Белоснежка и четыре черепахи-панка

Что-то изменилось. Мэри не знала, что именно, но в её отношениях с мутировавшими черепахами явно что-то изменилось после того утра, когда она сожгла вещи своей матери. Поняла это на следующий день, когда во время завтрака Свифт вернул её телефон и разрешил свободно пользоваться ноутбуком. Естественно, не без предупреждений, но сам факт — они ей доверились. Видимо, рассказ про самого близкого человека как-то повлиял на них, потому что от прежней настороженности не осталось и следа. Это так… необычно. Непривычно. И приятно. Она чувствовала себя практически свободной в собственном доме. Однако, чтобы лишний раз не испытывать хрупкое доверие на прочность, Мэри намеренно садится с ноутбуком в излюбленное широкое кресло на виду у Свифта и Эмси. Те каким-то чудом отыскали в её захламленном доме картишки и теперь рубились на диване в покер, вместо фишек используя конфеты. Гоуст и Ребел отсутствовали: отправились в гараж ремонтировать свой автомобиль. Ей нечего от них скрывать, поэтому, если захочется проверить, двое оставшихся братьев в любой момент смогут заглянуть в её монитор. После загрузки техники первым делом хотелось проверить Фейсбук и отписаться друзьям и одногруппникам из ветеринарного колледжа. За месяц накопилось немного сообщений: всего около десятка в частных переписках и больше трёх сотен в общих чатах. Мэри летом редко, прям реально редко пользовалась Интернетом, и друзья знали об этом, поэтому никто не задавался вопросом, куда она пропала на такой долгий срок. По крайней мере не придётся никому лгать или недоговаривать. Как только все ответные сообщения были разосланы, уведомления — просмотрены, запрос на дружбу с Эйприл О’Нил — отправлен, наступила очередь почты. Её Мэри не любила просматривать больше всего, потому что та, как и дом девушки, имела свойство захламляться всякой всячиной: рассылки от банков и социальных сетей, скидочные купоны, новости о распродаже, какая-то реклама и запросы об оказании финансовой помощи приютам для животных. Единственное, что сильно выбивалось из этого электронного завала, — сообщение от журналистки. На него она и кликает в первую очередь. А, точно. Эйприл при последнем звонке спрашивала про почту и что-то говорила про сброшенные файлы. Честно, Мэри в ту минуту так погрузилась в свою опустошённость, что пропустила это мимо ушей. На новой вкладке выскакивает несколько коротких видеозаписей и фотографий, явно сделанных на старой технике: их качество отличалось от того, что делалось на современных телефонах. Не желая никому мешать своими звуками, Мэри одалживает у Эмси его беспроводные наушники, так кстати висящие на его шее, и подключает их к ноутбуку. Когда курсор открывает первую запись, в сердце закололо. Зелёная лаборатория. Совсем юная О’Нил в том самом джинсовом комбинезоне и с миленькой чёлкой приветствует своего зрителями и устраивает ему экскурсию по помещению, демонстрируя местные учёные принадлежности, разную живность в стеклянных террариумах, насыщенные и не очень будни работников лаборатории. Оказывается, зачатки журналиста у подруги проявлялись уже в детстве. Та деловито говорит в маркер наподобие микрофона, просит учёных дать комментарий об успехах и действительно проникается происходящим, пытаясь в нём разобраться. Сделанные записи вполне могли сойти за репортаж или любительский документальный фильм. Ещё живой Кирби О’Нил вместе с молодым Эриком Саксом поначалу нехотя, а потом с нарастающим воодушевлением делятся, что в случае удачного результата экспериментов их новые разработки сумеют изменить мир. Правда, никаких конкретных объяснений этому они не сообщают, чем огорчают Мэри. И её отец ни разу не попадал в камеру, а жаль: у девушки, кроме единственного фото с ним, где он держал маленькую дочь на руках, ничего не было. На другой записи Эйприл чуть подробнее рассказывает про своих и принадлежащих Мэри черепах. — В этом террариуме у нас живут Свифт с Леонардо, а вот в этом — Микеланджело с Эмси, вот здесь — Гоуст с Донателло, а тут — Рафаэль с Ребелом. На экране — изображение четырёх террариумов с наклеенными поверх стекла именами, в каждом — по двое обитателей. Детёныши черепахи, внешне абсолютно идентичные между собой, отличались лишь количеством цветных пятен на спинах, нанесённых краской или лаком. Юная Эйприл знакомит своего зрителя с каждым из них, поясняя, что её питомцы помечены одним цветным пятном, питомцы подруги — двумя. — Мистер Сакс, расскажите, зачем вы поселили черепах по парам в разные террариумы? — Чтобы не запутаться в них, — отвечает молодой учёный, обводя ёмкости рукой. — В каждом террариуме находится пара близнецов разных коробчатых черепах, выведенных искусственным путём. Пара «синих» принадлежит к мексиканской коробчатой, пара «красных» — к пятнистой, «фиолетовых» — к каролинской, а «оранжевых» — к украшенной (или расписной). Все они относятся к пресноводному семейству и… — Вообще-то, — вмешивается в монолог голос, принадлежащий молодому чернокожему учёному в больших круглых очках, чьё лицо кажется Мэри смутно знакомым, — правильнее будет отнести их всё-таки к сухопутных, потому что коробчатые черепахи живут и охотятся преимущественно на суше. Другой учёный занимает добрую минуту видеозаписи местами занимательными, местами занудными объяснениями, почему современная биология относит коробчатых черепах к пресноводным, почему это мнение ошибочно и почему грамотно будет причислять их именно к семейству американских сухопутных наравне с угольной, аргентинской и прочими видами. — Да-да, спасибо, Бакстер, это важно подчеркнуть, — отвечает тому мистер Сакс, и по интонации трудно было определить, искренне тот говорил или с сарказмом. В любом случае, судя по гордо вздёрнутому подбородку другого, такой ответ его более чем удовлетворил, и старший учёный продолжил свои разъяснения. Вопреки многообещающему первому впечатлению от просмотра этой записи, ничего особенного он не рассказал, лишь подразнил эмоциональное состояние девушки: от взгляда на животных, запертых в тесных террариумах, внутри кашеварилась адская смесь злости с омерзением и щепоткой грусти. Да, она понимает, что эти эксперименты спонсировались её отцом не просто так и наверняка обещали некий грандиозный прорыв в науке, способный, по словам Сакса, «изменить мир», но неужели животные большую часть времени проводили в этих стеклянных тюрьмах? Бедняжки. Сделали бы условия получше, что ли. А вот третье видео, поначалу до безобразия скучное происходящим, в один момент потрясло её до глубины души. Сначала не происходило ничего: одна из черепах, стоя на задних лапах и упираясь передними в стекло, в максимальную длину вытягивала свою голову вверх, забавно наклоняя ту в бок. Видимо, видела что-то интересное за пределами своей стеклянной тюрьмы, потому что смотрела долго и упрямо, всяко поворачивала свою зелёную головку, явно что-то замышляя. Вытянула шею сильнее прежнего — казалось, сильнее уже некуда. Чуть откинулась назад. И ударила носом в стекло. Место удара становится эпицентром паутины из микротрещин, расползающихся по такой, казалось бы, крепкой для маленькой рептилии стенке. Мэри моргает несколько раз, отматывает видео на несколько секунд назад и в настройках делает замедленную съёмку, желая убедиться, что ей не привиделось. Не привиделось. Одна из черепах реально разбила головой стекло террариума. Невероятно. Немыслимо. Не будь девушка знакома с панками, она бы приняла увиденное за фотошоп. На четвёртой записи мистер Сакс вкалывает в детёныша черепахи зелёное вещество, называя то мутагеном, и объясняет его влияние на геном, способное изменить саму природу рептилии и вывести на новый уровень эволюции. Господи. Эта штука действительно изменила бы мир, если бы её пустили в производство. — Ребята, — не своим голосом говорит Мэри, отключая беспроводные наушники от ноутбука и поднимаясь с кресла, — вы должны это видеть. Парни, поняв намерение девушки, убирают карты с конфетами в сторону, предоставляя той место посередине дивана. Три пары глаз уставились в экран ноутбука, и никто