Белоснежка и четыре черепахи-панка

— Мне не нравится эта затея, — угрюмо говорит Ребел и показательно скрещивает руки на груди, стоя около дивана, где сидели младшие братья. Свифт же расположился по-турецки на полу между панками и девушкой, выступая своего рода проводником между ними. Мэри сжимает свои ладони от волнения и ёрзает на кресле. Она предполагала такую реакцию, потому что помощь ей подразумевала связь с людьми. Чувствуя себя до жути неловко, девушка начала серьёзный разговор с мутантами с извинений за эмоциональный выпад недавно, оправдывая своё поведение мыслями об их прошлом, связью с отцом и желанием узнать правду про него. Глубоко внутри теплится мысль, что отец может быть ещё жив. Отец ещё жив. Ух ты. Какая странная и непривычная мысль, давным давно похороненная в руинах воспоминаний и совсем недавно выкопанная. Маленькая надежда — ещё меньше, чем можно себе представить — мерцает в кромешной тьме слабым огоньком, готовым потухнуть в любой момент. Достаточно одного достоверного (любого) факта, что того человека больше нет. Просто… вдруг… он где-то здесь? Где-то рядом? Где-то далеко? Может, скрывается под чужим именем? Много лет ищет её? Или искал и сам отчаялся? Девушка слабо верит в собственные предположения. Всякий раз, когда она спрашивала об отце у матери, та не давала никакой надежды, но и не уничтожала её, оставляя дочь без ответа. Скорее всего, она сама его не знала и боялась правды. Смириться с мыслями о смерти отца было проще, чем годами мучится догадками. До появления мутантов она старалась не ворошить собственное прошлое. Подобно выпирающим шрамам на коже, оно не причиняло ощутимого дискомфорта, но слишком выделялось на фоне её скромной и спокойной жизни теперь. Привлекало к себе внимание и просило прикоснуться. Мэри подобна путнику, что двигался без цели и без понимания, откуда начался его путь. Она просто идёт вперёд. Очень медленно и осторожно. Если же отец действительно давно мёртв… хотелось бы знать, что стало тому причиной. И не связано ли это с мутацией питомцев. Не даёт покоя мысль, зачем неизвестные бандиты искали в логове панков мутаген. — Тебе вообще ничего не нравится, бро, — парирует Эмси и по привычке трогает козырёк своей кепки. — Лично мне интересно узнать, как мы появились. «Так почему же ты не вступился за меня раньше?» — обидчиво замечает Мэри, но не позволяет себе высказаться вслух. — Это может быть опасно. Во-первых, если Эмси прав и мы созданы с помощью мутагена, нас могут разыскивать те ублюдки в чёрном, которые напали на логово и сбежали. Во-вторых, чтобы поговорить с Эйприл, нам придётся выйти в свет, а это вдвойне увеличивает риск быть пойманными. В-третьих, если Эйприл действительно что-то помнит или знает, это по-любому выведет нас на след других людей. И, напоминаю вам, что отец Мэри — БЫВШИЙ, БЛЯТЬ, ГЛАВА МАФИИ! — к этому моменту Реб говорил настолько громко, что почти кричал. — А мафия бывшей не бывает! И весьма вероятно, что этот след выведет нас именно на старых дружков главы. Неужели только меня это напрягает?! Лицо мутанта выглядит взбешенным, но во взгляде — смесь напряжения с беспокойством. Без слов, одними разноцветными глазами он просит братьев образумиться, а девушку — бросить безнадёжную затею. Мэри обращает внимание, как рука мутанта непроизвольно касается того места, где располагались свежие рубцы из-под огнестрельных ран, и чувствует, как её начинает разрывать на части. Одна сторона сознания, управляемая интуицией и эмоциями, активно выступала за право знать о своём прошлом и упрямо не собиралась отказываться от желания во всём разобраться. Другая же подпитывалась логикой и здравым смыслом, поэтому с пониманием