Dearme, foile beanna

      Решив воплотить свою задумку, я следующей ночью в ванной сказала ему:       — Мне здесь нравится.       Он уставился на меня тяжелым взглядом, и я с трудом заставила себя не отводить глаза.       Сколько времени мне следовало колебаться? Если я буду соглашаться слишком быстро, он никогда на это не купится.       — Мне нужно время, чтобы привыкнуть ко всему и все такое, но теперь я начинаю думать, что мне, возможно, понравится здесь. С тобой.       — Ты и вправду так думаешь? — каждый слог он произносил с большим напряжением.       С трудом заставляя себя снова встретиться с ним взглядом, я постаралась, чтобы голос мой звучал как можно искреннее.       Уже в постели я немного постонала для него и ответила на его поцелуи, но осторожно, словно просыпаясь от его прикосновений. Тяжело дыша, с раскрасневшимся лицом, он улегся на меня сверху.       Я протянула руку вниз и приласкала его, пока всё это не переросло в уродливую форму. Это нужно было сделать.       Глубоко внутри я сжалась в комок и, отрешившись от себя, прошептала:       — Я ждала этого момента.       Руки его напряглись, а лицо потемнело от ярости. Он схватил меня за горло. Пальцы его сжимались, в то время как я беспомощно впилась ногтями ему в руку.       — Я могу убить тебя в любую секунду, а ты говоришь со мной, как на всё готовая шлюха? Что за игры ты устраиваешь?       Наконец он отпустил мое горло и вышел из комнаты.       Спустя час он так и не пришёл. И мне в голову пришла идиотская идея. Попытаться сбежать.       Я помнила, где находится входная дверь. Тихонько перебегая от тени к тени, и прислушиваясь, чтобы никто меня не заметил, я подбежала к двери. Осторожно дёрнула ручку.       «Открыто!»       Внутри всё ликовало. И я уже думала о том, куда побегу и что буду делать. Но словно сама судьба была против меня.       Выскочив на улицу, меня приметил слуга, крича какие-то угрозы. Обернувшись на него, я пропустила одну ступеньку, оступилась и повалилась лицом вперёд на каменные ступени. Резкая боль, а потом темнота.        Я просто потеряла сознание.       Когда я пришла в себя, то оказалось, что меня перенесли в комнату. Всё тело у меня болело, и прошло немало времени, прежде чем я смогла просто приподнять голову и оглядеться. Меня сотрясали приступы рвоты. При каждом вдохе справа в груди возникала обжигающая боль.       Его нигде не было видно. Либо он спал на полу, либо его вообще не было в доме. Я лежала неподвижно.       Мне нужно было в туалет, но я не была уверена, что смогу пройти так далеко, плюс ко всему, я боялась кого-нибудь встретить.       Видимо, я снова отключилась, потому что не помню ничего до того момента, когда проснулась оттого, что мне снился сон, в котором я бежала по пляжу вместе с младшей сестрой и нашими собаками. Когда я поняла, где нахожусь на самом деле, я заплакала.       Мой мочевой пузырь горел: если я подожду еще хоть немножко, то просто написаю в постель. Одним богам известно, что может привести его в бешенство в большей степени. Надеть платье я не могла в принципе, поэтому поползла в ванную голой.       Каждые несколько секунд я останавливалась и ждала, пока исчезнут черные пятна перед глазами, потом продвигалась вперед еще на несколько сантиметров и постоянно скулила от боли. Ему бы это зрелище очень понравилось.       Прислонив голову к стене, я пыталась дышать так, чтобы не было больно, и молила всех богов, чтобы я здесь не умерла. В конце концов я добралась обратно до кровати и там снова потеряла сознание.       Голова моя болела, но это были какие–то далекие пульсации, словно фоновый шум. Я всё еще не знала, где сейчас находится Имлерих. Слуги тоже не появлялись. Словно все специально бросили меня.       Точно не знаю, сколько я спала и была без сознания, но думаю, что не меньше суток.       Когда я немного собралась с силами, то направилась к входной двери. Она по-прежнему была заперта. Проклятье! Они просто закрыли меня, оставив доступ только к ванной.       Я нагнулась к крану, смыла что-то липкое с лица — думаю, это была кровь, — и попила воды. Как только холодная жидкость коснулась моего желудка, я тут же привалилась к раковине и меня вырвало.       Когда головокружение немного улеглось и я наконец смогла передвигаться, я опять осмотрела всё помещение. Мои пальцы ощупали каждую трещинку. Подойдя к двери, я била ногой по ней так, что, казалось, сейчас порву мышцы. Но мои удары не оставили даже следа.       Я не собиралась оставлять попытки выбраться. Вот только выхода отсюда не было.       Чтобы отслеживать, сколько дней я здесь нахожусь, я отодвинула кровать от стены и с силой царапала ногтем деревянную поверхность, пока на ней не появились слабые отметки. Если из ванной комнаты пробивался свет, я считала, что пришло утро, если было темно, я ждала, пока снова рассветет, после чего делала следующую черточку.       