Мы начнём сначала

      О чём подумает взрослый адекватный человек, — «адекватный» по стандартам общества, конечно, — когда увидит, как по улице несётся какой-то ненормальный псих, давящий лыбу на всё своё ненормальное лицо? Стоит согласиться, что ситуация совсем нетипичная, ведь психам место в дурдоме, а не среди здоровых людей. Идёшь себе такой в магазин за пачкой масла или домой после усердной работы в офисе, а тут мимо тебя со всех ног проносится мужчина, что выше тебя ростом чуть ли не на голову, да ещё и светящийся от счастья и ослепляющий собой прохожих. В голову сразу приходят мысли вроде: «Он что, из палаты сбежал?» или «Очередной алкоголик бежит за бутылкой». Многим наверняка захочется крикнуть вслед обидную гадость или покрутить пальцем у виска, тем самым выразив внутреннее негодование.       И Хэнк совсем бы не обиделся, окликни его какой прохожий и назови сумасшедшим валенком. Наверное, кто-то так уже и сделал, просто он не обратил никакого внимания или просто не услышал, отвлёкшись на собственные мысли. Совсем неудивительно, ведь Хэнк в этот день навряд ли бы разочаровался, потеряй он кошелёк со всеми своими деньгами или упади в лужу. Самую грязную и самую глубокую лужу, после чего над ним хохотал бы весь белый свет. Да чего уж говорить, когда Хэнк, во время своей спешки, даже было толкнул плечом гуляющего амбала, державшего в руке стаканчик с кофе. Соответственно, кофе пролился, а его владелец от такой дерзости впал в немой шок, стараясь набраться злости, чтобы высказать претензии. Но Хэнк не стал долго препираться или выяснять, кто у кого на самом деле стоял на пути. Он лишь быстро извинился, не глядя вытащил из кошелька купюру в пятьдесят долларов, с изображения на которой своим властным взглядом смотрел Уиллис Грант, после чего пихнул её в руки амбалу. Пожелал ему крепкого здоровья, постучал по плечу и продолжил свой путь, так и оставив того стоять в немом шоке. А ведь Хэнк никогда не был трусом, просто в этот день подобная стычка — лишь маленький пустяк, на который не стоило обращать и толики внимания.       Почему? А потому вот. Как может не радоваться тридцатипятилетний полицейский, только-только получивший звание сержанта? Отныне никакой рутины, какой занимались только детективы. Нет, теперь Хэнка больше никто не посмеет назвать «детективом Андерсоном», а значит он имеет полное право на мечту поскорее стать лейтенантом. Конечно, ещё рано ставить перед собой настолько грандиозные цели, но с чего-то же начать стоило, не так ли? Не каждый альфа к тридцати пяти годам становится сержантом, а многие и в свои сорок до сих пор остаются детективами, что лишь прибавляло Хэнку поводов для гордости. «Надеюсь, теперь хотя бы бумажной волокиты станет меньше», — думал «отныне-уже-сержант-Андерсон», быстрым шагом минуя лестницу.       И несмотря на такие, казалось бы, очевидные плюсы, радовался Хэнк совсем не по этим причинам. Да, повышение обязательно принесёт за собой новые возможности и повышенную заработную плату, но всё это — сущие мелочи, про которые Хэнк уже было и позабыл. Его распирало от счастья совсем по другой причине — куда более важной. Нет, это не возможность светить новым значком перед рожами преступников, и нет, это также не повод похвастаться перед роднёй своими достижениями. Хэнк был рад только по одной единственной причине, ведь сегодня был он — тот день. Тот самый день. Самый-самый важный и самый-самый долгожданный.       Тот день, когда Хэнк, распихав плечами людей влево-вправо, бестактно сунул кассирше в магазине самый большой торт, какой только смог отыскать на полке. Расплатившись, он также спешно удалился, даже не услышав крики о том, что забыл сдачу. По дороге домой попутно заскочил к флористу, у которого купил просто громадный букет цветов, отчего внешне уже походил не просто на «очередного пьяницу», а на «очередного влюбившегося пьяницу», у которого начался конфетно-сахарный период, и таким нехитрым образом он хотел охмурить свой объект воздыхания. И доля правды в таким предположениях быть могла, но очень маленькая. Охмурять Хэнк никого не хотел и не собирался. Его в этот момент не интересовало ничего, кроме одного единственного омеги, ждущего его сейчас дома и не подозревающего о внезапной радостной новости.       