Белоснежка и четыре черепахи-панка

Свифт попал в самое яблочко, предположив, что обморок девушки связан с нахлынувшими воспоминаниями. Прошлое до всей этой беготни по штатам — это сплошная череда бессвязных событий, действий, слов, безликих людей. Временами оно восстаёт из глубин сознания, стряхивает с себя многолетнюю пыль и подражает природным явлениям: проносится стремительным ураганом перед глазами, морской волной окунает в водоворот событий или ослепляет молнией среди пасмурного неба. Мэри уязвима перед этими воспоминаниями так же, как и человек — перед мощью природы, и не способна их контролировать. Несколько дней усердных размышлений оказываются безрезультатны, когда она под впечатлением от собственной реакции на упоминание мутагена пытается раскопать то немногое, что осталось от детства. Тогда на помощь приходят сновидения. — Мэри, как ты бы отнеслась к тому, что твои черепашки стали людьми? Они с отцом играли в какую-то настольную игру для всей семьи, где требовалось кидать кубик и по выпавшему числу делать ходы. От высказанной мысли девочка нервно подпрыгивает, готовая плясать на месте. — Кру-у-уть! Было бы здорово! Я могла бы с ними играть каждый день, мы бы смотрели вместе мультики, а ещё создали бы свой отряд по спасению бездомных животных! — Правда? Тебе нравится? — Да! — А если я тебе скажу, что это возможно сделать, ты будешь рада? Пусть отец только спрашивает, но в его вопросах звучит толика лукавства и интриги, словно тот что-то задумал, словно уже что-то планирует. — Да! — Не испугаешься? — Не испугаюсь! Отец улыбается ласково-ласково, что совсем не свойственно его острым чертам и обычно каменному выражению лица. Морщинки весело охватывают область вокруг глаз. — Хорошо. Папа что-нибудь придумает. Маленькая Мэри не сомневается в этом, потому что отец всегда держит слово. Девушка просыпается внезапно, не сразу осознавая, что это был момент из прошлого — та самая зацепка, которую она упорно искала. Может, вся эта погружённость в тему так захватила её, что мозг сам начинает подкидывать подсказки, о которых даже не задумываешься, которые не рассматриваешь в качестве одного из множества возможных вариантов? Она отлично знает, что отец занимался чем-то нехорошим и нелегальным, иначе она бы не колесила много лет с матерью по штатам, избегая неизвестных ей врагов. Может ли он быть замешанным в мутации панков? Не из-за этого ли её жизнь превратилась в вечный побег? В подростковом возрасте, когда возникло голодное желание разобраться в деятельности отца, Мэри прошарила весь интернет и газеты из городской библиотеки в поисках какой-либо информации. Всё сделала ради этого — и не нашла ничего. НИ-ЧЕ-ГО. Нигде не упоминалось его имя, не показано его фото или его подопечных. Предполагаемое место штаб-квартиры невозможно определить, так как люди с характерными татуировками в виде черепа с сигарой встречались по всей Америке: их активность бушевала везде, порой одновременно в разных штатах и даже за границей. Было парочку статей о том, что Черепа (как их прозвали журналисты) часто устраивали разборки с Пурпурными Драконами, но в один момент стычки резко прекратились. По её расчётам, тогда же она навсегда покинула родной дом и рассталась со своими питомцами. Это тоже как-то связано? Голова кажется тяжёлой, словно с каждым новым вопросом наполняется камнями. Интуитивно в этих событиях прослеживает тонкая взаимосвязь, но недостаточно фактов, чтобы объяснить их логически. Может, взаимосвязи никакой не существует и Мэри себе это всё придумала, пытаясь пролить свет на ответы там, где их нет? Отец часто подстрекал её фантазии, позволял и помогал развивать такие варианты событий, такие мыслительные цепочки, которые здравомыслящему взрослому показались бы полным бредом. Мама говорила, что отец рос на улице, выживал среди плохих компаний, поэтому детства у него не было. Не по этой ли причине он позволял дочке многое и прощал разные глупости, потому что сам недополучил в прошлом? Или таким своеобразным способом учил её смотреть шире, допускать и проверять любые сценарии? Мэри в очередной раз убеждается, что её богатая фантазия никуда не делась. И стала только масштабнее. «Если папа действительно так учил меня мыслить шире, то он будет разочарован. Какой в этом толк, если уровень дедукции равен нулю?» С другой стороны… «Папа что-нибудь придумает» — его голос звучит слишком чётко в её воспоминаниях, чтобы быть выдумкой. И до встречи с панками она воспринимала подобное всего лишь папиным потаканием любимой