Это пат

Не то чтобы Бет так уж хотела заняться с Бенни сексом. Но в груди все еще бурлили радость от победы, а его волосы и правда были красивыми. Наверно то, что они разошлись каждый в свою комнату, было к лучшему. В Нью-Йорк выехали ранним утром. У Бенни была совершенно ему не подходящая маленькая машинка. Видимо это было его стилем. Окружать себя совершенно ему не подходящими вещами. В дороге они провели около двенадцати часов. И это было весело. Когда ловило радио они подпевали песням, оказалось, что у него чудесный музыкальный голос. Он тоже немного знал русский и можно было тренироваться заучивать новые фразы. На середине пути они начали играть в шахматы в уме, без доски. Бет выигрывала семь из десяти. Днем было жарко, она надела в дорогу юбку и старалась не обращать внимание на то, как ветер из открытого окна так и норовит открыть ее голые коленки. В Нью-Йорк они добрались уже к вечеру. Искрящийся огнями Манхэттен был прекрасен. На этом все прекрасное закончилось. Бенни жил в каком-то жутком подвале с хлипкой дверью, грязным полом и практически полным отсутствием мебели. Бет так привыкла к простору частного дома, что эта крысиная нора ее даже немного напугала. Туалет был похож на те, что были в казенных учреждениях, вроде больниц. Спальня была отгорожена от гостиной тонкими стенками. Бенни любезно предложил ей свой шкаф. Когда он говорил том, что она сможет спать в гостиной, Бет думала, что речь идет о диване. Оказалось, дивана у Бенни тоже нет. Он вытащил для нее надувной матрац и насос. Насос надувал этот матрац так медленно, что она вскипела на шестом нажатии. Бенни пытался сделать это сам, но ей хотелось уже побыть одной. Он уточнил, точно ли она справится с насосом, играя джентльмена, коим не являлся. Она колко улыбнулась. Он не остался в долгу, напомнив, что в квартире нет выпивки. Совместное проживание грозило стать напряженным. Бенни скрылся в спальне за дверью со вставками из матового стекла. Надув матрац, Бет переоделась в любимую шелковую пижаму, в подвале было довольно холодно, но Бенни оставил ей шерстяное одеяло. Утро добрым не стало. Ее разбудила боль в спине, вой сирен и стук ложки о стенки чашки. Бенни в домашних штанах и халате поверх голой груди подал ей чашку с кофе. И сообщил, что она может переодеться в спальне. Душ оказался крохотной чашей ванны за шторкой с напором горячей воды, как в пустыне. Все еще было холодно. Она вышла из его спальни в домашнем костюмчике и теплой кофте. Он выложил перед ней на стол стопку описаний партий. Даже не предложив позавтракать. Три недели жизни в Нью-Йорке были однообразными, но не скучными. В конце концов она занималась любимым делом с человеком, который ее понимал и который многому мог ее научить. Никто не держал ее насильно в темном подвале, который Бенни именовал квартирой. Она уходила гулять в центр, разглядывала витрины модных магазинов, пробовала уличную еду, которой не было и не могло быть в благообразном маленьком городке в Кентукки. Бенни по утрам поил ее кофе, разрешал жарить яйца на крошечной плитке и вежливо желал спокойной ночи, каждый раз уходя в свою спальню. Бет перестала ждать подвоха, хотя ее дыхание нет-нет да и перехватывало, стоило ему похлопать ее по плечу или положить руку на спину в подбадривающем жесте. Он ее понимал, даже слишком хорошо. Ему не нужно было объяснять радость от того, что нашлась ошибка в партии очередного гроссмейстера. Не нужно было извиняться за слишком большое количество книг, которые читались одновременно. Он умел флиртовать не только словами, но и шахматами. Дразнил ее, злил, подначивал. Убивал своей невозмутимостью. Она же почти перестала поддерживать этот флирт. Быть отвергнутой – всегда было ее больной точкой. Таунс – жестокое разочарование из детства, оставил в ней эту неуверенность. Бенни лишь ее усилил. Тот мальчишка из группы по изучению русского языка и Гарри, они оба ее хотели, ей не пришлось проявлять инициативу. Те мужчины, которых хотела она, ей отказывали. И это злило и унижало. Три недели превратили ее жизнь в рутину без ярких красок. Впервые за очень долгое время в ней не было ни таблеток, ни алкоголя. Ее и не тянуло слишком сильно. Она могла выпить в любую из прогулок по городу, но ей были более интересны уличные сладости, сэндвичи с мясом, кофе с сиропами, рынки с невиданными ранее фруктами и морскими гадами, мороженое, бейглы с рыбой, закусочные с самыми вкусными блинами, которые