относилась ко всем доводам, что приводил Ребел. Парень прав. Им незачем так рисковать ради какого-то человека с его капризами и подвергать себя опасности. Будь она на их месте, на чаше внутренних весов перевес был бы в сторону безопасности семьи. — Если вы не желаете помогать мне, я не буду настаивать, — подаёт она спокойным и твёрдым голосом, — но как минимум прошу мне не мешать. Несмотря на то, что вы мутанты, превосходите меня числом, физически значительно сильнее меня и носите при себе оружие, — она кивает в сторону кобуры на бедре Гоуста, — я по-прежнему остаюсь хозяйкой этого дома. Вы мои гости. Вы на моей территории и живёте в моём доме. Согласны вы с этим или нет, но я заслуживаю право голоса. И всё, чего я хочу сейчас, — это узнать правду, — она делает небольшую паузу, чтобы окинуть серьёзным взглядом каждого панка. — Но если вы собираетесь остановить меня из-за страха, что я вас сдам, вам лучше навсегда покинуть этот дом. Пусть внешне Мэри выглядела невозмутимой, последние слова отдавали грустью и сдавили ей горло. Чувствуя внезапный прилив слёз, она отводит глаза в сторону, стараясь дышать медленнее. Не хватало ещё и разреветься перед ними. — Даже если пойду в полицию, она мне не поверит, — добавляет тихо. Ей стоило больших усилий сохранять какое-никакое спокойствие всё это время, поэтому девушка без нарциссизма и преувеличения гордится собственной выдержкой. Братья, несколько удивлённые таким смелым и откровенным заявлением, окидывают друг друга вопросительными взглядами и молча ведут переговоры. Когда глаза старших братьев задерживаются на Эмси, тот утвердительно кивает. Внимание сосредотачивается на Гоусте, и самый сдержанный из панков дёргает плечами вверх — тот примет любое решение остальных. Ребел и Свифт смотрят на друг друга дольше всего: один — с прежним сомнением, другой — со странной безмятежностью. Свифт вообще на протяжении всего этого времени оставался поразительно тихим и нейтральным, никак не показывая своё отношение к задумке Мэри. А ведь обычно он одним из первых высказывается по поводу новых идей — правда, часто являясь их же инициатором. Понимание приходит быстро. — Не стоит и спрашивать, — фыркает Ребел, наблюдая чуть вспыхнувший огонёк азарта в глазах лидера. — Судя по твоему взгляду, ты уже всё решил для себя. Уголок губ чуть приподнимается, намекая на озорную улыбку. Не признается, гад, что его раскусили. Нет, Свифт не стал бы заставлять братьев делать то, о чём просит Мэри, но принял решение ещё до начала спора. В итоге панки с пониманием отнеслись к её стремлению узнать больше про отца и согласились помочь при условии, что она сохранит тайну их существования и будет действовать с максимальной осторожностью. Пусть буря миновала, Мэри всё ещё испытывала вину за свою горячность и попытку действовать втихаря. Она не собиралась рассказывать про них, однако своим поступком чуть не уничтожила заброшенные семена доверия. Ей очень повезло. Эти мысли подтверждаются, когда ночью того же дня она отправилась на кухню попить, а мимо проходил Эмси, возвращаясь в гостиную из туалета. — Эй, Мэри. Та задерживается в коридоре и оборачивается к парню. Без маски его голубые глаза с острым прищуром очень напоминали хладнокровный взгляд старшего брата. — Тот факт, что мы тебе помогаем, ещё не значит, что мы тебе доверяем. Поэтому предупреждаю, — он подходит ближе и, чеканя слова, холодно шепчет, — моим братьям делали больно очень, очень много раз. Если попытаешься им как-то навредить, я буду тем, кто тебя убьёт. Девушка верит безоговорочно. Кажется, ей действительно везёт по жизни, раз она до сих пор осталась жива с этими мутантами. — И тебе доброй ночи, Эмси.

