Чистый

Glass Animals • Love Lockdown

      Антон выбивает дверь в душевую с ноги. Сброшеные вещи лишним грузом остались где-то в раздевалке, но ещё больший груз остался лежать неподъёмной горой на плечах.       Струи холодной воды не вытрезвляли, а горячей — не согревали изнутри, отчего тело ещё заметно потряхивало в приступе озноба. Злость, не находя нужного выхода, плескалась внутри, расшатывая сознание Шастуна как огромную бочку с какой-то гадостью, рискуя в любой момент опрокинуть ее и залить все вокруг.       Душ в части общий, но есть и отдельные кабинки для тех, кто хочет уединиться, а что происходит за закрытой дверью — уже не чужого ума дело. И соблазн спрятаться в самом глухом углу и хлопнуть дверью был слишком велик, но Антон наивно полагал, что лучше ему всё-таки оставаться на виду у коллег.       До победного. На сколько сил хватит. И если ещё секунду назад их было достаточно для того, чтобы не въебать кулаком в стену и почти миролюбиво, неприкаянным приведением стоять под душем, то как только на пороге появилась причина всех шастуновских бед в последние несколько месяцев, все эти силы куда-то улетучились, оставляя после себя целое ничего.       Антон силился привселюдно не втащить себе по лицу, только чтобы не пялиться так откровенно, но взгляд сам цеплялся и за обнаженный торс, и за опасно приспущенное на бёдрах полотенце, прикрывающее самое, блять, интересное.       В какой момент у Шаста отвисла челюсть он не отследил, но почувствовал, когда вода начала заливаться в рот.       «Блядство-то какое», — в сердцах сплевывал себе под босые ноги Антон, для надежности протаранивая лбом кафельную стену до летящих из глаз звезд.       Чтоб больно было сильней, чем хотелось. Чтоб пульсирующая шишка на лбу была важней, чем медленно растекающееся внизу живота возбуждение.       И похер на посторонние взгляды, не мужики, что ли. Встаёт и хорошо, хуже, если бесполезно болтается. А вот то, из-за чего, а точнее, кого — это уже всем знать необязательно.       Тем временем причина неравной битвы желаний и здравого смысла заняла самый крайний душ и, кажется, не замечала почти плотоядный взгляд зелёных глаз. И пока Шастун пытался втиснуться в прохладную плитку, прижимаясь к ней и лбом, и грудью, и руками, Арсений ни о чем не догадываясь скинул полотенце и нырнул под струи воды.       И это, пожалуй, был единственный момент, когда Антон, блять, очень хотел, чтобы Арс его заметил, быстро собрал все свои вещи и спрятался в своём кабинете, но он как назло продолжал беспечно намыливаться, то и дело подставляя лицо большим каплям воды.       Шасту становилось откровенно дурно. Токсичное возбуждение, скапливаясь внутри, отравляло хуже паленой водки, подавляя ещё трепыхающуюся волю и здравый смысл и выдвигая на авансцену свои блядские мысли.       Но Шастун достойно держался.       Держался, мелкими глотками проглатывая воду, попадающую в рот, растворяясь в ощущениях скользящих струй вдоль шеи и позвоночника, по ногам, особенно приятно щекоча внутреннюю часть бедра, да и шум воды, даже прерываемый разговорами, казался умиротворяющей мантрой. Но вся эта идиллия пошла на пульсирующий от возбуждения хуй Шастуна, когда Арсений запрокинул голову и начал приоткрытыми губами ловить капли воды, обеими руками упираясь в стену и едва заметно прогибаясь в пояснице.       Фантазия услужливо подставляла картинку за картинкой, те сменяли друг друга кадрами из некачественной домашней порнухи, заставляя Шастуна практически скулить вголос от безысходности.       Хотел бы он отвернуться, но сколько не вертел головой, вжимаясь лбом все в ту же плитку, глаза снова и снова натыкались на узкие бёдра и стройные ноги, руки, скользящие друг по другу и груди, смывая пену и обнажая кожу.       Невыносимый. Невыносимо. Невыносимость как общее состояние и ситуация в целом.       У Антона потемнело в глазах, когда чувствительная головка его члена зацепила прохладный кафель, а в этот самый момент боковое зрение отследило какое-то движение в самом дальнем углу душевой.       Арсений выключил воду, все ещё купаясь в клубах пара, а тогда, закинув полотенце на плечо, медленно, но уверенно прошёл вдоль стены, но не к выходу.       