Мы начнём сначала

      Коннор всегда отвечал на звонки. Всегда. Без исключений. И было совсем не важно, готовил ли он еду, принимал ванну или со всех ног спешил в магазин за продуктами. Новенький мобильник, который Хэнк подарил своему супругу на день рождения, находился у того под рукой при любых условиях, чтобы, в случае чего, можно было незамедлительно позвонить. Нет, не в скорую, — дай Боже до такого не дойдёт — но своему мужу, который в свою очередь был готов примчаться на помощь в ту же секунду. Да и потом, сам Хэнк, несмотря на всю свою рассудительность, начинал очень волноваться, когда был вдали от своего беременного омеги. Волноваться настолько, что, дай ему только повод, смог бы голыми руками сломать стену, вставшую у него не пути. Виной тому — чёртов инстинкт, что рвёт и мечет, призывая альфу защитить и уберечь свою пассию, вынашивающую его потомство.       Конечно, в их современных реалиях эти инстинкты, каким-то чудом не исчезнувшие в ходе эволюции, скорее мешали жить, нежели чем приносили мало-мальскую пользу. И, видимо, биология таки решила сжаловаться над бедными омегами, которых и так наградила дурящим ароматом, постоянными течками и шаткими нервами. Так что, пока те же беременные и счастливые омеги сидели дома и ждали появления ребёнка, их альфы начинали сходить с ума от волнения, когда находились вдали. Доходило до того, что некоторым, кому позволяла работа, приходилось брать неоплачиваемый отпуск, чтобы двадцать четыре на семь сидеть рядышком со своим любимым. Будь такая возможность у Хэнка, он сам бы с превеликой радостью остался в своей родной квартире, да только в полиции подобных поблажек попросту не существовало. Либо контролируй свои инстинкты и умей держать себя в руках, либо увольняйся и иди работать продавцом на рынок, где и требуй отпуск по причине собственной некомпетентности. И не то, чтобы Хэнку работа была важнее самого любимого человека, — двух, если быть точнее, — но зарабатывать, чтобы уже родившийся сын ни в чём не нуждался, всё же требовалось.       И тогда на помощь пришла идея с телефоном, который Хэнк подарил Коннору семь месяцев назад, когда тот праздновал свой двадцать второй день рождения. И попросил, чтобы устройство всегда было у омеги рядышком, дабы тот смог ответить на звонок. Тогда Хэнк очень боялся нарушить чужие границы и превратиться в собственника, портящего комфорт своей пары, но Коннор и не думал возражать. Не было никаких скандалов, криков или типичных «я в тюрьме что ли жить должен?». «Если тебе будет спокойнее, то я буду всегда носить его с собой», — сказал тогда омега, прижимая подарок к груди. К тому же, он сам прекрасно понимал, что жизнь бывает крайне непредсказуема, а помощь может понадобиться в самый неожиданный момент. Например, если закончатся деньги на продукты и нужно будет срочно звонить мужу, чтобы тот перекинул немного на карту. Или если понадобится куда-то заехать и что-то забрать. В любом случае, идея была проста и гениальна, да и, к тому же, решила целых две проблемы. И Коннор, понимающий важность ситуации, никогда не давал поводов для беспокойства. Он всегда отвечал на звонок после двух-трёх гудков. Всегда. Кроме сегодняшнего дня.       Хэнк очень хотел узнать, что сказал врач, наблюдающий за процессом беременности. Конечно, причин для переживаний не было, ведь во все прошлые разы, которые они посещали больницу вместе, омега был в полном порядке, но, как говорится, бережённого Бог бережёт. Сегодня был первый и единственный раз, когда Коннор пошёл к врачу один, и переживать лишний раз никак не хотелось, так что Хэнк позвонил ему сразу, как выдался обед. Надеялся услышать приятные новости о ребёнке и, может быть, примерный день родов. В чём, кстати, не было никакого смысла, ибо вещи они собрали ещё месяц назад, и те мирно покоились у порога в ожидании, когда в квартире раздадутся первые крики боли от начинающихся схваток. Как бы то ни было, сперва Хэнк вёл себя абсолютно спокойно и даже, придерживая плечом мобильник, успевал заполнять рабочую макулатуру. Но гудки шли, а ответа так и не следовало, отчего альфа начал немного переживать. Это был первый раз за все семь месяцев, когда Коннор не ответил на звонок.       Довольно нетипичное поведение, но Хэнк решил не торопиться с выводами и списал все свои опасения на бзик из-за инстинкта альфы. «Это не нормально», — сказал он сам себе, откладывая телефон в сторону. Контролировать своего омегу такой душной заботой — это не нормально. Мало ли, человек может не брать трубку по разным причинам. Может быть, вдруг Коннор просто отошёл в туалет? Ему что, и пописать без телефона уже нельзя? Ну или, возможно, он случайно поставил мобильник на беззвучный режим и уронил его за кровать, а теперь рыскает по всему дому и не может отыскать. Тоже вариант. Да и, в конце концов, Коннор мог просто уйти в магазин, а телефон оставить дома. Ведь так?       Не так. Да Коннор скорее ключи от квартиры забудет, нежели чем телефон, который у него всегда лежал в кармане. «Успокойся, идиота кусок», — рявкнул тогда Хэнк сам на себя и попытался взять волнение в руки. Паника никогда не приводила ни к чему хорошему, а работа полицейского не терпит нервозных приступов. Мужику уже тридцать четыре года, а ведёт он себя как четырёхлетний ребёнок, что остался один в центре города и не может позвать свою маму. Стоило расслабиться. Успокоиться. Глубоко вздохнуть и перезвонить чуть позднее, чтобы услышать, как Коннор, что, скорее всего, будет краснеть от стыда, начнёт оправдываться в трубку. Собственно, Хэнк так и поступил. Он подождал два часа, пытаясь отвлечься на другое дело и не загоняться по пустякам, после чего, оторвавшись от бумаг, вновь схватил телефон в руки и нажал на кнопку вызова. Затаив дыхание, принялся вслушиваться в гудки.       