Мы никогда не расцветём

Любое пасмурное утро становится добрым, если любимый человек приносит тебе в постель вкусный завтрак и вазочку с небольшим букетом цветов, нагло сорванных на ближайшей клумбе. Но что делать Антону, который каждый день просыпается в окружении цветов, но при этом не чувствует себя счастливым? *** Надоедливая трель будильника — самое мерзкое сочетание звуков, какое вообще может существовать. Особенно по утрам, когда больше всего на свете хочется нежиться в объятиях большого одеяла и целовать влажными губами подушку, на которой уже и без того отпечаталось пятнышко от слюны. Антону ужасно не хотелось вставать с кровати — он подумал об этом ещё во сне, за несколько секунд до будильника, предчувствуя приближающуюся бурю в своём подсознании. Когда по комнате разнеслась противная мелодия, громко и настойчиво сообщая о том, что пришло время просыпаться, Шастун попытался вслепую прекратить это сумасшествие, но вместо этого столкнул телефон с прикроватной тумбочки. — О господи, — заспанным голосом произнёс отнюдь не верующий Антон и наконец разлепил глаза, чтобы увидеть своего главного противника, который, как бы иронично это не звучало, в дневное время был его верным другом. Телефон продолжал свои извивания на полу, вибрируя и не собираясь сдаваться так просто. Шастуну пришлось потрудиться, чтобы сползти с кровати и поднять его. Ещё больше усилий ему нужно было приложить, чтобы попасть по экрану в правильное место. Все движения сонного юноши казались неуклюжими, а его помятое лицо совсем не выглядело очаровательным. Но он изо всех сил старался быть аккуратным в порыве бешеного желания отключить будильник. — Один-ноль, — криво ухмыльнулся Антон, когда в комнате воцарилась долгожданная тишина. После столь тяжёлого боя Шастун плюхнулся обратно на постель, надеясь окунуться в сон, которого ему всегда было недостаточно. Но, чуть поелозив в поисках удобной позы, он почувствовал спиной какую-то шероховатость на простыни и провёл там рукой. От этого на пол начали стремительно падать фиолетовые лепестки, напоминающие собой красивых экзотических бабочек, что в полёте расправили хрупкие крылья. Сегодня в постели у Антона — астры. Но он почему-то не рад. Тяжело вздохнув, Шаст удобно устроился на спине и бездумно посмотрел в потолок, с мнимым интересом рассматривая знакомые узоры над собой. Он был бы рад подумать о тленности бытия, но ни одна мысль не посещала его голову. Ему хотелось почистить зубы, чтобы избавиться от странного привкуса во рту, который он даже не сразу заметил. Только это заставило его подняться с кровати и проследовать в ванную в одних трусах, что, впрочем, никого не смутило, потому что родители Антона уже ушли на работу, а больше в квартире никого не могло быть. Зайдя в ванную, Шастун первым делом подошёл к зеркалу и посмотрел на своё отражение. Всё ещё заспанное лицо, отчётливые синяки под глазами, взлохмаченные волосы. Всё как обычно. Антон выглядел так не только после долгого прерывистого сна, но и в течение всего дня. Ситуацию спасала только весёлая улыбка, что частенько появлялась на его губах, сразу озаряя неведомым светом всё его лицо. Но по утрам он никогда не улыбался. Ухватившись за щёку пальцами, он чуть оттянул её в сторону, оголяя зубы, и второй рукой вытащил изо рта маленький комок лепестков, прилипший ко внутренней стороне щеки. Если от скуки разделить их по отдельности (Шаст, очевидно, знал об этом не понаслышке), то можно составить целый цветок, вполне себе красивый, хоть и пожухлый. Но Антон ненавидел любые цветы. Одним небрежным движением он бросил лепестки в раковину, приступив к чистке зубов. Едкий вкус мяты был явно лучше привкуса несъедобной растительности. Дальше — завтрак. Заботливая мама Шастуна оставила ему на столе ещё не остывшую яичницу, прикрытую сверху другой тарелкой. Ему оставалось только