***

За окнами её серого форда проносится лес хвойных деревьев, а на небе виднеются облака всех оттенков серого. Есть предчувствие, что скоро ударит дождь. День постепенно сменялся вечером. Обычно наблюдение за природой успокаивает Мэри, но не в этот раз. Её мысли слишком заняты предстоящей встречей с Эйприл, с которой она не виделась с самого начала этой беготни по штатам. Возможно, если бы она не увидела журналистку по телевизору и не наткнулась на некролог её отца-учёного, всего этого не было бы. Забавно, что, не будучи родственницами, они внешне были очень похожи: обе с каштановыми волосами, зелёными глазами и тощим телосложением. В детстве их легко можно было принять за сестёр. Ещё более забавным совпадением было, что О’Нил также содержала четырёх черепах с чудными именами и ручную крысу в добавок, которых тоже использовали для экспериментов в той самой лаборатории с зелёными стенами. В детстве эти случайности казались чем-то магическим, а теперь, после встречи с мутировавшими питомцами, воспринимаются как пустяк. Честно говоря, после панков многие странные вещи больше не кажутся странными. Интересно, как много журналистка помнит из их прошлого? Удастся ли им найти общий язык спустя столько лет? С годами многое стирается из памяти и меняется в характере. От волнения девушка мысленно перечисляет все варианты развития событий, подготавливая себя морально к любому исходу. — Эй, мышонок. Голос лидера банды, который сидел за рулём машины, сразу выводит её из раздумий. Свифт в последнее время часто использовал это прозвище, и Мэри ещё не определилась, нравилось оно ей или нет. Серьёзный взгляд синих глаз отразился в лобовом зеркале. — Возьми у Эмси прослушку. Упомянутый мутант сидел по правое плечо от девушки на заднем сидении. Слева расположился Гоуст с ружьём в руках и привычным каменным выражением лица. Реб, следовательно, занял место рядом с лидером. Перед ней оказалась зелёная рука в чёрной беспалой перчатке. В чёрном цвете и при слабом освещении в машине она не сразу определила такой же чёрный предмет, напоминающий беспроводной наушник. — Убедись, что она прикрыта волосами. Когда приедем, выбери такое место, чтобы мы тебя видели. Телефон можешь взять с собой на случай, если Эйприл будет звонить. Но, имей ввиду, Гоуст будет держать тебя и твою подружку на мушке. Попытаешься что-то выкинуть — он будет стрелять. Поняла? — Поняла. Мэри чувствует себя обнажённой. За ней наблюдают, её прослушивают. Одно неосторожное слово или действие — кто-то может пострадать. Дома это воспринимается иначе: там девушка ощущала себя свободнее, пусть и не полностью. Да, она постоянно в поле зрения подозрительных глаз и не может без предупреждения выйти за пределы дома, но как минимум несла ответственность только за себя. Ты накосячила — ты и отрабатывай. Всё справедливо. Никому, кроме неё самой, опасность не угрожала. Сейчас же ей предстояло нести ответственность за безопасность других, и здесь любая оплошность могла отразиться на Эйприл и даже незнакомых людях. Это гораздо, гораздо серьёзнее. Ошибку совершить нельзя. Чёрт. Они провели вместе столько времени, а доверием и не пахнет. Она по-прежнему чужая для панков. От этого почти больно. А она старалась, правда. Как бы эгоистично не звучало, она старалась расположить их к себе. Была честной при допросах и в простых диалогах, вела себя тише воды ниже травы, ненавязчиво приглашала провести время вместе и при этом не грузила разговорами. Да, один раз попыталась действовать за их спиной, но вреда и не думала причинять, хотя другой человек на её месте давно бы вызвал полицию. Просто… они же её питомцы. Они когда-то были семьёй. Девушка от природы такой человек, что воспринимает всех животных равными себе. А ещё — что самое важное — они единственное напоминание ей о счастливом детстве, где все были живы, здоровы и держались вместе. Были для друг друга опорой и верой в лучшее будущее. Она была счастлива. Теперь, с появлением панков в своей жизни, Мэри лишь острее почувствовала своё одиночество. Боже. Она впервые себе призналась, что всё-таки одинока. Поражает не сам факт, а долгое его игнорирование. Как