из троицы не издаёт ни звука во время просмотра. Хозяйка дома уже не столько сосредоточена на видео, сколько наблюдает за реакцией братьев. Их лица, обычно хорошо маскирующие эмоции, теперь можно было читать как открытую книгу: Эмси смотрел вдумчиво, с проникновенным любопытством, понимающе кивая на узкоспециализированные термины, Свифт же — изумлённо, заинтересованно и одновременно настороженно, прижимая указательный (или средний?) палец к губам. С окончанием последней записи самый младший вообще подпрыгивает с поднятыми вверх руками, восторженно восклицая и хлопая в ладони. — Я ТАК И ЗНАЛ! Я ЗНАЛ, ЧТО НАС ВЫВЕЛИ ИЗ МУТАГЕНА! ВАХАХА! — Молодец, гений. А теперь ответь мне на вопрос: разве среди черепах бывают близнецы? — более сдержанно реагирует Свифт, в сравнении с братом выглядевший не столько впечатлённым, сколько напряжённым. — М-м, — мигом переключается Эмси, покусывая нижнюю губу, — крайне редко. Прям реально редко и, насколько я знаю, в виде бицефалии, когда тела или отдельные части тела сросшиеся. Эти учёные явно постарались, чтобы вывести аж четыре пары здоровых и разделённых близнецов без патологий. Но срань господня! Сделать из обычных черепах мутантов! РАЗВЕ ЭТО НЕ ГЕНИАЛЬНО?! — Ты так реагируешь, словно сам не являешься мутантом, братишка. Теперь как минимум понятно, откуда у нас эти круглые шрамы под задницей. Мэри с улыбкой смотрит на забавный победный танец сорвиголовы и, кажется, впервые видит его настолько восхищённым и довольным (то ли научным открытием, то ли своей догадливостью), что не мог устоять спокойно на месте и так и норовился зацепиться за собственную ногу. Но, вопреки ожиданиям, нелепый танец постепенно переходил во вполне такой сносный брейк-данс с элементами хип-хопа. Смотрелось круто. Правда, как бы ей не хотелось сейчас разделить эту радость с приятелем — вау, она всё-таки осмелилась так его про себя назвать! — вместо этого она испытывала грусть. Свифт какое-то время наблюдает с ухмылкой за понтами брата, но та медленно тает, когда он замечает несколько отрешённое лицо девушки. — А ты чего такая кислая? — Я… Мне грустно, — честно признаётся она, неловко почёсывая затылок. — Я надеялась с помощью этих видео получить хоть какую-то наводку и продвинуться в этой истории дальше, но не узнала ничего дельного. Точнее, да, сейчас прозвучало много новой информации, но я не могу ею воспользоваться. — Почему же? Ты могла бы связаться с Бакстером Стокманом и расспросить его. Свифт и Мэри недоуменно смотрят на самого младшего, обмениваются взаимными вопросительными взглядами и снова переводят их на Эмси. — С кем? — в унисон спрашивают оба. — В смысле «с кем»?! Вы же сами его только что видели! Те лишь повторяют предыдущую манипуляцию и чуть шире раскрывают рты. — Кого? — звучит от обоих. — Бакстера Стокмана! Одного из величайших умов современной Америки! Его же по телеку недавно показывали! — Когда? Эмси не выдерживает, хлопает ладонями себя по щекам и с возмущённым воем оттягивает кожу вниз, закатывая глаза. Не говоря ничего, он сам берёт ноутбук девушки, находит нужную запись и нужный момент, где афроамериканец вмешивается в объяснения мистера Сакса и рассказывает про коробчатых черепах. — Вот Бакстер Стокман, — нетерпеливо тычет он пальцем в молодого парня с круглыми очками. — И сейчас он типа знаменитый специалист по робототехнике, но, судя по этой записи, в биологии тоже хорошо шарит. — А, это тот самый ботаник с усами, который институт в 15 лет закончил и на своих исследованиях бизнес построил? — вспоминает Свифт, щёлкая пальцами, и получает одобрительный кивок брата. — Но… Эйприл же сказала, что никто не выжил из работников, — осторожно добавляет Мэри. — Ну, никто не застрахован от человеческого фактора, — как ни в чём ни бывало пожимает плечами Свифт, намекая на ошибочность этих данных. — Тем более, может, он чисто подрабатывал или стажировку проходил или вроде того? Не числился официально, я имею ввиду. — Или не находился в лаборатории в день взрыва, — продолжает мысль сорвиголова. — Или как-то