Испытание любовью

      Отчего-то Лиза знала, что он будет здесь. Отчего-то поднялась ранним-ранним утром, когда еще было темно, и, бесшумно покинув свои покои, вышла в сад, где розы еще не успели распустить свои лепестки. Мир находился на грани яви и сна, над травами стелился туман, воздух был чист и свеж — за это Лиза любила утренние часы больше всего. За прелесть их новизны, за то, что в это время все просыпается, словно оживает и все может начаться заново.       Черная фигура Эйемонда была видна издалека, и Лиза испытала смешанные чувства — с одной стороны, ожидала его увидеть, с другой… они были знакомы всего день, и им предстояло познакомиться поближе, и желательно поладить. Неважно, ради чего ему нужен брак с ней. Он — именно то, что ей нужно. Боги, да он же просто идеален, если окажется еще и добр к ней! Даже не лорд, а настоящий принц, сын короля, пусть и не старший, а все равно близко к престолу… молод и хорош собой… те самые высоты, каких она хотела достичь…       Лизу пугали эти мысли, и они не дали бы ей покоя всю ночь, но она выпила снотворное зелье и спала спокойно.       Может, напугать Эйемонда так, как он напугал ее? Она тоже умела тихо ходить, и если незаметно окажется сзади, и заговорит…       — Доброе утро, леди Лиза, — сказал Эйемонд, не оборачиваясь. Лиза состроила недовольную гримаску, пока он не видел — как успел заметить?       — Доброе утро, ваша милость, — она встала рядом. — Надеюсь, вам хорошо спалось?       — Да, благодарю вас.       На удивление, врать не пришлось: либо атмосфера Хайгардена действовала таким успокаивающим образом, либо Эйемонд так сильно вымотался, но спал он очень хорошо. Возможно, впервые за долгое время — хорошо.       — Я рад, что вы приняли мое предложение, — сказал он. Лиза вспыхнула.       — Я еще не…       — Я имею в виду — посмотреть на рассвет.       Она смущенно опустила глаза. Эйемонду стало весело. Где-то вдали заревела Вхагар, но Лиза не вздрогнула, и это он тоже заметил.       — Мне тоже нравится смотреть, — продолжил он разговор, — как лучи солнца падают на розы. Тогда их лепестки золотятся, словно… короны.       — Розы алые, ваша милость, — возразила Лиза. — Они не смогут стать золотыми от лучей солнца.       — Верно. Но белые — смогут. Хотя алые мне больше по душе. Алые… как кровь.       — Или как огонь, — тихо сказала Лиза.       Эйемонд вскинул бровь — эта девушка явно понимала, о чем речь. Иносказательно, но они говорили… неужели о власти? Чушь. Трон достанется его брату. Эйегон недостоин править, но он будет править, потому что так решил отец на смертном одре. Потому, что так сказала матушка. Неважно, что Эйегон предпочел бы жить за морем и быть никем, чем сесть на трон из тысячи мечей и назвать себя королем Семи Королевств и защитником государства. Неважно, что Эйемонд желал бы занять этот самый трон. Их желания никогда не принимались в расчет.       Первые лучи солнца озарили листву, травы и розы — здесь было так много роз, что их многообразие и многоцветье пестрело у принца в глазу. Розы, розы, розы… в саду, на гербах в замке, на платьях леди… везде розы. Красные, белые, розовые, желтые, самые разные. Они благоухали так ярко, что этот запах мог кружить голову, но не кружил.       — Хайгарден прекрасен, миледи, — сказал Эйемонд. Помолчав немного, добавил, — Как и вы.       — Вы очень добры ко мне, ваша милость, — Лиза о чем-то задумалась. — Я могу задать вам неудобный вопрос?       — Задавайте.       — Вы потеряли глаз в бою? — выпалила Лиза. Эйемонд усмехнулся, дотронувшись до повязки: ну конечно, о чем еще можно было спросить его, встретив впервые? О глазе или о драконе. Но он и сам бы на ее месте, наверное, об этом спросил.       — В бою, — сказал он. — В ожесточенном кровопролитном бою.       — Где? — оживилась Лиза. Голубые глаза восхищенно заблестели. Эйемонду даже стало немного жаль ее разочаровывать.       — На Дрифтмарке. Моими соперниками были мои племянники. Мне было десять.       — О, — растерянно протянула Лиза. — Это…       — Детская драка, — Эйемонд скривил губы. — Полагаю, вам было бы интереснее услышать иное?       — Нет, просто… это же ужасно, — она покачала головой. — Лишиться глаза… это дико больно, и неудобно, и…       — Это был равноценный обмен, — перебил ее Эйемонд. — В тот день я получил своего дракона. Я ни о чем не жалею.       И она тоже не должна была его жалеть. Никто не должен был. Жалость унижала, жалость делала его слабым, а этого он терпеть не мог. Он не был слабым, и даже отсутствие глаза не мешало ему быть хорошим мечником, и тем более не мешало летать.       — Я могу показать вам, — решившись, Эйемонд повернулся к Лизе. — Если не боитесь это увидеть.       Она напряглась, но качнула головой.       — Не боюсь.       Пришлось наклониться, потому что она была ниже ростом. Эйемонд стянул повязку, открывая ее взору сапфир в глазнице, и драгоценный камень сверкнул в лучах рассветного солнца. Лиза завороженно распахнула глаза.       — Как я могу бояться, если это прекрасно? — выговорила она с неподдельным восхищением. Не думая, что делает, подняла руку: сапфира не коснулась, но дотронулась до щеки принца. Эйемонд понял, что отражается в ее зрачках, и, наверное, это был тот самый момент, когда можно наклониться еще ниже и поцеловать, и забыть хотя бы на полминуты, что дома гниет тело отца, что Эйегона с Хелейной готовят к коронации, а партия зеленых готовится к войне, которая неизбежна. Хотя бы на полминуты. Но…       — Я рад, что моя внешность не отталкивает вас, миледи, — выпрямившись, он вернул повязку обратно.       — Ничуть, — Лиза улыбнулась. — Моя бабушка говорила, что красота — в глазах смотрящего.       — Вы видите во мне красоту? Вы правда очень добры.       — Просто иногда я говорю то, что думаю. Не всегда… то есть, — она опомнилась. — Я хотела сказать…       — Иногда ложь бывает во благо, — подтвердил Эйемонд. — Я понимаю вас.       — Но сейчас я не лгу.       — Я вижу, — он улыбнулся краем губ. — По вам это заметно.       Лиза потерла щеки.       — Не самое лучшее качество, — пробормотала она.       — Какое именно?       — Честность.       — А я думал, это одна из главных добродетелей. Разве вы не считаете так же? — Эйемонд чуть склонил голову набок.       — Да, но не всегда и не везде.       — Не везде — это где?       Лиза промолчала, и Эйемонд подсказал ей:       — В Красном замке?       — Я не хотела говорить ничего такого, — и готова была проклясть себя миллион раз за внезапный порыв откровенности. Забыла, с кем разговаривает, увлеклась беседой о розах, не смогла не посочувствовать его ране… восхитилась его лицом… и блеском сапфира, и самим видом его лица без повязки — даже не думала, что принц окажется таким красивым…       — В Красном замке действительно не место честности, — сказал Эйемонд. — Но сейчас мы не в Красном замке, верно?       От этих слов на ее душе мгновенно потеплело. Вдали снова заревела драконица.       — Она голодна? — спросила Лиза.       — Просто недовольна… постойте, как вы поняли, что это самка? — нахмурился Эйемонд.       — Она похожа на самку, — леди Тирелл пожала плечами. — Я же не ошиблась?       — Нет.              — Она очень красивая, — мечтательно произнесла Лиза. — Нет… она прекрасна. Такая величественная… царственная…              — Ей положено такой быть. Когда-то она принадлежала королеве Висенье, сестре-жене Эйегона Завоевателя, и точно так же королева Висенья принадлежала ей, ибо мы и наши драконы связаны так тесно, как не связаны родственники. Хотя драконы могут менять всадников, если переживают их… но я уверен, Вхагар помнит Висенью и часто думает о ней. И не только о ней.       И о Бейелоне Храбром. Весеннем Принце. И о Лейене Веларион, дочери Морского Змея. И… если переживет Эйемонда, будет думать и о нем тоже. Лишь бы пережила. Остаться без дракона — остаться без крыльев. Остаться без половины души.       — Вхагар, — повторила Лиза. — Та самая… на Пламенном Поле…              В ее зрачках не могло отразиться пламя, Эйемонду показалось, но лицо леди преобразилось, и он мог представить, что она воображает себе: пожарище, в котором гибнет множество людей, крики, хруст костей, предсмертные хрипы… таким было Пламенное Поле, где погибло войско Простора и пал род Гарденеров. Пал род Гарденеров — возвысился род Тиреллов. Тиреллы всегда были разумными людьми и знали, кого стоит поддерживать.       — Вам не стоит ее бояться, — сказал Эйемонд. — Точнее, стоит, но просто так она не нападет.       — Я не боюсь, — Лиза посмотрела на него. — Наверное, летать — это чудесное чувство.       — Да, — не смог не согласиться Эйемонд. — Летать — это… непередаваемое чувство. Это… я бы назвал это свободой.       Описать невозможно, и забыть тоже — как он, еще совсем мальчишка, забирался на огромную жуткую драконицу, не имея, казалось бы, ни малейшего шанса, что она его не сбросит. Риск был велик. Риск был огромен: Вхагар не только была старейшей и самой большой из живущих драконов, но и совсем недавно потеряла всадницу, и Лейену еще не успели похоронить, и Вхагар, конечно, скорбела, поэтому попытка приручить ее со стороны Эйемонда была еще и дерзостью. Но он рискнул, потому что она того стоила. Отчасти это было еще и хитростью: вместо того, чтобы подойти к ее лицу (назвать «мордой» лицо дракона Эйемонд не хотел бы), он забрался сзади. Так у нее было меньше возможностей сжечь его огнем, зато она могла легко сбросить его и затоптать, и он был почти уверен, что сейчас так и случится — когда она дернулась и взревела. Эйемонд всем телом прижался к ее спине, зажмурился, зашептал: «Я не причиню тебе зла, я Таргариен, я хочу подружиться с тобой» — он нес откровенную чепуху, которую никогда не повторил бы вслух, но, возможно, эта чепуха и спасла ему жизнь. Вхагар дернулась еще раз, могучим рывком разорвала цепи и — взлетела. Сначала Эйемонд не верил в свою удачу, но когда она зашла на второй круг — поверил, гордо выпрямился, подставил лицо ветру, и на землю с драконицы сошел победителем. До поры, пока не сцепился с бастардами Рейениры, но даже это не смогло испортить его триумфа.       — Хотела бы я… — прошептала Лиза, и тут же сама себя оборвала. — Нет, я не имела в виду, что… совсем нет, ваша милость!       — Вы хотели бы полетать на Вхагар? — Эйемонд не смог не улыбнуться снова. Она выглядела забавно, когда говорила что-то не то и смущалась. Конечно, если бы она так вела себя в обществе, например, Алисент, это было бы совсем не забавно и не мило, а глупо, но что-то подсказывало Эйемонду, что Лиза знает, где нужно держать себя в руках. Вряд ли Тиреллы не научили этому свою единственную дочь. Просто Лиза была дома, и Эйемонд не пугал ее, а если и пугал, то не сильно.       — Нет, я не могу… — Лиза округлила глаза.       — Пока нет, — не стал спорить Эйемонд. — Но, возможно, однажды…