всё запущено. — Мы подъезжаем. Испугавшись, что кто-то заметит выступившие на глазах слёзы, девушка постаралась убрать их быстрым морганием. И с каких пор она такая плакса? Парни ставят машину с края парковки, но так, чтобы оставался хороший обзор на само кафе. Оно представляло из себя небольшой деревянный одноэтажный дом, окружённый лесом, с панорамными окнами и непримечательной обстановкой внутри. При других обстоятельствах его можно было бы назвать уютным. Перед выходом на улицу Эмси ниже опускает козырёк кепки на лицо и накидывает на голову капюшон своей оранжевой толстовки. Выпуская Мэри, он на всякий случай заслоняет спиной обзор на обстановку автомобиля внутри. — Не накосячь, — бросает на прощание и залезает обратно в машину. Слух успевает уловить характерные звуки перезарядки ружья. Девушка делает глубокий, успокоительный, нервный вздох. Улавливает нотки озонового воздуха — вот-вот нагрянет дождь. На небе недвусмысленно нарастают низкие тёмно-серые тучи. Назад пути нет. В кафе пахнет свежей выпечкой, сваренным кофе и чем-то терпким. Оформление внутри выглядело минималистичным: белые стены без декораций, круглые столы и барная стойка из светлого дерева, а на таких же светлых деревянных стульях покоились бирюзового цвета подушки. С потолка в один ряд висели простые лампочки на чёрных проводах, излучающие скорее жёлтый, чем белый оттенок. По обе стороны от входа и по углам кафе стояли крупные горшки с фикусом Бенджамина. Бюджетно и со вкусом, думает Мэри. Из колонок играла музыка в жанре lo-fi. Народу здесь было немного, поэтому девушка без труда выбирает один из столиков для двоих, стоящих вдоль панорамных окон. Помня про прослушку, она для вида прикладывает телефон к свободному уху, не вызывая подозрений своим разговором. — Ребята? — Мы слышим тебя, — раздаётся голос Свифта в наушнике. — Я думаю занять эти места, — она кладёт руку на приглянувшийся столик и смотрит через окно на припаркованный форд с тонированными стёклами. — Как видно? — Нормально, занимай. Что ж, если ей предстоит играть по их правилам, она сыграет качественно. Мэри садится так, чтобы ей открывался обзор на входные двери и можно было сразу заметить Эйприл. Они договорились, что узнают друг друга по отличительным элементам одежды: одна будет в зелёной толстовке и в квадратных очках, другая — в жёлтой кожаной куртке. Определить друг друга не составляло труда. Круглые часы над барной стойкой показывали 18:32. Пока журналистка задерживалась, Мэри решает уточнить некоторые детали напоследок, продолжая держать телефон у уха. — Вы будете слушать постоянно? — Да. — Будете записывать разговор на диктофон? — Зачем? У нас здесь целых четыре головы, вместе сможем всё вспомнить. — Вообще-то она права, лучше перестраховаться, — слышится голос Реба на заднем плане. В салоне происходит какая-то возня. — Думаю, с моей стороны будет правильно предупредить вас кое о чём, — говоря это, девушка сомневалась, одобрят ли панки её затею, но в этот раз не стоило своевольничать. — Я помню, что у Эйприл тоже были черепахи, которых она приносила в лабораторию. Если память меня не подводит, над ними тоже проводили эксперименты. Я лишь хочу поинтересоваться, помнит ли она об этом и был ли какой-то прогресс у её отца. На той стороне послышалась тишина. — Я не собираюсь говорить о вас, — торопливо добавляет она. — Если она что-то знает, сама скажет об этом. Просто… будем иметь ввиду. На всякий случай. — Ладно, только будь осторожна. Стоило ей убрать телефон, как подошёл молодой официант взять заказ. — Эй, Свифт, — в это же время в машине на правое плечо парня ложится рука Эмси, чьё лицо вытягивается между передними сиденьями, — а если это правда? Вдруг где-то живут такие же мутанты, как и мы? — Давай сначала послушаем её подружку, а потом поговорим об этом. Честно, Свифт растерялся с ответом. Он задумывался об этом раньше, но никогда не развивал такой вариант событий. Даже если существовали подобные им, нашли ли они тех, кто принял их такими? Парень не может представить мутантов в полной безопасности. Прошло 5 минут с назначенного времени, когда Эйприл возникла на пороге скромного