Повелитель моря Том 2

Покинув дворец губернатора, Анри направился к дону Себастьяну, ожидавшему его вместе с солдатами неподалёку от входа. В руках Самуэля был кувшин с вином, подаренный гранду сеньором Альваресом. Свою флягу с двумя кортадийо ароматного крепкого хереса Анри заткнул за пояс. — Ну что, команданте, вы не передумали сопроводить меня к сеньору Хакобу? — Нет, альмиранте. Но, с вашего позволения, я сначала отправлю Самуэля доставить в мою комнату в трактире подарок губернатора. — Отправляйте, — ответил Анри и, отпустив оставшихся пехотинцев, поинтересовался у дона Себастьяна, что он думает о новом коррехидоре. — Я не удостоился чести беседовать с сеньором Диего, а судить о нём лишь по обмену любезностями во время знакомства не берусь, — пожал плечами аристократ. — Однако, судя по вашему вопросу, позволю себе предположить, что у вас коррехидор симпатии не вызвал. — Вы правы, Себастьян. Первое моё впечатление не в пользу сеньора коррехидора, — задумчиво покачал головой Анри. — Как правы и в том, что нескольких фраз, которыми мы с ним обменялись, недостаточно для окончательного мнения. А что вы можете сказать о значимости его рода? Меня удивила его самоуверенность при разговоре с графом. Дон Себастьян задумался. — Я покинул Мадрид более двух лет назад и понятия не имею, кто сейчас обласкан при дворе, да и ранее я этим не очень интересовался. Но семейства Карденас-и-Гусман не только значимы и богаты, но и весьма многочислены. К тому же, насколько я помню «Нобилиарий[1]», среди Карденасов был дон Диего Сапата де Карденас, маркиз де Санта-Флоро, который, насколько мне известно, был в начале сороковых годов генерал-капитаном Юкатана. — Я думал, вы не интересовались историей колоний, — вспомнив, как при одном из разговоров Себастьян возмутился тем, что от него ожидают знания законов для Индий, подивился Анри. — Вы объединили два понятия, — назидательно начал аристократ. — Меня не интересовала жизнь в колониях, но, как потомок благородного семейства, я обязан знать историю своей страны и своего рода, что почти одно и то же. А как человек, готовившийся принять послушание, я изучал и деяния Церкви. Приобщение дикарей Новой Испании к истинной вере стоит не на последнем месте среди заслуг служителей божьих. За таким богоугодным занятием я как-то натолкнулся на записки фра Амбросио де Фигероа, в которых он рассказывал о своих попытках облагоразумить майя, восставших против жадности и жестокости маркиза. — В таком случае нам остаётся надеяться, что сеньор Диего, принимая должность коррехидора Северного Гондураса, ознакомился с ошибками своего родственника и поучился благоразумию церкви, стремящейся решать конфликты мирным путём. — Затрудняюсь сказать, насколько близки родственные связи между маркизом де Санта-Флоро и нашим новым коррехидором, но точно знаю, что усилия фра Амбросио оказались тщетны. Кстати, разбирая причины своей неудачи, он упоминал труд падре Диего Лопеса де Когольюдо, в котором тот упоминает восстание алькальдов Юкатана против дона Диего, предшествовавшее мятежу майя и вызванное теми же причинами, что побудили индейцев сжечь свои деревни и уйти в джунгли. По его мнению, если бы Мадрид тогда принял более жёсткие меры, чем небольшой штраф и порицание, то бунта майя бы не было. — Похоже, в Совете Индий родственные связи имеют большее значение, чем справедливость и благополучие Испании, — с нескрываемой грустью сказал Анри, думая о том, каких бед может натворить сеньор Диего, если пойдёт по стопам дона Диего. — Это беда не только этого совета, она присуща всем администрациям. Неужели вы думаете, друг мой, что у нашего губернатора при распределении асьенд и энкомьенд будет привилегирован достойный житель Белиза, если против него окажется, скажем, зять сеньора Альвареса? — аристократ красноречиво посмотрел на Анри. — Оставим эту стезю бесплодных рассуждений, Себастьян, — отмахнулся тот, чувствуя, как внутри нарастает раздражение. На миг лицо друга затмил облик контессы Исабель, прекрасные глаза которой были наполнены мольбой и печалью. Затем его сменил многозначительно усмехнувшийся губернатор. «Нет! — мысленно крикнул Анри, отгоняя наваждение. — Я желал любви, а не выгоды. Это Господь испытывает меня, проверяя мою искренность и чистоту намерений. Будь брак с сеньоритой Исабель волей божьей, он бы изъявил её, пробудив в моей душе чувства к контессе. Я не поддамся на искушения, Господи! Я буду твёрд, чего бы мне это ни стоило!» Дон Себастьян, задетый реакцией Анри на его слова, внимательно наблюдал за лицом друга. Он пытался по эмоциям разгадать ход его мыслей, но единственное, что смог увидеть на исполненном решимости лице Эль Альмиранте — тот принял важное для