Ответа не последовало. Опять. Сколько бы Хэнк не ждал, он так и не смог дождаться. Даже проверил, вдруг у него самого какие-то неполадки и просто плохо ловит связь. Перезагрузил мобильник, вновь попытался дозвониться — всё тщетно. И, в теории, можно было бы предположить, что телефон у Коннора просто разрядился или случайно отключился, но в этом не было никакого смысла, с учётом того, что в таких случаях звонок сразу сбрасывается, а оператор бездушным голосом просит перезвонить позднее. «Ты просто себя накручиваешь», — продолжал повторять Хэнк, хотя уже сам понимал, что всё не так просто. Он бы не волновался столь сильно, будь Коннор на четвёртом или хотя бы пятом месяце беременности. Но ведь уже восьмой! В это время ему как никому другому нужны помощь и поддержка. И как бы не хотелось бросить работу и рвануть домой, чтобы убедиться в том, что всё в порядке, Хэнк продолжал заниматься своими делами и старался не забивать голову ерундой. Не забивать ерундой. Не забивать ерундой… Он смирился с полнейшим игнором и начал лишь слать смс-ки: «Коннор, папочка переживает. Позвони, как прочитаешь моё сообщение». «Вы не хотите ничего вкусненького? Скажи мне, я куплю после работы». «У вас всё хорошо? Я волнуюсь, зая. Пожалуйста, позвони».       Но входящего звонка так и не последовало, ровно как и ответной смс-ки. А Коннор никогда бы не оставил без ответа, в каком бы месте он не находился. Хотя бы минимальное «я позвоню попозже» отправить да мог. Потому, под самый конец рабочего дня, Хэнк распереживался ещё сильнее. Он еле досидел до вечера, а его нервы стали шалить настолько, что вся документация, попавшая в руки хотя бы раз, ложись на стол уже будучи немного измятой. И когда стрелка часов соизволила доползти до восьми, Хэнк тут же пулей метнулся домой, надеясь, что ничего серьёзного не случилось. Вроде как даже чуть было случайно не сбил на дороге человека. Мигом поднялся на этаж и, едва не сломав ключами замок, открыл дверь и бросился в квартиру. Обыскал каждую комнату, десять раз позвал по имени и на кой-то хрен заглянул в шкаф, но Коннора так и не отыскал. Ни его самого, ни записки, что он ушёл в магазин или ещё куда. И Хэнку это не понравилось.       Наверное, любой другой нормальный муж не стал бы попусту сотрясать воздух, а просто сел, успокоился и подождал омегу дома. Возможно, позвонил его друзьям. «У Коннора нет друзей». Родственникам. «Родители Коннора ненавидят». Может быть, опросил бы соседей. «Всем плевать». Хэнк ждать не собирался. Да пусть его назовут паникёром и тютей — он слишком беспокоился. И его беспокойство уже не исчезнет, пока он воочию не убедится, что поводов для волнений нет, а Коннор в тепле и безопасности. А если понадобиться, альфа был готов перерыть весь город и поднять на ноги все службы спасения, какие только знал, включая пожарных. Он и правда готов был до такого дойти. Но, перед тем, как объявлять розыск, решил заехать в то место, где последний раз сам оставил своего омегу. В больницу.       Врачи — это прекрасные люди. Особенно те, что следят омегами вынашивающими потомство. Почему? Да потому что сами омеги делятся с такими врачами всеми сокровенными вещами. Говорят о том, о чём не могут сказать собственным альфам, в силу того, что тем неприятно слышать о всяких мерзких вещах. Хэнк в их число не входил и всегда интересовался у Коннора, как тот себя чувствует и есть ли у него какие-нибудь жалобы. «Что-что? Побаливает матка? Давай, садись, рассказывай, в каком месте, как сильно и как долго?» Да, Хэнк был очень заботливым мужем, но это не означало, что Коннор не может делиться личными вещами со своим врачом. Возможно, что он даже сказал тому, куда собирается направиться после осмотра. Во всяком случае, Хэнк на это надеялся. Потому что, если не врач… тогда кто?       Больница встретила нового посетителя в привычной ей суматохе. В той самой странной атмосфере, в которой друг с другом граничили постоянная спешка и томительное ожидание. Несмотря на то, что был уже вечер, десятки человек стояли в длиннющей очереди в регистратуру, пока врачи туда-сюда сновали рядом. Но стоило проделать небольшой путь и завернуть в особое отделение, построенное специально для приёма беременных омег, как суматоха сменилась на абсолютную тишину. Что было очень кстати, ибо буквально в ещё в нескольких метрах за стенами находилось родильное. И слышать чужие крики, наполненные болью, ужасом и матами, Хэнку не очень-то хотелось, ибо он от волнения сам готов был начать сквернословить. Конечно, Коннора постигнет такая же неприятная участь, но, как говорил один умный человек, — царство ему небесное — «лучше обделаться во время шторма, чем от прогноза погоды».       Хэнк позволил себе усмехнуться и хотя бы на секунду забыть о сводящем с ума беспокойстве, после чего поспешил вверх по лестнице. Шаг, шаг, шаг. На третий этаж, где и располагался нужный кабинет, в котором доктор по имени Ричард Гриффин всегда принимал пациентов. Почему именно Гриффин? Ну, он сам по себе был очень приятным мужчиной, знающим своё дело и дающим дельные советы. Когда Хэнк приходил сюда в последний раз, врач даже порекомендовал ему поучиться правильно дышать, чтобы помогать своему омеге, когда у того начнутся схватки. Хэнк ещё посмеялся, мол, а какой ему то смысл учиться дышать, но быстро стёр улыбку с лица, поймав на себе серьёзный взгляд. Рональд Гриффин очень серьёзно относился к своему делу, а потому, если он что-то да и советовал, то стоило попридержать ужимки и последовать совету.       Постучавшись костяшкой пальца по двери и услышав уже знакомое «войдите», Хэнк проследовал в кабинет. Доктор Гриффин сперва не обратил на него абсолютно никакого внимания, продолжая делать какие-то заметки в своих листах. Лишь кратким кивком пригласил сесть на стул, стоящий рядом. Что-то отметил у себя, поправил очки на переносице, а после наконец соизволил посмотреть на пришедшего человека. И Хэнку не понравилось то, как на него отреагировали. С каким лицом.  — Ми-мистер Андерсон? — Врач поперхнулся, а ручка в его руках начала крутиться меж пальцев. — Добрый вечер.  — И вам добрый, мистер Гриффин, — поздоровался Хэнк, стараясь не обращать внимания на странное поведение врача. — Я ищу Коннора. Уже так поздно, а он до сих пор не вернулся домой. Трубку тоже не берёт. Я хотел узнать, не говорил ли он вам, куда пойдёт после осмотра?       