самостоятельно сделать себе кофе, чтобы сделать завтрак полноценным и более сытным, но у него не было никакого желания возиться с этим. В полной тишине Антон быстро закинул в себя яичницу и побежал в комнату одеваться, потому что вот-вот за ним должен был зайти Дима Позов, чья пунктуальность иногда поражала. Буквально через минуту действительно раздался дверной звонок. Когда Антон открыл дверь, на нём по-прежнему не было штанов, а были голубые трусы с уточками. Он успел только надеть футболку и накинуть на плечи рубашку, которая, впрочем, не могла полностью спрятать милых жёлтых водоплавающих. — Ты в курсе, что у тебя есть три минуты на то, чтобы найти свои носки, надеть штаны, собрать рюкзак, обуться и выйти? — невозмутимо произнёс Дима, ни капли не смущённый внешним видом Антона. Лучшие друзья, что уж там. — Да, да, и тебе доброе утро, Поз. Не будь таким занудой с утра пораньше, — фыркнул Шастун и прошмыгнул в комнату, где, как и сказал Позов, ему потребовалось неприлично много времени, чтобы найти носки, закинутые под кровать. Они, конечно, были не единственными в его гардеробе, но это скорее было глупой привычкой — не класть носки в стирку после одного дня, проведённого в них. Дима, чтобы не пришлось снимать обувь, а потом тратить драгоценные минуты на то чтобы обуться, остался стоять в коридоре, хотя даже родители Шастуна разрешили бы ему пройти в кроссовках, потому что таким друзьям, как Дима, можно позволить вообще всё. Он выглядел чужим в квартире Антона, но это была лишь его некая интеллигентность, не позволяющая ему расслабиться. Впрочем, в любой другой комфортной для себя обстановке Позов мог вести себя довольно развязно и открыто — об этом Антон прекрасно знал. Из комнаты доносились недовольные вопли, но Дима никак не реагировал на них, а только периодически поглядывал на дверь, за которой скрывался Шастун, впопыхах пытающийся собраться. Через некоторое время Антон был полностью готов, несмотря на то что его рюкзак был расстёгнут, а рубашка одним краем заправлена в брюки. Вместе с Позовым он отправился в школу, дорога до которой обычно занимала минут двадцать. Любой среднестатистический школьник, вне зависимости от класса, будет говорить, что ему сложно учиться. Но одиннадцатый класс считается особенно тяжёлым из-за постоянного давления на подростков. Экзамены, подготовительные, бессонные ночи, куча домашнего задания по ненужным предметам… Всё это действует на нервы и заставляет ненавидеть не только школу, но и свою жизнь. Однако Шастун с самых малых лет начал благосклонно относиться к своей школе, не испытывая никакой ненависти ни к учителям, ни к системе образования в целом. Иногда его даже ставили в пример другим ученикам, потому что он отличался хорошим поведением и неплохими оценками. Этакий прилежный, но ни чем не примечательный мальчик, которого учителя отправляют на олимпиады лишь для массовки и «ну, а вдруг повезёт». Несмотря на непроблемный характер Антона, далеко не все учителя относились к нему с симпатией, а один из них и вовсе привнёс много проблем в жизнь неприметного школьника. Переобувшись, Дима с Антоном поднялись на второй этаж школы и быстрым шагом направились в кабинет биологии, который почему-то всё ещё пустовал, хоть и был открыт. Шаст взглянул на часы, что висели высоко на стене, и убедился, что до начала урока было ещё целых пятнадцать минут. Да, они, как обычно, всю дорогу торопились, чтобы прийти заранее. Дима был в своём репертуаре и не испытывал никакой вины за свою пунктуальность, хотя, возможно, именно эти пятнадцать минут были жизненно необходимы Антону, когда он был дома и отказался пить утренний кофе из-за нехватки времени. «Надо раньше вставать» — скажет ему Позов. «Да пошёл ты» — ответит ему Антон. И ни один из них не обидится, потому что именно такими дерзкими грубыми фразами отличается истинная