Если ты думаешь, что я не сделаю из тебя элитного посетителя ночных клубов, которого встречают с цветами и обливают дорогим алкоголем, то ты ошибаешься. — Ты в курсе, что уже опаздываешь на свой урок? — быстро перевёл тему Арсений, даже не взглянув на часы. Павел Алексеевич знал, что это действительно так, и после некоторого промедления побежал в свой кабинет, оставив Попова наедине со своими мыслями. Паша отчаянно пытался привить Арсу любовь к барам и разного рода кутежам, что были способны подарить временное умиротворение, но не в силах были заглушить реально существующие внутренние проблемы. То, что Попов соглашался сопровождать своего взбалмошного друга на тусовках, уже было неплохим достижением, потому что раньше Арсений вообще не был любителем подобных мест. Он прекрасно понимал, что Паша хочет показать ему совсем иную сторону жизни, отличную от той, в которой Арс провёл все свои осознанные годы, но у него не было никакой уверенности в том, что это может как-то изменить его. Ночи, проведённые не в глухой одинокой квартире, были по-своему хороши и даже веселы, но они не несли ровным счётом никакого смысла для человека, далёкого от мира алкоголя и полураздетых девушек. Тем не менее, всё складывалось куда лучше, чем могло быть. Уроки физкультуры под руководством Арсения Сергеевича всегда проходили почти идеально. Директор школы не раз с юмором отмечал, что Попов мог без особого труда популяризовать физкультуру в любом учебном заведении. К его холодному обаянию нельзя было не проникнуться уважением, как нельзя было не поддаться трепету, что вызывал его надменный взгляд. Но, не раз замечая на себе чей-то заинтересованный взгляд, Арсений Сергеевич оставался непреклонным, словно его сердце было покрыто кромкой льда. Его скорее могли привлечь те, кто относился к нему с безразличием, не выходящим за рамки элементарной субординации. Однажды он приметил в толпе учеников несуразно высокого Антона Шастуна, который был так непримечателен, что обратил на себя взор учителя. Арсений Сергеевич лишь один раз случайно столкнулся с его горящим взглядом, после чего стал неоднократно встречаться с ним глазами. Но диалог между ними оставался беззвучным. Никто из них не вкладывал во взгляд что-то помимо обыкновенной заинтересованности, опасно граничащей с отблеском какого-то вызова. Спустя время Попов перестал обращать на него внимание, ещё не зная, что Антону хватило этих ничего не значащих переглядываний, чтобы с головой нырнуть в омут вспыхнувших чувств. Тем более, что потом, ввиду своей неожиданно открывшейся болезненности, Шастун перестал постоянно посещать уроки физкультуры. Ему можно было поверить — периодически Арсений Сергеевич становился свидетелем того, как юнец останавливался у стены в коридоре, чтобы откашляться. После третьего урока Арсений с нетерпением направился в столовую, где его уже ждал непревзойдённый Павел Алексеевич с широкой улыбкой на губах. — Знаешь, этот одиннадцатый класс скоро доведёт меня, — со вздохом сказал он и встал вместе с Арсом в очередь к буфету. — Там такие персонажи… — Мне кажется, далеко не все там наркоманы и курильщики, — усмехнулся Попов, быстро перебирая в голове учащихся одиннадцатого класса. Конечно, среди них были и очень интересные молодые люди, отличающиеся от остальных неординарной внешностью или странным характером. Но по большей части Паша сильно преувеличивал, испытывая чувство пренебрежения только к некоторым личностям, которые знали, как вывести учителя из себя. — Зато все считают себя великолепными шутниками и умниками. Они наслаждались невкусным обедом, закидывая в рот пюре, по консистенции похожее на вязкую резину. Рядом с ними сидели преподаватели, которые до сих пор относились к ним с непонятным недоверием. Особенно учитель обж, у которого на лице были изображены все его придурковатые наклонности. Заметив пятнышко на шее Павла Алексеевича, что неаккуратно выглянуло из-под отогнувшегося воротника, он недовольно фыркнул. Воля еле удержался от того, чтобы не сказать ему «завидуй молча». — Ты же пойдёшь на этой неделе со мной? — вдруг тихо поинтересовался Паша у сидящего напротив Арсения, сверкнув загоревшимися глазами. Попову не потребовалось слишком много времени, чтобы понять, о чём идёт речь. Хорошо быть учителем биологии — на проверку различных работ уходит около часа в неделю, в то время как математикам приходится тратить кучу времени на то, чтобы проверить домашние задания своих учеников. Ещё лучше быть учителем физкультуры — никакой дополнительной работы в виде проверок тетради или поиска информации для очередного урока. Главной задачей физрука является продолжать поддерживать своё тело в форме, чтобы подавать наглядный пример ученикам, но большинство заплывших жиром преподавателей не справляются даже с этим. Огромное количество времени, которое можно потратить на всё, что заблагорассудится твоей испорченной душе. — Ага. Да. Наверное, — усмехнулся Арсений и сделал вид, что его совершенно не интересует эта тема. С мнимым интересом он разглядывал полупустую тарелку перед собой, не обращая никакого внимания на собеседника. Паша уже было начал возмущаться и негодовать, но неожиданно появившаяся улыбка Арсения говорила о многом, так что он быстро перестал сомневаться в своём верном друге и продолжил трапезу.