Ох, как же Хэнку не нравилась эта реакция на его слова. Стоило ему упомянуть Коннора, как доктор, всегда отличавшийся своим хладнокровием, тут же потупил взгляд и принялся разглядывать что-то на полу, словно боялся посмотреть в ответ. Ручка в его пальцах не переставала крутиться, а между бровей залегли морщины, отчего казалось, что и без того взрослый Рональд набрал ещё десять лет сверху.  — Коннора? — Врач предпринял довольно фальшивую попытку сделать вид, что он задумался. — Да, он приходил сегодня утром. На осмотр. На осмотр приходил.  — Я так и сказал. — Хэнк не таким знал доктора Гриффина. Он знал его как человека с поставленной речью, умеющим дать очень дельный совет. А тут разнервничавшийся врач не смог выстроить одно единственное предложение, которое пришлось разбить на три.  — Послушайте, — Рональд всё же соизволил поднять глаза, — вы выглядите уставшим. Знаете что, а давайте я дам вам таблеточек. Витамины. Очень помогают взбодриться. Полезные такие.       Не дожидаясь ответа, он тут же вскочил с места и рванул к шкафчику, в котором, судя по всему, хранились таблетки разного предназначения. И всё бы ничего, да только Хэнк был далеко не дураком. Он понимал, что что-то не так. Понимал, что Гриффин старается отвлечь его внимание от разговоров о Конноре. Издевается или играется, не суть важно. Так делать было нельзя. Нельзя, потому что Хэнк готов был поклясться, что ещё немного и он начнёт седеть от волнения. И тогда уже никакие витамины не помогут.  — Скажите мне. — Видит Бог, Хэнк не хотел этого делать. Он никогда так не делал и не собирался. Но сейчас пришлось. Пришлось зарычать, выпуская наружу сущность альфы. — Где Коннор? Не дурите мне голову, доктор. Мне сейчас не до шуток.  — Понимаю, — ответил Рональд, мигом прекратив рыться в шкафчике с таблетками. Он вновь посмотрел Хэнку в глаза, но с такой болью и отчаянием, что у альфы мигом испарилась вся агрессия. — Коннор сейчас в больнице. Спит в палате.       В ту же секунду у Хэнка сердце пропустило один удар, а лицо перекосило от негодования. Такое случается, когда ты начинаешь испытывать сразу два разных противоречивых чувства. Хэнк был рад узнать, что Коннора, благо, никто не похитил, и сейчас он спит. Но почему в палате? Почему не поехал поспать домой? «Неужели, начались преждевременные роды?» — подумал Хэнк, но тут же отбросил эту мысль, посчитав её неверной. У Коннора не было проблем со здоровьем. Ровно как и с Коулом. Сколько бы они не приходили к врачу, тот всегда радовал хорошими анализами. А дома Коннор пил специальные витамины. Что он, что Коул — это два самых здоровых человека в этом мире.  — Что с ним? — выдавил из себя альфа, чувствуя, как у него от волнения начали трястись руки.  — Пройдёмте за мной, — только ответил врач, а отчаяние на его лице стало ещё более удручающим. — Я расскажу вам по дороге.       После этих слов доктор Гриффин последовал из кабинета, а Хэнк, до сих пор не веря в услышанное, поспешил за ним на онемевших ногах. Оступился, ударился плечом о дверной косяк и чуть не врезался в стену — настолько он потерял связь с реальностью. Единственное, что не давало ему окончательно сойти с ума от волнения, это шаткая вера в то, что ничего серьёзного не случилось. Что Коннора, наверное, просто положили в палату для сохранности. Это нормально. Так делают со многими беременными омегами, которым скоро рожать. Это лишь врачебная осторожность. Правда, будь это так, доктор Гриффин сказал бы об этом сразу, как только Хэнк пришёл, а не стал бы заговаривать ему зубы и предлагать всякие таблетки, выдавая их за витамины.  — Что с Коннором? — Этот вопрос Хэнк повторил лишь тогда, когда они с доктором спустились вниз по лестнице. Да и то, потому что ему не нравились воцарившееся молчание и серьёзная физиономия Рональда. Не нравились до такой степени, что вопрос был задан с очередным рыком.  — С Коннором всё хорошо. Относительно хорошо, — ответил врач, не поворачивая головы и продолжая шагать вперёд. — Несколько ушибов, царапин. Вывих левой ноги. По-мелочи, в общем.  — В каком смысле? — Не понял Хэнк. Нет, не потому что он не знал, что такое вывих, а потому что не мог понять, откуда это взялось. Ещё же утром всё было нормально. Да и с вывихом, вроде как, никто в больницу и не кладёт. Альфа даже попытался представить эту картину, на которой больной пузатый Коннор лежит на больничной койке с бинтом на ноге, но его иллюзии быстро нарушила суровая реальность.  — Видимо, этим утром ваш супруг не смог устоять и упал с лестницы, — поставил перед фактом Гриффин, кивая в сторону одного из лестничных пролётов. — Пролетел несколько ступенек. Приземлился на живот.  — Что? — Хэнк остановился. Ему показалось, что мир на секунду содрогнулся. Что произошёл мощный толчок, из-за которого и пол, и стены, и потолок сотрясались. Может так и было. А может это пошатнулся сам Хэнк. Кто уже знает? Доктор Гриффин же, заметив, что следовавший за ним альфа замер в ступоре, остановился и сам, после чего развернулся на девяносто градусов. И по его взгляду стало понятно, что больше он не собирался играть в доброго дяденьку и пытаться отвлечь Хэнка от темы. Теперь он решил говорить факты в лицо, а сможет ли собеседник их принять — это совсем не важно.  — В результате удара живота об пол, началась преждевременная отслойка плаценты, что спровоцировало начало ранних родов. — Доктор Гриффин наклонил голову, а его очки сверкнули от попавшего на них света. — Мы сделали всё, что было в наших силах, чтобы спасти ребёнка, но от удара началось внутреннее кровотечение. Случился выкидыш.       Что испытывают люди, которых внезапно и сильно бьют по голове чем-то тяжёлым? Темнеет ли у них в глазах? Хочется ли закричать? Хэнка вот никогда никто не бил. Ни разу. Он был точно в этом уверен. Однако, если так, то почему он начал испытывать схожие симптомы? Тело начало самопроизвольно дрожать, в глазах поплыло, а в ушах запищало. Да ещё так громко, что казалось, будто звук пытается просверлить мозг. Хэнку казалось, что если его хоть кто-нибудь легонько толкнёт, пусть даже ребёнок, то он плашмя рухнет на пол, подобно вырванному с корнем дереву. Да ещё и глаза начали слезиться с такой силой, словно собирались вот-вот вытечь из глазниц. Тогда Хэнк повернул голову в сторону, проверяя, может ли он ещё ориентироваться в пространстве и не сошёл ли с ума. Ответ оказался отрицательным. В обоих случаях.       «Случился выкидыш». Эти слова вновь ярким огнём вспыхнули в голове, а перед глазами предстала самая мерзкая и самая блевотная картинка, какую только можно представить. Настолько мерзкая, что, благодаря резко вскочившему давлению, произошёл рвотный рефлекс. И Хэнк был рад хотя бы тому, что после обеда в полицейском участке он в рот и маковой росинки не взял, иначе не смог бы отделаться лишь одним желудочным соком, что на десять секунд заполнил собой рот и полился обратно по пищеводу. Пришлось прижать к лицу руку, чтобы не извергнуть его на больничный пол.  — Вы в порядке? — Доктор Гриффин поспешил к Хэнку и положил руку ему на спину, стараясь утешить. — Вам нужна помощь?  — Порядок, — сказал Хэнк, сдерживаясь из последних сил, чтобы не начать орать и разбивать кулаками стёкла. И сдерживала его от этого лишь одна единственная мысль — Коннору сейчас в разы хуже. — Мне нужно… к нему.  — Лучше не стоит. — Несмотря на то, что Хэнк не назвал имя, врач понял его и без лишних слов. — Нам пришлось вколоть Коннору несколько кубиков аминазина, чтобы избавить от приступов паники. Сейчас он спит, но может вновь впасть в истерику, когда проснётся.       Услышав это, Хэнк почти было не завыл от безысходности. Да, он сам сейчас чуть не сходил с ума от горя, но ведь он был альфой. Сильным созданием, которое должно быть опорой для своей пары. Страшно представить, что испытал и что пережил Коннор, потерявший ребёнка, которого вынашивал внутри себя восемь месяцев. Что ему ещё предстоит испытать…       Впрочем, вечно держать Коннора в палате тоже не могли. В какой-то момент он должен был отойти от лекарств и начать потихоньку просыпаться. И Хэнк решил, что его священный долг — это оказаться рядом, чтобы поддержать и успокоить. Хотя, «поддержать» — это та ещё задача, потому что Хэнк сам сдерживался из последних сил, чтобы не дать волю эмоциям. Они ведь столько готовились. Столько ждали этого ребёнка, который вот-вот должен был появиться на свет. Столько вещей, игрушек и детской одежды было куплено. Столько усердия, чтобы превратить маленькую комнатку в детскую. Коул был самым желанным мальчиком в этом свете. А теперь его больше не было. И Хэнк больше никакой не папа.       Доктор Гриффин, не сумев переубедить Хэнка, лично проводил в палату, предварительно попросив не пытаться разбудить Коннора самостоятельно. И позвать врачей сразу, как только он очнётся, чтобы они могли проследить за ним, ибо после такой трагедии у того было нестабильное психическое состояние. Лишь одно неверное слово или действие, как может случиться беда. Когда омега теряет желанного ребёнка — это всегда горе. И приходится вкладывать немало сил, чтобы помочь ему продолжить жить дальше. Доктор Гриффин рассказал страшные истории о том, как многие омеги, не в силах пережить утраты, пытались с собой покончить. Но в их случае всё было ещё печальнее, чем у Коннора, потому что обычно альфы отказываются от таких омег, перестав видеть в них возможность для продолжения рода. А с учётом того, что у Коннора больше никого не было, только Хэнк мог помочь ему продолжить жить.       В больничной палате было прохладно, хотя ни кондиционера, ни открытых окон не виднелось. Лишь пара кроватей, тумбочек и высоченная капельница. А сам Коннор был таким маленьким… Настолько маленьким, что Хэнк сперва его не признал. Он не поверил собственным глазам и начал сомневаться в реальности. А всегда ли Коннор был таким маленьким? Таким худеньким? Или разница видна лишь по той причине, что взгляд не приковывался к большому округлому животу. Хэнк не знал, что именно произошло с Коннором в те страшные мгновения, но синяки под закрытыми глазами и растрёпанные волосы уже о многом говорили. От руки к капельнице велась длинная силиконовая трубочка, а на левой лодыжке растянулся эластичный бинт, какой обычно накладываются при вывихах.       У Хэнка вообще было много времени, чтобы внимательно осмотреть спящего омегу. Посмотреть на лицо, пальцы, ключицы, и понадеяться, что тому сейчас снятся очень сладкие и мирные сны, ведь по пробуждению начнётся настоящий кошмар. Кошмар, наполненный страхами и болью. Но винил ли Хэнк Коннора за случившееся? Нет! И не думал винить. Потому что Коннор в этой ситуации был нисколько не виноват. Упасть с лестницы может каждый — в этом нет ничего необычного. Наоборот, в этой ситуации Хэнк даже больше винил себя, что не проявил осторожность. Что отпустил Коннора совсем одного, зная, как сильно ему нужна поддержка и помощь. Стоило лишь немного проявить свою чёртову альфову натуру. Рычать не на лечащего врача, а на Коннора, дабы не отпустить его одного. Будь Хэнк лишь немного сильнее и увереннее, то сейчас Коул был бы жив. Возможно, они бы сходили на приём на следующий день, а после всей семьёй возвращались обратно домой. Всё так и было бы, но у Хэнка не хватило решительности, что в итоге и привело к печальным последствиям.       Альфа просидел в палате три часа. Копался в своих мыслях, размышлял о будущем и просто смотрел на спящего омегу. В конечном итоге, несмотря на всё случившееся, он был хотя бы счастлив тому, что Коннор сам остался жив. Ведь какова была вероятность, что при падении с лестницы он мог разбить себе голову? Или полученные травмы вызовут осложнения, что привели бы к гибели. Потому Хэнк готов был поклясться — смерть Коннора он бы не пережил. Сразу бы пустил себе пулю в лоб или вздёрнулся на ближайшем дереве. Впрочем, способов суицида было множество — выбирай, не хочу. Всё же Коннор был главным сокровищем его жизни и стоило больше беречь его.       