мужская дружба. Пока класс потихоньку наполнялся подростками, Антон залип в телефоне, а Дима углубился в учебник, повторяя заданный параграф. Не то чтобы Шастун был уверен в своих знаниях, ему просто хотелось расслабиться, а не зубрить биологию. Поэтому всё оставшееся до начала урока время он провёл за пролистыванием новостной ленты в соцсетях, что, возможно, было куда полезнее, чем изучение теории Дарвина. Когда прозвенел звонок, рабочее место учителя всё ещё пустовало, так что все в классе начали особенно громко разговаривать на отвлечённые темы. Кто-то обсуждал недавно вышедшую компьютерную игру, кто-то - от каких сигарет больше всего кружится голова. Всех объединял лишь поднявшийся гам, который прервался резким скрипом двери. Павел Алексеевич, весь помятый и взлохмаченный, медленно зашёл в кабинет и проследовал к учительскому столу. Он не захотел ни здороваться с классом, ни ругать ребят за их шум, но всё его появление почему-то казалось до безобразия громким, хоть он и молчал. Никто не удивился, что учитель биологии пришёл на урок с растрёпанными волосами и в криво завязанном галстуке, потому что такое было уже не впервые. Ученики уже давно сочиняли байки о том, как их учитель куралесит по ночам, проводя индивидуальные занятия по теме размножения, а утром с трудом поднимается на работу. Но это никак не отменяло того факта, что Павел Алексеевич был замечательным педагогом, который очень хорошо владел своей профессией. С важным видом он присел на стул и посмотрел на присутствующих. — Доброе утро, Павел Алексеевич, — с ехидной ухмылкой произнёс кто-то с задней парты. — И вам всем доброе утро, — мягко улыбнулся учитель, сохраняя невозмутимость. — Желаю всем просыпаться тогда, когда хотите, и идти только туда, куда желаете. По классу прокатился смех. — Сегодняшний урок начнём с… — начал Павел Алексеевич, но дверь неожиданно распахнулась, громко ударившись об стену. На пороге кабинета появился явно запыхавшийся Серёжа Матвиенко. — А начнём мы сегодня с повторения домашнего задания, — продолжил говорить преподаватель и поднялся, чтобы вальяжно подойти к опоздавшему ученику. — Перед вами яркий пример первой ступени эволюции человека. Вы можете наблюдать мощную челюсть и обильный волосяной покров… — Ну Павел Алексеевич… — пробормотал Матвиенко, пытаясь отдышаться. — Я всего лишь опоздал, а вы начинаете. Если подумать, то Серёжа действительно чем-то был похож на обезьянку: небольшой рост, крепкое телосложение, забавная мимика. Его «обильный» волосяной покров выражался в достаточно длинных волосах, завязанных в хвостик, и щетине, что смотрелась на одиннадцатикласснике как-то странно. Всё это было причиной мерзких шуточек со стороны одноклассников, но по уровню юмора Матвиенко никому не уступал, имея в своём арсенале весёлый, даже взбалмошный характер. — Я начинаю, а ты давай заканчивай со своими опозданиями, — нестрого ответил Павел Алексеевич, отмечая под глазами Матвиенко небольшие синяки. — Есть, сэр, — улыбнулся Серёжа и на несколько секунд выпрямился, сложив ноги вместе и приставив к виску ладонь, что смотрелось более чем смешно. После этого он плюхнулся на пустой стул рядом с Позовым. Ира Кузнецова, которая обычно сидела с Шастуном, и вовсе отсутствовала, но Антон не сильно расстраивался, ведь вся парта теперь принадлежала ему. — Опять играл всю ночь? — тихо спросил Шаст, полубоком повернувшись к задней парте, где сидели Матвиенко с Позовым. — Вот Поз заходит за тобой по утрам, так что ты теперь стал даже разговаривать точно так же. Две заботливые мамочки, — фыркнул Серёжа. — Ты мог бы с нами в школу ходить, если бы не просыпал постоянно, — съязвил в ответ Антон и протянул руку, сжатую в кулак. Матвиенко стукнул по нему своим кулаком и усмехнулся. Первый урок прошёл очень даже хорошо и спокойно. Павел Алексеевич не захотел проводить его в