Коннору было всего восемнадцать, когда он официально перестал быть Коннором Стерном и стал Коннором Андерсоном. Кто-то из знакомых смеялся над ним, шутил, что это брак по залёту, а туповатый омега не смог ничего добиться в своей жизни и поскорее выскочил замуж. Но Хэнк зыркал на каждого, кто такие слухи пускал. Никаких залётов не было, ровно как и желания выскочить замуж ради выгоды.       Так вышло, что познакомились они, когда Коннору стукнуло шестнадцать. Хэнку только-только дали детектива на работе. Спасти омегу от хулиганов — достойное дельце, а проводить его потом до дома — вообще верх достойности. Негоже двадцативосьмилетнему альфе крутиться возле столь молодого омеги, но у Хэнка никогда не было задних мыслей или хитрых планов. Коннором он интересовался искренне, а после нескольких встреч и свиданий понял, что окончательно и по уши влюбился, как влюбляются ещё подростки. А дальше всё по заветам романтических фильмов. Дождался, когда Коннор станет совершеннолетним, сделал ему предложение и забрал к себе жить. Говорить о том, что брачная ночь стала их первым разом, даже не стоило.       Хэнк любил Коннора больше всего в этом мире и не хотел, чтобы брак для того стал поводком, привязавшим к семейной жизни крепко-накрепко. Ведь многие альфы для того и женились, чтобы в их доме появился личный обслуживающий персонал, батрачащий на кухне, стирающий одежду и рожающий детей по кулдауну. И одна мысль о том, что Коннор воспримет брак как призыв к постоянной домашней работе, приводила Хэнка в ужас. По этой же причине он готов был дать своему омеге полную свободу действий. Никогда ни к чему его не принуждал и всегда старался помочь, как только возвращался с работы.       Вот только Коннор не понимал такой суеты. Заниматься домашними делами ему нравилось, как нравилось и встречать своего альфу с работы поцелуями и вкусным ужином. «Я мог бы заказать еды на дом», — всякий раз говорил Хэнк, прижимая омегу к себе и зарываясь лицом тому в волосы, чувствуя аромат мятного шампуня. «Обязательно закажешь, когда меня не будет дома», — усмехался в ответ Коннор, крепче прижимаясь лицом к груди мужа. И порой казалось, что их любовь какая-то слишком показушная. Мол, не бывает таких семей, которые постоянно ведут себя, словно семьи из реклам сухих завтраков или новомодных машин. Те самые болванки, что постоянно улыбаются друг другу, обнимаются и смеются на камеру. Но как бы то ни было, Хэнк с Коннором никогда не ругался и не ссорился. Этот омега стал для него настоящим сокровищем. Тем самым сокровищем, которое каждый раз встречало альфу с поцелуем. Каждый раз. Кроме этого.       Хэнк старался действовать очень тихо, что было крайне нелегко. Когда твоё тело дрожит от предвкушения, засунуть ключ в замочную скважину — это целое испытание. А беззвучно его повернуть — это ещё большая проблема. Так что Хэнк проторчал у двери около пяти минут, пока не смог наконец тихо проскользнуть в квартиру. Отложив купленные подарки в сторону, он медленно стянул обувь и на носочках поплёлся на кухню, откуда доносился стук ножа по доске для резки. Коннор, кроша какую-то зелень, совсем не заметил, как за его спиной оказался ещё один человек. По этой же причине он чуть было не отсёк от испуга себе палец, когда чужие руки внезапно обвили его поперёк талии, а подбородок улёгся на плечо. Хэнк, крепко-крепко обнявший своего омегу, тихо пробурчал извинения за внезапное появление.  — Не пугай меня так! — возмутился Коннор, в спешке откладывая нож, чтобы, не дай Боже, никого случайно не поранить. Однако, долго сердиться он не умел и быстро остудил свой пыл, когда губы альфы прижались к его шее. — С возвращением, любимый. Ты так сильно по мне соскучился?  — Я начинаю скучать по тебе всякий раз, как выхожу за дверь, — признался Хэнк, обжигая бледную кожу своим дыханием.       Он не врал и не пытался льстить. Дай ему волю — он готов был пролежать рядом с Коннором в одной кровати хоть весь месяц, довольствуясь ароматом его кожи. Увы, работа не позволяла подобных халатностей, что очень печалило. Вот от кого, от кого, а от Коннора пахло уж слишком приятно. Хэнк долго старался угадать, что это такая за приправа, знакомая ему ещё из далёкого детства, пока до него в один миг не дошло. Это корица. Такая приятная на вкус, что порой поцелуи могли превратиться в полноценные вылизывания. Возмущался ли Коннор в такие моменты? Да. Был ли против продолжения? Нет. Наоборот, тихо посмеивался от ощущения мокрого языка, движущемуся по его бледной коже.  — Рано ты сегодня, — Коннор посмотрел на кухонные часы, запрокинув голову и чуть было не саданув Хэнку затылком по лицу. — Ужин ещё не готов. Прими пока душ, я постараюсь закончить поскорее.  — К чёрту душ, — ответил Хэнк, с осторожностью вновь укладывая подбородок на чужое плечо. — Пришло время выполнять обещание.  — Обещание? — недоумённо спросил Коннор, протягивая руки к крану и смывая с них остатки нарезанной зелени. После этого он, отряхивая культяпки от влаги, повернулся к тумбе спиной и уставился на альфу своими красивыми карими глазами. Уловив возможность, Хэнк, не разрывая объятий, сумел в миг прижаться лицом к омежьей груди, принявшись вслушиваться в сердцебиение. Пока что одно. Пока что…  — Обещание, — повторил он, начиная волноваться как ребёнок. — Вот давай. Обратись ко мне. Но только официально, как к полицейскому.  — Зачем? — Коннор усмехнулся, но когда увидел, насколько Хэнк серьёзен, то быстро взял себя в руки и сказал: — Вы пришли выписать мне штраф, детектив Андерсон?  — Детектив Андерсон, возможно, штраф вам бы и выписал, — Хэнк сглотнул слюну, стараясь сделать голос более властным. Удавалось это с трудом. — А вот сержант Андерсон уже арестует за кражу. Потому что вы украли его сердце.       Коннор замер. Даже затаил дыхание, когда понял, что услышал сейчас нечто большее, чем просто милый флирт. Посмотрел вниз. О чём-то порассуждал. А после его карие глаза, в которых засияли искорки, внезапно округлились от удивления. Выразив на своём лице искреннее восхищение, Коннор поднял руки и прижался мокрыми ладонями к щекам своего альфы, растянув губы в улыбке.  — Хэнк, какой ты у меня молодец, — промурчал он, уже сам полностью обнимая альфу за плечи. Его мокрые пальцы вцепились в светлую рабочую рубашку, делая её влажной, но Хэнк совсем не обратил на это внимания.  — Ты же помнишь условие, да? — с надеждой спросил альфа, напрягая сильные руки и приподнимая омегу над полом, попутно оттаскивая его подальше от кухонной тумбы, на которой так и покоилась недорезанная зелень. — Поздравительный секс. Много поцелуев. И никаких презервативов.  — Конечно помню, — отозвался Коннор, с усмешкой хлопая альфу по плечу, чтобы тот поскорее опустил его на пол. — Презервативы в помойку.       Да, в этом и заключалась та самая причина, из-за которой Хэнк сегодня целый день светился от счастья. Несмотря на глупое выражение, гласящее, что дети должны появляться у пары сразу после свадьбы, ни Хэнк, ни Коннор с этим делом не торопились. Они условились, что ребёнок у них обязательно будет, но тогда, когда Хэнк получит на работе сержанта. Довольно неплохая мотивация, придающая стремления паре. И не только Хэнк выкладывался на полную, чтобы получить заветное звание. Коннор постоянно развивал свои кулинарные навыки, смотрел познавательные ролики в интернете и старался самосовершенствоваться.       В общем, они оба ждали этого дня и готовились к нему как могли. Дошло до того, что Хэнк сильно переволновался и купил сразу торт с цветами, на случай, если у Коннора окажется плохое настроение. Такое случалось крайне редко, но порой омегу что-то могло расстроить. Грустная концовка фильма там или звонок от семьи, что проклинала его за решение выскочить замуж в восемнадцать. Да и за кого? За какого-то там полицейского. «В нашей семье мы такого не потерпим», — как-то сказал ему отец. Это фраза стала последней и привела к окончательной ссоре, однако, родители иногда Коннору звонили. Но толку? Любые разговоры быстро перетекали во взаимные претензии. В общем, вероятность застать омегу дома в плохом настроении какая-никакая была. И Хэнк с облегчением вздохнул, когда не увидел на лице Коннора понурое выражение. Наоборот, омега ещё больше покраснел, когда его подхватили чуть покрепче и понесли в сторону спальни.       В тот вечер у них, пожалуй, был лучший секс за всю жизнь. Есть что-то особенное в том ощущении, когда не натягиваешь на член тесный презерватив и с каждым толчком чувствуешь, как твой омега сжимается и тихо стонет. Миссионерская поза — одна из самых лучших поз в мире, потому что у партнёров появляется возможность смотреть друг на друга во время полового акта. Целоваться, встречаться глазами и тереться носами.       