Власть вероятностей

О том, что что-то было не так, Фергус догадался, когда, входя в родительское поместье, не услышал обычных криков и смеха младших братьев. Риэр и Мэнно, никогда не унывающие бойкие мальчишки, проводили почти целые дни на тренировочной площадке или в саду, в котором совершенно бесполезно было ухаживать за розовыми кустами и клумбами — их все равно ждала судьба быть разворошенными и переломанными в пылу очередной игры. Братья напоминали неугомонных щенков, которым посчастливилось родиться одновременно с лучшим другом и соучастником всех преступлений, и, глядя на них, Фергус иногда отчаянно завидовал беззаботности и энергии, с которыми братья бросались в очередную маленькую авантюру. Сейчас же дом встречал молодого Императора полной тишиной. Матушка ждала его на пороге, ласково обняла и улыбнулась. — Как давно мы тебя здесь не видели, мой милый мальчик, — произнесла она, и Фергусу вдруг стало очень стыдно. За делами государства и разглядыванием сгущающихся над головой туч он совершенно забыл о своей семье, и несколько недель вовсе не интересовался ни благополучием матери и братьев, ни успехами Литы в обучении, ни даже здоровьем отца. При желании, он легко мог бы найти самому себе достойное оправдание, но, глядя в усталое, но по-прежнему нежное улыбчивое лицо матери, оправдываться Гусику совершенно расхотелось. — Надеюсь, у вас все в порядке? — осторожно спросил юный Император, и матушка кивнула — от сердца немного отлегло, но Фергус вдруг почувствовал, как едва-едва, почти незаметно дрогнуло кольцо на безымянном пальце. Она, может, и не хотела ему лгать, но и всей правды говорить не желала. До Рии, должно быть, доходили все новости о происходящем в Империи, и прибавлять к проблемам сына еще и свои она не спешила. — Твоему отцу нездоровится, — сообщила матушка, чуть понизив голос, словно делилась неприличной тайной или боялась, что ее подслушают невидимые шпионы. — Но в остальном — все хорошо. — Я могу поговорить с ним? — поинтересовался Гусик, уже совсем не уверенный, что явиться в родительский дом было такой уж хорошей идеей. Отец всегда говорил, что к нему юный Император мог обращаться за помощью в любое время, и, несмотря на обычный немного насмешливый тон и позицию «ты и сам со всем справишься», у Эмгыра всегда находились для сына нужные слова. Сейчас, однако, лезть к нему со своими неурядицами — пусть даже то были трудности Империи, и совсем не ерундовые — показалось Фергусу почти неприличным. Отец был уже немолод и много лет страдал от странной неизлечимой хвори, хоть и наотрез отказывался обсуждать ее, а о его самочувствии спрашивать приходилось личного лекаря. — Конечно, — улыбнулась матушка, — только не утомляй его слишком сильно. От подобной просьбы в пору было окончательно растеряться и начать искать повод внезапно уйти, ретироваться, сославшись на срочные дела. Матушка заботилась о здоровье отца больше, чем о своем собственном, но, так же, как и он, никогда не позволяла себе неосторожных замечаний на этот счет. По ее словам, все всегда было в полном порядке. Гусик подавил в себе желание уточнить, действительно ли дела обстояли так плохо, как можно было себе додумать после их короткого разговора, дать себе хоть пару секунд подготовиться к встрече с больным родителем. Фергус уже видел его разбитым и слабым, погрузившимся в хворь накануне очередного неминуемого улучшения, но сейчас вдруг испугался, что все окажется гораздо хуже, чем раньше. Могло статься, что отец лежал на смертном одре, и все, кроме Гусика, уже смирились с его скорой кончиной — потому молчали братья, потому матушка позволила себе то замечание. И к своему стыду Фергус внезапно осознал, что испугался потерять вовсе не отца, а ценного советчика и неизменного невидимого защитника, чья тень возвышалась над его троном, и чью бесплотную руку он всегда ощущал на своем плече, принимая важные решения. Оставив мать за дверью, юный Император вошел в полутемную спальню отца и неловко замер на пороге. Плотные портьеры на окнах были задернуты и не впускали в комнату ни капли яркого весеннего солнца. Отец полулежал в постели, опираясь на высоко взбитые подушки, и по обе стороны от него, притихнув и прижавшись к нему, устроились братья. Все еще вылитые породистые кутята, они прильнули к Эмгыру так, словно хотели бы залезть ему на колени, а то и на голову, но получили команду этого не делать — и впервые послушались. У отца на коленях лежала большая книга в бархатном переплете, и, когда Гусик вошел, он дочитывал негромким чуть надтреснутым голосом: — …фланговая атака нильфгаардских кавалеристов была остановлена темерским пехотным резервом…- бывший Император оторвал взгляд от страницы и посмотрел на Фергуса, неловко топтавшегося на пороге. — А дальше, папочка? — подал голос один из близнецов, не обращая на старшего брата ни малейшего внимания, — маршал Коэгоорн отбросил нордлингов? — Маршал Коэгоорн понял, что битва проиграна, когда резервные бригады Наузикаа и Седьмая Даэрлянская были разбиты, — ответил вместо отца Фергус — ход битвы под Бренной он до сих пор помнил так, словно сам в ней участвовал, — но отказался отступать или сдаваться в плен, и был расстрелян вместе со своим адъютантом. Оба близнеца подняли на него совершенно одинаковые злые зеленые глаза. — Ты врешь, — заявил один из них — кажется, Мэнно. Фергус попытался улыбнуться — он помнил, как его самого в детстве возмущало это поражение. В Империи до сих пор бытовало мнение, что маршал Коэгоорн был предан собственными соратниками, и Северные королевства одержали победу лишь потому, что их диверсанты работали