Власть вероятностей

— Если ты сейчас же не уберешь сапоги со стола, я тебе их в задницу запихаю, — мрачно пообещал Иорвет, послав тяжелый взгляд через стол. Роше заметил, как Виктор, который был занят тем, что перекладывал самые аппетитные кусочки со своей тарелки в опустевшую тарелку Ани, послал эльфу осуждающий взгляд. Ламберт ехидно усмехнулся, но ноги опустил, даже чопорно сложил перед собой руки, как юный наследник престола на торжественном обеде. Они впятером сидели за длинным дубовым столом в пронизанном солнечными лучами обеденном зале баронского замка. Еще неделю назад Иорвет распорядился, чтобы со всех высоких стрельчатых окон посрывали тяжелые пыльные бархатные шторы, и теперь свет струился сквозь отмытые стекла без помех. Роше со скрытой радостью, боясь спугнуть энтузиазм супруга слишком бурной реакцией, наблюдал за тем, как тот без оглядки бросился в благоустройство дома, который теперь считал своим, и человек был твердо убежден, что это было лучшее, что случалось с баронским замком за все годы его существования. Иорвет исполнил свои угрозы и велел вытащить на широкий внутренний двор все портреты незнакомых ему людей, и, когда управляющий Эрих провожал их на костер печальными, полными боли разочарования взглядами, лишь усмехался. Экзекуцию мрачного прошлого Иорвет проводил с тем же рвением, с каким раньше казнил пленников, попавшихся его отряду в лесах Флотзама. Следом за портретами отправились книги — рыцарские кодексы, религиозные трактаты и скабрезные романчики об изнасилованных эльфках, и Роше подозревал, что Эрих, в отчаянной попытке спасти хоть какие-то осколки древней истории рода Кимбольтов, утащил и припрятал столько томов, сколько успел, пока эльф не поймал его за руку и не отчитал. Сам Вернон в этот увлекательный процесс не вмешивался. Как и прежде, с домом в Оксенфурте, он решил полностью довериться вкусу Иорвета, твердо уверенный, что супруг сделает все, как надо, чтобы им обоим было уютно и приятно жить в этих древних стенах, не сталкиваясь с блуждающими по длинным коридорам и пыльным покоям призраками. С тех пор, как они поселились здесь, и Роше наконец принял завещанный ему сыном титул, прошел целый месяц, в Темерию уверенно приходило лето, дни становились длиннее и солнечней, и вечная дождливая весенняя хмарь иссякала, отдавая северные земли во власть долгих теплых вечеров и бархатных коротких ночей. Приближался день Солнцестояния, и впервые за последние несколько лет, с тех пор, пожалуй, как Иан уехал от них в Нильфгаард и стал почти самостоятельным, Роше не имел ничего против того, чтобы отметить грядущий праздник. Замок, впрочем, становился похож на настоящий дом не только стараниями Иорвета, который скупил, похоже, всю мебель в антикварных лавках Вызимы, и теперь с трепетом чинил, реставрировал и украшал ее по собственному вкусу. Ани и Виктор часто приезжали — пользуясь приличным поводом навестить старика-отца — и оставались на несколько дней. Роше и Иорвет, которые не заблуждались насчет цели их визитов, делали вид, что понятия не имеют, почему дети запирались в отведенных им покоях, и верят, что они просто читали друг другу вслух. Поначалу, когда Виктор только узнал, что одновременно и станет, и не станет отцом, Роше пытался поговорить с ним, выяснить, как сын воспринял эти новости и как к ним относился. Но реданский король, еще со времен своей работы в Университете научившийся «держать лицо» старательно делал вид, что его такое положение дел полностью устраивало. Лишь однажды, когда Ани уехала из замка раньше него, Виктор признался отцу, что растерян и совершенно не понимает, как быть дальше. За последние месяцы он уже привык оказываться посреди обстоятельств, на которые никак не мог повлиять, которые несли его неудержимым течением, но впервые за это время неподвластные ему факты по-настоящему задевали Виктора. Он прекрасно понимал, что не мог предъявлять никаких прав ни на Ани, ни на своего ребенка, и, хоть королева и пыталась компенсировать ему эту несправедливость, с каждым днем становясь с возлюбленным все мягче и ласковей, отказываясь от тех привычек, что не нравились Виктору, проводя с ним каждую свободную минуту, будущему отцу этого, конечно, было недостаточно. Но, чтобы не тревожить любимую, он молчал об этом, держа недовольство и тревоги при себе. Роше ничем не мог ему помочь, как бы ни хотел, и всем оставалось только смириться с неизбежным. Ани подцепила вилкой кусок мяса, только что перекочевавший с тарелки Виктора, задумчиво отправила его в рот и начала лениво пережевывать. Гости прибыли в замок накануне вечером, и должны были остаться до следующего утра, но возможность по-настоящему поговорить всем вместе им представилась только сейчас. Полночи, пока возлюбленные уединились в спальне, хозяева провели в компании Ламберта. Тот, бравируя и сдабривая свою речь бесконечным потоком крепких выражений, словно выливая на собеседников то, что копил в себе, не решаясь ругаться при Викторе и Ани в ее деликатном положении, рассказывал о своей жене. После того, как Кейру схватили и допрашивали по подозрению в измене Империи, состоялся суд, на котором чародейка стала единственной, кто оказался полностью оправдан, но ее положение при дворе Ани безнадежно пошатнулось. Ламберт говорил, что Кейра перебралась из дворца в Вызимский Университет, и теперь навещать ее приходилось в скромной казенной спальне, которую магичка доверху забила своими книгами и приборами, погрузившись с головой в науку, чтобы не думать о том, что с ней произошло. Ани не желала ее видеть, и Ламберт, остававшийся при королеве, пару раз пытался завести с ней разговор о Кейре, но сталкивался с глухой стеной осуждающего молчания. Его жена не была изгнана прочь из столицы потому лишь, что, лучше нее никто не разбирался в делах Университета, и чародейка уже начинала поговаривать о том, чтобы к зиме — когда Ани разрешится от бремени — перебраться в Марибор, в свою старую лабораторию, и перед Ламбертом теперь маячила незавидная перспектива делать нелегкий выбор между женой и подопечной. Кейра уехала бы раньше, если бы втайне не надеялась, что Ани понадобится ее помощь. Королева, однако, уже заручилась услугами имперского лекаря, который помогал матери Гусика, и громко заявляла, что Кейру и близко не подпустит ни к себе, ни к будущему ребенку. Но Кейра продолжала надеяться, а Ламберт — разрываемый на части этой ссорой — в присутствии подопечной молчал и больше не заикался о чародейке. Влюбленные покинули свое гнездо только к обеду. Виктор, обычно очень серьезный и собранный, казалось, совершенно забыл о своих тревогах, и теперь буквально светился от радости — Иорвет шепнул Роше, что у него самого бывал такой же довольный вид после целой ночи жаркой