Чистый

      Арсений не лукавил и не привирал. Он был по-настоящему рад, как радуются какому-то чуду, которое слишком долго ждал и уже почти перестал верить в то, что сбудется. А сбылось.       Вот такой случайностью, стечением обстоятельств, вызовом на вызов и практикой у студентов, которых Арс сюда и привёз, чтобы просто в глаза огню посмотрели, а дальше уже будь что будет. В огонь идти не заставишь, это дело исключительно добровольное.       И исключительно добровольно Арсений откликнулся на просьбу «откачать парня» не зная ни имени, ни номера, только обменявшись короткими взглядами и улыбками с Шеминовым, который выглядел потрепанным и уставшим.       Неправда, что Попов не догадался, кто перед ним. Нашивку можно и не заметить – та, почерневшая, становится безликой, а вот внутри что-то сразу подсказало, повернулись все пазлы, щелкнули клапаны и застежки каски вместе с ними.       Болело? Болело. За каждый чёрный след на коже и каплю мутной слюны на губах, но Шаст точно дышал и Арс мог дышать вместе с ним, заставляя руки двигаться, справляться со своей работой вопреки всем мыслям и чувствам, застилавшим сознание.       Антон дышал, а теперь ещё и улыбался, глядя на него. И этого вот тому маленькому и заласканному, убаюканному, но так и не уснувшему чувству стало достаточно для того, чтобы заворочаться, заерзать и напомнить Арсу, что ничего не забыто, никто не забыт.       — Так ... Будешь настаивать на моем отстранении, значит? — Шаст первым вспоминает о том, что молча улыбаться друг другу по меньшей мере непозволительная роскошь, но заставить губы вытянуться в угрюмую полоску не может.       — Буду, ноль-девятнадцатый, — Арсений шумно вздыхает и будто готовится подняться на ноги, но вместо этого только хлопает себя по коленям и осматривает Шастуна с головы до ног. — Подняться сможешь? Тебе скинуть бы боёвку полностью.       — Подняться поднимусь, — Антон кивает и облизывает сухие горькие губы. — Раздеться не обещаю.       Секундная пауза, промедление в один неосторожный взгляд и Арс первым поджимает губы, поднимаясь-таки на ноги.       — Идиот, ну, — почти любовно хмыкает и оглядывается, а тогда протягивает руку. — Давай помогу.       Шаст не упрямится, отшучивается, но помощь принимает, изо всех сил маскируя предательскую дрожь в коленях и в последний момент цепляя плечо Попова, чтобы выровняться и поймать равновесие.       — Стоишь? — Арс не вырывает руку, более того, своей второй придерживает чуть выше локтя.       Ждёт, пока Антон встанет на ноги тверже и первым ослабит хватку. А вместо пугливого волнения только забота и поддержка, непривычно до смущения, но правильно.       — Стою, спасибо, — Шаст кивает и почти незаметно, мягко расслабляет пальцы, позволяя Арсу выскользнуть и отстраниться. — Нормально. Голова кружится, но это фигня. Пройдёт.       — Я передумал, не раздевайся, — Арсений выглядит слишком серьезно, чтобы травить шутки, потому Антон просто долго вопросительно смотрит. — Я позову кого-нибудь, чтобы тебе помогли. Не наклоняйся, ладно?       — Ладно, доктор Арсений, — Шастун выдыхает и уже ненавидит себя за эту придурковатую улыбку. — А ты ...       — А мне нужно поболтать по душам с Шемом, — Арс кивает в сторону бывшего командира и уходит, оставляя Шаста балансировать на тонкой грани слишком хорошей, прям подозрительно хорошей, чтобы быть правдой, реальности.       Добровольцы нашлись быстро, совсем ещё молодые парни в четыре руки стаскивали с Шастуна штаны. И, быть может, Антон воздержался от комментариев, если бы не умилительно-серьезный вид этих двоих.       — Студенты, что ли? — догадался Шаст, перебирая в своей голове каталог безобидных шуток.       — Да, второй курс, — поддакнул точно выскочка и отличник, спуская штанину боевки с хирургической осторожностью.       Антон держался из последних сил, чтобы не заржать. Вот именно пропуская все стадии от безобидно хихикать до откровенно ржать.       — Я вижу, — он все ещё держит непоколебимую мину, но когда отличник-выскочка опускается на колени и начинает короткими щипками пальцев отнимать штанину от ноги, сдаётся мелкой подлости и выжимает из себя изобилие страдальческих звуков, одновременно с этим приседая на одну ногу в притворном болезненном порыве, чем отправляет обоих студентов в нокаут.       Парням понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что Шастун над ними просто издевается и это не они причинили ему боль, не они сделали что-то «не по протоколу». От страданий остается только звонкий смех, с каким он хлопками по плечам приободряет и трясущегося от страха отличника, и его дружка.       — Да нет у меня там ожогов восемьдесят пятой степени, ну, — Шаст откровенно и бессовестно веселится, наблюдая за тем, как из бледно-белых лица становятся кроваво-красными от смущения и обиды. — Чё вы со мной как с угольком-то? Ну, мужики-и ...       Отличник зло сопел до последней застежки и даже когда выровнялся, чтобы сквозь зубы отчитаться о том, что работа выполнена, на Шастуна даже не смотрел.       — Работу принял, вольно, — ну веселила его эта серьёзность в комплекте с высоко вздернутым носом. — Откуда вы, блин, такие «протокольные»?       — Санкт-Петербургский университет государственной ... — гордой скороговоркой начинает отличник, но тушуется, перебиваемый Шастуном и его очень понимающими кивками на каждое слово.       — УГПС МЧС, я понял, — только сейчас он перестаёт откровенно смеяться и только улыбается, слишком ярко, как может показаться угрюмым студентам. — А тут-то вы чё забыли, пацаны?       — Арсений Сергеевич взял с собой. Чтобы посмотрели, почувствовали не по книжкам и фильмам, — отличник, кажется, больше не хотел изничтожить смешливого Шастуна.       — Ах, Арсений Сергеевич ...       — Угу, мы пойдём, отчитаться нужно, — оба синхронно развернулись и пошли через пшеницу, но не успели выйти на дорогу, когда Антон их окликнул и ответил уже дружок отличника, не скрывая раздражения. — Ну, чего ещё?       — А Арсений Сергеич у вас чё, преподаёт, что ли? — конечно, он мог спросить у самого Сергеича, но тот все ещё вёл душевные или душные разговоры с Шемом.       — Ну, да. Экстремальную психологию, — парень спрятал руки в карманы, лениво пятясь к дороге.       — Ясненько, — Антон медленно кивнул и тем самым отпустил студентов, но только на пару шагов, чтобы позвать снова.       — Да ну что?! — студентик не смог скрыть раздражение, разворачиваясь, пока отличник предпочёл молча кусать губы. Пассивно бесился.       — И чё, хороший препод этот ваш Арсений Сергеич? — Шаст бы себе втащил, но бессилие молодых коллег его забавляло, а новые неожиданные факты об Арсении — вдохновляли на большую пакость. Пакость во благо.       — Охуительный, — в сердцах и чуточку назло выдохнул студент и, сцапав дружка-отличника за плечо, утащил за одну из машин.       Антон только усмехнулся.       — Охуительный Арсений Сергеич. Прикольная фамилия.       А сам охуительный Арсений Сергеич с чувством выполненного долга и облегчением уже пожимал руку Шеминову, прощаясь.       — Я вам тут мальчишек оставлю, пусть посмотрят. Можете им поручения какие-то простенькие дать, в сознание точно привести смогут, — Арс обходил круг почета рукопожатий и обмена любезностями прежде, чем вернуться к Шастуну, но по пути встретил тех самых мальчишек.       Те нехотя, но все рассказали, обиженно косясь то друг на друга, то на Попова, то куда-то за его плечо, где абстрактно мог находиться главный обидчик. Арсений совестливо не рассмеялся, выслушав историю, а тогда отпустил обоих, предупредив, что они могут вернуться домой, когда захотят. Или когда надоест. Так или иначе близко к огню их никто не подпустит.       — Поехали, шутник. Подвезу тебя до дома, — Арс кивнул в сторону своей машины, печально перепачканной грязью проселочной дороги.       — Нажаловались? — Антон только закончил складывать боёвку, передавая ту в руки Журавля.       — Ещё как, — Арсений смеётся и Шастун отвечает ему тем же, соглашаясь пойти к машине.       Удивительно, но Арсу удаётся выехать на трассу без неоправданных жертв, а остальное помоется в ближайшей автомойке. Уже разгоняясь по ровной и почти пустой дороге, дышать становилось как-то легче. Быть может, дело в чаде и копоти в воздухе, каких в избытке было там, в поле, а может ощущение беззаботной близости и свободы замещает собой воздух в лёгких.       Арс выравнивает скорость, пальцы сжимают руль мягче и машина скользит по направлению к городу будто сама по себе.       — Воды? — он замечает, как тяжело Шаст дышит и, не дожидаясь ответа, тянется за бутылкой минералки между сидениями.       — Да, спасибо, — не отнекивается, не геройствует, и Арсу от этой мысли как-то по-доброму приятно.       Антон решает смочить волосы и шею, прижать влажные ладони к щекам и с позволения водителя открывает своё окно. Душно. Но эта душнота – только последствие перепадов температур, на самом-то деле Антону слишком хорошо, чтобы в этом признаться вслух и самому себе.       — Так ты теперь пре-епод? — Шаст поворачивает голову, цепляет профиль Арсения и свою губу зубами одновременно.       Скучал? Скучал. А в Арсе будто что-то изменилось, но пока не поймать, не понять, что. Улыбается легко так, отзывается — искренне. Глаза по-другому смотрят, голос по-другому звучит или ... Или это Шаст его иначе видит, иначе слышит? Или просто дуреет от нехватки Арса, а теперь его передозировки за долгие полгода?       Время не лечит. Время заставляет смотреть, видеть и слышать иначе. Чувствовать иначе. И Антон чувствовал.       — А что? — Арс поворачивается к нему, но не отвлекается от дороги. — Да, уже с полгода где-то ... С отцом на одной кафедре. Он-то мне и предложил, а я вот, дорос до этого, наверное.       — Нравится? — вопрос-формальность. Шастун видит, что нравится.       — Да, очень. Помогает отвлечься и, знаешь, как-то совсем по-другому посмотреть на многие вещи. Так-то ты делаешь что-то изо дня в день и не задумываешься о том, как это работает внутри тебя, как влияет на окружающих, как вообще весь этот механизм работает. А объясняя, м ... Нет так, — Арсений кусает губы, подбирая слова, а Антон шлёт все убеждения нахер, неотрывно наблюдая, просто наблюдая за тем, как он рассказывает. — Когда ты учишь кого-то, тебе нужно объяснить, показать. Это как разобрать музыкальную шкатулку, чтобы понять, откуда звук и почему кружится балерина, знаешь? Вот тут то же самое. Нужно справиться со всеми маленькими винтиками, чтобы снять крышку и понять, откуда звук и ...       — Почему кружится балерина, точно, Арс, — Антон устало и бесшумно смеётся, прикрывает глаза и без памяти тонет в этом «хорошо», которое сейчас заполняет собой весь салон машины, всего Шастуна и весь мир.       — Смеёшься, да? — Арсений не обижается, улыбается и с новым глотком вдохновения рассказывает о том, как преподавательство изменило его ощущение профессии и процессов, а Антон не может заставить себя вынырнуть из приятной тёплой неги, обволакивающей и вселяющей чувство безопасности.       По пути с немого соглашения Антона Арс сворачивает на мойку и, пока десятки щёток трудятся во благо, предлагает выпить кофе прямо на заправке рядом. У Антона из одежды только термалка, выглядит он, мягко сказано, как та самая балерина, но Арс отдаёт ему свою боевку, ему-то все равно не по размеру велика.       Да и дела никому нет до них, подпирающих невысокий забор, попивающих кофе из одноразовых стаканчиков и наблюдающих за непрерывным движением машин по трассе.       И говорить толком не хочется. Не хочется делиться всем, что произошло на протяжении всех этих месяцев, не хочется вспоминать и прошлое. Хочется с чистого листа, с глотка кофе и шуток о балерине на трассе, потому что ноги Шастуна все ещё слишком худые, а термалка обтягивает слишком вызывающе.       И машина после мойки слишком чистая. Привкус кофе во рту намекает на вторую порцию, горечью задевая язык. По второму стаканчику они распили уже сидя в машине и болтая о какой-то ерунде, будто и не было ничего. Будто снова в самое начало или совершенно другое, новое. Антон рассказывал о маме и успехах на службе, Арсений гордился первыми студентами-дипломниками, которые напросились именно к нему под крыло. И все лето как-то слишком незаметно, как так и надо, как так и нужно было, чтобы дать солнцу высушить мокрые от весенних ливней дороги.       Арс, как и обещал, подвёз Антона к дому, когда уже смеркалось. Оба непозволительно долго медлили прежде, чем попрощаться. Не было тревоги, что это раз и навсегда, не было страха перед недосказанностью, только потребность спросить и получить ответ.       — Арс ...       — М? — он поворачивает голову, встречаясь взглядом с Антоном.       — У нас может получиться ... — мнётся, поджимает и кусает губы, а ведь просто не знает, чего просит. — Я сейчас не о, а ...       — Я понял, Шаст, — Арсений не перебивает, спасает, избавляя от слов, которые трудно произнести вслух.       — Так ... У нас может получиться с чистого листа? — пауза неприятно екает внутри, пропуская удар сердца и вдох.       А после — только улыбка и новый глоток воздуха.       — Думаю, может, — Арсений едва уловимо улыбается, но взгляд отводит, зная, что они сейчас думают о совершенно разном. — Если очень сильно захотеть.       — Я хочу, — без тени сомнения отвечает Антон и улыбка Арса незаметно вздрагивает, припрятанная другой, какой нужно, чтобы Шаст ее видел и чувствовал.       — Значит, получится.