Pieces

Венера сидит в глубоком кресле, расслабленно закинув одну ногу на другую. Ее тело, как и всегда, затянуто в очень плотный кроваво-красный костюм, но запястья с полосками соединительной ткани открыты на всеобщее обозрение. Ногти алые, заостренные, губы черные бриллиантово-лаковые. Она – само очарование, картинка из книжки про не очень здоровых, пафосных и не таких. Но зато людей, не чудовищ. Она сегодня дает интервью журналу «Тайм». Казалось бы, это катарсис, та точка, которую она, быть может, ждала всю свою жизнь, - рассказать всему миру, что она такое. Венера рада, но Мэнди нет. Мэнди в душе все еще маленькая, забитая девочка, она очень боится, что она снова виновата, что она поступает неправильно, что она разочарует всех и каждого. Родителей, фанатов, людей, бога. Мэнди страшно, и она напяливает красно-латексный щит, защиту от самых смелых ночных кошмаров, которые к ней приходят каждый день. Интервьюер входит в комнату, останавливается на пороге. Эта нерешительность, схожая с неким трепетом, даже льстит Венере. Она влиятельна, могущественна, крута. Так бы сказал Эа. Но Эа ведь мертв, ему нечего предъявить. Зато есть что Мэнди, потому она сегодня и здесь. Ответит за грехи человеческие, как истинный потомок Христа. С приставкой «анти» разве что. Мэнди улыбается, приглашает журналиста в логово. И, наверное, это точка невозврата. Она решила, значит, так тому и быть. Они ведь все сочиняют про нее небылицы, ваяют из ее костей и крови то, что нравится им самим, но не ей. Настало время ответить их же оружием – словом. А ведь всем известно, что молва что кнут – жесткий, оставляющий борозды в коже, словом можно разрушать города. Интервьюер садится напротив на достаточном расстоянии, техники готовят камеры и микрофоны. Мэнди лишь единожды щурится на яркий свет, но тут же себя успокаивает, проглатывает комок в горле. Она сильная, хоть и думается иногда иначе. Она не позволит ищейкам разрушить все то, что было возведено из совершенного хаоса, по кусочкам, по косточке. Нет, она спасительница, наоборот же, она закрепит результат. Свет, камера, мотор. Журналист прочищает горло, Минако устраивается поудобнее, улыбается. У нее острые, обточенные по краям зубы. Это всего лишь карнавальный эффект, но ее противник испуган. На то и расчет был, детки. - Венера, добрый вечер, - заученно произносит интервьюер, - сегодня мы встретились для того, чтобы пролить свет на историю, которую муссируют в прессе уже пару недель. Вам предъявляют претензии по поводу Вашего образа и Ваших песен, обвиняют в агрессии на сцене и в манипуляции сознанием людей, в защите насилия и права сильного в целом. - Все так, - Венера улыбается. Приятно. Она знает все эти обвинения, понимает их природу и ей даже не больно. Ей досталось шикарное наследство от Эа, и, если подумать хорошо, она бы от него не отказалась, если бы спросили во второй раз. Никогда. Она не чувствует себя жертвой, нисколечко, если право сильного и существует, она его получила. Не делом, но словом. Если грязные языки хотят ее отметелить, она им ответит тем же. - Начнем с того, что Вас толкнуло заняться музыкой? Кажется, Вы учились в католической школе и подавали надежды в церковном хоре? – он читает по бумажке, и это хорошо. У него есть план, а у Мэнди - нет. - Да, я из очень и очень религиозной семьи. До такой степени религиозной, что бог заменил мне родителей, любовь и поддержку, заменил все то, что есть у нормальных детей. Я молилась каждый день по восемь раз, все колени стерла, - Венера улыбается. Это не должно никого шокировать. О ней написано несколько книг, она феноменальна, ее изучили, препарировали от и до. Ничего нового. - Так что же Вас подвигло резко поменять вектор? – журналист упорствует, как будто это непонятно. - Моим другом юности был Эа, помните его еще? – Венера снова улыбается. На этот раз зубасто и неприятно. – Он погиб пять лет назад во время выступления на фестивале. Его забили камнями добрые христиане, истинные верующие, растоптали, уничтожили. За то, что он сделал со мной. Так они сказали. Слова, ничего более. Их слова загнали в могилу моего лучшего друга, гения чистой воды, настоящего человека. Просто потому что кое-кто сказал, что он воспользовался мной, маленькой христианской девочкой. Изнасиловал, запугал, может, я что-то забыла? Воцаряется тишина. Журналист смотрит на певицу. У нее разные глаза. Один – голубой, а