замешан в поджоге и почистил свою историю, чтобы репутацию не портить, — дополняет старший. — Не суть. Важно, что он был там и имеет прямое или косвенное отношение к нашей мутации. По-хорошему бы пообщаться с ним лично об этом, но чёрт… Он же сейчас типа селебрити, наверняка крутится в светском обществе и ходит с кучей охраны. Легко к нему не подберёшься, — говорит Эмси с кислой миной. — Даже если он что-то знает, он так просто об этом не скажет. Любые эксперименты над животными — это конфиденциальная информация. — Эмси прав, — комментирует Свифт, обращаясь уже к девушке. — У тебя могут быть проблемы, если ты придёшь и в лоб заявишь, что знаешь про старые эксперименты. По словам этого Сакса, никто не выжил, верно? И в СМИ пишут, что, кроме Сакса, никого не осталось в живых. Возможно, этот Стокман действительно скрывает факт своей работы там. Тогда нужно идти обходным путём. — Но как? — спрашивает Мэри. — Например… Позвони Эйприл. Она как журналист может подобраться к нему и, допустим, взять интервью. Стокман — учёный, а значит наверняка у того недотрах и проблемы с женщинами. Твоя подруга видная и красивая, пусть проявит инициативу. Предполагая, к чему клонит приятель, Мэри в миг вся подбирается: и без того пышная грива волос почти встаёт дыбом от возмущения, руки с сжатыми ладонями оборонительно разводятся в стороны. Мышонок вновь превращается в кошку. — Ты что, предлагаешь попросить Эйприл соблазнить его и переспать с ним?! — на повышенных тонах говорит та и, судя по бешеному взгляду, столь редкому для добрых глаз, готова пустит в ход кулаки, дабы защитить честь подруги. — Ну зачем так буквально? — примирительно отвечает Свифт, остужая её пыл. — Слегка пофлиртует, пригласит выпить по бокалу в ресторане, разболтает ненавязчиво под алкоголем. Если он не умеет пить, то напьётся быстро, будет намеренно выдавать секретные факты про себя, чтобы произвести на неё впечатление. И вуаля! — Она не согласится на такое, — качает головой Мэри, быстро успокоившись, но недовольные нотки продолжают скользить в голосе. — Мышонок, она же журналист! — с усмешкой выдаёт Свифт, и девушке не нравится эта улыбка, потому что тот словно насмехался над её недальновидностью. — А журналисты на многое готовы пойти, лишь бы получить нужную информацию. Судя по твоему разговору с ней в кафе, у Эйприл есть личный мотив разобраться в этой истории. Я почти уверен, что она согласится помочь. Ну и… — задумчиво тянет, глядя на хмуро сведённые брови девушки. — Если нужна наша помощь, мы что-нибудь придумаем. Девушка лишь скрещивает руки на груди и закусывает нижнюю губу, отводя взгляд. Ей не нравится эта затея. Вообще. От слова совсем. Складывалось такое ощущение, что, прося журналистку о помощи, она не по-дружески использует ту в личных целях и намеренно подвергает риску. Это неправильно. Объективно, в данной ситуации этаким разведчиком должна быть Мэри, а не Эйприл, потому что это она стала копаться в дерьме. Она сама проявила инициативу, подняла ил со дна мутного прошлого и ответственность за всё тоже должна нести она. Не О’Нил и даже не панки, пусть те и стали тем самым толчком к расследованию и помогают ей по возможности. Но, с другой стороны, так просто к Бакстеру Стокману не подберёшься. Слишком высокая шишка для такой маленькой девчушки, у которой за спиной, кроме тех же панков и сомнительного происхождения семьи, больше ничего нет. Эйприл была своего рода тузом в рукаве, у которого есть все шансы выйти на знаменитого учёного и узнать что-то ещё с помощью опыта журналиста, имеющихся сведений и природной привлекательности в придачу. Как бы Мэри ни хотелось уберечь подругу и самой оказаться на её месте, а не просиживать свои штаны на диване, она вынуждена согласиться со Свифтом: его план имел смысл и звучал вполне реализуемо. Лучше всего того, что приходило в её маленькую голову. Девушка хмурится сильнее прежнего, неодобрительно качает головой на собственные выводы и, ничего не поясняя братьям, молча направляется в сторону домашнего телефона с намерением позвонить. — Эйприл, привет, — говорит она в ответ на дружелюбный женский голос, и где-то на заднем фоне двое панков дают друг другу черепашье «три». — Есть минутка? Я посмотрела твои записи на почте и заметила кое-что любопытное. Может, тебя заинтересует…