дочурке. Теперь же невозможно отделаться от предчувствия, что за этими словами скрывалось гораздо больше. Она помнит помещение с зелёными стенами, без окон, с ослепляющими лампами на потолке. Много старых компьютеров, людей в белых халатах, запах химикатов. Квадратные аквариумы с подопытными животными. Стоило ей только провести параллель с этим местом, как мутаген во всей своей красе предстаёт перед внутренним взором. Так вот где она его видела! — Папа, а что это? — спрашивает маленькая Мэри, указывая на большую, в полтора метра высотой стеклянную колбу, что стояла посреди зелёной лаборатории и хранила внутри себя светящуюся, странного цвета жидкость. Мистер Блэк, тоже в белом халате, накинутом поверх чёрного костюма, отвлекается от беседы с двумя мужчинами и смотрит на объект внимания дочери. Вместо ответа он просто обращается к кому-то по фамилии и называет его доктором. — Эта жидкость называется мутаген, малышка. Мэри не помнит лица и голос, но тот человек кажется ей приятным. Оказывается, она помнит гораздо больше, чем предполагала. При этом умудряется не знать таких элементарных вещей, как, например, имя отца. Как мама называла мистера Блэка, когда они оставались втроём дома? Как выглядел их дом — самый первый, самый уютный дом? Какого цвета были обои в её комнате? Были ли у неё вообще игрушки? А другие питомцы, до черепах? Она знает, что в детстве была счастливым ребёнком, но не может привести этому пример. Дело о странном прошлом продвигается дальше, когда одним вечером Мэри смотрит с панками новости шестого канала в гостиной. Девушка заняла место в излюбленном кресле, а братья, кроме Эмси, полностью оккупировали диван. Младший устроился на полу у ног Реба, что сидел посередине. Говорили о достижениях в области робототехники из уст некоего Бакстера Стокмана — редкого учёного, который окончил Технологический в 15 лет, имел 134 патента и преподавал в Институте космических исследований. Чернокожий мужчина сорока лет с большими квадратными очками, модной стрижкой и забавными усами с воодушевлением делился успешными результатами последнего эксперимента, который, по его словам, позволит США выйти на новый международный уровень и даже стать лидером по уровню развития робототехники, обогнав Китай и Южную Корею. — Я тут подумал, парни, — подал голос Свифт, задумчиво поглаживая свой подбородок. Упомянутые парни уже по интонации догадались, что тот ляпнет какую-нибудь глупость. — Может, мне тоже усы отрастить? Взгляды братьев были красноречивее любых слов. — А что? — как ни в чём не бывало ответил старший. — Усики — пропуск в трусики, все это знают. Братья ещё более красноречиво промолчали и вернулись к просмотру телевизора. — Что ж, на этом мы поблагодарим нашего эксперта, Бакстера Стокмана, за прекрасную возможность узнать последние новости о развитии науки в данной области. Теперь затронем актуальные вопросы дня, — быстро заговорила ведущая, переключая своё внимание с приглашённого гостя на камеру, обращаясь к зрителям. — За последние две недели произошёл ряд загадочных исчезновений животных из зоомагазинов и диких зверей из Нью-Йоркского зоопарка. Полиция в растерянности, а следственный комитет разводит руками. Более подробно об этом нам расскажет корреспондент Эйприл О’Нил в своём репортаже. — Спасибо, Аманда, — говорит приятный мелодичный голос, и на экране появляется лицо привлекательной брюнетки в ярко-жёлтом жителе. Стоп. Эйприл О’Нил? Эйприл. О’Нил. Эйприл. О’Нил. Эйприл О’Нил. Мысль вертится в голове, как забытое слово — на языке, и с каждой минутой превращается в своеобразную манию, заевшую пластинку, навязчивую песню. Мэри определённо знает этого человека. Точнее, знала достаточно хорошо когда-то. В голове снова что-то щёлкает, и в сознании поднимается образ маленькой девочки с чёлкой и в джинсовом комбинезоне, с которой она познакомилась в той самой зелёной лаборатории. Неужели… Было бы проще обратиться за помощью к Гуглу, чтобы проверить предположение, но её мобильник из мер предосторожности парни держат при себе и не дают использовать. Не страшно ведь, если просто попросить? — Ребята, у кого сейчас телефон рядом? — спрашивает она непринуждённо, хотя внутренне волнуется, что они откажут ей в такой простой просьбе. — Можете загуглить информацию об этой девушки или найти её профиль в соц. сетях? — Зачем тебе? — откликается Эмси. — У меня навязчивое ощущение, что мы с ней где-то встречались. Не помню где. Мне любопытно, — уклончиво отвечает она, остерегаясь подозрительности парней. Панк лезет за телефоном