лучше, чем имперская разведка. Но, так же, как и ему самому в их возрасте, объяснить это трехлетним мальцам сейчас было совершенно невозможно. Отец закрыл тяжелый фолиант и отодвинул его, позволив книге скользнуть с его колен на край кровати. — Идите, мальчики, — скомандовал он, — поиграйте во дворе. Братья немного помедлили. Первым сдался Риэр. Он спрыгнул с постели и серьезно посмотрел на Фергуса — на мгновение тому даже показалось, что малец готовился церемонно ему поклониться и отвесить протокольное приветствие, но мальчик лишь махнул рукой брату и, обогнув Фергуса, бегом ринулся прочь из комнаты — судя по всему, он решил, что необходимо было срочно восстановить историческую справедливость и провести битву под Бренной заново — уже на их условиях и с правильными последствиями. Когда много лет назад Фергус сам задался такой целью, его поддержали только его деревянные солдатики. Оставшись со старшим сыном наедине, Эмгыр снял с переносицы окуляры, аккуратно сложил их и положил на обложку книги, опустил ладони на одеяло перед собой, выжидающе посмотрел на Фергуса, не сделав ни одного приглашающего жеста. Юный Император приблизился. Рядом с постелью отца стоял высокий неудобный стул — его, видимо, оставил лекарь — и сейчас Гусик опустился на жесткое сидение, по привычке выпрямившись и не касаясь спинки. — Матушка сказала, тебе нездоровится, — начал беседу Фергус, стараясь на глаз определить, насколько плохо себя на самом деле чувствовал отец и радуясь, что тот не сможет ему соврать, даже если захочет. Лицо бывшего Императора казалось осунувшимся и бледным, но особенно тревожных признаков Гусик, к счастью, не заметил. На умирающего отец был не слишком похож, скорее на того, кто восстанавливался после тяжелой лихорадки. — В моем возрасте это случается, — ответил Эмгыр, мельком улыбнувшись, — доживешь до моих лет — поймешь. Но тризну по мне заказывать пока рано, так что поубавь сочувствие во взоре, сын мой. — Прости, — Фергус попытался ответить ему улыбкой, но отчего-то не смог, — и за то, что давно не приезжал — тоже. — Ты — Император, — пожал плечами Эмгыр, — было бы странно, если бы ты при любом удобном случае бежал жаловаться старику-отцу на злых советников и неверных друзей. Для этого у меня есть Мэнно — ну и ябедой он растет! Вчера пришел жаловаться, что матушка заставила его есть овощи на ужин. Фергус невольно рассмеялся — отец никогда не славился разговорчивостью, и обычно вытянуть из него лишнее слово или случайную шутку было сложнее, чем глубокую занозу из пятки. Сейчас, возможно, он прятал правду за потоком ничего не значащих слов — Ваттье де Ридо наверняка рассказал бывшему Императору, какой подарок сделал его преемнику. — Мэнно еще слишком мал, чтобы понимать, кто на его стороне, а кто — настоящий враг, — ответил юноша, решив принять пока правила отцовской игры, — со временем он разберется, что овощи — и матушка — вовсе не желают ему зла. — Этот хотя бы просто жалуется на обидчиков, — отмахнулся Эмгыр устало, — Риэр же, едва почуяв опасность, спешит разобраться с обидчиком силой. Из его тарелки, говорят, овощи летели через всю столовую и едва не разбили витражное окно. Если бы пришлось оставлять трон Империи кому-то из них, я предпочел бы сразу сдаться Редании и избежать больших жертв. Фергус ничего не ответил и поджал губы — по всему выходило, что простой разговор о проделках младших братьев превращался в конкретный и совершенно прозрачный намек. Всю свою тираду отец мог бы уместить в короткую фразу — кроме тебя, Гусик, править страной некому. — Им не хватает твердой руки, — решил юноша не оставаться в долгу. Кружить и выписывать финты в словесных схватках он за последние годы научился не хуже отца, — и чувства ответственности. — Может быть, — равнодушно откликнулся отец, потом пристально посмотрел на сына, — ты хотел о чем-то поговорить со мной? Отправляясь в родительский дом, Фергус не смог точно для себя сформулировать, о чем именно он хотел спросить у отца, какого совета ждал от него. Дела в Империи были далеки от плачевных, но он чувствовал, что катастрофа назревала. И виной тому была не только его неопытность или нежелание принимать радикальные решения. Послевоенный мир менялся повсеместно, и старые приемы в нем больше не работали. Пытаясь наладить одну сферу жизни, Фергус неминуемо выпускал из поля зрения другую, и там тут же появлялось недовольство, с которым нужно было разбираться, бросив то, чем он занимался изначально. Невозможно было угодить всем, и Гусик знал, что и не должен был этого делать, но не станешь же просить отца научить расставлять верные приоритеты. И Фергус решил начать с самой, по его мнению, безопасной темы. — Новая правительница Скеллиге прислала парламентеров, — заговорил он, — она просит снять торговую блокаду и открыть порты для их товаров. Острова устали от набегов и готовы заключить мир на наших условиях. В противном случае, они грозятся начать переговоры с Реданией и ее союзниками об объединении. — Они этого не сделают, — спокойно возразил отец, — единственный вариант, при котором Редания согласится на союз со Скеллиге — это если те войдут в ее состав на правах частичной автономии. Иные условия для нее просто невыгодны. Наши северные союзники знают, что рискуют попасть под ту же блокаду и перекрыть себе доступ к нашему рынку. Это слишком высокая цена за союз с теми, кто торгует только рыбой, шкурами и кровавым возмездием. А островитяне не пойдут на это, даже если новая королева подпишет такой договор. Народ немедленно поднимет бунт, и все вернется на круги своя. — Если я откажусь, начнется новая волна набегов