себя решение. — Идёмте, команданте. Я желаю проститься с людьми, погибшими за город, в котором их некому оплакивать, — спокойно, словно в его сердце долгое время царил полный штиль, произнёс Анри и, не дожидаясь привычного: «Да, альмиранте», направился в сторону торговой конторы. Солнце уже коснулось заострённых верхушек частокола, когда Анри и дон Себастьян вступили на территорию главного склада. В воротах им пришлось пропустить большую доверху нагруженную телегу, запряжённую волами и сопровождаемую двумя пехотинцами в чёрно-синих колетах. По двору бегал, держась руками за голову и громко причитая, управляющий. Увидев дуэнё, бросился к нему с криком: — Сеньор капитан, пощадите! — Что случилось, сеньор Хакоб? — озаботился Анри, ещё никогда не видевший своего управляющего в таком отчаянии. — Два ваших капитана оставили меня без еды! Они прислали сюда солдат и вывезли на телегах почти всю провизию! Мне уже завтра нечем будет кормить батраков, а это при условии, что я сегодня не дам пленным ничего, кроме воды! — то вздымая руки, то хватаясь за голову, причитал старик. — Не разочаровывайте меня, сеньор Хакоб, — в голосе Анри так явственно прозвенели железные нотки, что управляющий вдруг умолк. В наступившей тишине Эль Альмиранте продолжил холодным тоном: — Не заставляйте меня думать, что вам пора на покой, а мне — искать нового управляющего. — Но, сеньор капитан, я делал всё, что мог — я бился за каждый бочонок солонины, как за честь своей дочери! — дрожащим голосом возразил марран. — Ещё утром, до того, как начали доставлять пленных, я отправил людей на все ближайшие асьенды обговорить поставки продовольствия. Они уже вернулись и принесли неутешительные известия — асьенда Эль Гран Эстанке оказалась сожжённой пиратами во время вчерашнего нападения, а на остальных уже успели узнать, что их осталось не так много, и взвинтили цены на такие выси, что эти пленные англичане, если вы не прикажете передать их заботам губернатора и Кабильдо, будут вам стоить дороже, чем негры! — Сомневаюсь, что город будет кормить их достаточно хорошо, пока многие не сгинут, разбирая завалы крепостной стены, — уже не так строго сказал Анри. — Кроме того, эти люди у меня уже есть, в отличие от негров. К тому же надежда на освобождение заставит их работать не хуже. Потому позаботьтесь о том, чтобы они не умирали от голода, и сообщите сеньору Раулю, что есть пленные для расширения каменоломни. Пусть он подсчитает, сколько ему нужно людей для удвоения добычи камня, и подготовится к их принятию. Если для сопровождения пленных на каменоломню вам понадобится больше солдат — обратитесь к идальго Фернандесу. И не волнуйтесь так, мой дорогой сеньор Хакоб — всё, что мы сейчас на них потратим, они нам отработают, — Анри примирительно похлопал управляющего по плечу. — Не раздумывая берите продовольствие за те деньги, которые просят сейчас, пока асьендеро не потребовали ещё больше. Куда вы отправляли людей? — На Эль Кампо де Каоба и к сеньору Адриану Пас Лара, который, как мне сказали, оказался в городе, — с готовностью ответил сеньор Хакоб. Услышав имя владельца Белла Висты, Анри нахмурился. — Пошлите телеги на Эль Кампо де Каоба, что же касается сеньора Адриана, то я завтра отправлю фрегаты на его асьенду и в Виста Дель Мар с приказом набить трюмы провизией. На Белла Висту я пошлю капитана Йоханнеса — он умеет уговаривать несговорчивых, так что через пару дней вы сможете увеличить рацион пленным. Главное, не забудьте ещё сегодня приготовить для закупок достаточное количество серебра. Сеньор Хакоб сокрушённо покачал седой головой, но выражение безмерной печали уже покинуло его длинное худое лицо. — А как прикажете поступать с английскими офицерами? — деловито спросил он. — Не держите впроголодь дворян, особенно до того, как они не напишут письма домой о выкупе после общения с доном Себастьяном и идальго де Муром, — ответил Анри, бросив многозначительный взгляд на аристократа. — Как вам будет угодно, сеньор капитан, — заулыбался марран, потирая руки. — А как ваши планы насчёт красочной? Я уже нашёл для вас пару человек, но смею предположить, что из-за вчерашних событий решение по энкомьенде было отложено. Вы уже знаете, на какой день кабильдо перенесло рассмотрение заявок? — Кабильдо не будет больше заниматься этим вопросом, — голос Анри был спокоен, но от внимательных глаз старого еврея не ускользнула хмурая тень, пробежавшая по его лицу. — Тем не менее, люди нам понадобятся на каменоломне — сеньору Раулю нужны будут охранники. К тому же губернатор пообещал наградить меня ещё одной асьендой, когда я верну в Белиз сеньору Паулу, но с условием, что я поставлю там красочную. — Да возблагодарит Всевышний сеньора губернатора