Я была слишком напугана возможностью его неожиданного прихода, чтобы принять ванну, поэтому отказалась и от этого, а когда голод начинал донимать меня особенно мучительно, я заглушала его водой.        Моё воображение рисовало картины, как у меня дома не спят по ночам, как мои друзья постоянно думают, где меня искать, или развешивают листовки по городу с фотографией моего улыбающегося лица. Моя мать, наверное, просто с ума сходит. Я представляла, как она сидит у себя дома, плачет и, видимо, выглядит при этом великолепно — трагедия ей всегда была к лицу.       Соседи приносят ей готовую еду, тетка Галя отвечает на телефонные звонки, а мой отец держит мать за руку и говорит ей, что всё будет хорошо. Хотела бы я, чтобы и мне кто-нибудь сказал эти слова.       Прошел еще один день, и я поставила очередную метку. Я перестала чувствовать позывы что-то съесть, но ощущение, что Имлерих возвращается, не оставляло меня. И если я хочу выжить, то должна быть к этому готова.       В результате моей предыдущей попытки обольстить его он меня едва не убил, поэтому мне нужно было понять, почему он вышел из себя, когда я сделала вид, что завелась.       А может, он садист? Да нет: когда он избивал меня, то сексуально не возбуждался. Он что-то воспроизводил для себя. Начинается это с ванной — может быть, это его версия прелюдии? — а потом переходит в грубость. Так какое же ему нужно обращение, черт побери?       Он пытается угодить мне — страхом и болью. И чем меньше я буду реагировать, тем больше он будет думать, что должен причинить мне боль. Вот черт!       Если бы у меня в желудке было хоть что-нибудь, меня бы обязательно вырвало. Почему-то мысль о том, чтобы показать ему свои настоящие ощущения, оказалась для меня хуже, чем делать вид, что мне нравится, когда меня насилуют.       На четвертый день моего пребывания в одиночестве мне стало труднее отличать свои сны от реальности, поскольку я теперь больше спала, чем бодрствовала. Случались моменты, когда я была уверена, что у меня начались галлюцинации, потому что я явно не спала, но при этом слышала голос отца, чувствовала запах его одеколона, но когда я открывала глаза, то видела только стены этой проклятой комнаты.       На пятый день я начала опасаться, что, пока он снова появится здесь, я просто умру от голода. Большую часть дня я провела, лежа на кровати или сидя спиной в угол, в ожидании, когда откроется дверь, но в конце концов задремала. И тут замок на двери щелкнул, и в комнату вошел он.       Я была действительно рада его приходу — теперь я не буду голодать.       Голос мой дрожал, как и все тело, когда я сказала:       — Слава богу, я так испугалась. Я… я уже думала, что мне придется умереть здесь совсем одной.       Бровь его удивленно приподнялась.       — А ты бы хотела умереть здесь в чьей-то компании?       — Нет! — я резко мотнула головой, и комната перед моими глазами закачалась. — Я хочу, чтобы никто не умирал. Я тут все время думала… — мой истощенный голодом мозг с трудом подбирал нужные слова. — Я тут кое-что думала о… разных вещах. О вещах, которые я хотела сказать тебе...       Он неторопливо подошел к одному из высоких табуретов, уселся на него и оперся подбородком на руку.       — А тебя не интересует, как дела у меня?       — Да, да, конечно, я как раз подумала… как раз хотела спросить…       Лицо его расплывалось перед моими глазами, потом изображение становилось четче, потом снова затуманивалось.       — Я провинилась. Очень провинилась. В прошлый раз.       Глаза его сузились, и он согласно кивнул.       — Но у меня есть план. Видишь ли…       — У тебя есть план?       Он напрягся и сел прямо.       «Какого черта я все это говорю?»       Я впилась ногтями в ладонь. Комната вокруг снова обрела четкие очертания.       — Насчет того, как мы могли бы все устроить.       — Это интересно, но я и сам тут кое-что придумал. Стало ясно, что я должен принять некоторые решения, и я не думаю, что тебе понравятся имеющиеся при этом варианты.       Пришло время бросать игральные кости. Я медленно поднялась на ноги. Комната снова начала кружиться. Я оперлась рукой о стену, закрыла глаза и сделала несколько глубоких вдохов.       Когда я открыла глаза, Имлерих внимательно смотрел на меня. Без всякого выражения на лице.       Прижимая руку к животу, я покачиваясь подошла и села на табурет рядом с ним.       — Думаю, я поняла. У тебя было много хлопот, и причиной этого стала я, верно?       Он прикрыл глаза, усмехнулся и медленно кивнул.       — Дело в том, что в последний раз, когда мы пробовали… я тогда что-то сказала? На самом деле это была не я. Я просто подумала, что ты хочешь от меня этого.       