обычной форме и начал рассказывать о том, какие цветы лучше всего впитывают негативную энергию человека. Недвусмысленно он намекнул некоторым ученикам обязательно купить себе кактус, а можно и два, ведь эти растения отлично забирают негатив. — Ну он и засранец, — пробубнил после урока Серёжа, закидывая в рюкзак тетрадки. — Неудивительно, что он с физруком так дружит. Услышав это, Антон поник головой, пряча растерянность в своих глазах, и тоже начал быстро собирать всё в рюкзак. Последующие занятия оказались скучными и занудными, потому что было очень мало преподавателей, которые умели свободно и открыто общаться с учениками, а ведь именно этот навык делал уроки незабываемыми и интересными. Павел Алексеевич хоть и позволял себе отпускать чересчур грубые шуточки в сторону учащихся, но это обаяние делало его учителем, чьи уроки действительно хотелось посещать. Кроме Матвиенко, который периодически и вовсе не появлялся на уроках биологии. Павел Алексеевич любил Серёжу «по-особенному», бесконечно шутя по поводу его внешнего вида, из-за чего тот затаил на учителя обиду ещё пару лет назад, когда преподаватель только-только приступил к работе в этом учебном заведении. Тогда вместе с учителем биологии на пороге школы появился и новоиспечённый физрук, с которым Павел Алексеевич был хорошо знаком. Наверно, никто, кроме Антона, не относился к уроку физкультуры с такой жгучей ненавистью, за которой скрывалась ютившаяся в маленьком сердце подростка огромная любовь. В книжках часто пишут, что это всепоглощающее чувство способно вызвать помутнение рассудка, головокружение, бессонницу и много всяких побочных эффектов. Но у Антона всё было в разы хуже. Он задыхался от этой любви, причём вполне себе буквально. Об этом не пишут в медицинских справочниках, об этом не принято говорить. Те, кто подвергся столь странному заболеванию, никому не рассказывают о своём «лёгком недомогании», потому что это считается постыдным фактом. Об этом мало что известно — никаких достоверных фактов, ни одного метода лечения, ни единого лекарственного средства. Многие даже не догадываются о существовании этой ужасной болезни, а если до них и доходит соответствующая информация, им остаётся только молиться, чтобы это не коснулось их самих. У этого заболевания нет точного названия, потому что оно нигде не закреплено официально как существующая в современном мире проблема. «Цветочная болезнь», или «Цветочная астма» — наиболее популярное наименование. Давным-давно один одичавший и обезумевший от любви мужчина придумал ей название «ханахаки», которое впоследствии передавалось из уст в уста и стало своеобразным медицинским обозначением данной болезни. Но Антон, каждое утро видя у себя в постели десятки смятых разноцветных лепестков, не мог назвать всё это как-то иначе, чем «цветочная смерть». Конечно, он не умирал и даже не знал, может ли это привести к летальному исходу, но мучения, испытываемые им, были настолько велики, что, возможно, в особо тяжёлые моменты ему хотелось прекратить это любыми способами. Причём боль была скорее моральная, сосредоточившаяся где-то глубоко в подсознании, чем физическая. Маленькие бутоны зарождались на внутренних стенках трахеи и в принципе не причиняли никакого дискомфорта, помимо надоедливого чувства подступающего кашля. Иногда Антону хотелось почесать своё горло изнутри, но со временем он почти привык постоянно испытывать в гортани щекотливые ощущения. Но чем больше проходило времени с начала дня, тем сильнее распускались бутоны, так что их уже хотелось вытащить из дыхательных путей любыми методами. Разорванные лепестки выходили из ротовой полости точно так же, как сгустки слизкой мокроты во время приступов кашля. День за днём переживая это, Антон потихоньку сходил с ума и никак не мог понять, почему его безответные чувства должны причинять столько