Антон рисковал свернуть шею, выглядывая лохматую макушку и наблюдая за скользящим шагом Попова, и до последнего не верил, что он идёт в противоположную от выхода сторону, как раз туда, где были уединенные кабинки.       Если бы Шаст мог, он бы заорал во все горло, чтобы этот блядский сукин сын развернулся и вышел из набитой паром душевой, оделся и во избежание нежелательных последствий больше вообще не показывался ему на глаза, во всяком случае, сегодня, но он не мог.       Потому не дыша смотрел, как тонкие пальцы цепляют дверную ручку и дергают дверь кабинки, как медленно прикрывают ее за собой, а вот дальше Антон как-то потерялся в пространстве и времени и обнаружил себя стоящим слишком близко, чтобы перехватить дверцу за несколько миллиметров до заветного щелчка.       А дальше — нокаут с одного удара здравому смыслу, и они оказываются запертыми в увлекательном пространстве площадью полтора на полтора метра.       Антону уже терять нечего, все что мог — потерял вместе с одеждой и остатками стыда, которые остались за пределами кабинки. Потому он, пользуясь неведением Арса пока тот включает воду и настраивает ее температуру, в одну слишком важную секунду вжимает его грудью в стенку, руками упираясь по обе стороны и отрезая все возможные пути к отступлению.       — Ты, блять, нарочно все это делаешь, да? — шипит он на ухо, ощущая, как Арсений вздрагивает от его близости. — Арс, сука, прекрати со мной играть.       — Антон, я не ... — Арсений зависает в неподдельном шоке, жмётся к холодной стене, силясь ускользнуть от тесности между их обнаженными телами. — Я не понимаю, о чем ты.       — Не понимаешь? Правда? — Шаст криво усмехается и рывком прижимается ближе, вытесняя последние миллиметры дистанции. — Ты от меня бегаешь уже сколько, блять, дней? Ни звонка, ни смс, ни, блять, слова, Арс! Чем я заслужил такое твоё поведение, а? Ты просил не давить на тебя, держать дистанцию, да как, нахуй, с тобой можно держать дистанцию, когда ты сам в штаны лезешь, а на утро на меня даже не смотришь? Я, блять, не железный, Арс.       — Мне нужно было время, чтобы ... — Арсений начинает бойко, но тает в слишком томном вздохе, когда к его бёдрам жмутся другие и твёрдый член упирается в копчик. — Антон, пожалуйста, давай не ...       — Не здесь? Не сейчас? Не будем? Или не все твои варианты предугадал? — Шаст пресекает попытку Арса развернуться, перехватывает обе руки за запястья и вжимает в кафель до взаимной боли под аккомпанемент отрывистого дыхания на самое ухо. — Нет, Арс. Я, блять, по твоим правилам играл? Играл. Я к тебе и близко не подходил, все ждал, когда ты соизволишь вспомнить, блять, обо мне. Когда обратишься, сука, по имени. Но ты же непробиваемый! Что мне надо было сделать, чтобы ты обратил внимание? Что, Арс? Я сегодня в огонь впервые за полгода вошёл, а ты, блять, даже не попытался со мной заговорить, а перед другими на колени падаешь ...       — Я не успел, — слабо оправдывается Арс, ведомый чужим теплом запрокидывает голову и прикрывает глаза, уже даже не пытаясь вырваться. — Не успел подойти к тебе, когда ...       — Похуй, Арс. Тогда не успел, а сейчас я рядом. И я очень хочу показать тебе, чего мне стоит твой ебучий игнор, когда каждое твоё, сука, блядское движение напоминает мне о том, как ты стонешь в моих руках, — Шаст обжигает дыханием ухо и напоследок сцапывает острыми зубами за хрящ, а тогда опускается жесткой лаской к шее.       Кусает и целует, зализывает следы с тихим рычанием и вибрацией в груди провоцируя у обоих волну мелких острых мурашек. А те, забираясь под кожу, делают ее до болезненно чувствительной. Арсений закусывает губу едва ли не до крови, чтобы не стонать вслух, довольствуясь смазанными вздохами наперебой с сухими всхлипами       Антон выпускает запястья Арса, скользит руками вдоль его тела, особенно крепко сжимая пальцы на плечах и груди, щипая за соски и вниз по волнам выпирающих под бледной кожей рёбер, чтобы стиснуть бедра и притянуть к себе ближе, опрометчиво вжимаясь стояком между ягодиц.       Шаст стонет в ямку между лопаток, закусывает и оттягивает кожу, отчего Арсений прогибается в спине глубже, безуспешно пытаясь нащупать на предательски гладкой стене хоть что-то, за что можно ухватиться.       