за его справедливость! — вознёс к небу руки сеньор Хакоб. — Вы уже думали, что ещё будете делать на этой земле, кроме красок? — озаботился управляющий. Анри кивнул: — Участок обещан довольно щедрый, так что будет у нас и красочная, и лесопилка. После похорон займитесь подготовкой всего необходимого для реализации, сеньор Хакоб. Вскоре после возвращения из экспедиции мне придётся вновь покинуть город, так что заниматься новой асьендой придётся вам. Управляющий, уже было положивший руки себе на голову, чтобы традиционно начать причитать, вдруг резко передумал и с совершенно серьёзным видом склонил голову: — Как вам будет угодно, сеньор капитан! Я займусь этим сразу же, как минет угроза голодного бунта. Но, сеньор капитан, было бы справедливо обсудить повышение моего жалования, поскольку новые обязанности потребуют от меня дополнительных затрат сил душевных и физических. — Справедливо, — с не менее серьёзным видом ответил Анри. — Но мы обсудим это после того, как я смогу оценить ваши усилия, потраченные на будущую асьенду. Сейчас же я хотел бы проститься с людьми, отдавшими свои жизни за наш с вами город, сеньор Хакоб, а затем заняться приготовлениями к экспедиции, — и не дожидаясь возражений управляющего, направился к складам, от которых доносились мерные стуки топоров, а почти всё свободное пространство вокруг них было заставлено гробами из грубых нетёсаных досок. Марран, за годы службы хорошо изучивший «сеньора капитана» и усвоивший, когда и как можно настаивать на своём, а когда лучше помолчать, лишь тяжело вздохнул и покорно поплёлся следом. Анри, заметив солдат, наблюдавших за тем, как несколько английских матросов укладывают в только что завершённый гроб тело одного из погибших пехотинцев, подошёл к ним и спросил, кто из них старший. — Я, сеньор, — выступил вперёд невысокий крепко сбитый мужчина лет сорока. — Моё имя Ротлан Иглесиас, я кабо абордажников с фрегата «Сокол». Наш капитан приказал нам присматривать тут за пленными. — Сколько их? –кивнул Анри в сторону гробов. — Не знаю, сеньор альмиранте, — смутился кабо. — Около часу назад привезли из госпиталя тридцать восьмого, сеньор капитан, — раздался высокий голос управляющего. Анри приказал убрать ещё не заколоченные крышки, снял шляпу, перекрестился и, тихо выговаривая на латыни слова молитвы: «Вечный покой даруй усопшим, Господи, и да сияет им Свет Вечный, да покоятся они с миром!» - двинулся меж гробами, заглядывая в заострённые смертью черты побледневших обескровленных лиц. Жаркое карибское солнце делало своё дело, торопя людей вернуть земле то, что взял у неё когда-то Творец для создания человеческой плоти[2], но послушные католическим канонам испанцы терпеливо оплакивали почивших, дожидались третьего дня от кончины, не взирая на всё усиливавшийся трупный запах. Вот и Анри, верный традициям и зову благородного сердца, ходил сейчас среди гробов, отдавая последнюю честь защитникам Белиза и прося у бога снисходительности к тем, за кого в силу тех или иных обстоятельств не было кому просить. Увидев знакомого, между слов молитвы вставлял его имя, невольно вспоминая связанные с этим человеком моменты своей жизни, а, встречая незнакомые лица, ещё горячее читал слова обращения к Матери Божьей, прося у неё заступничества за этих мужчин перед сыном её. Увидев среди погибших старого солдата Максима Гомеса, присоединившегося к нему ещё на «Чайке», Анри присел у его тела, не успевшего упокоиться в гробу и ожидавшего своего последнего пристанища на земле, прикрытого старой парусиной. В памяти всплыл эпизод одного из первых боёв, в котором опытный каталонский вояка прикрывал спину молодому отважному торговцу. «Покойся с миром, старый солдат!» — мысленно пожелал Анри душе каталонца и, самолично прикрыв лицо погибшего, поднялся. Неподалёку, вдоль рядов тел, прикрытых парусиной, медленно шёл дон Себастьян с непокрытой головой, что-то бормоча. Прислушавшись, Анри различил слова молитвы: «Бенедикта Ту ин мулиерибус эт бенедиктус фруктус вентрис туи Йезус! Санкта Мария, Матер Деи, ора про нобис пеккаторибус нунк эт ора мортис нострэ…». Дождавшись, когда команданте завершил свой траурный обход, Анри насадил шляпу, кивнув дону Себастьяну, дал сигнал батракам и под удары топоров, заколачивавших крышки гробов, направился к воротам… Июнь 2011 года. Чехия, Прага. Как только кукушка на часах прокуковала четыре раза, Агата мягко остановила фонтан откровений пана Бенеша, пообещав при следующем визите провести небольшую медитацию. Напомнила немолодому пациенту о необходимости неукоснительного выполнения рекомендаций и, попросив передать ожидавшей в коридоре пани просьбу пару минут обождать, распрощалась. Подтянув шишки-гири старых