в карман и начинает штурмовать Интернет, пока Мэри располагается рядом на полу и вместе с ним просматривает аккаунт журналистки в Фейсбуке, пробегает глазами по опубликованным на веб-сайтах статьям и отрывкам репортажей с Ютуба. На официальном сайте шестого канала появляется рабочий номер приёмной, достаточно простой для запоминания, и быстро откладывается в голове девушки. В рекомендованных выскакивает некролог погибшего в результате пожара учёного по имени Кирби О’Нил. — Доктор О’Нил? — оборачивается отец Мэри к одному из работающих в зелёной лаборатории мужчин. Тот что-то усердно записывает, ссутулившись над кипой бумаг на своём столе, и лишь на мгновение поднимает своё лицо, чтобы встретиться с глазами девочки. — Эта жидкость называется мутаген, малышка. Это был её отец! Точно! Пока взрослые занимались решением рабочих вопросов, девочки всячески развлекали себя сами: ухаживали за животными для экспериментов, выпускали их на волю, сами же придумывали ловушки для их ловли и возвращали на место. Правда, дружили они только в пределах лаборатории и не пересекались в других местах. А когда начался марафон по штатам, общение поддерживалось лишь редкими звонками со стороны Мэри. Из-за частой смены жилья и риска не удавалось делать это регулярно, да и то только через общественный телефон. В последний раз они созванивались… шесть лет назад. И, видимо, Эйприл сменила домашний номер или переехала, потому что на последующие звонки отвечал незнакомый пожилой мужчина. Теперь, спустя столько лет, ещё один человек из прошлого напоминает о своём существовании. И может… а вдруг… Эйприл что-то помнит? Ведь у неё тоже были черепахи, которые участвовали в экспериментах. Опа. Черепахи. Ещё четыре черепахи, как близнецы, подобные её собственным. О Боже. — О Боже! — шёпотом восклицает Мэри, быстро вскакивая на ноги со своего места. — Не может быть! Не обращая внимания на удивлённые лица панков и их вопросы, девушка пулей вылетает из гостиной и добегает до кладовки. Дверь с шумом распахивается, картонные коробки вместе с пожелтевшими книгами, инструментами и прочим хламом без церемоний выбрасываются из пыльной комнаты и рассыпаются по всему коридору. В несколько минут добрая половина содержимого кладовки оказывается снаружи, пока Мэри не натыкается на стопку потрёпанных фотоальбомов и не выносит их все в гостиную. — Мэри, что ты творишь? Ответ с шумом приземляется на диванный столик в виде раскрытого альбома с фотографиями двух девчушек, обнимающихся на фоне зелёных стен и аквариумов с разной живностью. — Это она! — громко заявляет девушка и тычет трясущимся от возбуждения пальцем на одну из фотографий. — Эйприл О’Нил — это она! Зелёные глаза отдают лихорадочным блеском и смотрят на панков так, словно всё должно быть понятно без слов. — О-окей, — осторожно отвечает Свифт, бессознательно поднимая руки в безобидном жесте. — Круто, что ты по телевизору увидела свою старую подружку, но какое это имеет знач… — Она была там, Свифт! Это её отец, Кирби О’Нил, создал мутаген и ввёл его вам! Она может что-то помнить об этом и помочь нам разобраться! — Так, стоп, — перебивает её парень и встаёт со своего места. — О чём ты? В чём она поможет нам разобраться? — В вашей мутации, конечно же! Мы можем позвонить в телестудию и попросить у них телефон Эйприл, и тогда… — Мы НЕ будем никому звонить, — резко отрезает Свифт, этими словами отрезвляя возбуждённую и воодушевлённую Мэри. Девушка так и застывает на месте, пока её широкая улыбка медленно тает на лице. Радостное предвкушение как рукой снимает, уступая место поражающему удивлению. — Что? Разве вы не хотите знать, почему стали мутантами? — А зачем? — отвечает вместо Свифта Ребел, становясь рядом с братом. — Это было 15 лет назад. Даже если мы узнаем обстоятельства нашего появления, для нас это ничего не изменит. — Но вы сами сказали, что на ваше логово напали люди, которые искали мутаген. Разве это не странно? — Это очень странно, Мэри, и именно поэтому стоит держаться подальше от этой истории. Понимая, что она проигрывает в споре, девушка окидывает взглядом остальных братьев, ища в них поддержку или протест против мнения старших. Эмси и Гоуст лишь молча наблюдают за происходящим и явно не планируют вмешиваться. Выходит, она одна против четверых. — То есть… Вас совершенно не интересует, почему и зачем из вас сделали мутантов? — Если это значит связаться с кем-то из людей и подвергать себя опасности — да, нас это совершенно не интересует, — спокойно отвечает Свифт, внутренне предчувствуя