Хэнк, наверное, был настолько нежен только тогда, когда забирал у Коннора девственность во время их первого раза. Он выцеловывал покрытую родинками бледную шею, покусывал розоватые соски-горошины и слизывал с карих глаз наворачивающиеся слёзы. Шептал Коннору, насколько сильно его любит и как хочет от него малыша. Такого же маленького Коннора, которого будет катать на спине и водить в зоопарки и кино. Коннор улыбался, тихо хихикал и тянулся за объятиями. И в момент, когда омега во время очередного поцелуя несильно куснул альфу за нижнюю губу, по спальне пробежало низкое рычание, характерное для альф во время окончания полового акта. Хэнк, толкнувшись в последний раз, обильно кончил, наполняя своим семенем омегу. Раньше такого никогда не было. Раньше Хэнк всегда изливался исключительно в резинку, после чего, не дожидаясь появления узла, выходил из податливого тела. Теперь же он мог насладиться всеми прелестями совместного отдыха. Теми самыми, в какие любимый — самый красивый и самый хороший — омега лежит на твоей груди, дожидаясь момента, когда узел спадёт и член выскользнет из его заднего прохода.       Не важно, кто у них там родится. Альфа или омега. Это не играло абсолютно никакой роли. Хэнк любил бы их сына при любом исходе. Любил бы также сильно, как любит и Коннора, уже успевшего задремать на широкой груди. Многие люди говорят, что быть семейным человеком — это значит находится в рабстве. Ни побухать нормально, ни телевизор ночью посмотреть. Возможно, в других семьях так и было, но Хэнк не видел в своём будущем никакого рабства. У него есть любимый омега. Скоро у них появится маленький сын. И никакая беда или внезапная напасть не смогла бы нарушить собой всю эту семейную идиллию.       Хэнк ещё и не знал, насколько сильно он ошибается.

***

 — У тебя там двойня, что ли?       Этот вопрос Хэнк задал за завтраком, с недоверием разглядывая живот Коннора. Нет, он, конечно, был бы очень рад, окажись там двойня или даже тройня, но к такому стоило быть готовым заранее. Иначе, пришлось бы близнецам спать в одной кроватке.  — Что за глупости? — ответил вопросом на вопрос Коннор. — Тебе же врач лично говорил, что у меня один малыш.       Сказав это, омега откусил кусок от только что сделанного мерзкого бутерброда с патокой и селёдкой. Одна из тех странных комбинаций, какие очень любят беременные, но на дух не переносят… здоровые люди. Ну, Хэнк человек не привередливый. Он покупал Коннору все ингредиенты, которые тот просил. И совсем не возмущался, когда из этих же ингредиентов омега создавал поистине отвратительные блюда. Благо, ел он их исключительно сам и не старался попутно накормить и своего мужа. Перестав глазеть на противный бутерброд, Хэнк опустил глаза вниз.  — Но почему живот такой крупный?  — Потому что ребёнок на восьмом месяце размером уже далеко не с горошину. — Коннор пережевал и ткнул остатками бутерброда в сторону альфы. — И тебе, папаша, придётся это учесть.       Хэнк улыбнулся, чувствуя внутри разгорающуюся любовь. Он и передать не мог, насколько любил этих двух зайчиков. Так сильно, что ради них готов был пойти сворачивать горы голыми руками. А всё ради того, чтобы их сыну, когда тот появится на свет, ничего не угрожало. Стоило ли говорить, что Хэнк уже и имя придумал? Коул. Коул Андерсон. В животике у Коннора спал маленький альфа, ради которого Хэнк настолько подсуетился, что уже сделал детскую в квартире. Сделал собственными руками, превратив свободную комнату, что раньше служила спальней для гостей, в очаровательные хоромы для малыша. Поклеил обои, проложил пол и собрал мебель. С кроваткой — универсальной, «три в одном», между прочим — он возился чуть ли не неделю, но всё же смог её правильно установить.       Говорят, что обычно мамашки перед родами сходят с ума и начинают страдать фигнёй, но в этот раз всё было наоборот. Именно Хэнк настаивал на том, чтобы у ребёнка было всё самым лучшим. И игрушки, и коляска, и одежда. И именно он после работы хватал омегу в охапку и вёз того в торговые центры — выбирать вещи для малыша. Коннор порой начинал скулить от усталости, потому что нелегко передвигаться по лестницам с настолько большим животом. В таких ситуациях Хэнк оставлял его в каком-нибудь кафе и давал деньги на еду, а сам продолжал свои похождения, пока под конец не возвращался с пакетами, полными всякой всячины.