часов, специально для кабинета выпрошенных у бабушки мужа, устало опустилась на диван. Рабочий день ещё не закончился, а силы были на исходе: кроме потока несчастий, изливаемых пациентами, на Агату выплеснулась и печаль Анри, узнавшего о гибели одного из капитанов и корабля. Но больше всего подкосили волнения, вызванные арестом испанца К счастью, за дверью ждала уже последняя посетительница. Чтобы взять себя в руки, Агата несколько раз глубоко вздохнула и медленно выдохнула. Это помогло немного успокоиться. Надеясь завершить приём прежде, чем «сотельник» встретится с алькальдом, открыла дверь и позвала пациентку. Не успели они с пани Йеждиковой дообсудить дальнейшие действия, как в Белизе прозвучало: «…в тяжких преступлениях против Испании и веры» … По спине Агаты побежал холодный ручеёк, сердце сжалось, а в мыслях поплыли чёрно-белые картинки застенков инквизиции с дыбой, «железной леди» и знаменитым «испанским сапогом». Не менее услужливо память выдала «на-гора» обрывки из «Молота ведьм» и жуткое имя «Торквемада»… Даже не задумываясь над тем, чей испуг облил её потом, Агата, осознавая, что вместе с Анри и ей придётся прочувствовать все «прелести» допроса «с пристрастием», схватившись за сердце, откинулась на спинку стула, дрогнувшим голосом сослалась на приступ стенокардии и, пообещав провести дополнительную бесплатную консультацию, попросила пани уйти и закрыла глаза. Напряжение нарастало, и из глубин подсознания пополз ужас. Но стоило заговорить дону Себастьяну, страх стал медленно отступать. Когда же рядом с Анри появился Фернандо, пришла надежда, что всё обойдётся. Тем не менее пережитые волнения высосали последние силы. Всё ещё дрожащими руками Агата придвинула телефон и набрала номер мужа. Стоило попросить приехать за ней, как тот сразу понял, что случилось нечто неординарное — обременять кого-либо просьбами не было свойственно его жене. Не задавая лишних вопросов, Ярослав коротко бросил «Еду!» и положил трубку. В Белизе до вердикта суда было ещё далеко, но у Агаты уже окрепла уверенность, что пытки им с Анри не грозят. Немного успокоившись, она решила заполнить ожидание мужа поисками в сети информации о испанской инквизиции. Падре Игнасио ещё не провозгласил донос оговором, но Агата уже знала: расследования и костра не будет, поскольку в семнадцатом веке с испанской инквизицией всё было совсем не так, как во времена Торквемады. Пока Анри клялся и выяснял насчёт обещанного губернатором земельного надела, Агата успела узнать об истории испанской инквизиции много интересного. Оказалось, что в ней было два периода. Так называемая «старая инквизиция» не была централизована. Это были разрозненные группы монахов и священников, которые «по зову сердца» боролись по всей Европе с любым инакомыслием, но непосредственно в Испании они не сильно зверствовали, предпочитая переубедить «заблудшего», а не сжечь его. Период «новой инквизиции» начался с момента объединения Кастилии и Арагона в одну монархию браком Изабеллы Кастильской и Фердинанда Арагонского. Именно эти двое при поддержке папы Сикста IV в 1478 году и создали самостоятельную структуру, не подчинявшуюся Риму — Tribunal del Santo Oficio de la Inquisición, ставшую широко известной как Испанская инквизиция. Целью этого особого следственного и судебного органа было заставить евреев и мусульман, проживавших на подчинённых монархам землях, принять христианство, потому что Изабелла и Фердинанд пожелали превратить Испанию в исключительно католическое королевство. Именно поэтому новый орган всё время своего существования находился под прямым контролем испанской короны. Хотя сама испанская инквизиция была создана в 1478 году, первое аутодафе — публичное покаяние осуждённых еретиков — состоялось аж в 1481 в Севилье, а вот «эпоха костров» началась после назначения в 1483 году генеральным инквизитором Томаса Торквемады. Главной его целью стали евреи. Но вот что интересно: несмотря на преследования, еврейская община и спустя десятилетие оставалась сильной, поскольку денег евреи имели более чем достаточно. Это и понятно, ведь им принадлежали почти все банки, выдававшие ссуды. Кроме того, они занимали посты в органах управления и прежде всего в финансовых ведомствах. Всё это навлекало на евреев нарекания со стороны народа. Во избежание беспорядков правящими монархами сразу же после завершения Реконкисты[3] был издан указ, получивший название «Альгамбрский эдикт». Согласно ему евреи, не принявшие христианство, лишались правовой защиты. На раздумья было отпущено три месяца. При этом ни сам эдикт, ни иные законы тогдашней Испании не предусматривали ни смерти, ни иного наказания за отказ от крещения. Но так как по истечению указанного срока евреи