заведения, растерянно мотая головой в поисках Мэри, и застыла, встретившись с ней взглядом. Девушки взаимно оценивали друга друга добрых 10 секунд, убеждаясь, что узнали верно. — Мэри? — вместо приветствия говорит журналистка, подходя ближе к их столику. — Эйприл, — отвечает в такт вторая, не зная, стоит ли ей встать и обнять старую подругу. Вопрос отпадает сам собой — девушка в жёлтой жилетке уже заняла место напротив и скромно улыбнулась. С возрастом внешнее сходство осталось, но различия были очевиднее: Мэри со своим низким ростом, миниатюрной фигурой и детским лицом походила на подростка, Эйприл же отличалась высоким ростом и скорее модельной наружностью. В глазах первой — зелень природы, у второй — изумрудные кристаллы. Мэри всегда считала себя бледной, невосприимчивой к летнему солнцу, но на фоне городской бледности журналистки кожа её рук отдавала дачным загаром. О’Нил можно было бы назвать обворожительной, если бы не усталость на лице и еле заметные мешки под глазами. Официант принёс прозрачный чайник с облепиховым чаем и двумя кружками. — Что-то ещё? — вежливо уточнил он. Обе заказали по классическому чизкейку. — Значит, облепиховый чай? — неловко начала диалог Эйприл. — Заказала чисто интуитивно. Решила, что кофе после тяжёлого рабочего дня — слишком приторно. И попросила официанта принести сразу же, как ты придёшь. — Что ж, никогда не пробовала. Теперь ты будешь ассоциироваться у меня с ним, — усмехнулась старая подруга, наполнила свою кружку и осторожно отпила. — Я так удивилась, когда ты позвонила. Я переехала шесть лет назад и не знала твоего домашнего номера. Думала, что мы потеряли связь навсегда. Как ты вообще нашла меня? — Очень банально. Увидела тебя по телевизору, позвонила на канал. Сказала, что хочу лично тебе сообщить некоторые сведения по поводу массового исчезновения животных. — Ты сказала это только для того, чтобы дали мои контакты? — проницательно спросила журналистка, по-лисьи прищуривая свои глаза. — Честно, да. Лгать было на удивление легко. Эйприл это нисколько не смутило. Улавливая особую связь между собой, девушки понимающе усмехнулись друг другу. — Но если не за этим, зачем ты позвонила? Мэри на пару секунд отводит взгляд и задумывается, как ей лучше вести разговор, чтобы не обрушить на старую подругу весь тот поток вопросов, который всплыл в голове. — Это будет долгий разговор, — обречённо выдыхает она и приступает сразу к сути. — Я хочу попытаться найти отца. Разобраться в том, что произошло 15 лет назад. Ты единственная, кого я знаю с тех времён. Мэри рассказывала свою историю с самого начала и настолько подробно, насколько ей позволяли обрывочные воспоминания: их детские выходки в зелёной лаборатории, странного цвета жидкость в колбе посреди комнаты, эксперименты над животными, побег из Нью-Йорка и впоследствии потеря связи с отцом. Говорить о прошлом было так же непросто, как описывать несобранную картину из пазла. Оставалось слишком много пробелов, и приходилось лишь предполагать, каких элементов не хватало. — Подожди, ты хочешь сказать, что твой внезапный переезд на самом деле был побегом? — наконец озвучивает свои мысли шокированная девушка, невольно повышая тон. — Ты не могла держать со мной связь постоянно, потому что вас преследовали? — Тише, Эйприл, — осторожно замечает Мэри, успокаивающе проводя по руке журналистки и оглядываясь на полупустое кафе. — Да, извини, просто, — та на несколько секунд замолкает, снова раскрывая рот в немых вопросах, и неопределённо машет руками в воздухе, — это… звучит ужасно. Ты была в бегах всё это время? — До шестнадцати лет. — Но почему? Кто вас преследовал? — М-м… По словам мамы, папа построил хороший бизнес в своё время и у него было много завистников. Может, люди гнались за его деньгами. Или… я не уверена, но… возможно… мой отец мог заниматься чем-то… нелегальным, — осторожно подбирает слова Мэри, попутно кусая свои губы. — Предполагаю, что эксперименты над животными и могли быть тем нелегальным, потому что я не нашла никакой информации об этом в СМИ. Когда читала некролог твоего отца, там тоже ничего такого не упоминалось. Возможно, было что-то в