Он по-прежнему выглядел безучастным, но теперь пристально смотрел мне в глаза. Самые лучшие лжецы стараются держаться как можно ближе к правде. Я сделала еще один глубокий вдох.       — Я была по-настоящему напугана, я боялась тебя и тех чувств, которые ты во мне вызывал, но я не знала…       Он оторвал подбородок от руки и выпрямил спину. Мне нужно было говорить быстрее.       — Сейчас я это поняла; мне нужно просто быть честной с тобой, с самой собой, и я готова сделать это.       Я выдержала длинную паузу и, затаив дыхание, вся напряглась, когда он встал с табурета.       — Видимо, мне следует с этим немного подождать. Я не хочу принимать скоропалительных решений. — он встал передо мной, слегка склонив голову набок. — Caemm a me.       Он улыбался, но его глаз эта улыбка не касалась. Он проверял меня. Я шагнула вперед и обняла его.       Он нежно провёл пальцами по ссадинам на лице, по губам. Потом обнял, гладя по волосам.       Такое его поведение сбило меня с толку. Простояв так пару минут, он выпустил меня из объятий и повёл в столовую.       Немного поев похлёбки мне стало значительно легче. Набивать желудок я не стала, иначе стошнит.       Он подошёл абсолютно бесшумно, несмотря на свои габариты, и поинтересовался:       — Тебе легче?       Я кивнула.       — Вот и хорошо. — Тебе пора принимать ванну.       Он вывел меня из ванной к кровати и, остановившись сзади, начал расстегивать змейку на моем платье. Упершись подбородком мне в плечо, он прижался к мочке моего уха.       — Я чувствую, как ты дрожишь. Чего ты так боишься?       — Тебя, я боюсь тебя. Ты… Ты можешь причинить мне боль.       Мое платье скользнуло на пол. Он обошел меня и встал напротив. При свете свечей глаза его сияли. Он провел средним пальцем по моей шее. Его палец стал опускаться вниз, почти дошел до лобковой кости и там остановился.       По коже у меня побежали мурашки.       — Опиши мне свой страх.       Слово «страх» его голос выделил особо.       — Мои колени… они подгибаются. Желудок сжался. Мне трудно дышать. Мое сердце… кажется, что оно вот-вот взорвется.       Он уперся руками мне в плечи и принялся подталкивать меня назад, пока край матраса не ударил мне под колени, а потом с силой толкнул меня, так что я упала на кровать. Я молча смотрела, как он срывает с себя одежду.       Я поползла через кровать, но он ухватил меня за щиколотку и оттащил назад. Потом он оказался на мне сверху и принялся рвать с меня нижнее бельё. Все произошло очень быстро. Он резко вошёл. Я вскрикнула. Он улыбнулся. Я заскрипела зубами, изо всех сил зажмурила глаза и начала считать его толчки — упираясь, когда он останавливался, — и молиться всем богам про себя.       Когда он наконец кончил, мне нестерпимо хотелось пойти в ванную. Но на самом деле я не могла даже встать, чтобы помыться. Когда я попросила об этом, он ответил:       — В этом нет необходимости, просто отдыхай.       Он лежал рядом, расслабленный после секса, и гладил мои волосы, а потом сказал:       — Мы могли бы поладить, beanna.       — Могли бы, наверное, — ответила я, решив не злить его, но всё же, в конце добавила. — Но неужели тебе действительно нравится надо мной издеваться?       Он слегка вздрогнул, явно не ожидая такого вопроса.       — Что ты понимаешь под "издевательством"?       — Рукоприкладство, насилие и не только физическое.       Он продолжал гладить меня по волосам, по спине. Но взгляд его был расфокусированным, он словно глубоко задумался о чём-то. Спустя пару секунд он повернулся в мою сторону и посмотрел в глаза каким-то грустным взглядом.       — Может быть, я просто не умею по–другому. Но сейчас это не имеет значения. Спи.       Он продолжал обнимать меня, пока в конце концов не заснул.       А я лежала. Лежала и думала. И поймала себя на мысли, что оправдываю его действия, пытаюсь найти причины его жестокого поведения. И эти мысли не давали мне уснуть.       Я смотрела разные шоу о женщинах, которые долгие годы живут с мужиками, постоянно терроризирующими их, причем не просто живут — они ещё и стараются ублажить этих своих мужей, что, разумеется, никогда не срабатывает. Я пыталась сочувствовать им, пыталась их как-то понять, только мне это никогда не удавалось.       Мне всё представлялось предельно простым: пакуешь вещички и говоришь такому козлу "пока" на прощание, желательно еще добавив к этому пинок под зад.       О да, я всегда думала, что я крутая баба. Так вот, за пять дней, проведенных в одиночестве, от той крутой не осталось и следа. Каких-то пять вонючих дней, и я уже была готова выполнять буквально всё, что он только захочет. И никакая я не героиня. Герои бросаются в горящие дома и спасают детей. Герои ради благого дела идут на смерть. А я вовсе не герой, я трусиха.