***

Как эта французская поебень называется, когда то, что видишь и переживаешь сейчас, кажется до безобразия знакомым, аналогичным опыту из прошлого? Дежавю? Потому что Ребел испытывает именно его. Аж веко правого глаза свело от раздражения. Ну сколько дней прошло с того раза? Четыре? — Что, опять?! Как и тогда, посреди кофейного столика — одинокий телефон, на кресле — Эмси, посередине дивана — обнимающая свои босые ноги Мэри, устанавливающая телепатическую связь с мобильным устройством. Правда, явное отличие всё же было: теперь по левую сторону от девушки сидел угрюмый Гоуст, что на пару с ней и младшим братом таким же взглядом гипнотизировал несчастный аппарат. Только, в отличие от остальных, этот скорее пытался его воспламенить. Картина происходящего выглядела до смешного по-идиотски. Удивление второго по старшинству мутанта ни в сказке сказать, ни пером описать. — И вы туда же?! — Сейчас ещё Свифт вернётся из туалета. Пусть Эмси и не отрывает глаза от телефона, по интонации сразу слышно: реакция брата его забавляла. Вот теперь Реб чувствует идиотом себя. — У нас что, завелась какая-то новая традиция, о которой я не знаю? — Какая? — спрашивает выходящий из коридора Свифт, сопровождаемый характерными «аплодисментами» в виде шума от смыва унитаза. — А, мы ждём звонка от Эйприл. — Да ладно, — саркастично отмечает бунтарь. — Только не говорите, что следите, чтобы Мэри «на звонок ответила и не более того». В этот момент Эмси не выдерживает и взрывается фейерверком хохота, словно услышал хорошую шутку. Правда, смеялся только он один, потому что понять могли только посвящённые. Непосвящённые же, в свою очередь, больше удивлялись, что сорвиголова нашёл смешного в словах Ребела, и чувствовали упущение сути. Свифт занимает место по правую сторону от Мэри и присоединяется к всеобщему телепатическому сеансу. Бунтарь же в последний раз окидывает всех недоуменными глазами, раздражённо вздыхает и не находит ничего лучше, как последовать примеру остальных. Он устраивается позади дивана и складывает руки на спинке за головой Гоуста, ожидая чего-то. — Просветите хоть, что происходит. — Эйприл отправилась на встречу с Бакстером Стокманом, а когда она встретится с ним, позвонит нам и будет вести прямую трансляцию разговора, — поясняет Мэри, всё-таки удосужившись оторваться от мобильного и посмотреть на мутанта. — А, это, — понимающе кивает Ребел, вспоминая, что девчонка попросила журналистку разузнать у богатого учёного про эксперименты с мутагеном. — Поэтому такая тишина в доме? Тишина ему и была ответом, оставляя вопрос риторическим. То ли в силу долгого взаимного молчания, то ли в силу кружащего в воздухе напряжения, но когда раздаётся телефонная трель, вся компания так и подпрыгивает на месте, одновременно потянувшись руками в сторону мобильного. Осознание своей поспешности приходит к братьям, когда Мэри с застывшей навесу ладонью окидывает их удивлённым взглядом, и те возвращаются на место. Как и полагалось, на экране устройства высвечивалось имя подруги. — Ну что ты? — без приветствия, с ходу спрашивает Мэри. С той стороны трубки в фоновом режиме слышен шум толпы и стук каблуков о мраморную плитку. — Я нашла его. Он вышел из конференц-зала одного бизнес-центра и сейчас направляется в сторону ресторана. Хочу словить его там. — Отлично. — А теперь слушай. Как только я войду в ресторан, переключу звук на мини-микрофон. Ты сможешь слышать меня, но я тебя — нет. Не хочу запалить телефон. — Но как ты замаскируешь микрофон, чтобы Стокман его не заметил? По ту сторону слышится игривый смешок. — Скажем так, лучший способ что-то спрятать — это положить на видное место. Свифт, сразу уловивший намёк, изумлённо-восхищённо раскрывает рот и одними лишь губами издаёт звуки наподобие «у-ля-ля». И