страсти. Вернону о жаркой страсти, которой предавались его сын и названная дочь, думать хотелось в последнюю очередь, но он был рад видеть, что и Ани выглядела отдохнувшей и спокойной, пусть и не улыбалась так же широко, как Виктор. Ее занимали собственные проблемы, от мыслей о которых она никак не могла спрятаться, и одной из этих проблем был Фергус. — С тех пор, как казнили чародеек, — негромко, перекатывая по тарелке одинокие горошины, говорила Ани, — он стал похож на голема. Ходит, говорит, делает все, что должен делать, но я чувствую, что с ним что-то не так… Да чего уж там — все не так. Ваттье, конечно, страшно гордится, что Фергус наконец начал воспринимать свои обязанности всерьез, взялся за ум, и вырос в настоящего Императора, но мне за него страшно. Зачем нужен Император Фергус, если он убил моего друга Гусика? — Затем, чтобы править Империей, — сдержанно заметил Виктор, но взгляд его, до того полный заботы и нежности, посерьезнел, — Хорошо еще, что ты не часто видишь меня в Третогорском дворце и в короне. Я становлюсь невыносимо нудным. — Ты и без короны самый нудный человек, которого я знаю, — отмахнулась Ани, — а Гусик… Я словно вовсе с ним не знакома. Он разговаривает со мной, спрашивает моего мнения, держит меня за руку на официальных приемах, но так, словно ему противно со мной разговаривать, и он тяготится каждой минутой, проведенной со мной рядом. Хоть я и понимаю, что дело вовсе не во мне и не в ребенке. Просто Гусик… сломался, — она обронила это слово, как тяжелый камень из усталых рук, и ниже опустила голову. Горошина отскочила от зубца вилки и, проскакав, покатилась по столу. Ламберт поймал ее за миг до того, как та упала с края столешницы на пол. — Это пройдет, — уверенно заявил Иорвет, пожав плечами, — когда Вернон был назначен регентом, и ему пришлось разбираться со всеми этими аристократами, которые его ненавидели, с послами, которые его презирали, с Эмгыром, который нежно взял его за горло и не намеревался отпускать, на него тоже было больно смотреть. Спасал только Иан, и, если не раньше, с рождением ребенка Гусик оттает. Роше послал Иорвету благодарный взгляд. Мало было того, что он терпел в их замке Виктора и Анаис, и даже, похоже, радовался их визитам, теперь у него находились для «глупой девчонки» и «бездарного неумехи» верные слова, когда те делились своими проблемами. Но на этот раз он попал «в молоко» — Ани лишь скептически хмыкнула. — А, кстати, что Иан? — решив одновременно и сменить тему, и задать вопрос, вертевшийся у него на языке с тех пор, как Ани пересекла порог замка, спросил Роше. Он знал, что сын оставался в Императорском дворце. После чудесного спасения от неминуемой смерти, юный эльф восстанавливался тяжело и медленно, но, когда родители предложили ему перебраться в баронский замок, наотрез отказался. За несколько недель, прошедших после покушения, Роше и Иорвет навестили сына всего пару раз, и неизменно находили его в прежнем положении — в полутемной спальне, в целительном полузабытьи. Мастер Риннельдор утверждал, что для того, кто получил такие серьезные повреждения, это было нормальное состояние, и Иан должен был в конце концов полностью оправиться. Но Роше не замечал никаких изменений, хоть и старался верить словам Знающего, а не собственным глазам. — Выздоравливает, — пожала плечами Ани, — Ваттье, конечно, настоял на том, что необходимо распустить слух, что он при смерти, и вот-вот отправится в лучший из миров. Мол, так нильфгаардский народ, которому поведали, что Иан спас и меня, и Гусика, и будущего наследника престола, начнет его жалеть, проникнется к нему симпатией, и, когда Иан придет в себя, примет его, как родного. Но мне кажется, они с Гусиком повздорили — и теперь мой братишка не больно-то хочет поправляться, потому восстанавливается так медленно. Я захожу к нему, когда могу, но он только лежит и почти со мной не разговаривает. Роше со вздохом кивнул — для них с Иорветом желанней и правильнее всего было бы, конечно, перебраться в Нильфгаард и проводить все время у постели сына, но Иан сам дал понять, что не хотел этого, понимал, что родителей удерживали в Темерии важные дела, а ему они едва ли могли помочь, если бы все бросили. Иорвет, который поначалу сильно настаивал на том, чтобы быть рядом с сыном, первым принял его решение и, пообещав явиться к нему в любое время дня и ночи, когда бы Иан ни захотел его видеть, убедил в этом и Роше. Они пришли к выводу, что сын хотел больше времени проводить с возлюбленным, но теперь выяснялось, что оказались не правы. Перехватив тревожный взгляд супруга, Вернон понял, что тот принял решение отправиться в Нильфгаард при первой возможности, вопреки воле Иана, и был с ним солидарен. Тревожный разговор неловко оборвался. Хозяева и гости провели в тягостном молчании несколько мучительных минут, пока Ламберт, решив спасти положение, не завел разговор о гнездах накеров, которые он заметил, пока они с Ани ехали по баронским угодьям. Ведьмак утверждал, что, если немедленно их не уничтожить, твари расплодятся и начнут совершать набеги на крестьянские дома, и Роше попросил его заняться этим, если у Ламберта выдастся свободное время. Они засиделись до позднего вечера, перебравшись из обеденного зала в одну из облагороженных Иорветом гостиных. Он безжалостно выкинул все шкуры и оленьи головы, которыми был буквально под завязку забит замок, и вместо них начинал заполнять дом книгами, для которых покупал все новые шкафы и полки. Комната, где они провели вечер, больше походила на библиотеку, чем на гостиную, и Виктор, выпав из общей беседы, принялся бродить вдоль заставленных фолиантами полок, водя по корешкам пальцем, и даже попросил Иорвета одолжить ему несколько томов. Тот, состроив недовольное лицо, все же согласился, и Роше знал, что эльф был рад наконец встретить кого-то, кто видел в этих невзрачных томах настоящие сокровища, как и он сам. Когда за окнами окончательно стемнело, Ани уже клевала носом. Она сидела, опустив голову на плечо Виктора, пока тот лениво листал одну книгу из своей добычи, и наконец так и заснула. Молодой король, заметив это словно каким-то чутьем, а не глазами, уловив изменение ее глубокого дыхания, отложил драгоценный том в сторону, аккуратно встал и поднял возлюбленную на руки. Роше провожал их взглядом, чувствуя, как в груди разливается счастливое тепло — в мире и государствах могло происходить что угодно, Виктор мог переживать из-за своего несостоявшегося отцовства и корить самого себя и злодейку-судьбу, но его любовь к Ани была так очевидна и крепка, словно они пробыли вместе не считанные месяцы, а долгие годы. И Роше не мог нарадоваться тому, что его воспитанница и его сын обрели счастье друг в друге. Виктор отбыл в Третогор вскоре после