этих экспериментах, о чём нельзя… говорить публично. Когда знаешь больше, чем говоришь, в голове часто проскакивает мысль, что другие читают тебя как открытую книгу. Внутренняя сторона ладоней вспотела от волнения, сердце забилось чуть чаще, но девушка продолжала сохранять спокойствие в голосе, как будто говорила о чём естественном. При упоминании отца она предусмотрительно опускала криминальные детали, чтобы Эйприл не могла провести параллель с мафией и всеми вытекающими отсюда предположениями. Признание в том, что ты дочь главы одной из нашумевших банд в прошлом, может… слегка обескуражить. Конечно, если им удастся что-то разузнать о деятельности отца, рано или поздно такой факт поднимется. Но уж лучше журналистка узнает об этом как можно позже и постепенно. Это слишком конфиденциальная информация, чтобы так открыто о ней говорить. Девушки не настолько близки для этого. К собственному облегчению, Эйприл не заподозрила скрытого смысла в словах Мэри и согласно кивнула ей, поддерживая такой ход мысли. — Это возможно. Обычно общество не одобряет любой вид эксплуатации над животными, особенно эксперименты, и может устроить много шума по этому поводу, — произнося это, О’Нил нервно дёрнула себя за длинную серёжку и невесело улыбнулась уголками губ. — Но если серьёзно, мне тоже не даёт покоя эта история с лабораторией. Всё произошло так неожиданно… Эйприл замолкает и отстраняется от настоящего, погружаясь мыслями в собственные воспоминания. Мэри не спрашивает, но понимает, что та думает о своём отце. Пожалуй, именно потеря близких людей объединяет их больше всего. Мэри мягко касается руки журналистки, и взгляд той становится более осознанным, а губы растягиваются в грустной улыбке. В глазах — немая благодарность в ответ на немую поддержку. — Сейчас я мало помогу тебе, но после твоего рассказа мне захотелось в этом разобраться. Завтра как раз буду вести репортаж с одного мероприятия, которое организовывает Эрик Сакс. Ты помнишь мистера Сакса? Он один из самых преуспевающих промышленников США, к тому же талантливый учёный. Работал в одной лаборатории с моим отцом и, думаю, сотрудничал с твоим. Хочу задать ему пару вопросов. Если узнаю что-то новое, позвоню тебе. — Буду благодарна, — улыбается Мэри. Девушки ещё некоторое время провели в кафе, обсуждая их совместное прошлое и жизнь после странных событий. Вопреки опасениям, общение между ними шло легко, как будто старые подруги не расставались вовсе и всегда были на связи. Мэри ловит себя на мысли, что она впервые за много лет так уютно проводит с кем-то время, неспешно попивая облепиховый чай, болтая обо всём подряд и молча наблюдая за ливнем на улице. Чёрный наушник, вставленный в её ухо, уже не ощущался и как будто перестал существовать. Девушка вспоминает про него только тогда, когда приглушённый голос лидера ударяет в барабанную перепонку: — Мэри, Эмси проголодался. Обещает тебя съесть, если ты не вернёшься через десять минут. От неожиданности она вздрагивает всем телом, чуть не развернув кружку с недопитым чаем. — Эй, я ничего такого не говорил! — раздался возмущённый голос младшего брата на заднем фоне. — Если сам хочешь жрать, так и скажи! Эйприл машинально вздрагивает вслед за ней, испугавшись резкой реакции. — Что такое?! — Ничего, извини. Я-я вспомнила, что обещала встретиться с другим человеком в девять, а у меня осталось меньше получаса. Мы так славно проводим время, что я совершенно перестала за ним следить, — поспешно говорит девушка, рукой подзывая к себе официанта. — Счёт пожалуйста. — А, конечно, без проблем, — понимающе кивает журналистка, протягивая руку к своей жёлтой куртке, что висела на спинке стула. — Я на рабочей машине сегодня. Если тебе по пути, могу подвезти. — Не стоит, за мной сейчас заедут. — О, неужели свидание? — лукаво прищуривается О’Нил, улыбаясь. Богатое воображение тут же нарисовало панков с букетами роз в руках, в чёрных смокингах (почему смокингах?) и покрасневшими (ещё более позеленевшими?) от смущения щеками, когда те неловко признавались в своих нежнейших чувствах. Девушка мысленно хмыкает, не определившись, какую реакцию эта картина вызывает: смех или слёзы. А, смех через слёзы. Точно. Мэри отрицательно качает головой, одновременно отвечая на вопрос подруги и прогоняя нелепые видения. — Нет, это встреча с… дальними родственниками. Кузены, — уверенно врёт она и, внезапно повеселев, зачем-то добавляет: — У меня их аж четыре, представляешь? — Ого! Должно быть, с ними весело, — улыбается Эйприл. — И не говори. Не дают мне жить спокойно, засранцы. Милые ребята. Расплатившись, девушки направляются к выходу и застывают перед стеклянными дверями, за которыми дождь лил как из ведра. — Придётся мне пробежаться, — говорит О’Нил, протягивая руки для прощальных объятий. — Хорошо провели время. Надо бы повторить. — Согласна. Мэри обнимает её в ответ, наслаждаясь теплом чужих ладоней у себя на спине и нежным спокойствием внутри. Она и забыла, каково это: обниматься с другом. Да просто с другим человеком. Давно ей не было так хорошо. — Кстати, Эйприл, — вовремя спохватывается она, неохотно разрывая объятья, — я помню, у тебя тоже в детстве были черепахи. С необычными именами. — Имена эпохи Ренессанс, точно, — быстро отвечает та и тепло улыбается этим воспоминаниям. — Папа совершенно не умел рассказывать сказки на ночь. Ему было гораздо проще говорить про достижения гениев той эпохи. Так и появились Леонардо, Рафаэль, Донателло и Микеланджело. А ещё крыса по имени Сплинтер. — Такое ощущение, что на Сплинтере твоя оригинальность закончилась. — Зато своих ты назвала супероригинально! Самый быстрый — Свифт. Самый тихий — Гоуст. Как они себя вели, так их и назвала. А ведь твоя фантазия лучше моей работала, я помню. Самые чудные идеи для игр с нашими питомцами ты придумывала. — Ну ладно, ладно, хорошо. Что с ними случилось после пожара? От волнения и любопытства сердце начинает биться быстрее. Всё внимание сосредотачивается на лице молодой журналистки, готовое подметить малейшие изменения в мимике. — Не знаю. Помню лишь, как вытащила их из лаборатории и выпустила в канализацию. Не уверена, что они выжили самостоятельно. Но… кто знает, — честно отвечает Эйприл, неопределённо поведя плечами. — Хорошо, если их кто-нибудь подобрал. «Видимо, она ничего не знает про мутантов», — не то с облегчением, не то с огорчением думает девушка, но больше не развивает эту тему. Она наблюдает за тем, как подруга выскакивает на улицу под дождь и, прикрывая голову рюкзаком, перепрыгивает лужи по пути к рабочей машине с логотипом шестого канала. Спустя минуту, когда автомобиль Эйприл скрылся из виду в направлении Нью-Йорка, Мэри проделывает то же самое. — Ну что, довольна результатом? — первым делом спрашивает Свифт, поворачивая ключ зажигания. Машина характерно захрипела, пробуждаясь от двухчасового сна, и трогается со стоянки. — Хм… С одной стороны мне жаль, что я не узнала ничего нового, и в то же время рада, что встретилась со старой подругой. Эйприл милая. — Согласен, у неё неплохая задница, — кивает мутант, словно именно об этом они и говорили. Реб громко фыркает и закатывает глаза на комментарий старшего. Кажется, второго это только развеселило, и тот с наигранной обидой, но без злости добавляет: — Говоришь, мы засранцы и не даём тебе жить спокойно? В голосе звучит больше любопытства, чем угрозы. Хотелось посмотреть, как девушка выкрутится из ситуации. В ответ Мэри зависает на несколько секунд, широко открытыми глазами смотря на Свифта, и молча раскрывает крафтовый пакет в руках, который панки почему-то не заметили. С приятно пахнущим содержимым внутри, что аж слюнки потекли. Круассаны с разными начинками. Парни смотрят на свежую выпечку так, словно видят её впервые в жизни. Комичность картины стоила того, чтобы её сфотографировать. — Ладно, живи, — отзывается лидер, поражённый поступком бывшей хозяйки, и вытягивает один с шоколадом внутри, поедая его прямо за рулём. — Ты неплохо справилась сегодня. Девушка, словно школьница, получившая наилучшую оценку, довольно улыбается и гордо поднимает подбородок. — Обязательно было говорить по кузенов? — чуть раздражённо спрашивает младший, выбирая себе с яблочным джемом. — Вышло правдоподобно, разве нет? По крайней мере у Мэри получилось развеять тяжёлую атмосферу.