на прибрежные темерские регионы, — возразил Фергус, хотя отец, казалось, вовсе не намеревался с ним спорить, — придется перебросить туда регулярные войска, а это, в свою очередь, может привести к волнениям в восточном регионе — в Аэдирне продолжаются восстания. Когда наступит лето, и перевалы Махакамских гор очистятся для прохода, приграничные области Темерии окажутся в опасности. Мы могли бы вести войну даже на два фронта, но я этого не хочу. — Ты сам отвечаешь на свой вопрос, — развел Эмгыр руками, — отказать — значит, объявить войну. Согласиться — значит открыть для освоения новый рынок, пусть и не слишком платежеспособный. Спроси у своей матери — она давно размышляет о том, как бы увеличить продажи и расширить поле деятельности. — Тогда необходимо установить обычные торговые пошлины, — теперь Фергус уже размышлял вслух, почти не рассчитывая на отцовский ответ, просто стремясь привести в порядок собственные мысли, — но для островитян такая налоговая нагрузка может оказаться неподъемной, они просто не станут покупать наши товары. Но особые условия для них разозлят тех, кто находится в нынешнем правовом поле. — На рынке большая часть влияния принадлежит Торговым гильдиям, — напомнил отец, — и пока тебе нечего им противопоставить. — Но что, если я организую новый торговый союз, — Гусик с надеждой посмотрел на отца, надеясь, что губы его не дрогнут в ехидной насмешке, — все, кто вступит в него, получат особые права на торговлю. Гильдии смогут решать — поддержать мою инициативу или выступить против нее. — Все верно, — кивнул Эмгыр и устало прикрыл веки — Гусик пристыженно замолчал и тревожно посмотрел на него. Похоже, своими разговорами он успел порядком утомить собеседника, забывшись. Но, посидев пару минут и отдышавшись, отец вновь посмотрел на него, — а Ваттье еще говорил, что ты неспособен к принятию смелых решений. Фергус нахмурился. То, что старый разведчик шпионил не только за врагами Империи, но и за ним самим, не было, конечно, новостью, но таких заявлений от него юный правитель не ждал. Похоже, верный соратник считал его трусом, нерешительным мальчишкой — неужели из-за того, что Гусик не поддержал главную его инициативу? — Ваттье де Ридо предлагал мне разбираться с моими врагами нечистыми методами, — ощущая себя ябедой-Мэнно, заявил Фергус, — я сказал ему, что политические убийства — это не то, чем я хотел бы запомниться. — Политические убийства славятся тем, что их политичность понятна только тем, на кого ими необходимо повлиять, — ухмыльнулся Эмгыр, — в противном случае, они совершены грубо и глупо. Но Ваттье — профессионал своего дела. — Ты предлагаешь мне согласиться? — неожиданно резко переспросил Фергус, на этот раз ничуть не устыдившись своего тона. — Когда правишь Империей, иногда приходится принимать не те решения, которые кажутся тебе благородными, а те, что необходимы, — ровным безэмоциональным тоном ответил отец, — в противном случае, может оказаться, что противники твои не столь благородны. — Я не вижу необходимости в убийстве, — отрезал Гусик, и между отцом и сыном на добрую минуту повисла напряженная тишина. — Как поживает твоя супруга? — наконец поинтересовался Эмгыр, и Фергус мрачно покосился на него. Он прекрасно понимал, что своим невинным вежливым вопросом бывший Император интересовался, не беременна ли еще Ани, словно уже поставил крест на нерешительном правителе, надеясь, что из его наследника еще мог выйти толк. Порадовать отца Фергусу, впрочем, было нечем. Он не сомневался, что супруга больше не была одинока в своей постели, но рассчитывал на ее разумность и осторожность. И на честь Виктора, конечно. С пока некоронованным реданским королем молодой Император после того неловкого разговора в собственной спальне, общался еще пару раз, и вынужден был признать — тот вполне заслуживал любви Анаис. — У нее все в порядке, — ответил Фергус скупо, про себя радуясь, что отец, в отличие от него, не мог проверить его слова на искренность, — она занята делами Университета, но находит время помогать мне в делах Империи. — Хорошо, — покладисто кивнул отец, решив, видимо, не смущать сына следующим, более конкретным вопросом. — я знаю Анаис с тех пор, как она заняла трон Темерии, и уверен, лучшей соратницы тебе было не найти. Важно, что и народ Империи это понимает. — Народу Империи Анаис нравится даже больше, чем я, — улыбнулся Фергус, — кажется, некоторые уже стали забывать, что она — северянка. — Она — Императрица, — мягко напомнил Эмгыр, — и народ помнит это, даже если вы оба иногда забываете. Они поговорили еще немного — о политике и волнениях среди знати, даже о чародеях, похоже, замышлявших государственный переворот, но лишенных поддержки общества, чтобы приступить к нему немедленно. Следуя своему обещанию, отказавшись от идеи кровавой расправы над конкурентами, Ваттье и его агенты развернули настоящую пропагандистскую кампанию, старательно напоминая жителям Империи, что чародеям, по большей части, не могло быть веры, и действовали они всегда только в собственных интересах. Под конец беседы отец окончательно выдохся — Фергус заметил, как он сперва бросил какую-то фразу невпопад, а потом и вовсе заснул на полуслове, уронив голову к плечу. Юноша поднялся со стула, аккуратно прикрыл отца одеялом повыше, поднял книгу и окуляры и отложил их в сторону. А потом, стараясь не шуметь, направился к выходу из спальни родителя. На пороге молодой Император оглянулся и вдруг поймал себя на мысли, что дорого бы отдал, чтобы точно узнать, что этот разговор с отцом был для них обоих не последним. Повинуясь внезапному порыву, Фергус на цыпочках