до Мэри доходит. — В грудь что ли? — Именно. — Дашь её номерок потом? — шепчет Свифт, наклоняясь к уху Мэри. Та лишь закатывает глаза и ладонью отталкивает его лицо подальше. Всерьёз он говорил или в шутку, сейчас не до этого. — Я так волнуюсь за тебя, — признаётся девушка, нервно потирая свои ладони и наклоняясь туловищем к столу. — За меня или за то, чтобы всё прошло хорошо? — насмешливо отвечает журналистка и, судя по интонации, скорее ловила азарт от происходящего. — Не переживай, я буду осторожна. Если Стокман имеет отношение к поджогу, мы узнаем об этом. Стоит Эйприл переключиться на микрофон при входе в ресторан, как фантазия Мэри заработала на всю катушку: она представляет престижное заведение, обставленное мебелью из тёмного дерева, с большой стеклянной люстрой на потолке и золотистыми канделябрами на столах. Официанты — в чёрно-белых костюмах с бабочками на шее, с безупречными манерами и серебряными подносами в руках. Эйприл — в облегающем чёрном платье до колен, не дорогом и не дешёвом, но прекрасно подходящем на все случаи и подчёркивающем её стройную фигуру. Каштановые волосы собраны в элегантную, слегка небрежную гульку и заколоты золотистой заколкой, тушь и тёмный карандаш делают глаза выразительнее, малиновая помада украшает губы, а на ушах — большие золотые кольца. На плечи накинута всё та же излюбленная жёлтая куртка — напоминание о том, что девушка остаётся собой при любых обстоятельствах. Мэри не знала, как всё выглядело на самом деле, но ей нравилось быть режиссёром этой картины. Бакстер Стокман, одетый в синий клетчатый костюм и со свежей стрижкой по случаю пресс-конференции, занимает место в тёмном углу зала, надеясь немного отдалиться от людей и отдохнуть: разговоры и толпа вымотали его за сегодня. Официант тут же изящным жестом выдаёт ему меню в кожаном переплёте и уходит, пока афроамериканец поправляет очки и знакомиться с перечнем блюд. Эйприл недолго стоит на входе в растерянности, ища взглядом синий костюм. Заметив Стокмана, она делает решительный вдох и направляется в его сторону, стуча каблуками. — Извините меня, — максимально вежливо и наигранно неловко говорит она. — Вы Бакстер Стокман, да? Мужчина открывается от меню и удивлённо смотрит на неё: красивые девушки редко сами подходили к нему в общественных заведениях, разве что на званых ужинах каких-нибудь богатых особ, надеясь полакомиться его денюжками. Прежнюю усталость как рукой снимает. — В-верно, — с запинкой отвечает он, сглатывая, — а вы… — Меня зовут Аманда Смит, — уверенно лжёт журналистка, наклоняясь и протягивая свою ладонь для рукопожатия. — Извините, что тревожу вас сейчас. Уверена, вы очень устали после пресс-конференции, но я не могу… — А, так вы журналист? — спрашивает учёный, по интонации которого слышны разочарованные и слегка раздражительные нотки. — Извините, но мне хватило вопросов на сегодня. Я хотел бы отдохнуть. — Нет-нет, что вы! Я учусь в аспирантуре и пишу диссертацию по вашим исследованиям. И я просто не могу не сказать, что восхищена вашими работами! Особенно меня впечатлила разработка роботов-маузеров для борьбы с крысами. Это что-то феноменальное! — А она подготовилась, — присвистывает Эмси, понимая, о каких разработках шла речь. Стокман, впечатлённый осведомлённостью девушки, к тому же такой красивой, тут же преображается, дружелюбно улыбаясь и приглашая её составить ему компанию за ужином. Эйприл наигранно ломается, не желая занимать его время и тревожить, на что тот уверяет в обратном. Когда приходит официант, мужчина делает заказ на них двоих, настаивает пропустить по бокалу красного вина 1964 года и, явно желая произвести на свою спутницу впечатление, деловитым тоном добавляет: «И не заставляйте даму ждать, молодой человек». Рыбка клюнула. Как Свифт и говорил, у богатого учёного действительно развязывается язык под воздействием алкоголя и скрытыми манипуляциями Эйприл. Та, словно хитрая кошка или змей-искуситель, умело играла с его Эго, то восхваляя научные труды, то подчёркивая личные достоинства