И стоило вновь подумать о Конноре, как его худенькая ручка шевельнулась. Медленно так, почти незаметно. Хэнк сперва подумал, что ему просто почудилось, но когда понял, что не ошибся, то сразу приподнял свою уставшую голову и посмотрел на омегу, что приоткрыл свои сонные глаза и принялся вглядываться в потолок. Проморгался. Пошевелил пальцами. Начал внимательно рассматривать что-то на покрашенном побелкой потолке. А после заметил сидящего рядом с ним понурого альфу. «Что ты делаешь, Хэнк?» — подумал тот, когда понял, насколько его лицо ужасно. Насколько оно отражает на себе последствия случившейся трагедии и только портит ситуацию. А потому, чтобы не травмировать только что проснувшегося Коннора ещё больше, Хэнк натянуто улыбнулся.  — С пробуждением, соня, — его слова дрожали так явно и так болезненно, что пришлось ущипнуть себя за запястье, дабы держать самого себя в руках. Но, если говорить честно, Хэнк готов был разреветься прямо здесь и прямо сейчас, от нахлынувших на него чувств. От того, насколько спокойным выглядит Коннор, который, видимо, ещё не до конца осознал, что вообще случилось.  — Хэнк? — Коннор приподнял руку и протёр сонные глаза, после чего улыбнулся в ответ. — Ты уже вернулся с работы? Прости, я, наверное, успел задремать. Не поверишь, но мне приснился страшный сон…  — Коннор, — Хэнк хотел было закрыть тему. Попытаться удержать улыбку на чужом лице хотя бы ещё немного, но быстро понял, насколько глупой была эта затея. Так или иначе, не заметить отсутствие беременного пуза было невозможно, ибо это не какая-то мелочь, вроде потерянного браслетика дружбы или маленького колечка. Хочешь — не хочешь, а в глаза бросится. И как бы Хэнк не старался отвлечь Коннора, пытаясь завести разговор на другую тему, тот всё-равно рано или поздно заметит.  — Это был настоящий кошмар. Знаю, ты посчитаешь меня слишком впечатлительным и глупым, но я правда очень испугался. Не поверишь, но мне приснилось… — Коннор, видимо всё это время не замечая ни окружения, в котором оказался, ни уличной одежды мужа, по привычке (как всегда делал утром после пробуждения) опустил руку вниз, а его ладонь прижалась к животу. К маленькому животу. — Словно я потерял…       В ту же секунду его лицо, выражавшее ранее полное спокойствие и сонливость, вытянулось от ужаса. Глаза потемнели от страха, а губы приоткрылись в безмолвном вопросе. И не успел Хэнк ничего сделать, как омега, не замечая иглы от капельницы в своей руке, резко вздрогнул и сдёрнул с себя одеяло, откинув его на пол. И в то мгновение его глаза впились в собственный живот. В абсолютно нормальный маленький живот. В абсолютно пустой.  — Коннор, пожалуйста. — Хэнк, чтобы попытаться сгладить углы, хотел было положить руку омеге на плечо. Успокоить и поддержать. У него это не получилось, потому что Коннор шарахнулся от неё так, как если бы ему протянули страшную ядовитую змею.  — Я… я… — не смог выдавить он, а его глаза вмиг стали мокрыми от слёз. — Хэнк, я…       Но Коннор фразу так и не закончил. С каждой секундой до него доходила суть произошедшего, а отрывки воспоминаний, принятые за кошмары, стали превращаться в реальность. Коннор начал дрожать. Коннор начал глубоко дышать. Коннор совсем перестал моргать. А когда пик его отчаяния наконец наступил, то омега тут же запустил тонкие пальцы в свои каштановые волосы, а по больничной палате раздался громкий пронзительный крик. И нет, Коннор кричал не потому что боялся или потому что у него что-то болело. Коннор кричал, потому что иначе он не мог выразить свои эмоции. Как ребёнок, что не умеет говорить и пытается передать собственные желания через оглушающий плач. И, как бы Хэнк не старался, он не мог успокоить своего омегу, ибо тот ничего не слышал и ничего не видел. Толкался, шарахался и сильно дрожал. Успокоить его смогли разве что подоспевшие врачи, вколовшие очередную дозу аминазина и уложившие Коннора обратно в постель.       Наверное, именно в тот момент Хэнк и понял, в какой Ад превратиться их совместная жизнь. Та самая прекрасная жизнь, в которой каждый день начинался с двух романтичных поцелуев — один в губы Коннору, а второй в животик. Та самая жизнь, в которой два счастливых родителя отсчитывали каждый день до появления малыша. Та самая жизнь, в которой никогда не было ни ссор, ни препираний, ни взаимной ненависти. Конечно, опускать руки и превращаться в настоящую свинью, поставившую крест на любимом человеке, как делали многие альфы в таких случаях, Хэнк не собирался и готов был приложить все должные усилия, дабы пережить этот период и помочь Коннору вновь начать чувствовать себя прекрасно.  — Ему нужно время, — сказал как-то доктор Гриффин, вновь что-то записывая у себя в документах. — У него посттравматическое стрессовое расстройство. Проблемы с психикой, если выражаться точнее.  — С ним всё будет в порядке? — спросил Хэнк, искренне надеясь, что его омега пойдёт на поправку. Самым главным для него сейчас было — это услышать обнадёживающий диагноз. Что-нибудь про полезные лекарства или особые физические упражнения. Вот только врач понял этот вопрос по-своему.  — Тяжело сказать, — ответил Рональд, что-то прикидывая в голове. — Ранения были очень серьёзными. Пока говорить рано, но высока вероятность, что больше он не сможет дать потомство.  — Я не об этом, — рыкнул Хэнк, хотя от сказанных слов лучше не стало. У Коннора случилась травма — как физическая, так и ментальная. И в первую очередь надо волноваться о его здоровье, а не думать о том, сможет ли он вновь приносить потомство. Коннор — это человек, а не блядская сука для вязки.  — А, я прошу прощения, — извинился Гриффин. — Просто многих альф репродуктивный вопрос всегда волнует в первую очередь. Я очень часто сталкивался со случаями, когда от омег уходили их партнёры.  — Я - не частый случай, — ответил Хэнк, хотя глубоко в душе он был полностью согласен с доктором. Так уж вышло, что при работе в полиции, видеть трупы омег, решивших покончить с жизнью после горькой утраты — не такая уж и редкость. Мир, в котором они живут, пусть и технологичен, но очень суров, а бесплодный омега — это чаще всего одинокий и никому ненужный омега. Любовь любовью, но большинство пар в первую очередь ставят для себя приоритет в виде потомства. И расходятся, когда один из них не способен его давать. Что касается самого Хэнка, то полюбил он Коннора чистой любовью. И бросать его никогда не решится. — Коннору придётся пройти долгую терапию, — ответил врач, кивая на настенный календарь. — Но он ещё молодой, так что вполне сможет отойти от этого. Сейчас вы должны предоставить ему максимальную заботу и поддержку. Не давайте винить себя в смерти ребёнка, почаще радуйте подарками и покажите, что жизнь не заканчивается. В лучшем случае уже через месяц он начнёт приходить в норму. В худшем могут потребоваться годы. Но я уверен, что если вы постараетесь, то преодолеете все проблемы. Звоните мне в случае чего. Я всегда готов оказать помощь.       Хэнк кивнул и взял клочок бумаги с номером, который ему написал врач. Конечно, ситуация казалось непростой, но помочь Коннору вновь стать счастливым — дело долга. И Хэнк готов убиться, но выполнить, потому что, кроме него, у Коннора больше никого нет. Абсолютно никого…