рассвета через стационарный портал в бывшем кабинете барона. Ани же пришлось задержаться почти до полудня. Имперский лекарь Регис, конечно, снабдил ее лекарствами, помогающими справиться с утренней тошнотой, но они, видимо, не всегда оказывались достаточно эффективны. Когда королева в сопровождении верного стража выехала из ворот замка, солнце стояло уже высоко, и воздух наполнялся первой настоящей летней жарой и ароматом полевых цветов. Роше решил отправиться в Вызиму вместе с гостями — его ждали обычные обязанности. Но он твердо пообещал себе вернуться к вечеру, чтобы на следующий день вместе с Иорветом перенестись в Город Золотых Башен к Иану. Против компании названного отца Ани, конечно, не возражала. Теперь молодая королева пользовалась порталами только в случае крайней необходимости, например для того, чтобы мгновенно совершить путешествие из одной столицы в другую. Но такие переходы вызывали у нее мучительные приступы дурноты, и Ани весь день после этого не могла прийти в себя. Потому расстояние от отцовского замка до Вызимы она предпочитала совершать верхом — пока еще могла уместиться в седле, как Ани, мрачно усмехаясь, утверждала. Ее положение пока не стало очевидным, хоть королева и жаловалась, что привычные кожаные куртки, рубахи и даже верная кираса больше не налезали на нее. Роше считал, что она лукавила, а Иорвет язвил, что вскоре Ани предстояло обзавестись лошадиной попоной, потому что только эта одежда останется ей впору. Королева, вместо того, чтобы обидеться и разозлиться, на эти заявления только смеялась. Она примирилась со своим положением, и теперь с радостью принимала поздравления придворных, которые посыпались на нее, после того, как о грядущем рождении наследника было объявлено официально. Они ехали по большаку неспешно, и ускорились, лишь когда въехали в прохладную лесную тень. — Нужно было прихватить с собой Клюковку, — сетовал Ламберт, привычно прислушиваясь к окружающим шорохам и скрипам вековых деревьев, — она бы хоть побегала. — В следующий раз возьмем, — пообещала Ани, — может, Иорвет уже забыл, как она неделю назад сгрызла ножку его драгоценного стула! — Сомневаюсь, — покачал головой Роше, давя веселую улыбку, — Клюква не только сгрызла ножку, но и пометила бархатную обивку, а такого Иорвет не прощает. — Скажи ему, что он может явиться во дворец и пометить лежанку Клюквы в отместку, — фыркнул Ламберт, — это будет справедливо. — Спасибо, я подумаю над этим, — важно кивнул Роше, но потом все трое все же раскололись, рассмеявшись. В этих лесах им было не от кого таиться, и путники переговаривались, не понижая голоса, но, когда чаща вокруг стала гуще и темней, Ламберт вдруг замолчал и напрягся, как гончая, взявшая лисий след. Он приподнялся на стременах и огляделся по сторонам, казалось, даже принюхался. — Кто-то на ветвях, — сообщил он кратко, открепив с пояса тяжелый длинный болас. Ани и Роше тревожно переглянулись. В землях Кимбольта жило несколько опытных ловчих, и, вступив во владения, новый барон навестил их всех, и сейчас могло статься, что один из охотников просто проверял силки поблизости. Но Вернон знал — вести промысел так близко к большаку было бессмысленно. Он потянулся к арбалету, прикрепленному к седлу, стараясь расслышать то же, что уловил чуткий ведьмачий слух. По густой темной листве прошел легкий шорох. Где-то вдали вскрикнула и застрекотала птица. Вернон хотел уже было спросить у Ламберта, не почудилось ли ему, но в этот момент на тропу перед путниками, словно скользнув откуда-то сверху, легкая, как птичье перо, опустилась тонкая рыжеволосая эльфка в зеленой дорожной одежде. Удивленный таким явлением, Роше придержал своего коня — лицо девушки показалось ему смутно знакомым, но он так и не смог понять, где видел ее. Девушка плавно подняла руки, точно собиралась пуститься в пляс прямо на лесной дороге, и Вернон запоздало заметил, как в ладони ее что-то полыхнуло золотым отблеском, хотя сквозь листву солнечный свет почти не проникал. — Осторожно! — успел выкрикнуть он, но эльфка раньше, чем отзвучал его возглас, успела швырнуть гладкий золотой предмет под ноги лошади Ани. Дальнейшее произошло за считанные мгновения, Роше не успел даже дернуться, когда брошенный девушкой шар разорвался у копыт серой королевской кобылы. Испуганная лошадь дернулась, рывком встала на дыбы, и Ани, не успев крепче перехватить поводья, не удержав равновесия, полетела из седла на землю. Падение получилось бы тяжелым, если бы не Ламберт. За долю секунды ведьмак успел соскочить со своего седла, швырнуть болас в застывшую эльфку и подхватить королеву на руки, буквально распластавшись под ней в пыли лесной тропы. Прочный кожаный ремень с тяжелыми грузилами обвился вокруг шеи рыжеволосой, та не успела даже вскрикнуть, ухватилась за сдавившую шею удавку, и, когда грузила точно ударили ее в переносицу, рухнула на колени, не издав ни звука. Роше, проклиная себя за медлительность, сыпля проклятьями, поспешил спешиться и подбежал к Ани и Ламберту, все еще лежащим на земле. Королева вцепилась в плечи ведьмака и громко всхлипывала, дрожа всем телом. — Держи ее, — резко скомандовал Ламберт, и Роше, отвыкший подчиняться таким приказам, все же развернулся, вскинул арбалет, готовый пристрелить нападавшую, если бы той вздумалось дернуться. Но удар грузилами, похоже, оказался для нее слишком точным и сильным. Эльфка лежала в пыли на боку и не двигалась. Роше быстрым твердым шагом подошел к ней, тронул острое плечо носком сапога, перевернув девушку на спину. От ее переносицы уже начинала расползаться краснота, бросая тени под закрытые глаза. На красивом точеном лице застыло удивленное выражение, и Роше на миг подумалось, что Ламберт своим боласом убил эльфку наповал. Но уже в следующий миг он заметил, как едва различимо вздымалась узкая грудь — девушка все еще дышала. За спиной Вернона Ламберт аккуратно помогал Ани подняться на ноги. Эта девочка, которая не плакала, даже сидя в заточении под надзором подлого Детмольда, сейчас сухо всхлипывала, вцепившись в руку своего спасителя. — Если бы не ты…- твердила она, глотая слезы, — если бы не ты…я бы… — Да ничего бы не было, — заверял ее Ламберт с отцовской нежностью в голосе, — грохнулась бы с коня — эка невидаль. — А что если… что если…- Ани, не в силах больше составлять из обрывков слов связные предложения, разрыдалась, обмякнув в объятиях Ламберта. Роше, чувствуя себя лишним в этой сцене, досадуя на то, что сам не успел ничего сделать, быстро сдернул с шеи поверженной эльфки болас и его длинным прочным ремнем крепко связал ей руки. — Какого хрена тут произошло?! — Ламберт сверкнул на Вернона злым золотом глаз, — в твоих землях, ебать тебя через колено, Вернон! Я думал, ты передушил всех белок еще три