нарастающее напряжение между ними и Мэри. Бедняжка явно растерялась от такого ответа, беспомощно оглядывая лица всех панков. Не на такую реакцию она рассчитывала. — Окей, вам может быть наплевать, но если есть шанс разобраться во всей этой истории с помощью Эйприл, я хочу им воспользоваться. С вами или без вас. Отдай мой телефон, — решительно говорит Мэри, показательно вытягивая пустую ладонь. Впервые за всё это время она ощущает необыкновенную уверенность внутри, толкающую идти против решения панков. Безрассудно смотреть в глаза опасным преступникам, способных одним резким движением свернуть ей шею или нажать на курок пистолета, направленного в её лоб. Поразительно. Она, такой тихий и прилежный мышонок на протяжении нескольких недель, готова потерять доверие мутантов ради каких-то жалких звонков, чтобы получить хотя бы отдалённый шанс узнать про дела отца. Свифт даже бровью не повёл, продолжая стоять на своём месте и лишь пронизывать взглядом в ответ. Тяжёлая тишина затягивается и практически физически ощущается в пространстве, накаляется электрическим напряжением между противоположными сторонами. Пахнет жареным. — Дай. Мой. Телефон, — чеканит она слова, намеренно понижая тон своего голоса, придавая ему нотку властности. Не ради запугивания или подчинения, а чтобы отстоять позицию хозяйки в этом доме и своё право на голос. Безобидный мышонок меняет свои очертания буквально на глазах: туловище увеличивается в размерах, на смену передним зубам приходят острые клыки, на лысых тонких лапках отрастают длинные когти. Уличные крысы чуют не податливую жертву, а равного им хищника — кошку. — Нет, — в такт отвечает Свифт, оставаясь внешне обманчиво спокойным и внутренне сжимаясь от накала обстановки. Да, он ощущает опасность. Да, инстинкт самосохранения грызёт изнутри и по привычке требует применить радикальные действия. Да, ему хочется сделать ей больно, чтобы поставить на место, но идиотская стычка — слишком мелочный повод для этого. Они с братьями выбирались из дерьма покрупнее, умудряясь при этом сохранять холодную голову и — не поверите — руки без крови, а тут какая-то очкастая малявка вздумала показать свои зубы. — ДАЙ! ЁБАННЫЙ! ТЕЛЕФОН! — яростно орёт девушка, однако на лице и в блестящих от влаги глазах, вопреки злости, проскальзывает смесь чего-то другого, совершенно противоположного. И именно эта смесь чего-то остужает пульсирующий вулкан эмоций внутри Свифта. И тут до него доходит. Её ярость не была причиной или следствием — лишь маской для личных, пока непонятных для него мотивов. «Почему ты вообще прицепилась к этой Эйприл?» — вот правильный вопрос, который ему стоило задать, чтобы разобраться в нём вместе, спокойно и без криков. — Нет, — стальным холодом отрезает он, одной интонацией ставя жирную точку в этом споре. Она чувствует себя преданной. — Да пошли вы! — сквозь зубы шипит Мэри и спешит скрыться в ванной комнате, чтобы те не видели её слёз. Это было обидно. Провести столько лет в неведении об отце, его работе, причине их с мамой побега, в бесплодных попытках разобраться в этом дерьме, чтобы в один момент получить возможность узнать правду и тут же её просрать из-за… них! Да, настороженность панков тоже можно понять. Аргумент у них один — они мутанты. Не люди и не животные. Дети извращённой игры учёных с дарами природы, умудрившиеся выжить на безжалостных улицах Нью-Йорка и создавшие подобие нормальной жизни, насколько это возможно в их ситуации. Эти парни превзошли самих себя и ещё дадут фору всему миру. Мэри не сомневается в этом. Да, они не были друзьями, за всё это время не вышли даже на уровень приятелей, однако… чёртовы панки, они могли бы ей помочь! Хотя бы дать ей грёбанный телефон, позволить связаться с Эйприл и задать волнующие вопросы. Хотя бы спросить. Может, та вообще не желает с ней общаться и пошлёт тут же, услышав её имя, но хотя бы попытаться, хотя бы убедиться, что этот вариант безнадёжен. Все козыри у неё в руках. Сама судьба за последний месяц толкает, намекает, подкидывает столько подсказок, сколько не сосчитаешь и за 15 лет. Почти мистическая череда совпадений ведёт к далёкому прошлому, а некие зелёные мутанты, бывшие, блять, питомцы, останавливают её. Затыкают. Просят бездействовать. Опять. Как же надоело быть немой. Осточертело. Этот ком из бесконечных «берегись», «осторожно», «избегай», «ты должна» много лет душил её, но Мэри мирилась, потому что ничего другого не оставалось, а потом просто привыкла. Теперь он перекрывает ей дыхание. Ну уж нет. Она не остановится.