***

День первый

      Через неделю — долгую и трудную неделю — Коннора выписали. И несмотря на случившуюся трагедию, Хэнк старался держаться с силами и не давать волю эмоциям. Да, ему было больно. Да, порой хотелось выть от горя и в кровь разбивать кулаки об стену, но если он — опора и глава семейства — будет также ходить с понурым лицом и держать вечный траур по не родившемуся ребёнку, то Коннору от этого станет только хуже. А он, в отличии от Коула, всё ещё жив и всё ещё нуждается в заботе и уходе. Как увядший цветок, который нужно постоянно поливать. А потому первое, что сделал Хэнк перед тем, как забрать своего омегу из больницы, — это избавился ото всех купленных игрушек, заботливо разложенных по квартире. Запихнул их в пакет и скинул его в детскую комнату, куда также побросал всякие бутылочки, подгузники и прочую дребедень, приобретённую к рождению малыша. Теперь их квартира вновь походила на то уютное гнёздышко, каким являлась девять месяцев назад, когда они ещё и не планировали ребёнка.       После выписки Коннор больше не психовал. Он не истерил, не бросался в слёзы и не пытался причинить себе боль. И, казалось, хорошая причина для маленькой радости, но всё было не так. Держаться Коннору помогали лишь таблетки, выписанные доктором Гриффином. При том все они были разные и не давали омежьим чувствам взять верх над разумом и вновь броситься в истерику. Что-то от депрессии, что-то с эффектом снотворного, а что-то для нервов. Горстка разноцветных капсул, какие нужно было запивать водой перед завтраком и ужином. Благо, их не требовалось принимать постоянно — лишь до тех пор, пока Коннору не станет хоть немного лучше, и он не сможет сам контролировать свои эмоции.       Пичкать человека химикатами, чтобы заставить его перестать слишком много думать — это неправильно. А потому сперва Хэнк был категорически против всех этих препаратов, да только его сразу предупредили, что без таблеток Коннору станет ещё хуже. Не ровен час, когда Хэнк будет на работе, он может загнаться настолько, что начнёт сам себе причинять боль. «Представьте, что вас каждую секунду тычат чем-то острым прямо в сердце, — сказал доктор, постучав указательным пальцем по грудной клетке Хэнка. — Без остановки и перерывов. Больно так, неприятно. И никуда вы от этой боли не сможете спрятаться. Единственное, что останется, — это заглушать её нанесением увечий. Резать себе руки или пойти дальше, и спрыгнуть с крыши, чтобы больше не мучаться. Приятно? И Коннор без таблеток будет испытывать весь этот спектр эмоций несколько недель как минимум». Что же, этот аргумент звучал вполне весомо.       Приехав в больницу, Хэнк было Коннора сразу и не признал. Он какое-то время с волнением оглядывался по сторонам и пытался найти своего омегу, пока наконец не понял, что тот понурый, бледный и измученный паренёк, сидящей на скамейке возле центрального входа, и был его омегой. От розовых щёк и яркого взгляда не осталось и следа, а два тёмных синяка залегли под уставшими глазами. И, что было не менее заметно, на его лице отсутствовали какие-либо эмоции. Словно это был и не Коннор, а лишь большая и реалистичная кукла, какая теперь должна была играть роль мужа Хэнка. Она не улыбалась, она не плакала и не сердилась. Она просто сидела и смотрела вперёд. И даже когда сам Хэнк подошёл к своему омеге и попытался помочь подняться на ноги, тот невольно поддался, словно и сам не хотел уже как-либо двигаться. Лишь молча пялился вперёд и не проронил ни слова, пока они ехали домой.  — Тёплая сегодня погода, правда? — Это был первый вопрос, который задал Хэнк, когда наконец привёз Коннора в квартиру и, встав на колени, принялся развязывать шнурки на его кроссовках. — И ветерок приятный. Скажи же.       Впрочем, разговоры о погоде и здорового человека выведут из себя. Что может быть тупее, чем услышать от собеседника: «Что-то на улице морозит»? Может поэтому Коннор и не ответил. А может просто не услышал сказанного. А может слушать и не хотел. Никак не отреагировав на начало диалога, он лишь посмотрел на Хэнка своими стеклянными глазами. Настолько стеклянными, что у альфы сбилось дыхание. Складывалось ощущение, что эти самые глаза Коннору и не принадлежат. Что где-то в больнице их украли, а когда врачи заметили, то не придумали ничего лучше, кроме как сбегать на рынок и купить искусственные камни у продавца игрушек. Помыли, раскрасили и вставили в омежьи глазницы. И лишь поэтому они выглядят столь фальшиво.  — Малыш, хочешь, мы съездим куда-нибудь отдохнуть? — Не унимался Хэнк, стараясь любыми способами достучаться до Коннора и не дать тому уйти в себя. — Куда угодно. Хочешь во Францию? Или куда-нибудь на море? Говори, я согласен на всё. Возьму на работе отпуск, и мы вместе махнём куда-ни-…  — Скажи, Хэнк, — внезапно подал голос омега, а его чёрные, похожие на две ямы зрачки дёрнулись в глазницах. — Ты теперь меня бросишь?  — Что? — Хэнк не поверил своим ушам. Хотел было возмутиться, но быстро сориентировался и попытался улыбнуться, как если бы услышал шутку. — Что за глупости? С чего я должен тебя бросать?       