она когда-либо ела. Когда в конце третьей недели Бенни внезапно пригласил друзей, Бет даже слегка удивилась. Она никогда не задумывалась о том, что в этом огромном городе у Бенни наверняка куча друзей, знакомых, любовниц, бывших или нынешних. При ней он, казалось, жил жизнью затворника. Никому не звонил и никто не звонил ему, никуда не выходил и никто не приходил в его дом. Бет привыкла, что подвал – это только их пространство, уединенный мирок, капсула, куда не попадает внешний мир. Увидеть, как это меняется, было странно. Бенни открыл дверь для двух молодых людей, один из которых был гроссмейстером, неудивительно, что он дружил с ребятами из шахматной сферы. Последней зашла девушка - Клео, высокая и эффектная брюнетка. Она сразу поспешила расцеловаться с Бет, и это было очень непривычно. Бет вообще не привыкла к физическому контакту. Каждый раз этот контакт был чем-то обоснован, будь то похлопывание по плечу от Бенни или пожатие руки от мамы. Бет не привыкла касаться людей и не привыкла, что люди касаются ее. Все это казалось ей какой-то изощренной проверкой. Или демонстрацией. Бенни слишком внимательно следил за ней. За тем, как вежливо парни здороваются с действующим чемпионом страны, за тем, как быстро она решает якобы сложную шахматную задачку, за тем, насколько уверенно она отказывается от стакана с вином. Бет чувствовала, что что-то не так, но не могла понять, что именно. Клео ее слегка пугала. Бет не привыкла соперничать и конкурировать с девочками. После приюта она всегда побеждала на чужой территории. Шахматы считались миром мужчин и мужской игрой. Красивые женщины ее пугали. А Клео была красивой. И раскованной, и смелой, и откровенной. Пожалуй, она не была злой, потому что задала тон их общения, как доверительный и дружественный. Но Бет все равно было не по себе. Она не любила проигрывать. Никому и ни в чем. Подвох обнаружился довольно быстро. Бенни предложил сеанс одновременной игры. Бет разозлилась. Она действительно уже решила, что предстоит просто приятный вечер. Но это и правда была очередная проверка от учителя. Ей невыносимо хотелось поставить Бенни на место. А сделать это можно было только на его поле. В обычные шахматы она его уже победила. Значит нужно было брать реванш в быстрых. За эти три недели, она поняла, как он думает, поняла, как играть, поняла, как победить. Легкое усложнение в виде еще двух соперников ее не пугало. Бенни попытался намекнуть ей на то, что в быстрых шахматах она не сильна. Она закусила щеку изнутри и предложила ставку по десять долларов. Доски расставили на полу. Она выиграла один раз. Потом второй. Каждый раз получать из его рук шуршащие купюры и напоминать его язвительное: -Еще? Было так приятно. Вкус победы, ядовитый и сладкий. Вкус превосходства. Вкус мести. Она любила эти деструктивные эмоции. Любила смотреть на то, как проплывает труп врага по реке. Бенни был уничтожен. После третьего раза он отказался продолжать. А у нее появились лишние деньги, на которые она смогла бы купить платье, которое присмотрела в витрине одного из дорогих магазинов. Унижение было отомщено. Он был побежден. Побежден ею, в его сильной стороне, на глазах у его друзей, которые считали его непобедимым. Он, конечно, старался держать лицо. Она едва не закатила глаза, когда он, откинувшись на спину, покровительственно сообщил: -Что ж, ребенок, ты и это освоила. Нарочитое безразличие в голосе. Немного гордости за ученицу. Намек на разницу в возрасте и опыте. О да, она смогла щелкнуть его по носу и щелкнуть болезненно. Но было ли это к лучшему? Он все еще нравился ей. Возможно, было бы умнее не дергать его за дурацкие усы. Но по-другому она не умела. Она не умела и не любила притворяться. Не хотела казаться более глупой или менее опытной. Она отчаянно хотела нравится, благодаря своим заслугам. Увы, большинство мужчин не переносили поражений. Когда Бенни запер дверь за ушедшей компанией, то в его глазах теплилось что-то новое. Какая-то неуверенность, недоговоренность с самим собой. Он признал, что такого поражения не ощущал более пятнадцати лет. Бет напомнила, что она трезва, как стеклышко. А вот Бенни трезвым не был. Неуютная, неловкая тишина повисла между ними, снова откидывая их в густую тесноту бара в Огайо. Бенни встряхнулся и пожелал ей спокойной ночи. Но когда она проходила мимо дверей его спальни, он перехватил ее за руку. И спросил: -Тебе все еще нравятся мои волосы?