Широкая ладонь Шастуна ныряет в ложбинку вдоль позвоночника, пальцы с нажимом проходятся по каждому из позвонков, прогибая поддатливого Арсения под себя, оглаживают поясницу и ягодицы, импульсивно сжимая пальцы на каждый из влажных поцелуев, который липнет к плечам и шее.       Антон понятия не имеет, что делать и как, слепо бросается в омут с головой, по наитию прислушиваясь к движениям и реакциям восхитительного тела Попова с каждой из своих блядских родинок и удивительной как для мужчины, гибкостью, если не сказать, блять, грацией.       Ебаное произведение искусства.       Антон до собственного хриплого стона закусывает чужой загривок и проскальзывает пальцами между ягодиц, не пытаясь причинить боль, искренне боясь этого и цепляясь за эти остаточные явления здравого смысла как за спасительную соломинку, которая не позволит ему навредить.       Арсений млеет в сильных горячих руках и холодная стена больше не вытрезвляет, только расшатывает качели контрастов, заражая каждую клеточку тела возбуждением, граничащим с помешательством на ощущении чужих губ и рук на своём теле.       Он хочет большего, знает, как это получить, но не может себе позволить утопить их обоих. Его саднящая резкая боль, которая растает под давлением удовольствия и оргазма, не сравнится с той, которая будет мучить его после, но и отказаться от Антона прямо сейчас он просто не состоянии.       Потому Арс отрывисто глубоко вздыхает, слегка разводит ноги в стороны и приподнимается на носках, все так же улавливая опору в стене перед собой, а тогда позволяет Шасту просто сделать то, что он хочет, проявить собственническую грубость и резкость, но сыграв по сценарию Арсения.       В момент, когда Арс обманчиво отстраняется, он меняет позицию так, чтобы, угодив в цепкие пальцы Антона снова, прижаться к его бёдрам чуть выше прежнего уровня. Пульсирующий от возбуждения член утыкается не в копчик, рискуя задеть тугое кольцо мышц, а протискивается сперва между ягодиц, а тогда ровно в промежность, особенно приятно задевая мошонку и выбивая из груди Арсения звучный стон.       Антон этот стон ловит ладонью, а сам от ощущений прячется в бесчисленных поцелуях в шею. Его такая теснота и близость выбивает из шаткого равновесия самообладания и, действуя все так же на инстинктах, он начинает двигаться, отстраняясь бёдрами и снова тесно вжимаясь ими в чужие.       Арсений блядски отводит задницу назад, углубляет прогиб в пояснице и жмётся грудью к кафелю, ноги сводит ещё теснее, напрягает мышцы и дрожит в предвкушении удовольствия. А оно не заставляет себя долго ждать.       Упругая головка, каждый раз задевая мошонку, заставляет Арса вздрагивать и запрокидывать голову. Будучи ведомым рукой Шаста, путающейся в волосах, он подставляет шею его укусам и смазанным поцелуям, а стонет в широкую ладонь до тумана перед глазами.       Шаст медленно умирает от возможности и, одновременно с этим, невозможности стать еще теснее, ещё ближе, глубже, но Арсений будто точно знает, как нужно прогнуться и встать, свести колени и повести задницей, чтобы ощущения стали ещё острее. Антон откровенно вылизывает подставленную шею со следами похоти на ней, стонет тихо и хрипло, двигается резче, а его рука невольно тянется к чужому члену.       Стоит пальцам тугим капканом сомкнуться на плоти, как Арсений вытягивается вверх струной, чем цепляет и Шастуна, накаляя градус до критического, почти болезненного, но такого сладкого.       Его член требует ласки каждым коротким импульсом, каплей смазки, сочащейся с уретры, и Антон, насилуя себя, сдерживается, чтобы не кончить, но продлить их близость ещё хотя бы несколько секунд.       Рука Шаста двигается точно в такт бёдрам, отрывистым вздохам и давлению, бьющему в висках. Большой палец измывается над головкой, остальные пальцы не оставляют без внимания ствол целиком, то и дело задевая твёрдые от напряжения яички. Когда Арсений кончает, Антон не сдерживает и себя, обливая спермой ягодицы и оставляя белёсые капли стекать по промежности.       — Арс... — Шаст неслышно зовёт его, приоткрытыми губами осторожно касаясь шеи, пытаясь восстановить дыхание и унять дрожь после недавнего оргазма. — Арс, я ...       — И я, — выдыхает Арсений в ответ, открытым ртом ловя капли воды и фаланги чужих пальцев невесомыми поцелуями.