Это пат

Она стояла у окна и смотрела на то, как Гарри уезжает. Теперь она чуть лучше понимала покойную приемную мать. Можно было не любить. Можно было заниматься сексом, а потом запираться в ванной и пить двойную дозу таблеток. Можно было не иметь ничего или иметь слишком мало общего. Но когда мужчина, которого ты привыкла считать своим, собирает вещи и выходит за дверь навсегда, это удивительно больно. Гарри ушел, оставив ей банку таблеток и книгу о Морфи. Сказал, что не любит шахматы и хочет быть инженером. А она только привыкла готовить завтраки, стирать его белье, принимать новинку гинекологии – противозачаточные таблетки. Начинался чемпионат США. Она собирала чемодан для поездки в Огайо. Она уже привыкла ездить на более мелкие соревнования одна. Мамы, пусть и приёмной, больше не было, ей пришлось научиться справляться со всем самой. И с выплатами за дом, и с содержанием этого дома, с расходами, счетами. В какой-то степени вдвоем было легче. Но Гарри ушел. В Огайо было тепло и солнечно. И пусть аудитория какого-то второсортного колледжа не впечатляла от слова совсем, ей понравилась территория и общежитие. В первый день турнира, когда она стояла перед помостом, на котором выставляли столы и раскладывали на них доски, к ней подошел Бенни Уотс. Он был все так же забавен в своих ковбойских вещах. Его лицо осталось все таким же детским, а ведь он был старше ее на восемь лет. На целую жизнь. В этот раз он не пытался притворяться милым, а сразу начал ломать ее уверенность в себе. Но и она уже не была той, что прежде. Она уже умела сопротивляться миру. Умела быть сильной. Она больше не была той девочкой, что восхищалась им без опоры на реальность. Она уже знала его, уже соревновалась с ним. И она чувствовала, что сильнее. А еще она чувствовала что-то новое. Она начала подмечать детали, которые не были связаны с шахматами, а были частью его личности, его характера. Он был самолюбив. У него было отличное чувство юмора. Она кусала щеки изнутри, чтобы не улыбнуться. Она отошла от него первой. Просто потому что их беседа стала превращаться в зачатки флирта. Первый день, как и второй закончились ее победами. Она коротала время, читая книгу, которую написал Бенни. В книге тоже чувствовалось его чувство юмора и его наглость. Он был павлином, но он мог себе это позволить. А еще на обложке книги он был без шляпы. И это сразу увеличивало его привлекательность на добрые семьдесят процентов. На третий день она увидела, как он дает интервью какому-то местному школьнику в своей отвратительно заносчивой манере. Он заметил ее и тут же подошел. Они перекинулись еще парой колкостей, она уже не скрывала улыбки. Ей нравилось язвить и побеждать его словесно. В этом было что-то нервно-приятное. Он пригласил ее вечером выпить пива в студенческой кафешке. Она отказалась. Несмотря на будущий выходной, она собиралась учиться и дальше. В том числе и при помощи его книги. Однако, когда стемнело, она все же накинула плащ, чтобы сходить за кофе. В кафе сидел он с двумя участниками турнира. У нее была плохая память на лица. Оказалось, их обоих она уже побила в предыдущих этапах. Бенни был все так же хамоват и заносчив. Отправив одного их парней за соком для себя и за кофе для нее, он предложил ей быстрые шахматы. Она нехотя согласилась. На одну игру. Когда она выбрала белые, он открыл ладони, чтобы она забрала пешку. Их руки соприкоснулись, и она вздрогнула. Среди шахматистов не было интересных мужчин. Так уж вышло. Они все были либо чудаковатыми юнцами, либо скучными мужчинами неопределённых лет, либо почтенными с сумасшедшинкой старцами. Бенни был из категории юнцов. Идиотский выбор одежды, шляпа, нож на поясе. Дурацкие усики, как первые три волосины подростка, которые он гордо не бреет. Нагловатая манера общения, нарочито ленивая, с долей пафоса. Из него ковбой был, как из Бет счастливая жена и мамочка. Никакой. Но стоило ему снять глупую шляпу, как вдруг оказалось, что у него красивые, спутанные, густые волосы. Внимательные, въедливые глаза, чувственные губы. Стоило отложить чудовищный, как из тупых вестернов плащ, и под ним открылись широкие, хоть и худые плечи. Узкая талия и длинные ноги. Красивые узловатые пальцы, на безымянном правой руки было надето кольцо печатка. Он любил постукивать им по губам и щеке. Он не был красив, но был обаятелен. Мужчина с лицом ребенка. Она, привыкшая думать о себе, как о женщине, чувствовала себя рядом с ним девочкой. Маленькой, уязвимой, беззащитной, голой, глупой, капризной, надоедливой, непонятливой, избалованной, зависимой, непослушной, испорченной. Хотя ни одно из этих слов не касалось её. В первой партии она проиграла слишком быстро. Она жевала свою губу, а он явно сдерживал улыбку. Пять баксов перекочевали в его карман. Нужно было встать и уйти, но он спросил: -Еще разок? Второй проигрыш разозлил ее. В быстрых шахматах не хватало времени на фантазии. Об игре. Она привыкла иметь время на раздумья, а этот формат предполагал гораздо более быстрое принятие решений. Она все сильнее давила на кнопку часов, народ собирался вокруг их стола. Снова невинный вопрос: -Еще? У него был голос дьявола искусителя. Всего за несколько минут она потратила слишком много денег. Но она не смогла остановиться. Десять баксов перетекли в двадцать. Он улыбался все шире, она злилась все сильнее. Азарт наполнял ее вены, сердце колотилось сильнее, на щеках появился румянец. Когда он в последний раз, не скрывая улыбки, промурлыкал: -Еще? Она проиграла последние пять долларов, что у нее были из свободных денег. В свой номер она ворвалась, как фурия, практически пнув ногой дверь. На ее лице сияла улыбка. Дыхание застревало где-то в горле, белье слишком сильно сдавливало грудь. Ей хотелось чего-то, о чем она еще не знала. Что-то тянуло внизу живота, какой-то теплый ком сворачивался внутри нее. Этот Бенни, этот высокомерный кретин, заставлял ее чувствовать сразу так много всего. Так много и так полно. В такие моменты, ей очень не хватало мамы. Да, она не забыла родную мать, но приемная мама была той, кто поддержал ее. Той, кто смог сделать ее мечту реальностью. Да, у нее был корыстный интерес, да, ей нужны были деньги. Но она не была бездушной и не была безразличной. Бет все еще возила с собой ее пиджак. И в тот вечер, она накрылась им, еще хранящим едва уловимый аромат маминых духов. И так уснула под ним, успокаиваясь.