вернулся к кровати, склонился над отцом и коснулся губами его холодного изрезанного морщинами лба — отец пробормотал что-то недовольное, но не проснулся. Матушка ждала его в светлой гостиной, и, войдя в нее после полутьмы отцовской спальни, Фергус словно очутился в ином мире, шагнув через портал. Стоявшее высоко теплое туссентское солнце заливало просторное помещение, будто специально созданное, чтобы проводить большие торжественные приемы с толпой гостей, музыкой и маленькими пирожными на фарфоровых тарелочках — такие, как любила Лита. О сестре в родительском доме, казалось, почти не вспоминали — она, избравшая путь чародейки, больше не была членом семьи, и мать с отцом, даже если горько тосковали по ней, по привычке не демонстрировали своих чувств. Рия сидела в солнечных лучах, прямая и сияющая, как эльфская статуя, но, стоило Гусику пересечь порог, поднялась ему навстречу. — Ты уже уезжаешь? — спросила она, не задав ни единого вопроса об их разговоре с Эмгыром. Фергус был уверен, что и с отцом она обсуждать этого не станет. Он подошел ближе, взял мать за руки и улыбнулся ей. — Мне нужно поговорить с Главой Совета, — ответил он, — но мастер Риннельдор подождет. Если хочешь, я могу остаться. Бросать Рию одну в компании больного отца вдруг показалось Фергусу необъяснимо жестоким. Она больше не была безмолвной тенью своего супруга, не пряталась в лучах его величия, имела собственные голос и свои дела, но до сих пор, должно быть, переживала боль супруга, как собственную. И уж, конечно, малыши-братья не могли ей в этом помочь, особенно теперь, когда ее единственная дочь покинула отчий дом. — Не хочешь съездить со мной на плантации? — предложила Рия, и Гусик удивленно поднял брови. Всякий раз, навещая родителей, он не выходил за пределы поместья, и сейчас приглашение матери смахивало на предложение поговорить наедине, без лишних ушей. — Конечно, — поспешил он согласиться. Пока Темерия только просыпалась после зимы, каждый день удивляясь все новым ее робким признакам, в Туссенте весна уже бушевала вовсю. Бескрайние луга, залитые солнцем, зеленели свежей травой, расчерченные яркими всполохами цветов. Воздух, пропитанный запахом меда и сырой возделанной почвы, был теплым и густым, как парное молоко, а небо — бесконечно высоким и чистым, как назаирская глазурь. Мать удивительно легко вскочила в седло высокого гнедого жеребца — она ездила по-мужски, твердо держа поводья, и Гусику оставалось только удивляться, как годы, прожитые вдали от имперского двора, изменили ее. В Рии еще оставалась ее обычная нежная утонченность, но движения стали решительней и резче, голос — громче, а взгляд — прямее и тверже. Если раньше любой бы сказал, что без своего супруга она и дня не проживет, теперь можно было заподозрить, что это он не смог бы обойтись без нее. Они ехали неспешно, и первое время молчали. Матушка правила конем уверенно, не позволяя ему срываться с четкой ровной рыси. Фергус ехал чуть позади нее — его собственный конь остался в Нильфгаарде, и кобыла под ним вечно стремилась вырваться вперед, обогнать спутника, и юному Императору приходилось ее придерживать. Заметив это, бросив взгляд через плечо, матушка вдруг улыбнулась. — Наперегонки? — предложила она, — до холма у реки? Не дожидаясь его ответа, Рия пришпорила своего жеребца, и он сорвался вперед, словно подхваченный порывом ветра. Фергус поспешил следом, и его лошадь оказалась проворной и легкой, так что он легко догнал мать и даже смог перегнать ее на последнем ярде. Смеясь, Рия ловко спешилась и похлопала кобылу Фергуса по крупу. — Молодая кровь, — сказала она, — девчонки всегда стремятся обогнать того, кто возомнил себя лидером табуна. Чувствуя внезапную светлую легкость на сердце, Фергус рассмеялся вслед за ней. С холма над рекой были видны, как на ладони, просторные табачные плантации. Тут и там среди черно-зеленых рядов работали люди в ярких одеждах, и до слуха Гусика донеслись даже обрывки их песен, которые подхватывал один голос за другим. — Урожай в этом году будет богатый, — Рия остановилась рядом с ним и смотрела на раскинувшиеся у их ног поля с нескрываемой гордостью — так она не глядела, казалось, даже на собственных детей, — если откроют границы с Островами, можно будет расширить рынок сбыта и наладить поставки новых, морозостойких сортов. Тогда снимать урожай получится круглый год… Фергус покосился на мать. — Ты позвала меня, чтобы повлиять на торговую политику Империи? — спросил он с ухмылкой. — Не только, — Рия покачала головой, повернулась к сыну и заглянула ему в глаза, — я хотела узнать, как у тебя дела, мой милый? Слухи о том, что твой друг вернулся к тебе, добрались уже и до нашего сказочного края. Всю легкость как ветром сдуло. Фергус нахмурился и отвернулся. За три недели, что прошли с тех пор, как вернулся Иан, юный Император успел наслушаться о нем столько, что хватило бы до конца жизни. При дворе Нильфгаарда Иана считали шпионом. В Темерии — предателем. И все, кто имел смелость раскрыть рот, в один голос утверждали, что юного эльфа необходимо было изгнать прочь. От самого Иана эти разговоры, конечно, не укрывались, он злился, нервничал и несколько раз порывался уйти сам. Реши друг и правда вернуться к бродяжьей жизни, Гусику нечего было бы ему возразить, да и переубедить остальных на его счет он никак не мог. Оставалось заверять Иана, что, даже если весь мир ополчится на него, он, Фергус, останется на его стороне. Но с каждым днем это обещание становилось все невыполнимей. Народ Империи мог простить юному Императору многое — нерешительность, нежелание развязывать войны и устранять