оказывались вне законов, это означало, что на их жизни и имущество мог абсолютно безнаказанно посягать любой католик, способный отобрать и то, и другое. Вот и пришлось тем, кто не захотел уехать, креститься. При этом часть из них тайно продолжала исповедовать иудаизм. С точки зрения тогдашнего права такие люди были религиозными клятвопреступниками и подлежали суду инквизиции. Тот мог покарать за это заключением, штрафом или конфискацией имущества. Но только на первый раз. Рецидивистов же сжигали на костре. Именно в то время и появилось, как символ презрительного отношения очень религиозных испанцев к тем, кто, как они считали, осквернял их веру своим притворством, оскорбительное для евреев прозвище «марран», что на испанском означает «свинья». В 1609 году из Испании изгнали и морисков — мусульман, принявших христианство, поскольку их приверженность католичеству была поставлена под сомнение. С тех пор главной задачей инквизиции стала борьба с протестантизмом, но не забывали и о магических практиках и сатанизме. В то же время Священная Канцелярия стала инструментом испанских монархов для избавления от неугодных аристократов. Поскольку в то время большинство придворных были грандами, а гранды пользовались неприкосновенностью как для суда светского, так и для трибуналов инквизиции, для начала любого следствия было необходимо личное разрешение короля. Ежели коронованной особе понадобилось убрать кого-то влиятельного, например, по науськиванию фаворита, и при этом не вызвать недовольство кортесов[4], других аристократов и народа, достаточно было шепнуть духовнику нужное имя. В ближайшее время представитель инквизиции приходил к монарху с тем, что на некоего гранда есть подозрение на увлечение идеями протестантизма и для «установления правды» необходимо разрешение Его Величества на арест вышеупомянутого. Если же разрешение было получено, то, используя пресловутые методы дознания при помощи пыточных атрибутов, следователи Трибунала «узнавали» «истину». Возможно, именно для того, чтобы ещё более упростить этот процесс, Филипп III в 1618 году издал указ, согласно которому грандами являлись прежде всего король и его семейство, те, кого за величайшие заслуги именует этим почётным титулом сам король, высшие церковные чины и представители аристократии — герцоги. Причём последние имели право передавать титул гранда своим наследникам. Тогда же для выделения грандов от остальных имущих граждан страны уважительное обращение «дон» оставили лишь для грандов. Все остальные с тех пор стали просто «сеньорами». В отношении же простого народа в XVI–XVII веках инквизиция была очень даже лояльна. Согласно не так давно открытым архивам Священной Канцелярии, у неё были правила ведения следствия, в которых, например, специально отмечалось, что не подлежат аресту подозреваемые в незначительных преступлениях, типа богохульства, произнесённого в гневе. Не менее интересным фактом для исследователей, занявшихся их подробным изучением, был тот, что из содержавшихся 49 092 досье только 1,9% из них были переданы светским властям для исполнения смертного приговора после определения вины обвиняемого. Остальные 98,1% были либо оправданы, либо получали наказание в виде штрафа, покаяния или обязательного паломничества. Когда Ярослав постучал в дверь кабинета, Агата уже знала — после слов губернатора, что обвинения против Анри были выдвинуты завистником, инквизиция не стала бы рассматривать донос. И не только потому, что он был анонимным. Следователи Трибунала ещё на предварительном этапе обязаны были расспрашивать, есть ли у подозреваемого недоброжелатели, которые могли бы оговорить его. Если тот, перечисляя имена своих врагов, называл среди них свидетеля или обвинителя, то правила дознания запрещали инквизиторам принимать в расчёт такие показания. Поглядывая, как Анри со своими капитанами придумывает имена новым кораблям, Агата, усадив мужа рядом с собой на диван, торопливо и сбивчиво рассказывала и о случившемся, и о том, что узнала. — Я уверена, что солдаты, которых привёл на площадь Фернандо, на оправдание Анри губернатором и деканом имели влияние не меньшее, чем речь дона Себастьяна, но, понимаешь, Яро, — продолжала она без умолку просвещать мужа, — в «наше» время даже при наличии свидетелей, подтверждавших вину подозреваемого в преступлении против веры, обычно достаточно было «чистосердечно» признать вину» и очень эмоционально покаяться. После этого суд заканчивался чаще всего штрафом. Если бы я это знала раньше, мне бы не пришлось пережить ужас, представляя себе, как будут пытать Анри, а тебе убегать с работы, — Агата виновато посмотрела на мужа и прижалась к нему. Запах его дезодоранта так приятно контрастировал