проблем. Удивительно, но об этом никто не знал из его окружения. Ни родители, ни друзья — никто даже не мог себе представить, почему на лице Шастуна так часто отражается вселенская печаль, когда он, сидя на скамейке, рассматривает учителя физкультуры. И почему во время уроков он неожиданно начинает кашлять и отпрашивается выйти. На самом деле скрывать это было проще простого. Всего лишь нужно носить с собой большой платок траурного чёрного цвета и отхаркивать в него подступающие к горлу лепестки, а потом незаметно выбрасывать их. Если спросят, в чём дело, отвечаешь легко и как бы невзначай — «Проблемы с лёгкими, нет, не курю, плохая наследственность». Отмахиваться от вопросов родителей было ещё легче — просто говоришь им, что всё в порядке, и они верят, считая, что их любимый Антон не может лгать. Именно поэтому, когда прозвучал звонок на перемену, Шастун с замиранием сердца проследовал вместе со своими друзьями в спортзал, где должен был состояться следующий урок. В такие моменты Антон, вечно весёлый и жизнерадостный, превращался в тень, на которую никогда не обращал должного внимания Арсений Сергеевич, учитель физкультуры, потому что у него были сотни учеников, а Антон ничем не выделялся среди них. Уже приблизившись к дверям спортзала, Шастун вдруг заметил, что Серёжа с Димой ушли вперёд, и прибавил шаг, из-за чего совершенно неожиданным образом столкнулся с преподавателем, выходящим в коридор. — Здравствуй, Антон, — учтиво, но без всяких эмоций произнёс Арсений Сергеевич, скрывая за маской вежливости некое недовольство. — Будь аккуратнее. Шастун с трудом смог взять себя в руки, чтобы ответить: — Доброе утро, да, спасибо. Попов бросил на ученика задумчивый взгляд и не стал продолжать разговор, направившись по своим делам, в то время как Антон бесцельно смотрел ему в спину, пока тот не скрылся за углом. Высокий, почти одного роста с несуразным Шастуном, Арсений Сергеевич мало чем был похож на учителя физкультуры, а если быть точнее — вообще ничем. У него было худое, даже сухощавое тело, на котором любое проявление выступающих мышц смотрелось комично, потому что худоба шла ему куда больше, дополняя аристократичность утончённого лица. Вообще, Арсений Сергеевич выглядел максимально аккуратным человеком, с высокими порывами души, с чуткостью эстета и проницательностью настоящего ценителя прекрасного. Безусловно, ему больше подходила роль какого-нибудь учителя литературы. Никто не сомневался в том, что его ораторские навыки были намного лучше, чем физические данные. Но при этом все уже так привыкли к нестандартному образу физрука, что уже не представляли кого-то другого на его месте. Он был прекрасным преподавателем и мог вести, наверно, любой предмет. Несмотря ни на что он отлично знал свою специальность и разбирался в физкультуре лучше, чем большинство типичных физруков-старичков с избыточной массой тела. И если кто-то из учеников просил показать его то или иное упражнение, оказывалось, что Арсений Сергеевич в совершенстве владеет своим телом. Не обладая большой физической силой, он был хорош в лёгкой атлетике и был вполне себе гибок. Со временем это заставило учащихся проникнуться к нему уважением, несмотря на те многочисленные насмешки, что учитель часто слышал за своей спиной, когда проводил первые уроки. — Шаст, ну и чего ты застрял? Вечно где-то пропадаешь, — неожиданно громко прозвучал рядом голос Серёжи, так что Антон даже вздрогнул, с сожалением покидая свои сладкие грёзы. — Шнурок завязывал, — пробормотал Шастун и прошёл в спортзал. Матвиенко высоко поднял брови, потому что на Антоне была обувь без шнурков. Для всех остальных урок физкультуры прошёл спокойно, потому что никто не получил сотрясение мозга от удара мячом, никто не упал с гимнастического бревна, никто не поскользнулся во время прыжков в длину, а спортивный зал в целом сохранил свой