года назад! — Я тоже так думал, — задумчиво подтвердил Вернон, присев на корточки рядом с эльфкой, — но эта не похожа на беличьего недобитка. Ани, уже взявшая себя в руки и продолжавшая лишь тихо икать и всхлипывать, высвободилась из рук Ламберта и, пошатываясь, подошла к Роше. Внимательно посмотрела на эльфку. Ведьмак тоже приблизился и вдруг придирчиво хмыкнул. — Ни хрена себе, — заявил он, — да в ней магии, как во всех Кейриных цацках, вместе взятых. Медальон так и пляшет. Роше присмотрелся внимательней. На бесчувственной девушке не было ни одного украшения, даже колечек в ушах, которые так любили молодые эльфки. — Может, это след ее пугача? — с сомнением спросил он, но Ламберт отмел его предположение, презрительно хмыкнув. — Не спорь с профессионалом, — заявил он с достоинством, — если я говорю, что эта девчонка сама, как сотня этих пугачей, значит, так оно и есть. — Хватит спорить, — решительно осадила мужчин Ани, — заберем ее во дворец, и там ты ее допросишь, отец. Вернон, все еще пристыженный медленностью своих реакций, покорно кивнул. Он поднял эльфку на руки — та, казалось, почти ничего не весила, как сбитая на лету птица — перекинул ее через свое седло и сел на коня. Спутники последовали его примеру — Ламберт предложил Ани поехать вместе с ним, а ее лошадь повести рядом, но королева наотрез отказалась. У самых городских ворот незнакомка начала приходить в себя. Она зашевелилась в седле, застонала, потом дернулась, попыталась соскользнуть, но Роше твердо придержал ее за пояс зеленой куртки. Эльфка покорно обмякла, и теперь только прерывисто шумно дышала, низко опустив голову. Добравшись до дворца, Вернон, взвалив девушку на плечо, сразу отправился на нижний уровень, в темницу. Обычно он предпочитал допрашивать пленных в иной обстановке, сбивая их бдительность и делая так, чтобы страх мрачных тюремных сцен не мешал развязываться их языкам. Но на этот раз он был так зол — и на то, что случилось, и на самого себя — что решил не миндальничать. Роше не хотел, чтобы Анаис следовала за ним, но королева, конечно, настояла на своем. За узким щербатым столом, об который прежде слишком часто прикладывали лицом непокорных узников, эльфка сидела, понурив плечи, и не глядя на своих тюремщиков. В душной мрачной обстановке она выглядела еще более хрупкой, чем на лесной тропе, но внешний вид не мог обмануть Роше — эльфка не была ни обычной разбойницей, ни случайной охотницей за оренами. Она целилась в Ани, зная, на кого нападала, и намереваясь довести начатое до конца, чего бы ни стоило — опытному взгляду, взращённому долгими годами службы чутью это было так же очевидно, как бледность ее красивого лица и видимая беззащитность. Роше уселся напротив девушки, сцепив пальцы на столе перед собой. Анаис расположилась в углу камеры — подальше от пленной. Ламберт же занял стратегически выгодную позицию у двери — вздумай эльфка сопротивляться, он пресек бы малейшую попытку парализующим ведьмачьим знаком. И девушка, и Роше долго молчали. Он не ждал конечно, что она заговорит первой, но давал эльфке прекрасную возможность испугаться, прислушаться к окружающей тишине и осознать, что сопротивление было бесполезно. — Имя, — наконец четко обронил Вернон, обманчиво негромко и спокойно, точно сперва решил попробовать договориться по-хорошему. Эльфка медленно подняла голову, и в глубине ее прозрачных глаз мелькнул странный золотой отблеск. Она улыбнулась, и от улыбки этой даже опытному Вернону стало не по себе. — Имя, — повторил он настойчивей. — Ава, — едва слышно прошелестела эльфка, и Роше вдруг вспомнил ее. Он видел это лицо всего однажды — много лет назад, в рассветных сумерках туссентской осени, когда всей семьей — он сам, Иорвет и маленький Иан — они выбрались в предместья Боклера, чтобы посмотреть выступление Труппы Огненного Яссэ. Это была роковая ошибка, и Вернон слишком часто прокручивал тот день в памяти, пытаясь найти запоздалый способ избежать фатальной встречи, чтобы сейчас не узнать ту, кого огненный маг, пытавшийся убить Иана, называл своей дочерью. — Ты пыталась убить королеву Темерии, Ава, — выговорил он очень четко, чтобы каждое его слово дошло даже до самого затуманенного сознания, — ты знаешь, чем это грозит тебе? — Не ее, — тихо возразила эльфка, — только ее выблядка. Роше услышал, как за его спиной Ани поперхнулась вздохом от злости. Сам он продолжал смотреть на Аву твердо и прямо, хотя в груди у него закипала жгучая ярость. — Я знаю, кто послал тебя, — продолжал Вернон нарочито мягко, — и я знаю, что ты — только орудие в его руках. Потому, если сейчас ты расскажешь мне правду, укажешь, где найти Яссэ, королева будет к тебе милосердна. Он чувствовал, что Ани готова была ринуться вперед, разбить эльфке лицо кулаками, приговаривая, что Роше заблуждался, но королева оставалась неподвижной. После неудачного покушения в розовом саду Фергус рассказал Ваттье и Роше все, что ему удалось узнать о бывшем наставнике Иана — и о том, что тот был связан судьбой с тем, кто занимал Нильфгаардский трон, и о том, как намеревался использовать Иана в своих целях — и даже о смертельном артефакте, подаренном молодому Императору, который Иан успел уничтожить. И теперь, глядя в пустые глаза Авы, Роше мысленно складывал воедино детали сложной мозаики. Яссэ намеревался уничтожить того, кто, по его мнению, и так лишился бы трона в ближайшее время из-за своей мягкости и нерешительности, но, потерпев неудачу и узнав, что у престола Нильфгаарда вскоре должен был появиться наследник, пола которого никто не знал, нацелился на нерожденного ребенка и его мать, решив уничтожить одним махом две угрозы самому себе. Ава улыбнулась — бездумно и ласково, словно не поняла ни единого слова из того, что сказал ее тюремщик, и ничего не ответила. — Может, велеть принести твои инструменты? — подала вдруг голос Ани, — они-то уж точно развяжут ей язык? К пыточным устройствам после окончания Третей Северной Войны Роше прибегал очень редко. Преступники, попадавшие к нему в руки, заранее знали, с кем имели дело, и обычно раскалывались до того, как Вернон начинал им по-настоящему угрожать. Но Ава смотрела на него бесстрашно — как глупый младенец на огонь в камине. — Боюсь, это не поможет, — ответил за Роше Ламберт, — если на ней лежат какие-то чары, она ничего не скажет. Этот ебаный Яссэ наверняка позаботился о том, чтобы мы ничего не могли из нее вытянуть, даже если переломать ей все пальцы. Тут нужна чародейка. В камере повисла напряженная тишина. Роше знал, на кого намекал ведьмак, но Ани, снова презрительно хмыкнув, произнесла, еще немного поразмыслив: — Я свяжусь с Виктором. Пригласим Филиппу. — С чего Филиппе нам помогать? — уязвленно переспросил Ламберт. — Кроме того, это внутреннее дело