с теми «ароматами», которыми снабжал Анри. — Не расстраивайся, милая. Главное, что ты в порядке. А если твоего испанца опять обвинят в поклонении дьяволу, ты сможешь подсказать ему, что делать и говорить, — успокаивающе погладил жену по руке Ярослав. — Пойдём, я машину поставил на место для инвалидов. Если какой-нибудь добропорядочный гражданин настучит полиции, сегодняшний день нам дорого обойдётся. — Ой, не дай бог! Лучше сплюнь, Яро! — Агата поднялась и быстро собралась. Даже в машине, переполненная эмоциями и информацией, она продолжила делиться с мужем новыми знаниями: — Яро, а вот ты знаешь, почему именно сожжение было выбрано церковью для казни? — Наверное, священники хотели, чтобы грешник подольше мучился, — ответил тот, перестраиваясь в левый ряд. — Наоборот! Этот вид казни считался «чистым», потому что не проливалась кровь. Вот такие в то время были понятия гуманизма! — Да уж, — покачал головой Ярослав. — Хочешь, вдоль реки поедем, если тебе ещё есть что рассказывать? Или через тоннель? — Поехали вдоль реки, а я тебе ещё про протестантов расскажу! — предложила Агата. — А что протестанты? Жгли католиков? — съезжая с главной, поддержал разговор Ярослав. — Ещё как! И не только католиков. У них был свой аналог инквизиции и зверствовали они ещё почище католиков! И, прежде всего потому, что имущество признавшегося под пытками обвиняемого после казни «бескровным» методом делили между собой протестантский инквизитор, который, между прочем, не обязательно должен был быть священником, и доноситель, — Агата трещала без умолку, делясь знаниями. — В общем, не могу сказать, что я воспылала любовью к католической инквизиции, но должна отметить, что её очернили в XIX веке, сильно преувеличив жестокость и количество жертв. А всё для того, чтобы на её фоне то, что творили с так называемыми еретиками и ведьмами протестанты, к которым относится и англиканская церковь, было менее ужасно. Кстати, тогда же англичане оболгали и историю испанской колонизации, в красках расписывая уничтожение инков, майя и ацтеков, потому что им надо было отвлечь мир от настоящего геноцида коренного населения Северной Америки. Ведь громогласные заявления в газетах прочли многие, а вот искать правду в документах того времени — удел единиц. Между прочим, англичане продолжают до сих пор обелять свою историю, отвлекая от неё внимание гипертрофированными фактами, выдернутыми из контекста истории других народов. Например, называют тираном Ивана Грозного, хотя в сравнении с их Генрихом VIII или Елизаветой I он просто невинный, как младенец! — Историю пишут победители, как сказал какой-то немец[5]. Раз её пишут англичане, значит, они и «на коне», — заявил Ярослав. — А что там у тебя в Карибах сейчас происходит? — Сейчас Анри с доном Себастьяном пытаются угадать, кто написал донос, — не задумываясь, тут же ответила Агата. — И как? Угадали? — оживился Ярослав. — Да ну, что ты! Они же не ясновидящие! — погрустнев, вздохнула Агата. — Они уже и губернатора подозревают! — А ты что, думаешь, что губернатор не мог? — Ярослав бросил на жену удивлённый взгляд. — Может, он решил себе корабли твоего Анри забрать? — Ерунда! По-моему, во всей Вест-Индии губернатор Белиза наименее заинтересован в смерти Анри! — махнула рукой Агата. — Почему? — Если бы ты тоже читал «Правила для Индий», ты бы не спрашивал, — ответила Агата, одновременно прислушиваясь к разговору испанцев и разглядывая, как по серой ленте Влтавы белый пароход приближается к порогу у Карлова моста. В открытое окно влетел запах жареных колбасок из промелькнувшего ларька. В желудке заурчало, и она предложила мужу перекусить в ресторане. — Ладно, — согласился Ярослав, — но за это ты мне расскажешь, почему губернатор не может быть тем, кто хотел избавиться от Анри и почему правила для двух Индий, ведь у испанцев в Индии не было колонии. Место на парковке оказалось возле итальянского ресторанчика. Сделав заказ, супруги расположились за столиком на набережной. В ожидании пиццы Агата с усердием школьной учительницы принялась выполнять обещанное: — Колоний в Индии у испанцев действительно не было, но они были у Португалии. Португальцы первыми наладили торговлю с султанатами на территории Индостана и создали там несколько колоний. Однако Португалия в то время ещё была под властью Испании. Поэтому, когда выяснилось, что Христофор Колумб открыл новые земли, а не новый путь в Индию, название «Индия» за этими землями уже закрепилось, а название «Америка» ещё не придумали, вот и получились две Индии, подконтрольные испанцам. Чтобы их различать, одна стала Восточной, то есть Ост-Индией, населённой индусами, а другая Западной, то есть Вест-Индией, населённой индейцами. Для