Чистый

      Арсений доживал остаток смены, закрывшись в своём кабинете. Пока разбитое негой тело липло к полу, приютив голову на чужом плече, длинные пальцы Шастуна пересчитывали складки на кофте, медленно скользя по рукаву от локтя к плечу и обратно.       Полумрак залечивал наново разодранные в кровь раны, заново учил дышать ровно и глубоко, а не отрывисто и хрипло. Антон что-то рассказывал, смущаясь и боясь тишины между ними, а Арс позволял дреме закрыть свои глаза.       С первым сигналом, оповещающим о конце смены, они разъехались по домам. Попов долго мялся, прежде чем предложить подвезти, а Шастун и не согласился, ссылаясь на какие-то дела.       Напоследок обменявшись многозначительными, но вкрадчивыми взглядами, попрощались, пообещав выйти на связь тогда, когда появятся силы.       Антон впервые не боялся, что Арс не позвонит или не напишет, что начнёт его игнорировать или прятаться по углам. Цепляя кончики его пальцев секундой раньше, прежде чем разойтись в разные стороны, он знал, что между ними сегодня произошло что-то больше, чем «просто». На голову выше. Километрами глубже.       Но все ещё недостаточно. Мало.       Следующие несколько дней выходные чередовались с сонными или слишком напряженными сменами. Арсений не прикидывался дурачком, даже отвечал на короткие сообщения Шастуна, охотно соглашался на кофе, но ближе, как очень хотелось бы обоим, не подпускал.       Антон, мысленно воздвигая памятник своей терпеливости, благородно держал дистанцию, нажимал нужные кнопки на кофемашине и не претендовал на большее, радуясь тому факту, что Арс просто разговаривает с ним, улыбается и даже иногда смеётся с тупых воронежских шуток.       Снег таял, капель тарабанила по подоконникам и метко прилетала особенно большой каплей в темечко, но это все днем, когда они были рядом, а ночью ещё гуляли морозы, скрипели корки льда на лужах, и желание просто обнимать Арса во сне ссадило внутри.       Однажды утром Арсений проснулся с дурным предчувствием. Оно было таким сильным, почти осязаемым, что он, проснувшись, предпочёл ещё черт знает сколько времени не открывать глаза. Оправдалось это самое предчувствие быстро, что настораживало и наталкивало на мысль, что это только верхушка айсберга.       — Арсюх, ну это ... С днём рождения тебя, стричок! — смеялся в динамиках Матвиенко, за что был отброшен на соседнюю подушку. — Вот и ещё одна свечка, так сказать, перегорела!       — Ага, спасибо, — Арс успел нажать кнопку громкой связи прежде, чем избавиться от голоса Сереги на самое ухо. — Ещё издевательства будут или я могу нормально доспать до будильника?       — Да чё ты обижаешься-то сразу? — Серёжа показательно фыркал. — Издевательства! Я уже не могу лучшего друга с днюхой, блин, поздравить?       — Угу ...       — А ты чё, работаешь сегодня или у тебя какие-то планы? Свиданки, светские приёмы, праздничная подарочная ебля? — Матвиенко лукавил и отшучивался, а ещё куда-то ехал, потому что между его слов встревал навигатор со своим «плавно поверните налево».       — Праздничная подарочная, это как? — Арс даже глаза приоткрыл, упираясь взглядом в потолок. — Лентой член перевязать? Бантик на задницу приклеить?       — О, так ты в курсе дела! Неужели я угадал? — Серёжа смеялся и, кажется, даже не пытался подколоть. — Только это ... От Шастунов всяких никаких подарков не принимай, ага?       — Это ещё почему? — Арсений перевёл взгляд на телефон, будто на его месте был Матвиенко собственной персоной, но в динамках вдруг стало слишком тихо.       — Арсюха, ну во-первых, я вот твоего Шастуна впервые так близко увидел и охуел от того, какой он, сука, огромный! — Серега не стеснялся в выражениях.       — Странно, что тебя это привело в такой восторг, — Арс расплылся в ухмылке, сощуриваясь. — И проблемы я в этом никакой не вижу, если ты о ...       — Арс, сука, не надо меня посвящать в ваши эти игрища. Даже если ты хочешь похвастаться своими способностями и талантами! — отплевывался голос в динамиках. — И я не договорил. Так что ... А. А во-вторых, мой ты хороший, я хочу тебе напомнить, что я все ещё против и я знаю, что вертел ты мое мнение на огромном хуе Шастуна, но еб твою мать! Просто напоминаю, что минздрав не рекомендует, этический комитет осуждает и вообще, Матвиенко С. Б. херни не посоветует. Прислушайся, дурень. Хотя, в свой день рождения ...       — Ага, вспомнил, — Арс начал медленно и лениво сползать с кровати.       — В свой тридцать восьмой день рождения ты можешь плюнуть на мнение друга и сделать по-своему, — навигатор сообщил, что Серега как раз доехал куда-то. — А вообще, Арсюх. Слышишь меня?       — Ага, — Арс правда слушал, рассматривая ещё виднеющиеся на шее следы, и какой-то частью сознания уже плескаясь в душе. — Слышу-слышу. Что?       — А вообще, что бы я не говорил, чё б вообще не происходило, я всегда буду на твоей стороне, каким бы идиотом ты не был и какую хуйню не творил. Будь счастлив, Арсюх. Целую, обнимаю, с тебя пьянка, а я побежал, работа!       Короткий сигнал и тишина. Приятная тишина, в которой очень хотелось бы побыть подольше, но меньше, чем через пять минут прозвенел будильник и Арс поплёлся сперва в душ, а затем и на работу, пока внутри все ещё вертелось что-то непонятное, не осязаемое, но совершенно точно тревожное.       То, что придётся отбиваться от звонков родственников, Арсений знал, потому и не слишком раздражался на очередную вибрацию и монотонное «счастья-здоровья, семьи-детей». Даже когда начали наяривать неизвестные номера, Арс просто смахивал шторки вызовов, не отклоняя. Как известно, негативная реакция тоже реакция, куда лучше старый-добрый игнор.       В части стояла атмосфера ленивой суеты. Днём, как правило, вызовов меньше, да и сегодня по всем законам суеверий должно было быть тихо и спокойно.       Неспокойно было только на душе Арса.       Он достойно пронёс это чувство с собой по пути на работу и вплоть до самого обеда, не позволив этой непонятной херне испортить ему если не день, то аппетит. И пока Арс со скучающим видом поглощал что-то пресное, но съестное, Антон очень вовремя решил выпить кофе с Димой.       К слову, наедине с самим собой Шастун больше не возвращался к той хуйне, которая вылезла в момент, когда Арс успокаивал Поза. «Помутнилось», — поставил он себе диагноз и успокоился, нажимая нужные кнопки на кофемашине.       — О, Арсеньевич твой, — удивительно, но Дима заметил Попова первым, кивнул и заулыбался. — Как у вас в последнее время? Тишь да гладь, любовь пришла в наш райский сад?       — Заткнись, Поз, — миролюбиво посоветовал Шаст и вместо того, чтобы вручить второй стаканчик Диме, прихватил его с собой, чтобы с него и начать разговор. — Привет, Арс.       — Привет, — Арсений, кажется, давиться и умирать не собирается, бежать тоже. Улыбается мягко так и взглядом задевает стаканчик с кофе. — Спасибо. Только это Димкин, нет?       — Обойдётся, — Антон усмехается, чуть склоняет голову набок и скользит кончиком языка между губ. — Арс, у нас проверка сегодня ... Мне сейчас нужно, в общем.       Шастун мнётся, заметно нехотя пятится, но больше топчется на месте. Арсений же очень спокойно доедает и берет стаканчик с кофе в руки, ловит взгляд и улыбается в ответ.       — Зайду, может, потом... — Антон сам не уверен, спрашивает или ставит в известность, закусывает губу, выдыхает.       — Заходи, — Арс просто пожимает плечами и удивляется своей сговорчивости, практически опрометчивой сговорчивости в их случае.       — Увидимся, — Антон выдыхает с облегчением и подвисает ещё на секунду, наблюдая за тем, как Арсений отпивает глоток кофе и довольно морщит нос, а тогда убегает, утаскивая за собой Позова.       И все до подозрительного хорошо. Спокойно и оттого ещё более подозрительного. Как затишье перед бурей, полный штиль за секунду до того, как штормовая волна смоет все к херам. И именно это чувство плещется внутри Арса, то и дело ударяясь о рёбра изнутри и заполняя шумом голову, вытесняя любые мысли.       Но ничего не происходит ни через час, ни через два. Бумажки, подписи, протоколы. Ложный вызов и анекдоты Журавля в ангаре, чтоб смех звенел под потолком. Тихо насвистывающая музыка где-то в спортзале, разговоры ни о чем и даже минута на сёрф соцсетей и новостей. Пара звонков с поздравлениями и теплящаяся радость в груди, что никто из части не знает или не помнит о личном празднике Арсения.       Ничего не предвещало беды и тогда, когда Арс спустился к парням во двор перед частью и не побоялся сесть рядом с Шастуном. Пока все вокруг были увлечены разговором, Арсений бессовестно соприкасался то коленом, то бедром, цеплял локтем и просто слишком ярко улыбался, когда Антон заводил очередную историю, которая начиналась со слов «ой, щас такое расскажу...».       И тепло, и весело. А внутри все так же зябко. Тревожно.       