***

Это был её первый промах. Если у парней инстинкт самосохранения обострён до фанатизма, то у Мэри явно отсутствует, иначе она бы не рисковала своей жизнью ради одного телефонного звонка. И за ним последует второй, если с первым всё пройдёт успешно. Раньше она много раз мысленно разговаривала с Богом, прося его помочь ей разобраться во всём этом. Потом, после смерти матери, это перестало иметь значение, и Мэри смирилась с безызвестностью, оправдывая её необходимостью. Может, именно это позволяло им с мамой жить спокойно после многих лет побега. Может, именно это и стало причиной побега. Может, ей вообще не стоит знать правду. Однако она столько лет боялась… всего. Звонки с неизвестных номеров, тёмные подворотни, шум проезжающих машин под окном, внезапный стук почтальона или друга во входную дверь, изучающие взгляды мужчин, решивших познакомиться на улице, — всё непонятное и неизведанное представляло опасность. Она не знала, чего именно стоило бояться, поэтому сторожилась всего подряд. А теперь у неё появилась возможность увидеть истинное лицо страха, что навязала ей мать. Она готова рискнуть, несмотря на предупреждение панков в начале знакомства. Выловив момент, когда каждый из них занимается своими делами и не обращает на неё внимание, Мэри подключает домашний телефон, по памяти набирает номер нужной телестудии и после условного приветствия просит связать её с корреспонденткой. Неприятная женщина по ту сторону трубки с хамоватой интонацией интересуется, по какой причине она должна связать с Эйприл О’Нил, и Мэри понимает, что аргумент вроде старой доброй подруги здесь не прокатит. Нужно что-то посерьёзнее. — У меня есть информация по поводу исчезновения животных из зоопарка и зоомагазинов. Я готова поделиться ей, но только с Эйприл О’Нил. Думаю, её это заинтересует, — отвечает она уверенным и деланно-низким голосом, считая его более убедительным и выигрышным в данной ситуации. И не прогадала, когда женщина из приёмной заговорила более дружелюбно и без лишних вопросов продиктовала ей рабочий номер журналистки. Ну вот. От решающего разговора её отделяет ещё один звонок, и требуется мысленно собрать всю волю в кулак, чтобы набрать нужные цифры на старом телефоне. Сердцебиение заметно усиливается и отдаёт в ушах, когда в трубке зазвучали первые гудки, а за ними — знакомый мелодичный голос, точь-в-точь совпадающий с голосом корреспондентки с телевидения. — Эйприл О’Нил слушает. — Привет, Эйприл, — говорит девушка, быстро теряя уверенность в этой затее и чувствуя себя до безобразия глупо. — Это Мэри. Возможно, ты меня не помнишь, но мы дружили с тобой в детстве. Наши папы работали вместе, и мы иногда играли в какой-то… лаборатории вроде. Позже я уехала, мы несколько лет общались по телефону, потом потеряли связь. Помнишь? Она старалась не тараторить выученный заранее текст, чтобы дать старой знакомой осмыслить его, и всё равно беспокоилась, что вывалила на неё слишком много информации за раз. Поэтому не удивляется и терпеливо выжидает, когда слышит затянувшуюся тишину по ту сторону телефона. — Мэри? — Да. Секунды тянутся бесконечность, и девушка крепче сжимает вспотевшими ладонями трубку. — Мэри Блэк? — повторяет голос настороженным шёпотом, словно боясь, что их кто-то может услышать. — Да, это я. — О Боже, Мэри… — девушка по ту сторону явно растерялась и издала несколько нечленораздельных звуков, теряясь в потоке вопросов. — Сколько лет прошло. Так неожиданно… Хах, ты застала меня врасплох. Я… даже не знаю, что сказать. Я… Я рада тебя слышать, правда. В трубке слышится нервный смешок. — Я