управления этими заморскими территориями был создан административный орган, получивший название Совет Индий. Так вот, этот Совет разработал ряд правил, среди которых было определено не только как должны проектироваться города, но даже на какую сторону должны быть ориентированы двери того или иного здания! С одной стороны, такое единообразие даже сейчас имеет свои выгоды — помнишь, что рассказывала Владька, вернувшись из круиза по Карибскому морю? — Агата выжидающе посмотрела на мужа. Тот пожал плечами: — Да я не особо её слушал. — Она говорила, что в городах Карибского бассейна невозможно заблудиться, потому что всё везде одинаково расположено, — терпеливо пояснила Агата и увлечённо продолжила: — С другой стороны, такая жёсткая регламентированность имела и свои недостатки. Дело в том, что в XVII веке Испания не страдала переизбытком населения. Само собой, это очень сильно сказывалось прежде всего на состоянии колоний. Они потому и потеряли многие территории в Новом Свете, что их просто неким было заселять. К тому же из колоний выкачивались все ресурсы, не только серебро и золото. А ещё очень сильно ограничивалось развитие промышленности. Умные головы в Мадриде додумались пополнять дырявую казну и тем, что не давали производить товары в Новом Свете, а вынуждали колонистов покупать товары, произведённые в Испании. Хотя кое-какое производство там всё же строилось. Но! Качество производимых ими товаров оставляло желать лучшего. Вот, например, литейные заводы, которые должны были обеспечивать форты и крепости, а также закреплённый за генерал-капитанами корабли пушками и амуницией, из-за недостаточного финансирования производили практически неспособные к эксплуатации орудия. Более того, государство финансировало армию и флот и, чтобы самим пилить деньги, не позволяло управлявшим колониями самостоятельно набирать солдат из переселенцев, покидавших погрязшую в долгах и голодную Испанию. При необходимости усилить гарнизоны фортов и крепостей губернаторы вынуждены были посылать прошения прислать солдат и офицеров генерал-капитанам, те пересылали просьбы вице-королям, а эти, в свою очередь, обращались к Совету Индий. Дело с флотом обстояло ещё хуже, так как денег в казне катастрофически не хватало и сэкономить решили на кораблях. Благо что капитанами могли быть только дворяне. А, поскольку они вынуждены были на свои деньги покупать и провизию, и амуницию для вверенных им кораблей, то назначали лишь тех, кто могли себе это позволить. Дело в том, что в Испании из благородных бедными могли быть лишь идальго. Был там закон, согласно которому титулованные дворяне должны были иметь годовой доход не ниже установленного для каждого конкретного титула. Между прочим, если титулов было много, сумма складывалась, — Агата саркастически ухмыльнулась: — Правда, дань голубокровные со своих доходов не платили. Но казна нашла, как и на них подрабатывать: каждый наследник должен был просить подтвердить доставшийся ему титул или титулы, а для этого как раз и следовало заплатить десятую часть из дохода, приносимого каждым титулом. А ещё был закон, согласно которому, теряя уровень дохода, дворянин терял и соответствующий титул, опускаясь ниже. Так он мог скатиться аж до идальго, а потерянные им титулы и земли, к которым эти титулы были привязаны, становились вакантными. Я правда не знаю, сколько испанских дворян так опустилось, ну да бог с ними. Мы ведь говорили о флоте, — Агата виновато улыбнулась, вдруг замерла, посерьёзнев, и какое-то время прислушивалась к себе. — Вот ты, Яро, знал, что военный флот в Испании, в отличие от той же Голландии, например, мог иметь только король? Или о том, что в Испании очень долго не было ранговой системы, чётко разделявшей военные корабли и торговые суда? Ярослав, понимая, что вопрос чисто риторический, лишь мотнул головой: — Ну, теперь, видимо, уже знаю, — и усмехнулся. — А как же твой Анри? У него же, насколько я помню, настоящий военный флот, да ещё и с линейным кораблём. — Ну, я так понимаю, что на это губернатор Белиза закрывал глаза, потому что ему так было удобно. К тому же во время войны во всех странах Европы практиковалось нанимать полностью укомплектованные пушками, ядрами, командой и провизией суда торговцев. Особенно это было актуально в колониях, терзаемых несметным количеством пиратов, натравливаемых на испанцев англичанами, голландцами и французами. Именно поэтому, если владелец хорошо вооружённого корабля был готов предоставить его для военных действий, администраторы колоний были готовы признать шестидесятипушечный галеон с большим количеством вооружённых наёмников торговым судном. А теперь я подбираюсь к самому главному. Яро, представь себя на месте