***

      Оказывается, есть что-то прекрасное в том, чтобы засыпать под колыбельную. А Хэнк и подумать не мог, что Коннор выучил их настолько много. Потому что каждый вечер перед сном омега начинал петь совершенно новую песню. Да такую, какую Хэнк раньше никогда в жизни не слышал. Он умиротворенно смотрел, как Коннор гладит свой большой живот и тихо напевает, порой прерываясь, когда Коул начинал толкать его ножками изнутри.  — Ты думаешь он слышит? — спросил Хэнк в один из таких вечеров, прижавшись макушкой к омежьему плечу.  — Конечно слышит, — отозвался Коннор, не переставая поглаживать живот. — И успокаивается, когда я ему пою. Он уже всё понимает.  — Я тоже успокаиваюсь, — признался Хэнк, целуя омегу в плечо.       Коннор порой очень уставал, ведь вынашивание малыша — особенно альфы — отнимало много сил. И Хэнк всегда готов был таскать своего омегу по квартире на руках, чтобы не давать ножкам болеть. Готов был целовать и лелеять. Мыть животик в ванной, а перед сном прикладывать к нему голову, чтобы почувствовать, как их сын бодрствует. Он и словами не мог передать, насколько сильно ждёт его появления. Считает каждый день до срока, названного врачом. Хэнк надеялся, что уже ничего не сможет омрачить эту жизнь. Ничего. Но трудности — это как снег на голову среди жаркого июля. Их никто никогда не ждёт.

***

 — Хотел бы я поехать с тобой.       В тот день Хэнка вызвали на работу с самого утра. И, по иронии судьбы, так совпало, что именно в этот день у Коннора должно было быть УЗИ. Последняя проверка перед наступающими родами, чтобы подстраховаться и лишний раз не беспокоиться о здоровье ребёнка. И, несмотря на то, что Хэнк очень хотел увидеть Коула ещё хоть раз, перед тем, как тот наконец появится на свет, у судьбы-злодейки появились совсем другие планы.       Если бы он пошёл, всё могло быть иначе.  — Всё будет хорошо, — сказал Коннор, натягивая на огромный живот кофту. — Хэнк, у тебя ещё будет время им налюбоваться. Через две недели встретитесь лично.       Хэнк лишь вздохнул, но, соглашаясь с услышанным, кратко кивнул, чмокнув Коннора в нос. После он, помогая омеге спуститься, проводил его к машине, беспокойно останавливаясь всякий раз, как тот тяжело вздыхал. Проверил заряд на телефоне, помог Коннору усесться на кресло и наконец довёз его до больницы, возле которой взял обещание: звонить сразу, если что-то случится. Коннор только хмыкнул — что, в теории, могло случиться? Никаких предпосылок для переживаний не было, ровно как и признаков преждевременных родов. Коулу в своём обиталище ещё сидеть две недели — не меньше. Зачем лишний раз беспокоиться и нагонять на себя панику? Но Хэнк всё равно волновался, словно предчувствовал беду. Он напоследок вновь приложил руку к большому животу, медленно погладив его, после чего, постаравшись успокоиться, помахал своему омеге и отправился на работу.       Как и предполагалось, Коул рос не по дням, а по часам. Глядя на его фигурку, красующуюся на экране аппарата УЗИ, Коннор чувствовал, как его сердце потихоньку тает. Его сын был таким маленьким. Таким беззащитным. Хотелось уже поскорее прижать его к себе и зацеловать каждую ручку и ножку. И пусть пока было ещё рано судить, ведь ребёнок на экране был полностью чёрно-белым, Коннору казалось, что Коул полностью пошёл в Хэнка. Он был уверен, что когда тот родится, у него будут голубые глаза. Настолько голубые, какие, казалось, просто не могут быть у человека. Такие же, какие были и у Хэнка.       Видимо, Коул почувствовал, что о нём сейчас думают — что совсем неудивительно, учитывая, насколько активным мальчиком он был. А потому, без зазрения совести, он со всей силы пнул своей крохотной ножкой Коннора изнутри. Пнул так, что омега было вздрогнул. Его, как неопытного в этом плане родителя, порой пугали такие резкие телодвижения внутри живота. А вдруг это ненормально? Вдруг ребёнку больно? Но, судя по спокойствию врача, ничего страшного не произошло.  — Активный малыш, — улыбнулся тот, убирая аппарат в сторону. — Что же, всё проходит очень хорошо. Через две недели будем ждать вас уже в родильном. Второй папаша тоже придёт?  — А куда он денется? — усмехнулся Коннор, оттирая живот от липкого геля махровым полотенцем и подымаясь с кресла.       И он даже не шутил. Это решение принял Хэнк, когда внезапно увидел, какие муки испытывают омеги во время родов. А потому, будучи очень ответственным альфой, он заявил, что весь процесс будет держать своего любимого за руку. «Я с ума сойду от волнения, если останусь за дверью», — аргументировал он, не оставив Коннору вариантов. Да, сперва омеге не хотелось, чтобы его увидели в таком состоянии. Когда он будет кричать от боли, корчиться, материться, реветь и проклинать того же Хэнка. Но с другой стороны, рядом со своим альфой наверняка будет спокойнее. Особенно если тот возьмёт его за руку. К тому же, в том, чтобы вместе увидеть ребёнка, только-только появившегося на свет, было что-то прекрасное. Услышать его первый плач. Прикоснуться к мягкой коже.       Придерживая тяжёлый живот, Коннор собрался было вызвать такси и поехать назад домой. Переться на общественном транспорте с таким пузом никак не хотелось. Поправляя сумку на плече, он свернул из широкого холла в сторону лестничной площадки, попутно рассуждая о том, чем бы порадовать Хэнка на ужин. Мешкая между отбивной и куриными котлетами, омега остановился перед лестницей, после чего тяжело вздохнул. «Чёрт бы побрал лифты в этой больнице», — подумал он, прижав руку к животу и посмотрев вниз. Вечная напасть — ничего не работает, когда тебе это надо. И если подняться на четвёртый этаж было не так сложно, то спуститься — это целая проблема. Когда вес Коула, спящего в животе, мешает удерживать равновесие, любой шаг вниз превращается в целую проблему. Да, квартира, в который жил Коннор, также находилась в высотке, но, во-первых, там всегда работали лифты, а во-вторых, в крайнем случае, сильный Хэнк без проблем мог поднять его на руки и понести вниз по ступенькам. Но Хэнка, к сожалению, сейчас рядом не было, а потому пришлось справляться самому. Сглотнув слюну, Коннор сделал шаг на первую ступеньку.  — Эндрю, стой на месте! Я кому сказала?! Живо ко мне, маленький чертёнок.       Рядом с Коннором вниз по лестнице пронёсся маленький мальчик, что весело гоготал и бежал вперёд. Типичная ситуация — беременные женщины приходят на УЗИ с маленькими детьми, которым вот никак не нравится послушно сидеть на стуле и ждать, когда там их мамаше намажут живот гелем. И действительно, тут же рядом с Коннором очутилась женщина лет сорока. Судя по всему, всё ещё на маленьком сроке, ведь совершать резкие и быстрые движения для неё — это не проблема. Коннор даже специально постарался придвинуться поближе к перилам, чтобы дать матери поймать своё непослушное чадо.       Увидев своего ребёнка внизу, женщина, подобно кобылице, тут же рванула за ним, попутно запрокидывая за плечо сумку. И всё бы ничего, да только, не рассчитав собственные габариты, она со всей дури шибанула широким плечом по Коннору, что так невовремя разжал руку, перестав держаться за деревянное перило. В итоге, тяжёлый живот таки перевесил бедного омегу, который, не в силах удержать равновесие, сделал шаг вперёд. Увы, его носок миновал почти всю ступеньку и опустился на самый её край. Шаг. Ещё шаг. Неудачная попытка ухватиться рукой за перило. Хруст в области лодыжки. Всего пара секунд.       Лестница была достаточно длинной. Достаточно длинной для того, чтобы во время падения постараться вывернуть свою неповоротливую беременную тушу и упасть на бок или на спину. И если бы Коннор упал на спину, всё было бы хорошо. Коннор готов был упасть на спину, сломать позвоночник и остаться до конца своих дней инвалидом. Появись такая возможность, он готов был удариться затылком о твёрдый пол и получить сотрясение мозга. Сломать руку, ногу или рёбра. Разбить череп. Всё это не проблема. Коннор был готов пожертвовать любой частью своего тела. Ах, если бы он упал на спину, всё было бы хорошо.       Но он упал на живот.