Но Коннор отреагировал не сразу. Складывалось ощущение, что услышанная информация поступала в его голову с запозданием. Требовалось время на то, чтобы слова сперва уложились в мозгу, после чего их суть очень медленно начала откладываться в сознании. Так медленно, как если бы их печатал струйный принтер. Потому Коннор ещё десять секунд молча и не моргая таращился на Хэнка, после чего — очень пугающе и неестественно — приподнял свои белые исхудалые руки и прижал их к животу.  — Я убил нашего ребёнка. — Стеклянные глаза омеги наконец засияли. Но не от нахлынувших эмоций, а от накативших на них слёз. — Я не смог исполнить свою единственную функцию в жизни. И, скорее всего, больше не смогу. Я бесполезен.       Доктор Гриффин говорил, что обязательно наступит фаза, в которой Коннор начнёт винить себя в случившейся трагедии. Как и любая мать, что не смогла уберечь ребёнка. А с учётом того, что многие альфы и правда оставляют своих омег одних, когда больше всего тем нужны, вопрос нельзя было назвать неожиданным. Но Хэнку и думать было мерзко о том, чтобы отвернуться от Коннора в такой момент. Он выбрал его, потому что влюбился. Влюбился в его красивые карие глаза, в его замечательный смех и добрую улыбку, в его вечные нравоучения и добрые шутки, в его сильный характер и искренние эмоции. Хэнк выбирал не личный маточник, а доброго друга и любящего мужа. И трижды ему было плевать, способен ли Коннор рожать или нет. Прожить без детей? Да без проблем. Надо будет — усыновят. А если Коннор не захочет, то они до конца своих дней будут довольствоваться лишь компанией друг друга. А потому, без зазрения совести, Хэнк честно ответил:  — Коннор. — Он вытянул руки и сжал чужие холодные ладошки. — Это была случайность. Ты в этом совсем не виноват. Послушай меня. Я люблю тебя больше собственной жизни. И я ни в коем случае тебя не брошу и не оставлю одного. И как после всего, что мы с тобой вместе пережили, ты смеешь называть себя бесполезным? Без тебя моя жизнь была бы одинокой и грустной.  — Это моя вина. — Не унимался Коннор, а слёзы, навернувшиеся на его глазах, потекли по щекам вниз. — Если бы я упал на бок или на спину, Коул бы не умер. Это всё моя вина. Я-я… я всё испортил.  — Коннор, не вздумай винить себя. — Хэнк, медленно наклонившись, уложил голову Коннору на колени, подобно послушной собаке, пытающейся утешить хозяина. — Ты моё самое главное сокровище. И я уверен, что ты сделал всё от тебя зависящее. Пожалуйста, не плачь. Я тебя ни в чём не виню. И, что бы ты там не думал, я никогда не перестану тебя любить.       Смотреть на такого Коннора было очень больно. Настолько больно, что в тот момент Хэнк готов был пустить слезу вместе с ним. Вот правда, у него даже глаза начало покалывать, так что пришлось опустить голову вниз, сделав вид, что на полу есть что-то очень интересное. Хэнк не хотел казаться слабым, ведь если бы он дал волю собственным эмоциям, самочувствие Коннора могло только ухудшиться. Ни в коем случае нельзя было показывать, что альфе тоже тяжело от потери и он также морально травмирован. Нельзя. Иначе Коннор начал бы загоняться ещё больше, и тогда никакие таблетки не спасли бы. Единственное, что сейчас требовалось — это попытаться вернуть их жизнь в нормальное русло. И, как бы это не было тяжко, вычеркнуть из неё Коула Андерсона.       Хэнк постоянно старался Коннора как-нибудь развеселить или обрадовать. Сделать всё, чтобы на измученном лице вновь заиграла улыбка. Хотя бы один раз. Хотя бы на долю секунды. Он рассказывал анекдоты или смешные истории из жизни. Он покупал в магазинах подарки и вкусные десерты. Он включал на телевизоре интересные фильмы или юмористические телешоу. Постоянно обнимал, целовал и лелеял, да всё было бестолку. Всё равно что пытаться рассмешить стенку. И как бы Хэнк не старался, Коннор постоянно сидел понурый. Дошло до того, что он начал полностью отказываться от еды. Просто не брал в руки вилку и мотал головой, говоря, что не голоден. Приходилось Хэнку кормить его чуть ли не с ложки — как маленького ребёнка.       В таком состоянии Коннор только и делал, что целыми сутками либо смотрел телевизор, либо пялился в окно. Но речи о том, чтобы заставить омегу вновь заняться теми делами по дому, какими он занимался раньше, не было от слова «совсем». Хэнк, в силу своего характера, сам взял на себя эту ношу, а потому отныне ему приходилось раньше вставать. Если до происшествия он мог позволить себе поспать до половины восьмого, после чего проснуться от нежного поцелуя в нос, то теперь ему приходилось в шесть утра уже крутиться у плиты. И если в те времена он расправлялся с завтраком за десять минут, то теперь на всё это дело уходило не меньше получаса, потому что, помимо того, чтобы насытиться самому, приходилось кормить и Коннора. Сидеть рядом с ним и упрашивать хотя бы немного поесть, дабы набраться сил. После Хэнк тащил своему омегу в ванную, где помогал тому умываться, расчёсываться и чистить зубы. Вся эта рутина заканчивалась на том, что Коннора, аки принцессу, на руках несли в гостиную, где усаживали перед телевизором и включали либо программу о животных, либо какие-нибудь мультики.  — Смотри, что я тебе привёз, — сказал как-то Хэнк, вечером вернувшись домой после работы и протянув Коннору шоколадное яйцо-сюрприз. — Ты ведь такие любишь. Я специально купил тебе самое большое.       Коннор и правда их любил. Любил настолько, что порой не мог сдержаться, чтобы во время похода за продуктами не взять себе одно. Даже собирал коллекцию из маленьких киндеров, которые хранил в антикварной шкатулке под зеркалом. Однако сегодня оценил подарок лишь холодным безразличным взглядом, после чего посмотрел на Хэнка, да ещё с таким лицом, словно тот принёс не шоколадное яйцо, а мерзкую толстую гусеницу или дохлую крысу. Неуверенно поднял руку, взял гостинец пальцами, сказал сухое «спасибо» и положил его рядом с собой, чтобы через минуту уже забыть о существовании. Хэнк лишь печально вздохнул. Не потому, что был огорчён полным отсутствием внимания или благодарности в сторону своих попыток помочь, а потому что боялся, что Коннор может остаться таким навсегда. Что улыбка может больше не появиться на его лице, и никакая терапия уже не сумеет помочь.       