тоже, Эйприл. Извини, что позвонила так неожиданно спустя много лет. Это… довольно… сложно объяснить. Думаю, нам обеим будет проще встретиться. Мне столько хочется спросить и столько нужно рассказать. Как камень с плеч. Самое тяжёлое — начало разговора — наконец позади. Мэри чувствует, как её грудная клетка легче и больше вбирает воздух, освобождаясь от внутреннего напряжения. Девушки быстро договариваются о встрече на неделе в одном придорожном кафе за пределами Нью-Йорка. Мэри такое место подходило в силу удобного расположения, Эйприл — в силу репортажа, который необходимо было снимать неподалёку по работе. Не успела Мэри положить трубку и вздохнуть с облегчением, как за спиной послышался до жути спокойный голос, не предвещающий ничего хорошего: — Надеюсь, ты не о нас собираешься рассказать? Внутри всё похолодело. — Свифт, — не оборачиваясь, догадывается она. Его тяжёлая рука предупреждающе опускается на её плечи. За правым ухом слышится опасное дыхание. — Предлагаю вернуться к проверенной схеме. Я задаю вопросы, а ты даёшь ответы. Если они мне нравятся, я оставляю тебя живой. На этот раз она не слышит сарказма в собственной голове, как при их знакомстве. Только вязкое ощущение дежавю и страх, свернувшийся клубком в животе и сковывающий всё тело. Назад пути нет. Она знала, на что шла. — Ты ведь звонила той журналистке с телевидения, да? Лгать нет смысла. Она ещё на первой встрече убедилась, что с этим парнем игры плохи. — Да. — И она твоя подруга детства, да? — Да. — Зачем ты назначила встречу? — Чтобы понять, чем именно занимался мой отец. И её отец. Подумала, если она что-то помнит, это поможет мне найти ответы на вопросы. Может, исчезновение отца, ваша мутация и те бандиты, что пришли в ваше логово, как-то связаны между собой. Может… может, папа ещё жив и мне удастся найти его, — она, наконец, озвучивает истинный мотив своей затеи и решается посмотреть в глаза панка открыто. — Я устала убегать от прошлого, Свифт, и хочу во всё разобраться. Ты можешь пугать меня сколько угодно, можешь связать и направить на меня пистолет, но я всё равно буду пытаться узнать правду. Я хочу знать правду. Свифт смотрит долго, пронизывающе, с острым прищуром глаз, режущих не хуже ножа. Сканирует её слова и поведение на малейший прокол, на толику обмана, и Мэри не сомневается, что он видит её насквозь. Девушке искренне хочется убедить его, что она не обманывает и не скрывает от него — от них всех — ничего, что могло бы мгновенно уничтожить те семена доверия, что были заложены за последний месяц. Это ещё не отростки и не плоды, но всё же семена, которые им всем придётся долго взращивать, чтобы в один прекрасный день взглянуть на друг друга без подозрений и напряжения. Возможно, когда-нибудь они позволят себе расслабиться рядом с ней и будут поворачиваться спиной, не боясь получить нож в ответ. — Пожалуйста, помоги мне, — взволнованным шёпотом просит она, сверкая блеском увлажнившихся глаз. Теперь ему понятна её бурная реакция и мотивация связаться с журналисткой. — Ты могла сказать об этом сразу. Напряжение, сдавившее ей грудь, несколько отступает, когда взгляд и голос Свифта делаются мягче. — Я боялась, что вы не поймёте. — Боялась рассказать больше, чем боишься сейчас? «И правда. Как глупо», — невесело усмехается своим мыслям Мэри. Панк понимает её без слов и неожиданно учтиво не комментирует произошедшее сейчас. А ведь он имеет право считать это предательством. — А теперь давай ещё раз и с самого начала, только уже перед моими братьями. Подумаем, выражаясь твоим языком садовода, как дерьмо превратить в удобрение.