конкурентов, отсутствие наследника и мягкость в общении с соседями — но Иан был для всех, как кость в горле. И хорошо еще, что люди не знали, чем они занимались в спальне почти каждую ночь. Это могло стать последней каплей, и у Фергуса не хватило бы сил защитить возлюбленного. Тот, впрочем, может, не нуждался в защите — его магия расцветала с каждым днем, становясь почти пугающе мощной, Иан использовал ее, как иные пользовались собственными руками и ногами, легко, не прикладывая усилий, даже экономя энергию. И это пугало Фергуса уже всерьез. Ожог на левой руке заживал долго, несмотря на помощь Виктора, и пальцы до сих пор иногда подчинялись ему неохотно. Иан сто раз успел извиниться перед ним и заверить, что ни за что не навредил бы Фергусу намеренно. Но его злость, обида на весь мир и отчаяние росли соразмерно его силам. Гусик ловил себя на том, что начинал бояться Иана, а это уже совсем никуда не годилось. — Не очень хорошо, — юноша опустил глаза, и матушка ласково погладила его по щеке. — Что бы ни говорил твой отец, — сказала она после короткой паузы, — я хочу, чтобы ты помнил — мы все приносим жертвы во имя Империи, пока служим ей. Но я всегда буду на твоей стороне, какое решение ты бы ни принял, куда бы ни пошел, даже если будет казаться, что ты поступаешь неправильно. Я люблю тебя — а любовь — важнее долга. Фергус поднял глаза, наткнулся на ее прямой серьезный взгляд и, ругая себя последними словами, почувствовал, как у него задрожали губы. Он не плакал на глазах у родителей даже в глубоком детстве, столкнувшись с очередной глупой мальчишеской бедой. Сейчас же слезы сами пролились из глаз, и Гусик, позволив матери крепко обнять себя за плечи, разрыдался так безутешно, словно вместе со всхлипами из него выходила вся накопленная за последние годы горечь. Рия гадила его по голове и плечам, но ничего не говорила, давая сыну выплакаться и немного остыть. — Я так устал, — прошептал он едва слышно. — Я знаю, малыш, — ответила она, — и знаю, что ты сможешь сделать все правильно. Они возвращались в поместье, когда солнце, перевалив зенит, начинало клониться к закату. На этот раз голоса братьев звенели откуда-то из глубины сада, и мать, провожая Гусика к порталу, крепко держала его за руку, как маленького мальчика, едва научившегося ходить. Перед прощанием, она снова обняла его. — До встречи, Фергус, — шепнула матушка, отстранившись, и он, улыбнувшись, кивнул. После короткого разговора с матерью в Фергусе, казалось, проснулись новые силы, и в кабинет мастера Риннельдора он входил, не испытывая вечного назойливого волнения. Глава Совета, один из самых преданных соратников его отца, верно служивший и юному Императору, всегда внушал Фергусу невольный трепет. Он разговаривал так, словно делал собеседнику огромное одолжение, и никогда не был доволен услышанным. Гусик вспоминал, что рассказывал о бывшем учителе Иан, и не мог не восхищаться, что тот провел в компании мастера несколько лет и решил все бросить далеко не сразу. Знающий, теперь куда меньше времени проводивший в своей башне, перенес в дворцовый кабинет часть алхимических инструментов, чтобы не бросать магической работы, занимаясь делами государства. Сейчас он стоял перед большой клеткой с рыжим юрким бельчонком и неторопливо просовывал один за другим орешки сквозь прутья решетки. Бельчонок хватал их из его пальцев и утаскивал куда-то вглубь своего жилища, пряча на черный день. При появлении Императора, Риннельдор отряхнул ладони от шелухи, повернулся к нему и чопорно поклонился. — Я ждал вас гораздо раньше, Ваше Величество, — заявил он. — Я навещал родителей, — ответил Гусик, чувствуя постыдную необходимость оправдываться под строгим взглядом эльфа. Тот, однако, кивнул, приняв такое объяснение. Подошел к Императору ближе и замер в двух шагах, заложив руки за спину. — От придворных чародеев приходят тревожные известия, — проговорил он, не тратя времени на долгие вступления, — Фрингилью Виго никто не видел уже целую неделю, и маги опасаются, что она пропала не по своей воле. Гусик тревожно сдвинул брови. Самовольно покинуть Империю так надолго чародейка не могла, и ее исчезновение действительно выглядело странно. — Ее искали? — спросил он. — Некоторые ее соратники пытались настроить магический поиск, — ответил Знающий, — но сигнатуру ее ауры засечь так и не удалось. В последний раз госпожу Виго видели в Венгерберге — она навещала дом моего сына, но ушла оттуда в тот же вечер невредимой. — Она приходила к Эренвалю? — поднял брови Гусик, — зачем? — Эренваль сказал, она искала в нем сторонника в своем заговоре против вас, Ваше Величество, — сухо ответил Риннельдор, — но мой сын, конечно, отказался ей помогать. Вероятно, после этого госпожа Виго посчитала нужным скрыться, зная, что Эренваль расскажет об этой встрече мне, и чародейке придется предстать перед судом за измену. — Почему она не стерла ему память? — спросил Гусик, — вы защитили его каким-то артефактом? Риннельдор вдруг досадливо поморщился. — Я не счел это необходимым, — отчеканил он, — о ее визите к нему я немедленно сообщил господину де Ридо, а он, видимо, не счел нужным донести это до вас. У Гусика заломило в висках. Все, что делал глава разведки, безусловно, было направлено на благо Империи, даже если о своих действиях он не потрудился сообщить Императору. И думать о том, что Ваттье ослушался прямого приказа и взял усмирение бунта в свои руки, было страшно. Исчезновение Фрингильи могло оказаться на его совести — а значит — на совести самого Гусика, который недоглядел за собственными подданными. — Вы отчитываетесь передо мной! — не контролируя