Это пат

Он столкнулся с ней случайно. Она выпрыгнула на него, как чертик из табакерки. Высокая, худенькая, рыжая, как морковка. Сквозь перила лестницы на него смотрели огромные темно-зеленые оленьи глаза. Он слышал о ней. Юное дарование из глубинки. Совсем девочка. Когда тебе двадцать три года, пятнадцатилетние кажутся детьми, которые не в состоянии внятно связать три слова. Но она была юркой, хмурой, цепкой. Смешное школьное платье, детская стрижка, короткие ногти, туфли без каблука. Он следил за ее успехами, а как было не следить? Женщины в шахматной среде редкость. Девочки тем более. Она выглядела девочкой, но в глубине ее сосредоточенного взгляда что-то было. Что-то совсем не детское. Он не остался на турнир. Ему не терпелось вернуться в Нью-Йорк, в свою съемную комнату на чердаке. К уже ставшим родными тараканам, к душу с холодной ржавой водой. К крикливым голубям, которые так цеплялись когтями за железные листы крыши, что казалось будто дом рухнет, такие жуткие скрежещущие звуки они издавали. В Нью-Йорке ждала Лесли. Три месяца отношений, пожалуй, казались для него слишком длинными. Она ему надоела. Она была слишком восторженной, слишком заинтересованной, слишком глупой. Она хорошо готовила и носила шелковые чулки, работала машинисткой и кормила бездомных котят. Она так явно мечтала о детях, а он мечтал о великой победе. Победе, которой пока еще не достиг. В Лас-Вегасе он снова увидел Бет Хармон. Она уже не была той девчонкой, что три года назад. Отчего-то он решил сделать вид, что они не знакомы. Она без стеснения напомнила ему об их знакомстве. В ней почти не было робости. Он попытался ее сбить с толку. Напомнил о партии с Белтиком. Она возразила. -Ты зря рокировалась. -Мне нужно было вывести ладью. Она показательно закатила глаза, будто вспоминала партию. Но он видел, она помнит их все. Каждую, начиная с самого детства. Как и он сам. -Ты могла потерять преимущество. -Я так не думаю. Ее нежный голос был вежлив, но в словах звенела сталь. Она не шла на конфликт. Не возражала. Но и не дала себя принизить. Ни на секунду. И все же он смог что-то в ней разболтать. Смог отобрать конфетку у ребенка. Уходя, он видел, что она села за шахматную доску. А значит, он поселил в ней сомнения. В финале он усмехнулся ее длинной юбке, нарочито строгой блузке и тому, как она опустила руку, протянутую для пожатия прежде, чем он смог ее пожать. Он включил ее время, и она тут же уткнулась взглядом в пока пустую доску с ровными рядами фигур. Что-то происходило в ее голове, в ее фантазии, сотни и сотни различных сценариев. Он почти видел их в ее глазах. Это завораживало. Она играла быстро. Скрупулезно записывала ходы в блокнот. Он бросил туда взгляд, почерк был кривым и спутанным. Очень неженственно, это был занятный штрих, учитывая, что она сама была воплощением женственности. Он все-таки смог загнать ее в тупик. Сделать их со-чемпионами. И это было трудно. Она отлично боролась. Когда он взял вверх, она полчаса изучала доску. Она обнимала свое плечо одной рукой, как-то странно. Как будто рука была не ее, как будто какое-то чудовище вцепилось в опасной близости к шее. А потом она с трудом оторвала эту руку от себя и протянула ему. Признавая поражение. И в этот раз, она руку не убрала. Он сжал ее тонкие, холодные пальцы и прошептал: -Трудная игра. Она посмотрела на него глазами полными ужаса. И этот ужас он знал. Это был ужас от поражения. К турниру в Огайо шестьдесят седьмого года он подошел напряженным. Бет Хармон за это время успела нашуметь в шахматных кругах еще больше. Отчего-то он нервничал. К счастью или к сожалению, все и так примерно понимали расположение претендентов в турнирной таблице. Все соперники были лишь проходным этапом. Они просто готовили его к ней. И впервые за очень долгое время Бенни не был уверен в победе. Он был настроен воевать. Узнал все о ее проигрыше Боргову. Приехал заранее, не пил, не отвлекался. В здании университета, поражавшего своей бедностью, он как-то не был готов увидеть молодую женщину. Он помнил девочку, со смешной челкой в закрытом платье. Помнил девушку, к которой счел нужным подойти и познакомиться, и которая смогла бросить ему достойный вызов. А увидел оформившуюся женщину, фигуристую, изящную, знающую о своей привлекательности. Она умела одеваться. Она умела выглядеть притягательно. В ней было что-то невесомое и в то же время что-то плотское. Она была красива и больше не была похожа на ребенка. Что-то такое мелькало в том, как она отводила в сторону бедро, как выгибалась в талии, как держала руки на груди. Что-то очень взрослое. Что-то зрелое. Что-то уверенное и даже немного хищное. Мрачная, черная, будто траурная лента в ярких волосах привлекала внимание к длинной белой шее. О да, она была хороша. На нее хотелось надавить. Ее хотелось пошатнуть. Сбить спесь, заставить поддаться. Он вообще плохо переносил вызовы. Особенно от женщин. С самого детства, будучи хилым, слабым, но чертовски умным ребенком, он мечтал, что вырастет, станет большим, сильным и вот тогда на него будут обращать внимание все, в том числе и главная красавица с их улицы – Эмма Мартин. Он вырос. Не стал большим и сильным. Эмма Мартин пошла с ним на свидание, стоило только выйти статье о том, что он стал самым молодым чемпионом страны. В переулке около кинотеатра его жестоко побил ее старший брат, которому не понравилось, что сестренка гуляет с заумным хлюпиком. Бенни принял правила игры. Купил ковбойскую шляпу, повесил на пояс нож и уехал в большой город. Побеждать, выигрывать, быть лучшим. Он и был им. И должен был подтвердить этот статус еще раз. А для этого нужно было оставить проигравшей эту маленькую огненную женщину.