Темерии, — поддержал его Роше, — я не хотел бы привлекать реданскую советницу… — Виктор доверяет Филиппе, — твердо оборвала его Ани, — и она — единственная достаточно мощная магичка, которая еще ни разу не предала меня. Вернон хотел напомнить названной дочери, что десять лет назад Филиппа наложила проклятье на Иана, добиваясь свержения его отца с регентского кресла, но понял, что спорить с молодой королевой бессмысленно. Он бросил на Ламберта быстрый взгляд через плечо и кивнул. — Пусть будет Филиппа, — вздохнул Роше. Реданская чародейка соизволила явиться только к вечеру. Все время ожидания Ани провела, расхаживая из угла в угол бывшего кабинета Фольтеста, не говоря ни слова. Роше пытался осадить ее, напомнить, что в ее положении, да еще и после пережитого в лесу испуга, королеве не стоило так волноваться, но Анаис хватило одного тяжелого взгляда, чтобы он подавился своими словами. Теперь речь шла уже не о ней самой, и даже не о Фергусе — а материнский гнев не знал верного мерила, и Вернону был недоступен. Поприветствовав королеву вежливым поклоном и выслушав подробности произошедшего, Филиппа сразу распорядилась отвести Аву в бывшую лабораторию Кейры и заперлась там вместе с эльфкой, велев всем держаться подальше. Ани к этому моменту уже очевидно совершенно вымоталась, но старалась держаться все так же прямо и твердо. Ламберт, не отходивший от подопечной ни на шаг, придержал ее под локоть, когда королева покачнулась на очередном шаге, и заботливо усадил ее в глубокое кресло. Роше остался стоять поблизости, все еще не решаясь подойти вплотную и взять ладонь дочери в свою, хотя пальцы буквально жгло от желания это сделать. Ани, бледная до синевы, поникла в мягких объятиях кресла и прикрыла глаза. — Ты, малышка, так без всякого Яссэ угробишь свое чадо, — весомо заявил Ламберт, и Роше досадливо поморщился — у него на языке вертелась примерно такая же фраза, но он проглотил ее, не высказав. — Я в порядке, — буркнула Ани, но голос ее звучал сдавленно и слабо, — я не успокоюсь, пока мы все не выясним. — Да чего тут выяснять, — пожал плечами ведьмак, присаживаясь на ручку ее кресла, — если то, что говорил о Яссэ Гусейшество — правда, то допрос Авы ничего не даст, даже если она поставит на карте крестик, указывая нам его местоположение. Пока на троне Нильфгаарда сидит Император, этот хрен неуловим и неубиваем. — Я в это не верю, — покачала Ани головой. Ее ладонь в защищающем нежном жесте опустилась на едва наметившийся живот, — должен быть какой-то способ добраться до него, не убивая ни Фергуса, ни его братьев, ни моего ребенка. Роше, до сих пор не в силах обуздать собственные несущиеся вскачь мысли, а потому хранивший суровое молчание, задумчиво посмотрел на дочь. Идея — противоречащая здравому смыслу, глупая, совершенно безумная — постучалась ему в голову так отчетливо, что прокатилась вспышкой боли от переносицы до затылка. Он поджал губы и прикрыл глаза, не глядя на Ани — предлагать королеве нечто подобное и в лучшие времена было бы дурной затеей. А сейчас, движимая природными инстинктами и собственной яростью, она и вовсе могла вытолкать его вон, едва он бы открыл рот. Нужно было все хорошо обдумать, может быть, поговорить с Филиппой или с Ваттье де Ридо — ради благополучия своей семьи, к которой Роше причислял и Фергуса, и Ани, и крохотного человечка у нее в животе, Вернон готов был связаться с этими личностями, самыми скользкими на всем Континенте. Филиппа вошла в кабинет без стука. За окнами уже стояла глубокая ночь, и Ани успела задремать в своем кресле, а мужчины беззвучно расселись по комнате, охраняя ее сон. Но, когда дверь хлопнула, впуская бесцеремонную чародейку, королева вздрогнула и проснулась. — Очень любопытный случай, — без прелюдий заговорила Филиппа так, словно рассказывала о вскрытии особенно крупного чудовища, пойманного на болотах, — я никогда прежде такого не видела, и хотела бы, чтобы у меня было больше времени на изучение этого феномена, — наткнувшись на тяжелый взгляд Ани, чародейка коротко усмехнулась, — на юной особе не лежит ни чар, ни проклятья, как вы предполагали, — с надменным превосходством в голосе продолжала она, — она сама — своего рода магический артефакт. Ламберт и Роше непонимающе переглянулись, а Ани выпрямилась в кресле и стиснула пальцами подлокотники. Именно такого эффекта Филиппа, видимо, и дожидалась. Выдержав театральную паузу, она продолжила тоном, каким Иорвет обычно читал свои лекции студентам-первогодкам. — Судя по всему, она — результат неизвестного прежде вида некромантии, — Филиппа произнесла это слово с легким придыханием, словно само звучание его было ей противно, — она живет за счет помещенного ей в грудь взамен живого, артефактного сердца. Ее тело совершенно функционально, она не дух и не восставший мертвец — операция, судя по всему, была проведена по живому, или в первые минуты после смерти. Это техника, схожая с той, что была применена на моих глазах, но использованные мной заклятья способны воссоздавать ткани тела, а не заставлять мертвое жить. Через этот артефакт его создатель контролирует несчастную девушку — отдает приказы, защищает от опасностей, магического воздействия и всего в таком роде. Мне пришлось очень постараться, чтобы пробить эту защиту. Ани бездумно кивнула, будто благодаря чародейку за старания. — У артефакта очень любопытная сигнатура, — та снисходительно улыбнулась молодой королеве, — я никогда такой не встречала. Это некий симбиоз запретной огненной магии и энергии, природы которой я понять не смогла — должно быть, некроматической. По следу этого артефакта можно было бы безошибочно вычислить его создателя — даже обычным кристаллом-поисковиком. Но для этого придется извлечь сердце из ее груди… со всеми вытекающими последствиями. — Ну так извлекайте! — выкрикнула, не сдержавшись Ани, но Филиппа мягко покачала головой. — Есть еще одна вещь, которую вы должны знать, пока я не приступлю к вивисекции, — заметила она, — я уже сказала, что тело девушки совершенно функционально, неотличимо от живой плоти. И это тело, судя по всему, способно не только к жизни, но и к воспроизведению. — Что это значит? — спросил Ламберт, и в тоне его звучала задумчивая растерянность бесталанного ученика, задающего заведомо глупый вопрос. Филиппа сдержанно фыркнула. — Девушка беременна, — пояснила она. Мужчины тревожно переглянулись, но Ани лишь зло сжала кулаки. — Она хотела убить моего ребенка, — выплюнула она, — почему я должна жалеть ее… выблядка? Филиппа покачала головой почти как Виктор, если при нем Ламберту доводилось крепко ругнуться. — Я обследовала плод, пока защита не сомкнулась обратно, — пояснила чародейка терпеливо, — он совершенно невредим, развивается, соответственно сроку… но это не главное. Судя