собственный голос, почти выкрикнул Фергус, — я — ваш Император, а вы не сочли нужным предупредить меня о такой важной вещи, как готовящийся заговор? — С вашего позволения, мой Император, — Риннельдор почти издевательски подчеркнул последние два слова, — заговорами при дворе исконно занимался глава разведки. Он в этом вопросе куда компетентней нас всех. Почему он не отчитался перед вами, я не знаю. Фергус сжал кулаки, подумав вдруг, что на его месте отец непременно приказал бы выписать мастеру Риннельдору сотню палок за неповиновение, но он сам решил отказаться от подобных методов, и сейчас, похоже, пожинал плоды своих решений. — Я хочу, чтобы впредь вы сообщали мне обо всем, что касается меня лично и дел Империи, — сказал он твердо, стараясь успокоиться, — это ясно? — Как пожелаете, Ваше Величество, — Риннельдор склонил голову, — в таком случае, я вынужден сообщить, что ваш протеже был застигнут за общением с нежелательной личностью, и, вполне вероятно, выдавал ему сведения о вас лично или делах Империи. Окати мастер Риннельдор его ледяной водой, эффект получился бы слабее. Гусик едва сдержался, чтобы не попятиться от него. — Вы следили за Ианом? — спросил он. — Таков мой долг, — спокойно ответил Знающий, — я считаю его неблагонадежным и опасным, а потому взял на себя смелость установить за ним наблюдение, пока он во дворце. У Гусика запылали уши. Он очень отчетливо вспомнил, как именно они с Ианом провели предыдущий вечер в его покоях, и это зрелище совершенно точно не предназначалось для глаз сердобольного советника. Тот, однако, и глазом не моргнул — даже если он и стал свидетелем постельных игрищ, шпионская деятельность Иана волновала его гораздо больше. — Я поговорю с ним, — выдохнув, сказал Фергус, — а вам приказываю прекратить следить за Ианом. Это мое личное дело, и я сам с ним разберусь. — Прошу прощения, Ваше Величество, — возразил мастер Риннельдор, прямо взглянув ему в лицо, — все, что касается Императора — это дело Империи, а я верно служу ей еще со времен вашего деда. — Честь и слава, мастер Риннельдор! — отрезал Гусик зло, — послужите Империи, занявшись поисками госпожи Виго. Передайте чародеям, что я готов встретиться с их представителем и оказать любую помощь в ее обнаружении. Мастер Риннельдор поклонился. Иана Гусик обнаружил в зимнем саду. С тех пор, как матушка покинула дворец, им занимались гораздо меньше, чем прежде, и розовые кусты разрослись, почти стерев границы гравиевых дорожек. Юный эльф полюбил это место, здесь, как он говорил, никто не пялился на него с подозрением и злобой, но выходило, что и в этом он оказался не прав. Сейчас Иан сидел на увитой плющом скамейке и, держа в руках небольшой круглый предмет, разговаривал с кем-то вполголоса. Гусик приблизился, стараясь наделать как можно больше шума, чтобы дать возможность другу себя заметить. Иан не вздрогнул и не поспешил спрятать вещицу в карман. Он повернулся к Фергусу и широко улыбнулся. — А вот и ты! — неожиданно радостно приветствовал он друга, — я как раз говорил о тебе. Чуть хмуря брови, Фергус подошел и присел рядом с ним на скамью. — Говорил обо мне? — уточнил он, — с кем? — С моим учителем, конечно, — ответил юный эльф с воодушевлением, — я рассказал ему о твоих бедах, и он согласился помочь. Холодный страх медленно вползал в сердце Фергуса, как ночные заморозки в незакрытую теплицу. Он снова уставился на вещицу в руках Иана, и тот щедро пояснил: — Это ксеновокс. Мой наставник дал мне его, когда я покидал труппу. Я часто с ним разговариваю. — Но зачем? — глупее вопроса было не придумать, но Гусик вконец растерялся. Похоже, мастер Риннельдор был прав, и Иан действительно выдавал секреты Империи нежелательной личности, но при этом ничуть этого не скрывал. Юный эльф немного погрустнел и опустил глаза. — Кроме тебя, я никому здесь не нужен, — ответил он тихо, — все меня ненавидят и боятся — и Ани, и твои советники, и даже мои родители. Мне бывает так одиноко, когда ты уходишь, и только Яссэ всегда готов со мной поговорить и поддержать меня. Если бы не он, я давно решился бы прыгнуть с одной из этих Золотых башен. Фергус с трудом сдержался, чтобы не напомнить Иану, что ненавидели и боялись его вовсе не без причины. Вместо этого он спросил: — Твой учитель предложил мне помощь? В чем? — В твоих делах, — туманно ответил Иан, не переставая улыбаться, — он знает, как трудно тебе приходится, и готов решить хотя бы часть твоих проблем. — Но почему? — оставив сотню других вопросов, удивился Гусик. — Потому что я люблю тебя, глупый человек, — тряхнул головой Иан, — а мой учитель — любит меня. Кольцо на пальце Фергуса не дрогнуло — собеседник твердо верил в собственные слова. — Он предложил встретиться. Сегодня в полночь, в условленном месте, — продолжал Иан, — он обещал, что не причинит тебе вреда и хочет просто поговорить. Я понимаю, — он не дал Фергусу вставить ни слова, предостерегающе поднял руки, — для Императора подобная встреча — недопустима, но я доверяю Яссэ, а ты — доверься мне. Ты ведь веришь мне, Гусик? Иан с надеждой взглянул ему в глаза, и Фергус вынужден был кивнуть. Даже вздумай Яссэ убить его на этой встрече, хуже ситуация уже стать не могла. — Что это за место? — спросил он. — Я провожу тебя! — просияв ответил Иан, — ничего не бойся, любовь моя. Все будет хорошо. Размышляя о критериях понятия «хорошо», Гусик снова медленно кивнул. Когда стемнело, они с Ианом вышли из дворца, никем не замеченные, и, покинув зону действия экранирующих чар, юный эльф тут же открыл портал и потянул Гусика за собой. Они очутились на широкой поляне посреди темного безмолвного