губернатора города, у которого оборонительные сооружения сильно повреждены, а примерно половина солдат убита или ранена. В то же время в твоём порту базируется даже не один вооружённый корабль частного лица, а целый флот — армада, причём состоит он не из судов типа малых галеонов, флейтов и барков, а из многопушечных кораблей с многочисленными командами, сложенными из бывалых моряков, опытных канониров и обстрелянных солдат, обученных абордажному и сухопутному боям. И тебе достаточно лишь закрыть глаза на то, что на «торговых» кораблях слишком много людей и пушек и выдать владельцу этой армады торговую лицензию, подписать фрахтовый или каперский договор, и ты можешь рассчитывать на то, что это частное лицо в случае нападения на вверенный тебе город окажет помощь в его обороне и что самое главное — эта помощь тебе ничего не будет стоить! В общем, будь я губернатором, я бы такого «торговца» пыталась привязать к своему городу всеми правдами и неправдами! Ну что, милый, я убедила тебя в невиновности губернатора? — хитро усмехнулась Агата и откусила кусок от принесённой и порезанной официантом пиццы. — Убедила, — Яро взял кусок и с наслаждением втянул в себя запах горячего сыра, печёных помидор и прожаренного теста. — Вот только одного не пойму: зачем твоему Анри нужен целый флот? Это же денег стоит, и не малых, а он не король, а торговец. — Да всё дело в том, что Анри ещё мальчишкой потерял всю семью. Правда, пираты, напавшие на его деревню, были, скорее всего, турками или арабами, но он дал клятву на могиле родных, что будет всю жизнь бить этих «джентльменов удачи». А торговля, насколько я поняла на основании того, что смогла вытянуть из него и интернета, это лишь прикрытие. Основной доход ему даёт контрабанда. Вот прикинь: даже камень, который добывают на его каменоломне, он не может продать на другой остров без личного разрешения губернатора! И так со всем остальным. — Понятно, — промычал Ярослав, дожёвывая. — Ты ешь давай, а то, пока меня просвещаешь, без ужина останешься… Вечер коснулся красных черепичных крыш Старого города. С реки потянуло прохладой, пахнувшей рыбой и водорослями. Утиное семейство, покрякивая, покачивалось неподалёку от берега, ожидая от людей привычных подачек в виде хлебных крошек. — Яро, пойдём погуляем? — предложила Агата, кроша птицам специально для них купленный роглик. — Что, снова в Белизе что-то происходит? — обеспокоился Ярослав. — Да там постоянно что-то происходит, — вздохнула Агата, поправляя выбившиеся из заколки волосы. — Просто мы давно в центре не были. Да и по берегу реки пройтись своими ногами хочу. — А что ты и не своими ходила? — усмехнулся Ярослав. — Ещё нет, но скоро буду. Анри собирается идти на баркасах вверх по реке Белиз искать какую-то миссию францисканцев. Надеюсь, до того момента, как там начнутся приключения, я успею закончить приём и узнать, что за диковины нас там могут ждать, — Агата вздохнула и грустно улыбнулась: — Я скоро экспертом по выживанию в джунглях стану с таким напарником, как мой испанец. — Ну, а спать ты сегодня планируешь или нет? — спросил Ярослав, подставляя жене локоть. — Планирую, — Агата взяла мужа под руку. — Потому и прогуляться хочу, чтобы сегодняшний стресс из головы окончательно выветрился, — и потянула на пешеходную дорожку вдоль Влтавы: — Пойдём, погуляем возле Рудольфинума… Рисунок 3 Прага, Набережная Влтавыhttps://b.radikal.ru/b40/1810/fd/5c076e0d4a04.jpg ---------- [1] «Нобилиарий» — (полное название на испанском «Nobiliario Genealogico de los Reyes y Titulos de España») — «Родословная дворянская книга Королевских и Благородных семей Испании». Это книга регулярно переиздавалась с дополнением новых дворян и титулов. [2] Имеется в виду библейский сюжет о создании человека: «И создал Господь Бог человека из праха земного, и вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душею живою», — книга «Бытие», глава 2. [3] Реконкиста (в переводе с испанского — отвоёвывание) — длительный процесс отвоёвывания пиренейскими христианами — в основном испанцами и португальцами — земель на Пиренейском полуострове, занятых маврскими эмиратами. Длилась с 718 по 1492 год. [4] Кортесы (исп. cortes — дворы) — в средневековой Испании региональные сословно-представительные собрания, Первые кортесы были созданы в 1137 году в Кастилии. Первоначально в кортесах могли участвовать только дворяне и духовенство, с 1188 года в кортесах получили представительства горожане. С XIX века кортесы — парламент в Испании и Португалии. [5] «Историю пишут победители, поэтому в ней не упоминаются проигравшие» — цитата Артура Дрекслера, основателя НСДАП — национал-социалистической рабочей партии, которая правила в Германии в 1933–1945 гг.