Так продолжалось всю последующую неделю. Никаких улучшений не наблюдалось, а таблетки, которые Коннор должен был пить, чтобы не дать своим чувствам взять верх и прорваться сквозь плотину разума, заканчиваться не собирались. Доктор Гриффин постоянно давал консультации по телефону, но ничего путного всё-равно не говорил. Советовал лишь продолжать терапию и помогать Коннору забыться. «Время лечит», — всякий раз напоминал он, а Хэнк только кивал в трубку, потому что не мог ничего сказать в ответ. Он следил за состоянием своего омеги, пытался радоваться хоть малейшим изменениям и не давал себе опускать руки. Дошло до того, что он решил дать измученному лекарствами организму передохнуть и сделать паузу от таблеток. В итоге не на шутку перепугался, когда очередным утром не обнаружил Коннора рядом с собой на кровати.       «В туалет что-ли отошёл?» — подумал Хэнк, протирая сонные глаза. Так вышло, что ещё в начале своей беременности, Коннор частенько бегал в уборную по ночам. Причины были абсолютно разные, но во главе стоял токсикоз, из-за которого омеге порой приходилось ночевать с унитазом в обнимку, чтобы случайно не проблеваться в кровати. Хэнку не нравились извечные ночные марафоны, и он даже предложил Коннору поставить рядом с постелью тазик, какой ставят пьющие люди. Ну, чтобы туда отправлять все вот эти оральные извержения. Коннор отказался, обосновав своё решение очень простыми словами, — он не хотел делать «это» рядом с Хэнком. Любовь любовью, а всё противное должно оставаться за закрытыми дверьми. И негоже альфам смотреть на то, как милые омеги выворачиваются наизнанку. По логике некоторых альф, омеги вообще не воняют, не ходят в туалет и не блюют. А если и блюют, то только во время беременности и только бабочками. «Что, вашего омегу во время токсикоза тошнит непереваренным завтраком, а не блёстками и ромашками? Тогда срочно ведите его к врачу, потому что у вас какой-то не такой омега. Ваш, наверное, больной какой-то».       Правда, Хэнк никогда такие взгляды не разделял. «Омега должен то, омега должен сё». Омеги никому ничего не должны! И пусть альфы, которые считают, что их пассия всегда обязана представать перед ними красивой и ухоженной, трижды катятся лесом. Хэнк любил любого Коннора, вне зависимости от того, в какой одежде или в каком состоянии тот находился. Милый Коннор в своей любимой футболке? Прекрасно. Заспанный Коннор в растянутой кофте? Прекрасно. Пьяный Коннор с ухмылочкой на лице и амбре из двух видов алкоголя? Прекрасно! Коннор с испачканным в рвоте лицом? Прекрасно! Да, возможно, такие взгляды были несколько нестандартны, а все знакомые Хэнка осудили его за нетипичный взгляд на гендерные роли, но что с него взять? Он не хотел быть стандартным альфой. Он хотел лишь счастья для своего любимого омеги.       В туалете Коннора так и не оказалось. Хэнк на всякий случай ещё решил заглянуть за шторку ванной, чтобы проверить, не решил ли омега сыграть в прятки? Хотя, Коннор не очень-то походил на человека, который находился в игривом настроении и был готов скрываться от своего альфы шутки ради. «А вдруг он куда-то ушёл на ночь глядя?» — внезапно пронеслось в голове у Хэнка, отчего он сразу пришёл в себя, а его сон как рукой сняло. Пришлось как ненормальному метнуться к входной двери с желанием выскочить на улицу, чтобы броситься на поиски. Хэнк уже было почти натянул на себя куртку, как краем глаза успел заметить пару конноровских ботинок, стоящих возле двери. Омега, конечно, пусть и был в депрессии, но навряд ли сошёл с ума настолько, чтобы пойти гулять босиком. «Не сошёл же? Ну правда? Потому что, если сошёл, дела его совсем плохи».       Из этих мыслей Хэнка вывели очень тихие звуки. Настолько тихие, что и вовсе пришлось самому затаить дыхание, дабы их таки услышать. Сперва альфе показалось, что это был всего лишь шелест листьев, доносящий из открытого на кухне окна. Однако в какой-то момент до него дошло, что листья не могут так шуметь, даже если нарочно начать ими тереть по полу. Услышанные же звуки больше походили на тихие сдавленные стоны, перемешанные с горькими всхлипами. И доносились эти звуки совсем не с улицы, а из комнаты, что когда-то была спальней для гостей, но в какой-то момент начала играть роль детской. К сожалению, эта роль быстро подошла к концу.       Стараясь двигаться на носочках, Хэнк медленными шагами подошёл к двери, тремя месяцами ранее выкрашенной в бежевый цвет, и, стараясь не скрипеть, слегка приоткрыл её. От увиденной картины его сердце сжалось с такой силой, словно из него за один миг выкачали всю кровь до последней капли. И, что не менее странно, Хэнку захотелось завыть. Он не смог бы объяснить это желание, даже если бы захотел и очень постараться. Подобно преданному псу, оставленному дурным хозяином за дверью, сдерживаться не было сил. Вой застрял в глотке лишь по той причине, что Хэнк пожертвовал собственной нижней губой, прикусив её до кровавых подтёков. Он также не мог объяснить, почему продолжал прятаться за дверью, а не перешёл к решительным действиям. Страх? Непонимание? Нет, скорее всего, обычное чувство безнадёги. То самое чувство, когда при всём своём желании, ты никак не сможешь помочь. То самое чувство, когда смотришь на человека, умирающего от неизлечимой болезни, при этом ощущая собственную беспомощность.       Маленькой, едва заметной фигурой Коннор сидел на полу, уткнувшись лицом в матрац, лежащий на маленькой детской кроватке. Нет, он вовсе не истерил, не сходил с ума от горя и не пытался сломать всё, к чему только могли дотянуться его руки, а просто тихо-тихо плакал, сжимая пальцами тоненькую деревянную ножку. Сама по себе кроватка не была такой как все, что стояли на витринах в детском магазине — она была особенной и единственной в своём роде, ибо её не покупали, а делали специально на заказ. В подтверждение тому, на спинке — повыше двух зазубрин для натягивания покрывала — было выжжено красивым шрифтом всего два слова. Два слова, какие Хэнк старался забыть как страшный сон. Два слова, из-за которых и его, и жизнь Коннора перевернулась с ног на голову.

«Коул Андресон»