леса, и Фергус почувствовал, как по спине вниз с затылка поползли холодные мурашки. Он прекрасно помнил, чем закончился их последний побег, и повторения этого совсем не жаждал. Но Иан крепко держал его за руку, едва не подпрыгивая на месте от нетерпения. Яссэ ждал их у небольшого костра у дальнего края поляны, почти на самой границе леса. Он был один, и при появлении юношей поднял голову и приветливо улыбнулся, но вставать не спешил. — Приятно наконец видеть тебя, Фергус, не в зале суда, — заметил эльф, — подойди ближе, не бойся, я не кусаюсь. — Он не боится, — беззаботно заявил Иан, — Гусик знает, что мы оба — на его стороне. Фергус, совершенно в этом не уверенный, все же приблизился. Иан, еще раз крепко сжав его пальцы, позволил ладони Императора выскользнуть из своей руки и отошел в тень, оставив друга и наставника наедине. — Покажи мне свою руку, — попросил Яссэ, — Иан сказал, что случайно обжег тебя, а для художника пальцы — это самое главное, верно? Фергус, решив, что, раз уж пришел, отступать было поздно, протянул ему левую руку, не спеша садиться. Яссэ взял ее в ладони и усмехнулся. — Кое-кто обзавелся полезным магическим артефактом, — заметил он, мельком ощупав кольцо на пальце, — очень разумно. Значит, теперь я не смогу тебе соврать, хоть и не собирался этого делать. Гусик подавил желание выдернуть свою руку из его хватки, но Яссэ, не дав ему отстраниться, шепнул короткое заклинание. Костер у его ног на миг разгорелся ярче, и по ладони Фергуса к запястью потекло приятное колкое тепло, будто он натянул шерстяную варежку. Еще мгновение, и ставшая привычной ломота в пальцах отступила, а когда Яссэ отпустил его, от неровных розовых ожогов не осталось и следа. — Спасибо, — Гусик сжал и разжал кулак, перебрал пальцами — те подчинялись беспрекословно. — Мне только в радость, — ответил Яссэ, — садись к огню. Холодно. В лесу действительно гулял промозглый влажный ветер, и Фергус понял, что очутились они, похоже, где-то далеко на севере. Сам эльф был одет в легкую хлопковую рубаху кричаще красного цвета, с распущенной у горла шнуровкой, и, казалось, холод его совершенно не беспокоил. — Иан сказал, вы хотите мне помочь, — начал Фергус, чтобы не растягивать разговор надолго. Он присел на твердую землю рядом с Яссэ, все еще сжимая и разжимая вновь послушные пальцы, — зачем вам это нужно? Глава моего Совета считает вас опасным шпионом, вы осужденный преступник, а мой отец и вовсе хотел казнить вас после восстания Узурпатора. Сложно поверить, что вы предлагаете мне поддержку бескорыстно. — Сложно, — подтвердил Яссэ, — тебе, Фергус, вообще, должно быть, сложно ждать от кого-то бескорыстия. Доля властителя такова, что он всегда всем должен, и даже самые безоглядные патриоты служат Родине, а вовсе не тебе. Гусик нахмурился — сегодня один человек уже пытался проделать с ним этот трюк — наговорить множество слов, лишь бы не отвечать на прямые вопросы. — Почему вы хотите мне помочь? — повторил он тверже. — Ты сын своего отца, верно? — Яссэ склонил голову к плечу, и теперь глядел на Фергуса пристальней — его взгляд будто прояснился, как у того, кто постепенно просыпался от глубокого сна, — никаких компромиссов, даже если кажется, что все твое правление — это сплошной компромисс. Лучшего Императора Нильфгаард не мог и пожелать. — Это не ответ на мой вопрос, — продолжал настаивать Фергус. — Что ж, ладно, — Яссэ кивнул, словно самому себе, посмотрел в огонь и усмехнулся — враз перестав быть похожим на доброго дядюшку, принесшего Йульские подарки, — у меня есть собственный интерес. И, догадываюсь, ты не примешь мою помощь, пока не добьешься от меня откровенности, верно? — вопрос не требовал ответа, но Гусик все равно кивнул. Иан доверял этому эльфу, но сам юный Император доверия испытывал все меньше с каждой секундой разговора. Яссэ, похоже, тоже это понимал, — много лет назад, спасаясь от кары твоего отца, я отдал самое ценное, что у меня было, за свою жизнь — мою магию. То, что делало меня мной. Я тогда наивно считал, что смогу без этого жить, лишь бы мне помогли спастись от шибеницы или костра. Я горько ошибся, но слово было сказано, а услуга — оказана. И было лишь одно условие — моя жизнь продлится до тех пор, пока властвует Император Нильфгаарда. Со временем я обрел новый смысл, — он повел рукой, и огонь в костре послушно поднялся невысоким столбом и рассыпался яркими искрами, а потом улегся обратно, почти исчезнув, — и теперь моя жизнь зависит от твоего благополучия, дитя. Это была чистая правда — кольцо ни разу не дрогнуло. Но Фергус, хоть и не много понял из рассказа Яссэ, все же заметил: — Если я отрекусь, Нильфгаард от этого существовать не перестанет. И следом за мной им будет править новый Император. Речь в вашем соглашении явно не шла о конкретном имени — мой отец отошел от дел. — Если ты отречешься, власть в Империи захватят чародеи, — ответил Яссэ, — и неизвестно, кого именно они возведут на трон — может быть, твою сестру Литу. А, может быть, отдадут твою родину в руки реданской чародейки. Ни один из этих исходов меня не устраивают. Я потратил много сил, поддерживая королеву Саскию — дракона Саэсинтессис, если точнее — потому что только ей было под силу помешать тому, чтобы твоя сестра Цирилла заняла престол. И победа в Зимней войне была одержана только благодаря мне. — Вы признаетесь в убийстве моей сестры? — Гусик надеялся, что голос его звучал сурово и твердо, хотя внутри у него все сжималось от ужаса. — Вовсе нет, — кольцо осталось неподвижным, когда он ответил, — Цирилла жива, но и вернуться на трон больше не сможет. Об этом я тоже позаботился. Но