по моим наблюдениям, будущее дитя родится Истоком, его магическое ядро формируется вместе с сердцем и внутренними органами. И я уже сейчас смогла прочесть его сигнатуру. И схожую энергетику я уже ощущала некоторое время назад, пусть и очень слабую, — взгляд странных вишневых глаз остановился на Роше, — когда была спешно вызвана к постели вашего сына, Вернон. Сердце Роше сделало кувырок в груди, и он почувствовал, как кровь отхлынула от лица. Ламберт и Ани, чей гнев мгновенно поугас, уставились на него, как на диковинного зверька в клетке, а он просто не знал, что на это ответить. Об Аве Иан иногда рассказывал в своих письмах. Но, видимо, избегал очень важных подробностей. — И… что делать? — тупо спросил он, спешно сглотнув добрую сотню других вопросов. Филиппа независимо пожала плечами. — Если артефактное сердце извлечь, девушка умрет, — ответила она, — а плод еще слишком мал, чтобы выжить за пределами ее тела. Ани, хмуря светлые брови, сверлила названного отца взглядом. — Мы не можем просто отпустить ее, — произнесла королева наконец, но уже без прежней непреклонной уверенности, — и держать здесь, пока она не разродится — тоже. — Не можем, — подтвердил Роше ледяными непослушными губами. Разум подсказывал ему — плод путешествий Иана с цирковой труппой не стоил того, чтобы рисковать жизнью никого из его семьи. Даже если артефакт из груди Авы оказался бы бесполезным в поисках Яссэ, оставлять ее в живых было неправильно. Но сердце его болезненно ныло, теперь борясь за каждый тяжелый удар. Тот, кого Филиппа называла «плодом», жил и рос внутри той, что хотела убить Ани и ее ребенка. Но за дела своей матери и ее господина нести ответственность был не должен. — Есть один способ, — выдержав еще одну драматичную паузу, снова заговорила Филиппа, — не слишком надежный, балансирующий на грани запретной магии, но иного выхода я не вижу. — слушатели снова воззрились на нее, и проклятая сова, заметил Роше, буквально купалась в их взглядах, как в нагретом солнцем песке. — в своем исследовании Катрионы Кейра нашла способ пересаживать здоровые органы взамен пораженных болезнью, — чародейка улыбалась, — тело Авы на данный момент нельзя считать мертвым — а, значит, подобная операция могла бы сработать. Можно заменить артефактное сердце живым. Я не гарантирую, что оно прослужит так долго, как обычный орган, но сигнатура плода — очень мощная уже на таком сроке — поддержит его, и до рождения ребенка девушка дотянет точно. Что будет потом — я не знаю. Ани послала Роше долгий задумчивый взгляд, и он не отвел глаз. — Делайте, — наконец сухо распорядилась королева, — вам понадобится живое сердце? — В лечебницу Святого Лебеды часто доставляют безнадежно больных или смертельно раненных пациентов, — ответила Филиппа деловито, — ждать нужного момента едва ли придется долго. Но есть одна проблема, — она вздохнула, покачала головой и отчего-то искоса поглядела на Ламберта, — в этой операции я могу только ассистировать, сама техника мне знакома только в теории. Провести ее сможет только Кейра. Ани сглотнула комок в горле, и пальцы ее снова быстро сжались в кулак. Ламберт старался не смотреть на нее, пряча глаза, но все равно бросал на королеву отрывочные быстрые взгляды. — Пусть будет так, — наконец процедила королева и медленно поднялась на ноги, — благодарю, Филиппа. Я не забуду того, что вы для нас сделали. — Пустое, — улыбнулась чародейка, — я служу науке и королю Виктору. А он очень обеспокоен вашим благополучием, Ваше Величество. Когда Филиппа удалилась восвояси, а Ламберт отправился в Университет к Кейре, Роше на руках отнес совершенно обессиленную королеву в ее спальню, уложил в постель, как маленькую девочку, избавив ее от сапог и неудобной одежды, и на всю ночь остался у ее постели, охраняя сон. Долгие часы, пока за окнами не начало светать, Роше провел в размышлениях. Новый элемент, появившийся в его плане, делал его из совершенно безумного и невыполнимого головокружительно сложным, но это уже был заметный прогресс. К утру Вернон твердо знал две вещи. Во-первых, к задуманному необходимо было привлечь чародеек, а во-вторых, Иан ничего не должен был узнать об Аве и ее ребенке. Это было сложное решение, и Роше, утверждаясь в нем, начал смутно понимать Иорвета, который все время, пока они были вместе, держал при себе много тяжелых тайн — как, например, та, чем эльф заплатил за жизнь их сына. Он заключил сделку с тем, кто продал ему магическое зеркало, сохранявшее молодость его человека, показал оставленный демоном знак на своей груди, но о цене, которую заплатил, молчал, как бы Роше его ни расспрашивал. Вернон намеревался докопаться до правды, но пока это не было первостепенным вопросом. Сейчас же он собирался пойти по тому же пути. Но, скажи человек Иану правду, весь его план, и без того опасно шаткий, мог пойти прахом. Утром Ани проснулась разбитой и больной. Она добрых полчаса провела в отхожем месте, а потом столько же умывалась холодной водой, а, когда вернулась — бледная, но сосредоточенная и серьезная — в дверь ее покоев робко постучали. Роше, дожидавшийся возвращения дочери в том же кресле, в котором провел всю ночь, не двинулся с места, хоть и подобрался, готовый защищать Ани. Та открыла дверь сама. На пороге стояла Кейра. Чародейка улыбалась, но в ее светлых глазах стояла глубокая мутная грусть. Анаис, увидев ее, попятилась, но не велела бывшей подруге немедленно убираться. — Филиппа еще не прибыла, — заявила она холодно, — и сердце для пересадки еще не доставили. Ты могла прийти позже. — Я хотела, — Кейра на миг опустила взгляд, потом снова взглянула на Ани — на этот раз с надеждой, — я думала, мы успеем поговорить. — Я не в настроении разговаривать, — отчеканила Ани, и Роше со своего места заметил, как болезненно дернулись ее плечи. Он успел изучить и запомнить этот жест — молодую королеву снова начинало мутить. — Тебе нехорошо, моя девочка? — отринув смущение, спросила Кейра, подавшись вперед, готовая сжать плечи Ани, но пока не решаясь, — что говорит твой лекарь? Анаис слегка отпрянула от нее, прижала тыльную сторону ладони к губам и снова вздрогнула. Кейра, не замечая ее сопротивления, решительно приобняла ее за плечи и стремительно повела в дальний конец покоев, за плотную ширму. Роше наблюдал и видел, как Ани, сдавшись, поддавшись твердости знакомых рук, почти прильнула к Кейре и следовала за ней на нетвердых ногах. — Я приготовлю для тебя подходящий эликсир, — приговаривала чародейка нежно, — этот коновал ничего не знает о тебе, конечно, он не смог тебе помочь. Не волнуйся, все будет в порядке. Очень тихо, не привлекая к себе внимания, Роше поднялся со своего места, оставляя женщин наедине с женскими делами. Он всегда был не очень-то высокого мнения о