второй – белесый со зрачком-точкой. Это линзы, конечно, но кажется, будто катаракта. Будто один ее глаз умер, смотрит теперь в адскую пустоту. - А как на самом деле? – спрашивает интервьюер. Венера смотрит на него в упор. На его бейджике болтается имя – Кеннет. Все-таки человек, не насекомое. - А на самом деле, Кеннет, мои родители развернули охоту на ведьм. Когда я отказалась плясать под их дудку, почитать их мертвого бога, любить их кривые идеалы, они развернули настоящую травлю против Эа. Он лишился поддержки лейбла, менеджеров и продюсеров, его записали в настоящие чудовища. Но я вот что вам скажу, добрые самаритяне, не нужно насаждать добро с оружием в руках, вас об этом никто не просил. Дьявол, как известно, кроется в деталях. И грешники не мы с Эа, а все вы. Ваши пороки как на ладони, отражаются в ваших глазах. Гордость, тщеславие, зависть, - все это я вижу и выжигаю в ваших сердцах. И вот почему я отказалась идти одной дорогой с вашим богом. Вот именно поэтому. Потому что на самом деле мой бог этого бы не захотел. - Вы заявляете, что Эа невиновен? – спрашивает Кеннет, на этот раз почти без запинки, глядит Венере в глаза. А софиты ослепляют, до рези и до слез. - Я утверждаю, что Эа также невиновен, как и я. В сущности, это Эа – жертва, а вы все гребаные пастыри, которые свели его в могилу. Он умер за вас, вы высекли его своими словами, своими бездоказательными обвинениями, возвели на Голгофу и распяли. А социальные сети растиражировали это все, сделав правдой. Если хотите знать, я делаю то, что делаю, именно из-за Эа. Я не только почитаю его память, нет, я продвигаю его дело, его наследие. И мои фанаты – они не фанатики, они понимают, что и зачем я делаю. Венера закуривает, оставляет на фильтре черный след пухлых губ. Она объяснила так, как могла. Дальше нет смысла. Это как показывать слепому дорогу, как петь для глухого. Это стена, которая разделяет человека и чудовище. Разрушить ее может только тот, кто хочет. А для тех, кто охотится на ведьм, для них отдельный котел подготовлен их же богом. - То есть Вы – жертва? – спрашивает Кеннет. И это уже отрытая издевка, ярлыки, которые так стремится налепить на нее весь мир. Венере даже немножко смешно. - Я - маленькая девочка, меня обидели, обманули, оболгали, - поет она тоненьким голоском, издевательски канючит и дует губки. Внезапно ее лицо превращается в ровную и спокойную маску, - почему люди ищут всегда жертву и насильника? Почему им так надо разыграть эту партию и определить роли? Я сама решаю, кто я и зачем я делаю то, что делаю. И я не жертва. Никогда не была и не буду. Очень легко притвориться слабой и беззащитной, скинуть все свои решения и обязанности на кого-то другого. Сделать вид, что обманули, навязали, заставили. Но правда в том, что всего этого я хотела сама. Венера обводит комнату рукой. Шрамы на ее запястьях блестят и переливаются в свете электрических ламп. - И это? – спрашивает журналист, а голос подрагивает. Сенсация? Отвращение? Венера не знает. - Это мне подарок на долгую память. Напоминание о том, что я не хочу умирать, что я не жертва и словом меня не возьмешь. Слова – страшное оружие, я недавно поняла. Так получите же мой ответ. Мой альбом выходит во вторник, тридцать баксов, и вы – обладатель ответов на все интересующие вопросы. – Венера очаровательно улыбается. Кеннет внезапно улыбается в ответ. Это и правда смешно. Этот Антихрист из Волмарта не так страшен, как о нем пишут в соцсетях. - И последний вопрос, Венера, - Кеннет беспокойно смотрит на часы, его время подходит к концу. Ему сказали, что интервью будет длиться ровно час, не больше. - Правда, что вы вышли замуж за Джона Райта? Минако улыбается. На этот раз одними губами. Зубы ей показывать незачем. Последние песчинки падают на дно часов. Время закончилось. Двери открываются, на пороге появляется высокий мужчина со снежно-голубыми, почти белесыми глазами. Он смотрит неотрывно своими зрачками-точками на Кеннета, переводит взгляд на Мэнди. - Венера, пора, - голос у него холодный и требовательный. - Иду, любимый, - Венера смеется и одной текучей волной поднимается из кресла, балансируя на высоких каблуках-стилетах. Все правда для тех, кто просто верит. А вера ведь опасная штука. Она не требует доказательств. И именно поэтому Венера не верит никому и ни во что. Она идет на Голгофу с высоко поднятой головой и улыбкой. Бог простит.