ведь ты знаешь — из нее не получилось бы достойной правительницы. Она — дитя войны. Ведьмачка, достойная преемница идеалов твоего отца, готовая пойти на то, что ты сам считаешь немыслимым. Война с Аэдирном была для нее лишь первым шагом — следующей пала бы Редания, но сколькими жизнями за это пришлось бы заплатить? Гусик молчал. Он больше не мог смотреть на Яссэ, точно тот был солнцем или ярким пламенем, от которого резало глаза. — Вы отпустили Иана ко мне, — проговорил он шепотом. — Мое главное сокровище, — подтвердил Яссэ, — мой негранёный алмаз — я отдал его тебе, чтобы он защищал тебя, потому что его любовь так сильна, что может справиться с многим. Но не со всем. — И что же вы предлагаете? — немного помолчав, чувствуя, что проигрывает и буквально слыша голос отца, говорившего «иногда приходится принимать не те решения, которые кажутся тебе благородными, а те, что необходимы», спросил Гусик, — вы заколдуете моих противников так, чтобы они передумали меня свергать? — Увы, — рассмеялся Яссэ, — моя власть не так велика. Но у меня есть для тебя подарок. Он запустил руку в сумку, висевшую на поясе, и извлек на свет крохотную золотую вещицу очень тонкой работы. На ладони Яссэ лежал маленький жук со сложенными блестящими крылышками и подвижными тонкими усиками. Вещица казалась живой, будто вот-вот готова была начать перебирать лапками. — Я сделал его для тебя, Фергус, — проговорил Яссэ почти с нежностью, — можешь отдать его своему сторожевому псу де Ридо или оставить себе — как хочешь. Положи его в огонь и шепни имя того, кто представляет для тебя опасность, и через некоторое время он перестанет быть твоей проблемой. — Умрет? — немеющими губами переспросил Фергус. — Не сразу. И естественным путем, — подтвердил Яссэ, улыбаясь, — никто ничего не заподозрит… — …кроме тех, кто должен понять послание, — прошептал Гусик, не сводя глаз с изящного убийцы, — я не возьму его. — Тебе не обязательно его использовать, — покачал головой Яссэ, — но я хочу, чтобы он был у тебя. На всякий случай. Бери. Фергус сам не заметил, как, словно переполз с ладони на ладонь, жук оказался у него в руке. Он сжал вокруг него пальцы и, не глядя больше на Яссэ, встал. — Вы сотрете у меня память? — спросил он, не поворачиваясь и чувствуя, как смертельный артефакт медленно шевелит усиками, узнавая нового хозяина, — чтобы я не рассказал о том, что узнал? — Мне это не нужно, — покачал головой Яссэ, — мы оба действуем во благо Империи. А пока ты жив, меня не найдут. Когда они с Ианом вернулись во дворец, юный эльф не стал ни о чем расспрашивать Гусика. Он, похоже, безоглядно доверял Яссэ и точно знал, что учитель сделал все правильно. Император хотел немедленно отправиться к Ваттье — выговорить ему за утайку сведений об исчезновении Фрингильи, и, может быть, и впрямь отдать ему опасный артефакт. Если кто и знал имена заговорщиков, так это де Ридо, вне всякого сомнения. Но, оказавшись в своих покоях, Фергус быстро передумал. Иан, казалось, уверенный, что вот теперь-то все точно будет хорошо, сразу рухнул в постель и заснул со счастливой улыбкой на лице. Фергус же, сидя на кровати рядом с ним, разглядывал золотого жука на своей ладони. Вместо того, чтобы вооружать опасным артефактом главного придворного убийцу, лучше было отдать его мастеру Риннельдору — Знающий наверняка смог бы его обезвредить. Но могло статься, что Глава Совета исповедовал те же взгляды, что де Ридо и Эмгыр, и в его руках жук стал бы более смертоносным, чем у главы разведки. Вероятно, стоило обратиться к Геральту — ведьмак был честным и сделал бы то, о чем его попросил Фергус, он умел уничтожать магические артефакты. Но за его спиной всегда маячила тень чародейки, которая увезла Литу, следуя собственным интересам, и доверять ей у Гусика не было никаких причин. Он осторожно выскользнул из постели, не потревожив Иана. Огонь в камине почти потух, но угли еще теплились. Для магии, заточенной в тонкую золотую оболочку, этого должно было хватить. Гусик глянул в спящее лицо друга — тот был отравлен, и сам этого не понимал. Все его безоглядное доверие было отдано тому, кто этого не заслуживал, кто использовал его, пусть и не причиняя явного вреда. Но юный Император теперь был убежден — все пугающие изменения в Иане, весь его гнев, обида и боль были виной Яссэ. Он толкнул Иана на неверный путь, он изуродовал его и заслуживал мести. Фергус подошел к камину и присел у резной чугунной решетки. Жук был надежно сжат в кулаке, и теперь, похоже, почуяв желание хозяина, нетерпеливо перебирал лапками, стремясь оказаться в родной стихии — и получить приказ. Это было так просто — всего одно имя, секунда — и все будет кончено. Фергус разжал пальцы. Жук шевелил усиками, его гладкая спинка поймала и отразила отблеск взметнувшегося от углей язычка пламени. Всего один приказ… Гусик отскочил от камина так резко, словно огонь, поднявшись, опалил его. Он ринулся в дальний конец спальни, боясь передумать, поддаться жаркому искушению. Жука юный Император затолкал в самую глубину тяжелой книжной полки, и тот покорно заполз меж темных фолиантов и, будто дразнясь, спрятался в темноте. Чувствуя, как голова начинает пульсировать от боли, Фергус вернулся в постель, скользнул под одеяло и отчаянно крепко обнял Иана. Тот зашевелился, просыпаясь. — Ты чего это? — пробормотал он сонно, но повернулся, отвечая на объятия. — Я очень люблю тебя, Иан, — прошептал Гусик в ответ, боясь, что Иан услышит, как отчаянно быстро колотится его трусливое сердце. Юный эльф смутно улыбнулся и прильнул к нему ближе. — Я люблю тебя больше, мой глупый человек, — ответил он.