вроде безграничного ума и необычайного подхода к развитию робототехники. И плавно, совсем незаметно подводила того к биологии и генетике. По факту, Эйприл сама говорила мало, зато много спрашивала и тем самым вытягивала Стокмана на длинные объяснения. Тот, в свою очередь, не хотел показаться типичным ботаном и сухарём, поэтому старался изъясняться просто, приводил примеры из бытовой жизни и даже острил какими-никакими анекдотами — благодаря этому даже неосведомлённый человек мог понять, о чём идёт речь. — Знаете, — вдруг смущённо выдаёт Эйприл, и Мэри легко представляет, как та неловко отводит взгляд и сжимает колени, — у меня в детстве была мечта. Такая нелепая, боже! — Не смущайтесь, дорогая! — У меня когда-то давно были черепахи. Я мечтала — только не смейтесь! — о том, чтобы они однажды встали на ноги, выросли до человеческого роста и заговорили со мной. Чтобы мы вместе ходили в школу и играли. Ну вот, вы смеётесь надо мной! Я же вижу вашу улыбку. Перед глазами Мэри на миг проскакивает картина из прошлого, когда похожий разговор состоялся у неё с отцом. — Ой, да бросьте, милая! — вальяжно говорит учёный, слегка заплетаясь. — Я совсем не смеюсь. На самом деле, — тут происходит загадочная пауза, во время которой, видимо, Бакстер окинул взглядом пространство вокруг, наклонился поближе к своей спутнице и заговорщицким шёпотом продолжил, — на самом деле это возможно. — Не может быть! — в такт удивлённо и шёпотом издаёт Эйприл, как и подобает ситуации. — Но как? Как представляет Мэри, учёный загадочно улыбается, прикладывая указательный палец к губам, словно собирается поделиться каким-то секретом, и подсаживается к девушке ближе — коленом к колену, плечом к плечу, при этом закинув руку на спинку углового дивана за спиной журналистки. — На самом деле, — судя по слегка увеличенной громкости голоса, мужчина действительно сел поближе, — несколько лет назад я участвовал в проекте одного научного центра, который разрабатывал, скажем, особую сыворотку. Поддаваясь интимности момента, панки вместе с Мэри сами тянутся поближе к мобильному устройству, боясь пропустить что-то важное. Никто не сомневался, что под сывороткой скрывался мутаген. — Особенность сыворотки в том, что она… могла воздействовать на геном животных. Менять их ДНК, понимаете? — Правда? Но зачем? — Ради эволюции, дорогая моя. Одна из задач нашего проекта — проверить, могут ли животные эволюционировать вплоть до того, чтобы их умственные способности стояли наравне с человеческими. Например, вы знали, что генетическая база шимпанзе совпадает с человеческой примерно на 90%? Их интеллект при должной тренировке позволяет им изучать языки жестов, символов и лексиграмм, общаться на них и даже преподавать другим. Но сложность в том, что умственные способности шимпанзе во многом определяются наследственностью, поэтому эволюция для них в дикой среде — скорее дело случая, чем естественного хода событий. — Получается, вы могли ускорить эволюцию животных с помощью той самой сыворотки? — осторожно подмечает Эйприл, возвращая учёного в нужное ей русло. — Я бы сказал не «ускорить», а «поспособствовать», — придирчиво подмечает Стокман и, вдруг, словно угасает: его голос отдаляется от микрофона, интонация становится грустной и несколько потерянной. — Правда, сейчас в этом нет никакого смысла. — Почему, мистер Стокман? — Сыворотка исчезла. — Исчезла? — потрясённо спрашивает Эйприл, даже излишне удивлённо, но, по всей видимости, учёный этого не замечает. — Никто не знает, куда она делась. — Но разве вы не могли создать ещё одну? Может, её просто уничтожили из… опасений? Последствий? В конце концов, её воздействие на животных противоречило бы самой природе. И она могла попасть в нехорошие руки. — Вы умная женщина, Аманда, — почти с нежностью и некоторой долей уважения говорит Стокман. — Но нет. Уничтожить её не могли, это почти невозможно из-за неразлагаемости веществ, которые были использованы при её создании. К тому же… было вложено много денег и усилий ради её создания. Уничтожить её — значит выкинуть деньги на ветер. — Вот как, — понимающе отвечает Эйприл. — А насколько возможно, что её украли? — Украли всю сыворотку?! — на повышенных тонах переспрашивает учёный и, спохватившись, продолжает спокойнее. — Столько жидкости за раз не унесёшь. И лаборатория, в которой проводились исследования, была повышенной охраняемости. Если кто и забрал, то наверняка из своих, у кого был доступ к лаборатории. В этот момент Бакстер Стокман вновь внезапно замолкает. Замолкает надолго, словно бы связь внезапно оборвалась, но на заднем фоне можно было расслышать отдалённый звон бокалов, ненавязчивый джаз из колонок и шум других посетителей. — Помню, правда, что в последнее время между главными учёными были споры насчёт применения сыворотки, — как и исчезает, так и неожиданно появляется задумчивый и невнятный голос учёного, словно тот говорил сам с собой, бубня под нос. — Когда та исчезла, они обвиняли в краже друг друга. Но я бы не удивился, если бы это сделал один из них. В любом случае, — отгоняя размышления, резко переключается мужчина, — не обращайте внимания, дорогая моя. Извините, что загрузил вас разговорами. Должно быть, это не самая интересная для вас тема. — Что вы, — уже искренне отвечает Эйприл, — мне было очень интересно вас слушать, правда. Уверена, что с помощью этих исследований вы бы добились величайшего достижения в истории науки, — ловко давит она на его самолюбие. — Хотелось бы мне сказать о том же, — грустно отвечает учёный. — К сожалению, вскоре в том научном центре произошло возгорание, и все наши труды пошли коту под хвост. Никаких записей или сведений не сохранилось, поэтому мы бы не смогли повторить наши эксперименты. — Очень жаль, — сочувствующе отвечает ему Эйприл и, судя по стуку ноготков по стеклу, взяла в руки бокал. — Давайте выпьем за науку. На фоне слышен звон хрусталя, и Мэри более не вслушивается в их непринуждённую беседу. Она абстрагируется от внешнего мира и погружается в себя, не замечая, что панки уже вовсю начали обсуждать услышанное, предлагая теории и опровергая их. «Если верить словам Стокмана, никто не знает, куда делся мутаген, — размышляет девушка. — Что ещё более загадочно, его украли незадолго до пожара. Тогда почему те люди в чёрном искали его в логове панков именно сейчас?» Мэри чувствует, что она как никогда близка к разгадке. Одной встречи с учёным было достаточно, чтобы аж на несколько шагов приблизиться к правде и получить ответы на многие вопросы. Хорошо, допустим, учёные не ставили перед собой цель по созданию мутантов — они просто проверяли, возможна ли с его помощью умственная эволюция животных. По словам панков, они не помнят, как стали такими. Что странно, даже имеют некоторые воспоминания из жизни до мутации, однако на моменте самой мутации у них провал. Размышления заходят в тупик, и Мэри чуть отматывает назад, выбирая другую мыслительную дорожку. Панки помнят её и отца до мутации. А потом — пустота. Затем — они вдруг есть. Они просто появились. Сразу и резко. Не в какой-то лаборатории или типа того, но сразу в своём логове, которое обустроили в дом. Как и почему — непонятно. Сразу в логове, хм. Парни предполагают, что их логово когда-то принадлежало мафии. Её отец был главой мафии — некогда авторитетных и известных Черепов. А ещё дружил с Кирби О’Нилом, учёным из научного центра. Мэри была вместе с ним в зелёной лаборатории — значит отец имел доступ наравне с местными сотрудниками. Имел основание быть там и наблюдать эксперименты. Как полагает девушка, потому что спонсировал их. Она знает, что у него была куча бабла. Теперь выясняется, что центр закончил свои исследования до пожара, потому что мутаген внезапно исчез. Лаборатория повышенной защиты, протащить огромное количество жидкости незаметно было бы непросто, если это только не кто-то из своих. А теперь, спустя столько лет, на логово панков внезапно напали, целенаправленно ища в нём мутаген. И тут её осеняет — как гром среди ясного неба. — А что, если мутаген забрал мой отец и спрятал где-то в вашем логове?