неприкосновенный внешний вид, если исключить появление нескольких новых вмятин на стене. Для Антона же эти занятия всегда проходили под неизгладимым впечатлением нежности и страха. При первой же возможности он бросал на Арсения Сергеевича взгляд, полный восхищения и невыраженной ласки, но в ответ не получал ровным счётом ничего, потому что Попов не замечал этих влюблённых глаз. Шастун с нескрываемым интересом наблюдал за тем, как Арсений Сергеевич вытягивался в тростиночку, поднимал руки и делал круговые движения торсом, и в подобные мгновения Антон чувствовал себя самым настоящим эстетом, потому что гибкий и по-своему спортивный Арсений Сергеевич казался воплощением прекрасного. Правда, только Шастун видел в молодом преподавателе невообразимую красоту. На занятиях физкультуры Антон на целых сорок пять минут забывал о своей болезни. Щекотливые ощущения заглушались, отходили на второй план и не беспокоили его, пока он созерцал перед собой Арсения Сергеевича. Но, когда учитель вдруг заговаривал с ним, Антон вновь начинал задыхаться, но уже не от цветов внутри себя, а от бешеного волнения. Такое происходило во время зачётов, когда Попов тщетно пытался научить неловкого Шастуна правильно выполнять то или иное упражнение, чтобы поставить ему хотя бы удовлетворительную оценку. Иногда Антон даже был рад этому, ведь Арсению приходилось уделять ему время, разговаривать с ним, контактировать. Быть рядом. Шастун старался не выделяться. Лишь одно было неизменным — после урока он всегда подходил к учителю физкультуры, чтобы попрощаться с ним и поблагодарить за интересный урок. Поначалу Арсений Сергеевич реагировал на это с недоверием, считая такое поведение ученика несколько странным, но потом привык и после урока даже стал заранее отмечать Шастуна в толпе учащихся, пока тот послушно шёл к нему, чтобы сказать пару заветных слов. — До свидания, Арсений Сергеевич. — До свидания. Ты сегодня был молодец, — слегка улыбнулся учитель, и Антону даже показалось, что Попов хотел погладить его по голове. Впрочем, было достаточно того, что Арсений Сергеевич просто улыбнулся. После занятий немногочисленная компания друзей в лице Димы, Серёжи и Антона направилась домой. Поскольку Матвиенко жил дальше всех, он, как правило, сначала провожал ребят и только потом шёл в сторону своего дома. Попрощавшись с Позовым, двое парней оставшуюся часть пути прошли в тишине. Шастун, как обычно, думал о чём-то своём, рассматривая асфальт под ногами, а Матвиенко переписывался с кем-то в телефоне. — Слушай, Шаст, — вдруг произнёс Серёжа, притормозив. Антон остановился и заинтересованно посмотрел на него. — Через неделю будет возможность попасть в один ночной клуб… в котором закроют глаза на наш возраст… — Хочешь заказать поддельные паспорта? — улыбнулся Шаст. — Очень смешно. Нет. Просто я договорюсь, — усмехнулся Матвиенко, окрылённый своей идеей. — Представь, как там круто. Громкая музыка, алкоголь, красивые девушки… Или ты хочешь остаться девственником до конца жизни? Антон поджал губы и недовольно посмотрел на Серёжу. Он понимал, к чему клонится весь разговор, но усердно делал вид, что намёки ему неясны. — Пойдёшь? — уже в открытую спросил Матвиенко, но вдруг увидел большие сомнения на лице Шаста. Не успел тот что-либо возразить, как Серёжа решил применить секретное оружие: — Даже зануда Поз согласился подумать, ну. Как мы без тебя будем? Ты в последнее время совсем потерянный ходишь, тебе нужно расслабиться. Антон долго-долго смотрел на Матвиенко, размышляя над его словами. Идея посетить ночной клуб совсем не нравилась ему, потому что это, во-первых, было неправильно ввиду их сравнительно небольшого возраста, а во-вторых, опасно и чревато неизвестными последствиями. Но что-то неведомое заставило Антона усомниться в собственных принципах. — Ладно, я подумаю, — тихо ответил он и улыбнулся.