Кейре, хотя в свое время она спасла жизнь Иану и все эти годы служила Ани, но в ее заботливом тоне, ее точных уверенных жестах сейчас не было ни капли фальши, и Вернон понимал, что вполне мог оставить дочь заботам чародейки. Раз оступившаяся, никому не дававшая вторых шансов, Кейра сама, похоже, надеялась его заслужить — и шла верным путем. В Вызиме Роше пока нечего было делать. Оставив чародейкам чародейское, а Ани заботам Ламберта, сперва он отправился домой. Первым о своем плане он хотел рассказать Иорвету. Эльф — склонный к авантюрам до зубовного скрежета — мог узреть в его размышлениях все слабые места и разбить его идею в пух и прах — Вернон уже начинал почти надеяться на это. Он рассказал супругу обо всем, что произошло, избегая только самой щекотливой детали, а потом, не мудрствуя, теми словами, что приходили на ум, изложил свою задумку. Иорвет слушал, не перебивая, и по его лицу невозможно было понять, согласен он со словами Роше или нет. Наконец, когда человек иссяк, супруг напряженно покачал головой. — Ты ведь понимаешь, к чему это может привести, — произнес он очень тихо, — мы больше никогда их не увидим. Именно эта деталь за всеми измышлениями оставалась до сих пор сокрытой от рассудка Роше. Он гнал ее, забивал поглубже, не давая помешать холодной логике рассуждений. Но Иорвет сразу ухватил суть и вывалил ее на глупого человека. — Дело не в нас, — ответил он, немного помолчав, — это не имеет отношения к тому, чего бы мы хотели, и как сильно это огорчит нас. Мы сделаем это для Фергуса и для Иана — не для тебя и меня. Иорвет опустил взгляд, молчал добрую минуту, потом коротко кивнул. В Нильфгаард они прибыли вместе. Император, решивший, видимо, что супруги явились, чтобы навестить Иана, приветствовал их скупо, но даже за эти краткие мгновения, взглянув в пустые черные глаза Гусика, Роше понял, что, даже если этот его план провалится, он не перестанет пытаться. В тяжелом прямом взгляде Императора Нильфгаарда не было Фергуса, лишь бездушное благо Империи. К Иану они заглянули совсем ненадолго — сын все еще оставался в полузабытьи, и очнувшись от него на несколько минут, поговорил с родителями приветливо, но совершенно пусто. Сказал, что чувствует себя гораздо лучше — сын учился заново управлять своим телом, и уже научился ходить, почти не держась за стены и мебель. Ни Роше, ни Иорвет не стали заводить речь о Фергусе, эльф лишь пообещал сыну, что теперь никуда не уедет, пока тот окончательно не окрепнет. — А потом мы заберем тебя в наш новый замок, — улыбнулся Иорвет, и Роше знал, что это была благая ложь, — станешь баронетом, разве не замечательно? — Замечательно, — равнодушно откликнулся Иан, и веки его снова тяжело смежились. Перед Ваттье де Ридо, удивленным такому вниманию к своей персоне, пришлось выложить на стол все карты. Когда Роше излагал свой план Иорвету, он казался почти выполнимым, совершенно продуманным и четким, но под пристальным черным взглядом нильфгаардского разведчика человек вдруг растерялся. Это были больше не умозрительные конструкции, которые пришли к нему в ночной тишине под аккомпанемент ровного дыхания Анаис — это были судьбоносные, непоправимые решения, которым суждено было изменить — или сломать жизни тех, кого Роше любил всем сердцем. Но ему на помощь пришел Иорвет. И в его устах план зазвучал гладко и логично, точно это вовсе не Вернон породил его в порыве отчаяния, а его эльф вынашивал эти идеи долгие дни или даже месяцы. Ваттье выслушал его, перебрал пальцами по столу. — Слишком много участников, — заявил он наконец, — и слепых пятен. Как именно мы это устроим? Если браться за дело, ни у кого не должно остаться сомнений. И я не стал бы доверять столь важное дело чародейкам. Вернон и Иорвет переглянулись. В глазах супруга Роше прочел то же сомнение, что высказал старый разведчик, но Ваттье, похоже, уже ухватился за эту возможность и сам начал отвечать на собственные вопросы. — Праздник Солнцестояния через две недели, — сообщил он, — главные торжества пройдут в Вызиме, а защита темерской столицы оставляет желать много лучшего. — он снова пристально посмотрел на Роше, — вы ручаетесь за эффективность этого артефакта? Не хотелось бы столкнуться с очередной пустышкой. — Я — не чародей, — пожал плечами Роше. — Я тоже, — подтвердил Ваттье, — значит, без этих сук не обойтись. — Есть еще одна проблема, — встрял Иорвет, и у Роше сердце замерло от тревоги, — Император. Кто-то должен убедить Фергуса, что иного выхода нет. Ваттье де Ридо тонко улыбнулся, изогнулась аккуратная линия черных усов. — Императора я беру на себя, — пообещал он. После этого разговора Роше оказался почти выведенным из неумолимого течения событий. Иорвет, как и обещал, остался в Нильфгаарде — он должен был подготовить Иана. Вернон же вернулся в Вызиму и теперь следил за происходящим пристально, но издалека. Операция чародеек, как ему сообщили, прошла успешно. Извлеченный артефакт, пока сама Филиппа не успела наложить на него загребущие совиные когти, был передан нильфгаардской разведке и мастеру Риннельдору. Знающий, хоть и потерял большую часть доверия Императора, был ему по-прежнему верен, и оставался единственным, кто мог применить золотое сердце Авы по назначению. Сама девушка, погруженная в магический сон, восстанавливалась после операции, и Кейра пристально следила за ее состоянием, докладывая о своих наблюдениях Ани. Роше отрадно было видеть, что после возвращения чародейки королеве становилось лучше с каждым днем. Мучительные приступы тошноты отступили, и прежде часто бледная и усталая, Анаис теперь выглядела здоровой и полной сил. Она словно дала себе волю, перестала контролировать и одергивать собственное тело, поддавшись его неминуемым изменениям. Ее походка и жесты стали мягче и плавнее, за считанные дни округлилось и расцвело мягкими красками ее лицо, казалось, даже голос стал глубже и тише, но при этом королева держалась уверенно и решительно, как прежде. Подготовка ко Дню Солнцестояния в столице шла полным ходом. Вызима, привыкшая к праздникам, дышала ароматами цветов, выпечки, солнца и мускуса. Во дворце принимали прибывших по случаю торжества послов и важных гостей, а простые горожане украшали улицы гирляндами и фонариками, и за всей этой радостной суетой Роше сложно становилось поверить, что его план, подхваченный де Ридо и уже приводимый в исполнение, мог сработать. Он чувствовал себя посланником злой воли, готовящимся испортить всем веселье, бросить мрачную тень на ясное летнее Солнце. Но иного пути больше не было. Император прибыл в Вызиму утром перед началом торжеств. Ваттье, как и обещал, подготовил его к тому, что должно было произойти, и, к своему удивлению, здороваясь с Фергусом, Роше заметил в его взгляде знакомый свет — Гусик, должно быть, доведенный до предела отчаяния, готов был ринуться в опасную задумку с головой, как прежде — в запретное приключение с другом. И это был решающий, последний довод, чтобы довести начатое до конца. По старой традиции, королевская чета, начав свой путь от ворот дворца, должна была проехать в открытой карете по улицам Купеческого квартала, оттуда — по древнему мосту попасть в Храмовый и, добравшись до Торговой площади, бросить первый факел в ритуальный праздничный костер. До этого дня Анаис считала эту традицию дикостью и ерундой, хотя с детства вынуждена была принимать в этом участие. После замужества она отдала почетное право бросать факел Фергусу, и тот, не привыкший к северным традициям, не видевший в них смысла, делал это обычно с растерянным отстраненным лицом — в Нильфгаарде на подобном костре могли разве что сжигать очередного предателя. Но сегодня Ани была весела и взволнована. Рука об руку с Фергусом, облаченная в простое голубое платье, аккуратно сшитое точно по фигуре, такое узкое, словно королева хотела всем и каждому продемонстрировать изменения своего тела, с венком из белых лилий на голове, она взошла на украшенную цветами и лентами повозку. Ламберт, Роше и несколько гвардейцев должны были ехать позади почетным эскортом, и, садясь в седло, Вернон перехватил взгляд ведьмака. Тот тоже был посвящен в готовящийся план, даже предложил практическое решение для его исполнения, и теперь, похоже, волновался, как мальчишка — это было заметно, даже несмотря на мутации. Роше, у которого и самого желудок сжимался от страха, ободряюще улыбнулся Ламберту, и кортеж тронулся. По улицам Купеческого квартала императорская чета ехала под звуки веселой музыки, приветственные крики толпы, и супруги не скупились на то, чтобы махать руками и улыбаться подданным. Под копыта коней, везущих карету, бросали букеты цветов, розовые лепестки и яркие ленты, и черная брусчатка становилась такой пестрой, что у Вернона зарябило в глазах — чем ближе подъезжали они к Торговой площади, тем сильнее его начинало мутить, и он поспешил взять себя в руки, чтобы не опозориться на глазах у праздничной толпы. В Храмовом квартале крики и музыка стали громче и задорней. Казалось, каждый житель Вызимы, мало-мальски способный держать в руках лютню, флейту или барабан, считал своим долгом изобразить нечто, напоминающее темерский гимн или, на худой конец, разудалую трактирную песню. Ани, держась за руку Гусика, поднялась на ноги, помахала взорвавшейся криком толпе, а потом заботливо — и, пожалуй, чуточку слишком театрально — погладила себя по слегка выступающему животу. Горожане, верно истолковав ее жест, разразились криками «Слава Анаис!», «Долгие лета!» и «Темерия!» Вернон опустил голову, пряча улыбку — его малышка давно научилась быть той королевой, которую любили все, забыв о ее происхождении, о неверных поступках, о браке с нежеланным оккупантом. Она была с ними одной крови, и ее дитя темерцы уже любили, как и ее саму. Вернон был уверен, что вскоре и жители Нильфгаарда должны были поддаться этому простому очарованию, стойкости и милости прекрасной Императрицы, подарившей им наследника престола. На Торговой площади был возведен высокий конус заготовки для праздничного костра. Роше знал, что эта традиция, пусть диковатая, но беззаветно почитаемая темерцами, в реданских гостях вызывала не самые приятные воспоминания — но их тяжелая память придавала Солнцестоянию новый смысл. В Темерии на этот праздник жгли костры, чтобы осветить самую короткую ночь года, и словно принося обет — ни один живой — чародей, человек или нелюдь — никогда больше не взойдет на такой костер. Кортеж замедлился, толпа на площади расступилась, и Фергус, поднявшись на ноги, легко спрыгнул на усыпанную цветами брусчатку. Подал руку Ани, помогая ей выбраться вслед за собой. Горожане притихли. Один из гвардейцев — самый молодой, почти мальчишка, надевший голубую кирасу не позже минувшей зимы, подал Императору зажженный факел, но Фергус, взяв его левой рукой, позволил Ани ухватиться за древко поверх своей ладони. Толпа послушно ахнула. Сын своего отца, молодой Император знал толк в парадах, празднествах и других представлениях, так радовавших толпу, помогавших ей смотреть на яркий огонек, не отвлекаясь на подступающую мрачную мглу. Так, держа факел, обмениваясь ласковыми взглядами, Император и Императрица неспешно, давая людям разглядеть себя, проникнуться торжественностью момента, подошли к кругу будущего костра. Остановившись, они повернулись к толпе и, подняв факел выше, окинули людей взглядами. Горожане притихли, зачарованные священнодейством, и Ани, еще раз улыбнувшись, кивнула Фергусу. Они бросили факел точно в центр аккуратно уложенных поленьев, взялись за руки и отступили на несколько шагов, пока оранжевое пламя охватывало сдобренное маслом дерево — Роше знал, что в этот раз масло было вовсе не то, что применялось обычно. Костер взметнулся к светлеющему небу, и толпа готова была вновь огласиться радостными криками, но в тот момент, когда пламя, гудя и ширясь, охватило весь конус дров, в дрожащей рамке огня проступила высокая тонкая фигура, и в следующий миг Яссэ — улыбающийся, словно представлял выступление одного из своих артистов — ступил на площадь. Толпа изумленно ахнула, зазвенело оружие гвардейцев, готовых ринуться защищать своих правителей, но порождение пламени было стремительней их всех. Яссэ театрально взмахнул рукой. Гусик, выкрикнув пронзительное «Нет!» бросился вперед, заслоняя собой застывшую растерянную Ани, и в следующий миг отшатнулся, падая ей на руки. Над площадью воцарилась жуткая гнетущая тишина. Яссэ, не успев разве что показушно поклониться толпе, отступил обратно в огонь и бесследно исчез, а Ани, упав на колени и сжимая в объятиях неподвижное тело Фергуса, пронзительно закричала. Сквозь вновь заволновавшуюся толпу к императорской чете, обгоняя гвардейцев, мчался Ламберт. Быстро спешившийся Роше спешил за ним, расталкивая горожан. Из самого центра груди Фергуса, окруженный небольшим ореолом алой крови, торчал длинный черный шип, еще слегка тлевший на наконечнике. Ламберт рухнул на колени рядом с Ани, отвел в сторону ее руки, хотя королева продолжала кричать и сопротивляться. Ведьмачьи жесты были точны и стремительны — он выдернул шип, ощупал Фергуса, попытался обнаружить пульс — сперва на запястье, потом на шее, но наконец, когда Роше все же смог вырваться из толпы и схватить в крепкие объятия рыдающую Ани, Ламберт уронил руки, опустил плечи и коротко покачал головой. — Нет! — Ани дернулась из рук Роше, стараясь дотянуться до бездыханного Фергуса, — Гусик! Нет! Нет! — Тише, моя милая, — прошептал Вернон, понимая, что, кроме Ани, его никто больше не слышал, — Тише. Все кончено.