За разговорами никто, даже сам Арсений, не заметил, как перед частью остановилась вульгарно дорогая машина и хлопнула дверца водительского. А когда взгляд Арса всё-таки отлип от профиля Антона, внутри вот то самое, что плескалось, застыло в штиле и покрылось тонкой коркой льда.       — Арсений, здравствуй, — мужчина стоял в паре метров от бригады. Слишком заметный даже в темной одежде, до последнего седого волоска и морщины. — Могу я с тобой поговорить?       — Прости, — Арс с нервозной неосторожностью задевает Шаста, когда встаёт на ноги, и изо всех сил старается не замечать вопросительно-изумленные взгляды, прикованные к нему.       Вот то тёплое и уютное, ещё недавно согревающее снаружи и внутри, исчезает моментально, уступая место гадости, которая мучила Арсения с самого утра.       — Давай отойдём, — просит Арс, почти проходя мимо и кивая в сторону курилки за углом здания. — Я не хочу, чтобы ...       — Чтобы что? Ведёшь себя как ребёнок, — седой мужчина качает головой, провожает взглядом и не торопится разворачиваться, чтобы пойти следом, зато знакомое лицо в компании перед собой узнаёт. — О, Шеминов. Стас, правильно помню? Рад встрече.       — Сергей Александрович, а я, признаться, не сразу узнал и ... — Шем так же вскакивает на ноги и вокруг него эхом расползаются слова о «том самом Сергее Александровиче, который читает лекции на сборах и не только». — Рад вас видеть!       Арс слышит, как шаркают ноги по асфальту, хлопком смыкаются руки в рукопожатии и ему чисто по-человечески хочется провалиться сквозь землю, только бы не быть свидетелем всего этого, но ноги липнут к земле, а даже просто повернуться не хватает смелости.       — Какими судьбами, Сергей Александрович? — спрашивает Шеминов и Арс зажмуривает глаза.       — Да вот, мимо проезжал, решил сына с днём рождения поздравить, а то что мы все по телефону да по телефону, — Попов-старший улыбается и поворачивается вполоборота к низко склонившему голову Арсению. — Да, сынок? Ну, что ты, как не родной, в самом деле!       Виснет звенящая тишина. Наэлектризованная, потрескивающая напряжением, и никто не смеет ее нарушить кроме того, кто и стал ее главной причиной.       — С днём рождения, Арсений, — показательно громко, чтобы привлечь внимание и заставить таки обернуться, говорит Попов-старший и делает шаг навстречу, чтобы обнять Арса и прижать к себе.       Он больше не пытается сбежать, не упирается и не отталкивает. Позволяет сильным рукам сжать себя в тиски, проникая глубоко под кожу самым настоящим ядом и медленно отравляя изнутри.       — Я тебя ненавижу, — неслышно шепчет на ухо Арс и сглатывает липкий ком в самой глотке, болезненно проталкивая его глубже.       Арсений отстраняется первым и тонет в суетливых объятьях и прикосновениях десятка чужих рук. Бригада рассыпается в поздравлениях и нарочито громком смехе, улыбках и пожеланиях. Непозволительно близко, неприятно до скрипа зубов, но достойно отвечая каждому благодарностью с вымученной улыбкой.       Они не виноваты. Никто из них не виноват в том, что нелюбовь Арсения к отцу отравляет ему жизнь, вносит свои непоправимые коррективы и штрихи, выбивая душу из тряпичной куклы, которая ещё несколько минут назад была человеком.       В этом круговороте прикосновений и слов Арсений не замечает, как настороженно и взволновано за ним наблюдает Антон. Как его руки подрагивают, а взгляд мечется. Он наверняка очень обижается за то, что остался в неведении наряду с остальными, но важнее то, что он видит и чувствует боль Арса. Быть может, не осознаёт ее причин, отчего не может прочувствовать до дна, но совершенно точно ощущает и не понимает, как может помочь, а ведь очень хочет.       Напоследок именно его руки задевают ссутуленую спину прежде, чем Арсений стремительным шагом убегает в курилку.       — Зачем? — отрывисто выдыхает Арс, как только они с отцом оказываются наедине.       — Что зачем? — Сергей Александрович непонимающе ведёт бровью и своим безразличием провоцирует первую ледяную волну, укрывающую Арсения с головой.       — Зачем ты это сделал? — его начинает трусить от злости и бессилия, но он держится. — Зачем ты приехал? Устроил весь этот спектакль?       — Я не имею права поздравить своего сына с днём рождения? На телефонные звонки ты не отвечаешь, так что ... — отец разводит руками, не договаривая.       — Хотелось бы мне сказать, что не имеешь. Никакого, блять, права ты не имеешь вторгаться в мою жизнь и портить ее своим присутствием! — Арс заходится неосторожным криком и закусывает губу, осаждая эмоции, как бы не было больно внутри. — Я просил вас об одном. Об одной, блять, очень важной для меня вещи – не лезть в мою жизнь, не пытаться ее изменить, не пытаться меня изменить ... Просто оставить меня, блять, в покое! П-пожалуйста ...       — Сень, сынок ... — Попов-старший тянется рукой к дрожащему плечу, но Арс шарахается в сторону и запрокидывает голову, только бы блядские слёзы обратно закатились и щеки остались чистыми.       — Не трогай меня. Уезжай. Пожалуйста, уезжай, ты и так все испортил, — Арсений отрывисто вздыхает и возвращает голову в исходное положение ровно, но взглядом не встречается. — Просто уезжай. И не звони мне больше. Ни ты, ни мать, ни, блять, другие родственники, которых вы благополучно настроили против меня, внушив им, что я неудачник, который нуждается в тупых советах.       — Арсений ...       — Что мне, блять, сделать, чтобы вы вычеркнули меня из своей жизни? Что, пап, а? Не подскажешь? — перед глазами все предательски плывет и голос хрипнет под давлением эмоций, но Арс все ещё очень старается удержать себя в руках. — С квартиры съехать? Машину отдать? Что мне сделать, чтобы вы оставили меня в покое и перестали нянчиться со мной как с ребёнком? Мне тридцать восемь лет, господи ...       На глаза снова наворачиваются слёзы. Мосты уже облиты бензином и Арс играет спичками.       — Арсений, ты не хочешь нас услышать. Мы с матерью никогда не ... — Попов-старший решается на осторожный шаг навстречу, но зря.       — Что? — Арс давится нервным смешком. — Никогда не желали мне зла? Хотели лучшей жизни? Или ... Как там мать любит говорить, «я никогда не желала тебе «такой» жизни»? Охуеть, пап. Когда я хотел другой жизни, вы плевать на меня хотели! Когда я, будучи ребёнком, тянулся к музыке, к театру, вы мне что говорили, не подскажешь? «Это несерьёзно, Арсений, это не профессия»! Зато теперь, блять, у меня охуительная профессия, ясно? И мне плевать на ваше мнение, как вам было плевать на мое. Как тебе лично было плевать на меня, когда я за тобой бегал и вымаливал внимания! А тебе на меня никогда не хватало времени, у тебя были твои студенты, твои научные работы, куда там, блять, профессор! А меня всегда можно спровадить из комнаты, отправить куда-нибудь погулять, поиграть, только чтоб не мешал, да? Чтоб под ногами не вертелся.       — Арсений, ты неправ, — Сергей Александрович бледнеет на глазах, больше не пытается дозваться, но и его учащенного дыхания Арс не замечает, как и не слышит слов.       — Я тебе никогда не был нужен. Никогда. Ни когда был маленькой игрушкой, которую за ненадобностью можно убрать с глаз, ни когда вырос и стал твоим главным разочарованием. Так ты меня называешь, да? — Арс травит каждой фразой, игнорируя состояние отца. — Думаешь, я не слышал ваших с матерью разговоров? Да меня тошнит от ваших сочувствующих взглядов и интонаций, меня от прикосновений ваших воротит! Но знаешь, я вам всё-таки кое- чем обязан... Вы и ваше отношение сделали из меня охуительного психолога, профессионала, вот только все это слишком дорогой ценой. Вашими стараниями я вырос эмоционально неполноценным импотентом, который не способен полюбить, для которого не существует привязанностей кроме болезненной и нездоровой. Знаешь, почему? Потому что во мне от вашей любви умер маленький мальчик, который просто хотел, чтобы его обнимали и целовали не только за хорошие оценки. Который на день рождения загадывал, чтобы отец хоть раз просто так, безо всякого повода и причины сказал, что любит его. И сегодня я тоже загадаю желание, пап. Знаешь, какое? Чтобы ты больше никогда не появился в моей жизни. Не говори мне о любви, отец. Поздно. Мальчик, который хотел это услышать, сгорел в пожаре. Вы ведь этого больше всего боитесь с матерью?       Арсений не верит, что каждое слово сорвалось с его языка, что эхо его голоса ещё звенит в ушах, но когда его перебивает другой, охрипший и слабый, слишком глубокий, пропитанный болью, земля останавливается и мгновение вместе с тем.       — Тот мальчик не сгорел. Я на вот этих вот руках вынес его из огня, — отец показывает ладони и Арс успевает неосторожно вздохнуть прежде, чем осознание бьет звонкой пощёчиной. — Я тебя вынес, Сеня. Тебя спас. А твою маму не успел ...